Время проходит незаметно. Вот только вроде вчера был его первый день, первое собрание с учениками, изъявившими желание посещать драконоведческий кружок; только недавно он волновался, знакомился, волновался снова, писал ночами программу и даже записывал все, что нужно сказать на занятии — а сейчас он не думает о планах и речах, потому что все получается само собой. Он знает не только имена учеников, но и многое из того, что стоит за ними: Тедди старается быть больше другом, чем преподавателем, и у него это отлично получается.

«Ты так сильно изменился», — пишет ему однажды бабушка, а Тедди смотрит на пергамент долго и не может понять, что именно она имеет в виду. Самому себе он кажется разве что более уверенным и собранным, особенно в моменты, когда добирается до места проведения занятий не забыв абсолютно ничего с собой. Или когда поздно вечером выскальзывает из комнаты Николаса Вандера, по пути до своей встречая разве что привидения.

— Ты только посмотри на них…

Тедди на ногах с раннего утра, и ко времени сбора всех во дворе уже чувствует себя немного уставшим. Их с Николасом назначают присматривать за посещающими Хогсмид уже не в первый раз — далеко не в первый раз, — но Люпин все равно волнуется. Ответственности в этом мероприятии явно больше, чем при его рассказах о драконах, и даже спустя год, проведенный в замке, он чувствует себя словно на испытательном сроке.

— Можешь поверить, что мы однажды тоже стояли так, ожидая, что вот-вот откроют ворота и можно будет рвануть вперед? Я вот почти всегда плелся в хвосте. В тот единственный раз, когда я убежал вперед, чтобы по пути заскочить на ледяную горку, в Хогсмид я так и не попал — кто-то из старших потом тащил меня в больничное крыло со сломанной рукой, — он смеется, с течением времени переставая видеть в этом случае что-то плохое или грустное. Почти все из того, что случалось с ним в школе, и что тогда казалось невыносимым и печальным, сейчас кажется как минимум нейтральным, а иногда — до безумия смешным, и Тедди не упускает возможности вытягивать какие-то воспоминания о тех днях и делиться ими с другими. Возможно, бабушка права, и он правда меняется — в лучшую сторону.

Тедди берет у Ника список учеников и сверяется с ним уже второй раз за последние десять минут. Они ждут последних опаздывающих, и терпение уже на пределе как минимум у студентов — за ночь слой снега прибавляется, а температура снижается на несколько градусов. Перчатки удобно уложены в карман, шапка надвинута и самый лоб; Тедди выдыхает очередное облачко пара, когда к нему подбегает последний из задерживающихся.

— Простите, профессор! Никак не мог найти свой… ну… — мальчишка, третьекурсник с Рейвенкло и новый член его кружка, краснеет, и вовсе не от мороза.

— Все хорошо, — Люпин понимающе улыбается. — Ты один сегодня?

Парнишка мотает головой и отбегает к ждущим его друзьям. «У него тоже астма, и он носит ингалятор», — шепчет Тедди Вандеру и призывает толпу к порядку, предоставляя напутственную речь произносить Николасу — у того куда лучше получается держать всех под контролем и не изображать строгость, а правда строгим быть.

К моменту, когда они наконец выдвигаются в путь, начинается снег. Легкий и редкий, вовсе не планирующий перерасти в полноценную метель — такой Тедди даже нравится, такой не заставляет прятать нос в высоком воротнике и поскорее рваться в тепло. Впрочем, Хогсмид в первый месяц зимы — вовсе не то место, из которого хочется убежать и скрыться в помещении. Тедди удивляется преображениям каждый год: несмотря на погоду, несмотря на серость каждое утро за окном, городок умудряется сиять и сверкать так ярко, что он — да и наверняка все вокруг — забывает и о колком ветре, и о путающихся в кудрях мокрых снежинках.

Здесь светится абсолютно каждое здание; они проходят по главной улице, и Тедди не перестает заглядывать в окна, совершенно сбитый с толка предрождественской красотой и не имеющий ни малейшего понятия, с чего ему самому стоит начать. Сходить пополнить запасы шоколада? Или заглянуть в «Три метлы» на глинтвейн? Он посматривает на Николаса, пытаясь угадать, есть ли у него какие-то особенные планы. У Люпина они точно есть — он все еще не находит для Вандера подарок, и с каждым днем начинает переживать все больше, но раз за разом утешает себя, что время еще есть, и обещает себе посмотреть что-то в свой следующий визит в Лондон.

— Пожалуйста, не разбегайтесь далеко! — просит Люпин, когда они доходят до тихого закутка на главной площади — их извечной точки сбора. — У вас есть время ровно до трех часов, я попрошу не опаздывать и быть здесь всех. С опоздавшими я лично… решу, что делать, — он ухмыляется, прекрасно понимая, что не сможет сделать ничего, но чувствовать хоть какую-то толику власти ему, как оказывается, очень нравится.

И только когда рядом не остается никого из школьников, Тедди позволяет себе потянуться к Николасу и ухватиться пальцами за его рукав.

— Зайдем куда-нибудь? Или хочешь пройтись? Мне вроде бы не нужно ничего конкретного, но список все равно выходит немалый: шоколад, перья, снова шоколад…

Люпин прячет робкую улыбку. Ощущение, что здесь с Николасом он дома — настолько же сильно дома, как и в его особняке под Лондоном, — делает его счастливым.

Тедди держит Николаса за рукав весь путь до Сладкого Королевства.

Пальцы то и дело касаются чужой ладони, а румянец то и дело приливает к щекам; ноги утопают в снегу на узких тротуарах, где он не расчищен, Тедди старается идти с Ником в ногу и так же старательно на него не смотрит, чувствуя себя влюбленным школьником.

В нем благодарности вперемешку с приглушенным временем чувством вины столько, что иногда все еще затапливает до краев. Их пребывание в Хогвартсе уже измеряется годами, а его все еще не отпускают мысли о том, что Николас бросает все — и работу, и город, и Ширли, — из-за него. Ради него. И Тедди, в свое время наученный, что ничего в жизни не бывает просто так, не может понять, что же еще он может сделать для Вандера, чтобы все уравновесить.

— Я бы и рад, — улыбается он на шуточное предложение Николаса. В Сладком Королевстве он будто бы оттаивает, все мысли в голове вытесняются мечтами о новых плитках шоколада (ему не раз говорят, что эта любовь — наследственная), о новых видах конфет и тянучек, — но тогда мне нужно будет упросить предоставить мне комнату побольше. Может, на следующий год?

Он улыбается, замирая с очередной плиткой шоколада в руках, не донеся ее до своей стопки. И возвращает ее обратно на полку, и без того в этой стопке насчитав шоколадок уже больше десяти. А еще пастила, тянучки и…

— Нуга? Ореховая? — Тедди обедал, но, кажется, в животе все начинает ворочаться так, словно он уже сутки сидит без еды. — Где?

Стенд с нугой обнаруживается неподалеку, и спустя двадцать минут Люпин расплачивается не только за гору шоколада, но и за килограмм нуги совершенно разных сортов, цветов и форм, и прижимает пакеты с покупками к груди, оборачиваясь в проходе на Николаса. Его улыбкой, кажется, сейчас можно освещать самые темные коридоры школы.

— Я взял и тебе, — хвалится он, зная, что Николас не будет набирать много. — Зайдешь вечером на чай?

Он выскакивает на улицу, замечая на другой стороне улицы группку их учеников; ребята машут им, и Тедди машет в ответ, в очередной раз понимая, что найдется исключительно мало вещей, на которые он будет готов променять это — и детей, и атмосферу древнего замка, и уроки, где он не только учит, но многому и учится сам. Николас выходит следом, а Люпин ловит себя на мысли, что нестерпимо сильно хочет сливочного пива:

— Может, в «Три метлы»? А после уже за чаем, — предлагает он, направляясь к украшенному к Рождеству пабу. Он бывает здесь довольно часто, и с Николасом, и с другими преподавателями, а иногда не может пройти мимо компании старшекурсников, которые зовут его к себе, и в такие дни, даже когда не водит ребят в Хогсмид, возвращается из него вместе со всеми, веселый, вдохновленный и довольный.

В пабе шумно, но им удается найти более-менее укромный уголок; Тедди пододвигается поближе к окну, так же, как и в первый раз здесь, зачарованный видом из него. Стаканы оказываются рядом спустя минуту, Люпин откидывается на спинку и позволяет себе расслабиться, выдыхая после напряженной недели, полной подготовки к подступающим праздникам и к концу семестра. Где-то вдалеке кто-то играет в снежки, через стекло слышни приглушенные голоса и смех, и Тедди улыбается, переводя взгляд на Николаса, надеясь, что тому сейчас здесь так же комфортно, как и ему самому.

Он делает первый глоток. Кончиками пальцев тихонько отбивая по стакану очередную приставшую к нему рождественскую мелодию, Тед начинает:

— Я видел родителей, — мелодия по стеклу затихает, едва начавшись, Тедди тянется к лицу и трет переносицу. — Не во сне, как обычно, — добавляет он, — а здесь.

Эту новость он носит в себе уже месяц, не зная, как и когда об этом лучше говорить — и стоит ли говорить вообще. За годы общения, за годы проживания вместе не остается ничего, что Николас Вандер бы не знал; даже то, что хранится у Тедди глубоко внутри, выходит наружу — иногда со смехом, иногда со слезами, — и секретов не остается. В Николасе он видит человека, который сохранит все в себе как самый надеждый в мире сейф.

Он думает пойти к Вандеру еще на Хэллоуин, но не решается, отчасти во многом не веря себе и своим глазам. Поначалу ему кажется, что все это — не более, чем игра зрения. После он начинает думать, что попросту устает, но проходит месяц, и мысли о той ночи так и не оставляю его.

— В День Всех Святых, уже после отбоя — я тогда проверял, все ли классы закрыты, и все ли разошлись по гостиным и… в одном из коридоров я увидел маму с папой, — Тедди запинается. Ему кажется, эти слова он и вовсе никогда в жизни не произносил, вслух они звучат так незнакомо и странно. — Не живых, конечно, но они были совсем как на колдографиях, которые показывал Гарри, — он вжимается спиной в спинку кресла и закрывает ладонями лицо, то ли смущаясь, то ли жалея, что вообще начинает говорить об этом. Шумный вдох и выдох возвращают немного сил, и он продолжает: — В ту ночь в замке было призраков больше, чем когда-либо. Я сначала подумал, что мне показалось — я и сейчас порой так думаю. Но чем чаще я вспоминаю эту встречу, тем сильнее хочу снова их найти. И не могу понять, почему не видел их раньше, если они все это время были здесь. Если они… если они видели меня, то почему все это время не показывались?

Он окончательно отнимает руки от лица. На пальцах и в уголках глаз блестят слезы, но Тедди смахивает их и спешит сделать глоток, а потом еще один и еще. Вся грусть проходит еще в первые ноябрьские ночи, и сейчас остается лишь плотный, тяжелый осадок, причиняющий неудобство, но почти не делающий больно.

— Так много вопросов, Ник. Но я так рад этой встрече, даже если она все же мне почудилась, ты представить себе не можешь. Извини, что не рассказал раньше, — он смотрит на Вандера впервые с тех пор, как начинает говорить. — Я сам себе и своим глазам не верил, а сейчас, когда все проговорил, оно словно стало реальностью. Как думаешь, я увижу их снова?..

Он упирается локтями в столешницу, придвигаясь поближе к Николасу.

Тедди удивляется, как вроде бы самые обычные фразы, не открывающие по сути Америку, могут так сильно на него влиять; все, что говорит Николас, влияет на него теперь в особенной, неповторимой манере — чаще всего именно он в состоянии успокоить бурный и неуемный бег мыслей и эмоций Люпина.

— Мне приятно думать, что они правда здесь, и все это время были здесь, — он натягивает рукава свитера на ладони, за что Шарлотта бы его наверняка пожурила, и вытирает щеки. Быть слабым перед Николасом он не боится — уже нет. — Хотя представляешь, сколько тогда уже лет они там? Но для них, наверное, время ощущается совсем не так, как для нас. Может эти почти тридцать лет пробежали не быстрее пяти.

Ладонь выныривает из-под растянутого рукава, Тедди тянется к руке Ника и сжимает его пальцы, поглаживая большим по костяшкам, быстро и легонько, невесомо и мягко.

Тедди закусывает губу и возвращает руки обратно на стакан. Он себя знает, и почти уверен в том, что теперь его желание увидеть родителей снова не утихнет, пока он не встретит их еще раз — главное, как он думает, не позволить себе тратить на поиски все свободное время. Он вполне способен и на такое.

— Мне нравится думать об этом, как о возможности, — соглашается он, делая глоток. — И почему мне не приходило это в голову? Зато тебе пришло. Хотя, я не удивляюсь этому, — Тедди улыбается. — Скажи, а… может, составишь мне компанию на следующий Хэллоуин? Познакомлю тебя с ними.

Мысль пугает его и радует одновременно. Как было бы здорово, наверное, собраться одной большой семьей — а Ник за эти годы, само собой, становится самой важной и неотъемлемой ее частью. Тедди допивает свой напиток и думает попросить добавки.

— Брось, — смеется он. От слез уже не остается и следа. — Меня пока благодарить совсем не за что. Я, можно сказать, только начинаю свой путь здесь, и все еще, я думаю, впереди.

Тедди хочет было махнуть рукой, чтобы кого-то подозвать, но его прерывают — их всех в «Трех метлах» прерывают, кого-то за разговорами, кого-то за играми во что-то: в теплый паб врывается кучка студентов, едва ли не путается в ногах друг у друга, и Тедди, различая знакомые голоса и лица, заметно напрягается.

— Мистер Люпин! — несется до него. В голосе мальчишки, подбегающего к нему, паника и страх. — Мистер Люпин, скорее!

Он ухватывает Тедди за и без того растянутый рукав и призывает следовать за ним; Люпин смотрит на Вандера, хмурится и срывается с места, выкатываясь из «Трех метел» с такой же толпой, какой ребята ворвались внутрь.

— В чем дело?

Его ведут куда-то вглубь по улицам, и процессия останавливается через еще один поворот — у автомата с каштанами и сладкой ватой.

— Ему плохо, мистер Люпин, — начинает тараторить девочка, прижимающая руки к груди и не находящая себе места. — Мы брали каштаны и вату, и еще содовую и пирожные, а потом он просто упал и все, и не отзывается! Мистер Люпин, спасите его!

Тедди осторожно распихивает студентов, столпившихся рядом, и прорывается к пострадавшему. Феликса, третьекурсника Хаффлпаффа и частого гостя на УЗМС, он узнает сразу. Беглый осмотр, правда, не дает ему практически ничего — плюс, он не медик, и не может так просто взять и поставить диагноз.

Вероятно, отравление? Простое пищевое? Или что-то более серьезное?

А после до Тедди доходит устрашающая, повергающая его самого в панику мысль — свой кейс с зельями на все случаи жизни он забывает у себя в комнате. Увлеченный чем-то еще перед выходом в Хогсмид, Люпин совсем и не думает про него, хотя каждый визит сюда тащит его с собой. Еще ни разу, правда, он ему не пригождается — но становится так сильно нужен именно тогда, когда его не оказывается под рукой.

Тедди оборачивается. Дать понять детям, что он сбит с толка и растерян, он не может. К счастью, Вандера он замечает совсем рядом — тот просто не мог остаться сидеть в пабе.

— Ник, я... — признаваться в этом безумно тяжело, — оставил кейс с зельями в замке. Феликс, кажется, съел что-то не то — в лучшем случае. Я не знаю, стоит ли аппарировать с ним в таком состоянии. Что же делать?..

— Точно, защитные чары, — Тедди сокрушённо качает головой, растерянный и никак не способный собраться. Забывать о таких вещах совсем не в его стиле, но сейчас, когда паника зашкаливает, заполняя его до краёв, ему кажется, что он в состоянии забыть и собственное имя.

Люпин пытается избавиться от «такого лица» и взять себя в руки. Он может только удивляться — снова и снова — как Николасу удаётся держать всё под контролем в большинстве случаев, и, он думает, что этому надо бы у Вандера поучиться. Давно пора было начать.

— Хорошо, — кивает он. — Встретимся в школе.

Тедди смотрит в спину удаляющегося Вандера и наконец поднимается на ноги, отряхиваясь. Стыд перед всеми, кто сейчас стоит вокруг него, заставляет его крепко сжимать кулаки, но из состояния самобичевания вырывает тонкий девичий голос:

— Мистер Люпин! Ваши покупки!

Он оборачивается к дороге, ведущей обратно в «Три метлы». Мари, которая даже не ходит к нему на занятия, подбегает вместе со своими подружками — и вместе с пакетами, оставленными за прилавком. Тедди неловко сгребает их одной рукой, а другую укладывает девочке на плечо.

— Спасибо, — благодарит он, и в единственном слове искренности больше, чем можно было бы вложить в целую оду. — Ребята, собираемся!

Учеников приходится искать и вокруг тоже; несколько парочек отыскиваются в чайной, и ворчат из-за того, что их досуг прерывают, кого-то Люпин находит среди полок «Сладкого королевства», нагруженным таким же количеством пакетов, которое тащит и там Тедди.

— Не переживайте, мистер Люпин, — Мари так и шагает рядом с ним, вместе с подругами обступая его со всех сторон. В детских глазах столько открытости и доброты, и уже ни капли страха; Тедди понимает, что они уверены в Николасе и его силах, так же, как уверены в самом Тедди — в том, что его вина тут минимальна. — Он наверняка наелся чего-нибудь в магазине, он же такой сладкоежка, вы знаете? Мы даже как-то ходили с ним на сви… — она запинается, краснеет, — ходили с ним в одно кафе здесь в прошлый раз, так он взял нам по десерту, но съел в итоге оба…

Все вокруг заливаются смехом, и Тедди улыбается тоже, наконец немного расслабляясь. Дорога до школы пролетает совсем незаметно, а вот фигуру декана на пороге Люпин замечает еще издалека.

— Тедди, — начинает декан, чуть кивая, и Тед не знает, что лучше — слышать грозное «мистер Люпин» или сдержанное «Тедди», в котором суровости может быть ничуть не меньше. — Можно вас на минутку?

***

К больничному крылу Люпин возвращается с горящими ушами и понурым взглядом, но не может сдержать улыбку и ускоряет шаг, как только видит у дверей Николаса.

Тедди притворно хмурится на замечание Вандера и вмиг делает свои волосы красными, под цвет румянца на щеках, и едва удерживается, чтобы не превратить нос в петушиный клюв. Хочется поскорее забыть все выбивающие из колеи мелочи сегодняшнего дня и оставить только себя, Николаса и его прикосновения — он трогает Тедди за скулу, и магия спадает, оставляя рыжеватые вихры, которые Люпин спешит пригладить пальцами.

— Мари говорила про сладости, — сообщает он. — «Флиртующие фантазии»? А ты, я смотрю, знаток. Пробовал?

Он ухватывает Николаса за руку, сжимает его пальцы и отпускает.

— Забегу к нему на минутку, а после уже можно и чаю.

У Феликса он проводит совсем немного времени — час уже поздний, тревожить остальных обитателей больничного крыла ему не позволяет ни совесть, ни местные сотрудники. Николас всё так же ожидает его с книгой.

— Спасибо, что подождал, — улыбается Тед. — Я бы не успокоился, пока сам не увидел бы его, ты же знаешь. Надо будет на следующем занятии рассказать ему о вреде переедания, хотя, признаюсь, вкусности в Хогсмиде даже меня, вроде как взрослого человека, готовы порой лишить трезвого ума. Шоколад или помадки? Или откроем нугу? Стресс оставляет после себя просто волчий голод.

Сам Тедди останавливается на помадках и нуге, когда они устраиваются в его комнате. Жить в Хогвартсе приходится не вместе, но он не слишком расстраивается по этому поводу — местный ритм жизни и без того не позволяет много времени проводить в своих четырёх стенах. Из-за этого, правда, каждую минуту рядом с Вандером он ценит вдвое больше, чем раньше.

— Что бы я без тебя делал? — он не ждёт ответа на свой вопрос, хотя какой-нибудь мудрой мысли был бы определённо рад. — Декан говорит, что в следующий раз может отправить с нами кого-нибудь ещё. Не люблю, когда мне перестают доверять, но дети — слишком ценны, так что я могу понять это решение. Ты пойдешь в следующий раз? Я думаю насчёт новой мантии. Какая пойдет к красным волосам?

Тедди тянется к Николасу, смахивает крошку с его подбородка. Нервозность и тревога, кажется, отпускают окончательно — то ли после чая, то ли от спокойствия, чаще всего царящего рядом с Вандером.

— Ты ведь не жалеешь, что мы приехали сюда?