- У тебя новое назначение, 7 палата, - говорит коллега и протягивает Лиз медкарту только что поступившего пациента, - аврор, вроде ничего серьезного, но он точно застрял здесь на пару дней.
- Значит, аврор, - повторяет Лиз, чуть хмурясь. За последние несколько месяцев она общалась с ними слишком часто, чтобы эта ремарка о профессии пациента не заставила ее тяжело вздохнуть. Не то, чтобы она не любила этих ребят, напротив, она считала их очень даже смелыми и ответственными людьми, просто.. просто с нее уже было достаточно. И пускай сейчас расследование случившегося в июне уже поутихло за неимением подозреваемых и хоть какого-то прогресса, она все еще была порядком подуставшей от тесного контакта с данной структурой, которая все лето пыталась по полочкам разложить ее и так разбитую вдребезги жизнь, в безрезультатных попытках понять, что же случилось.
Впрочем, учитывая ту активную деятельность по продвижению закона об артефактах, которую они развели на пару с крестным, она понимала, что ей бы очень пригодились источники в аврорате. Облавы на лавки в Лютном происходили все чаще и было бы здорово знать какие-то подробности, которые, как она надеялась могли помочь ей самой, как в приближении к разгадке случившегося, так и в продвижении закона. Плюс такая информация могла бы пригодиться Финну, который помогал ей написанием статей, подогревающих актуальность принятия более жесткого закона об артефактах.
Ясное дело, что ни одна из этих мыслей не повлияет на то, что она будет выполнять свой врачебный долг абсолютно добросовестно, но ей нужно было чем-то занять голову пока она шла по коридору по направлению к нужной палате.
Может быть не будь она так занята своими мыслями, она бы взглянула в мед карту чуть внимательнее, и увидела бы имя пациента. Обязательно подумала бы, что это должна быть какая-то ошибка, потому что он просто не может, не должен быть здесь.

Они поделили этот мир пополам уже несколько лет назад. Потому, что так было проще. Потому, что так было надо. Потому что все изменилось и им больше не было места в жизнях друг друга.
Они поделили этот мир пополам. И Лондон - ее город. Он оставил его ей, уехав сразу после выпуска из школы.
Лондон - ее город, все еще слишком тесный для них двоих.

Но Эли не заглянула в карту.
Вошла в палату, тихо прикрыв за собой дверь.
Обернулась и почувствовала, как сердце пропустило удар.
Этот профиль она бы узнала и через десятки лет. И улыбающимся, и злящимся, и даже спящим, как сейчас.

- Ты что это, наблюдала за мной, пока я спал? - Джеймс открывает глаза и чуть щурится, разбуженный лучом яркого солнца пробивающегося сквозь окно его спальни в доме Поттеров. На его губах играет лукавая улыбка, а волосы после сна взъерошены больше, чем обычно.
Лиз сидит в кресле у окна, поджав под себя ноги и листая первую попавшуюся книгу, взятую с письменного стола гриффиндорца.
- Вот еще, - фыркает Эли, закатывая глаза, - просто иногда хочется взглянуть на то, как твое лицо выражает что-то кроме нахальства. Когда ты спишь, ты совсем другой человек.
Лето перед началом седьмого курса. Их последнее лето.

Сейчас кажется, что с того момента прошла уже как минимум четверть века. За которую они успели расстаться, остаться друзьями, которыми они были с первого курса, а потом навсегда порвать тонкую связь за несколько месяцев до ее свадьбы. Ей казалось, что он так и не поверил ей тогда, что она выходит замуж из искренних чувств, что человек, которого она выбрала (и что выбрала, действительно, она), правда, сделает ее счастливой. А может она ошибалась, и он поверил. В любом случае, это уже не имело значения.

Они встречались два года с пятого по седьмой курс: первые сильные искренние чувства, вдруг вспыхнувшие между двумя друзьями, чувства настоящие и трепетно хранимые ими обоими. И пускай эти отношения тщательно скрывались все те два года, в аспекте их изменившихся жизней это не делало им никаких поблажек. Калеб смиренно терпел всех ее многочисленных друзей и знакомых, которых не любил сам и которые чаще всего точно так же не любили его, вроде того же Мерри, что снова возник в ее жизни совсем недавно. Но друзья  - это одно. Бывшего парня в качестве нынешнего друга он бы никогда в их жизни не принял, да и она бы сама никогда не поступила так ни с Калебом ни с Джеймсом.
Они должны были расстаться даже как друзья, и оба это понимали. По крайней мере, тогда ей так казалось.

Они поделили этот мир пополам. И Эли думала, что так будет всегда.
Но он почему-то вернулся в Лондон и даже не сказал ей об этом. И она пока не понимала, какой из этих фактов задевает ее сильнее, хотя  точно знала, что у нее нет права злиться ни на один из них.
Но она соврала бы, если бы сказала, что не скучала по нему. Они дружили с одиннадцати лет, уважали и дорожили друг другом даже после расставания. Он был важен ей. Они не были чужими людьми и уже никогда не сумели бы ими стать.

Еще секунду она смотрит на его профиль, и как ресницы едва заметно подрагивают во сне, затем опускает взгляд в карту и видит то, что должна была заметить еще до того, как вошла сюда "Джеймс Сириус Поттер". От вида букв, складывающихся в такое знакомое имя, сердце почему-то сново сбивается с ритма. Ей все еще кажется, что это какой-то сон.

Но наваждение рассеивается, как только она слышит шум. Оказывается пациент успел проснуться, пока она излишне пристально разглядывала его карту. Лиз поднимает голову и встречается с так и не забытым ей взглядом ярких зеленых глаз.
Так и стоит, молча смотря на него и не зная, что сказать. Пытается вспомнить заученную фразу, которой она обычно приветствует пациентов, но вместо этого у нее вырывается лишь:
- Когда ты спишь, ты совсем другой человек.

Отредактировано Elizabeth Burke (2021-04-23 19:28:00)

— Нет, конечно, я бы такого никогда не сделала — Эли еле сдерживает смех, прикрывая рот ладонью, чтобы не захохотать в голос, и не схлопотать выговор за шум в библиотеке, куда они с Джеймсом пришли писать эссе о драконах по УЗМС. На дворе весна четвертого курса, на улице уже тепло, учебный год движется к своему логичному завершению, и студентам все тяжелее сконцентрироваться на учебе.
Они с Поттером не исключение, в библиотеке они скорее скрывались от своего домашнего задания, чем выполняли его. За последний час они не написали ни строчки, вместо этого играя в одну из их излюбленных игр "а что если". Тематика всегда была разной, иногда излишне витиеватой, иногда наоборот очень простой. Сегодня, например, они яростно обсуждали, а что если бы они остались последними людьми на Земле.
Обсуждение было весьма занятным, как в прочем и любой их разговор в тот период, когда они еще не встречались, но между ними уже ощущались первые искры, неловкие касания сменялись лукавыми взглядами, а в разговорах было все больше тем на грани дружеских отношений.
— Ну хорошо, тогда следующий вопрос, если бы мы остались последними людьми на Земле...

Ты бы даже тогда не сказал мне, что вернулся в Лондон? — мысленно спрашивает Лиз, злясь то ли на себя, за то что позволяет воспоминаниям так быстро занять ее мысли, то ли на Джеймса, который их спровоцировал одним лишь своим появлением в ее жизни. О котором он ее не предупредил. И чем дальше, тем меньше у нее получается уговаривать себя, что она не имеет права злиться ни на его возвращение, ни на его молчание об этом. И не важно, что скорее всего молчание это было не только намеренным, но и довольно долгим. Учитывая, что он уже успел схлопотать травму на задании аврората, вряд ли он находился в Лондоне первый месяц. А значит он был здесь довольно давно, чтобы знать, обо всем, что случилось, и даже после этого не прийти к ней.
Хотя почему он должен был? Они договорились разорвать все связи, она сама, в первую очередь, настояла на этом, считая, что так будет правильно и честно по отношению друг к другу. Что будет не так больно. И он держал свое слово, не смотря ни на что. Так почему она злится на то, что он, наверное, впервые сделал именно так, как она просила.

— Почему ты всё всегда делаешь наоборот, я ведь совсем о другом говорила, — Эли разводит руками, всеми силами пытаясь показать, что злится на выходку Джея, но лукавый взгляд и плохо скрываемая усмешка, выдают ее с головой.
— Реверсивная психология, все такое,  — усмехается гриффиндорец, беззаботно пожимая плечами.
— Ты что ли летом начитался книжек у своей тети Гермионы? — Лиз наигранно удивленно приподнимает брови. Она не была лично знакома с его тетей, но конечно, многое о ней знала, как и обо всей его семье. Сложно не знать, когда их жизнь, борьба и жертвы являлись большой частью истории магического мира и неоценимым вкладом в победу над темным Лордом. Внучка Пожирателя Смерти и сын Золотого Мальчика, сейчас они могли быть вместе лишь потому, что его семья сделала очень многое, чтобы положить конец войне.
— Ты ведь вроде говорила, что тебе нравятся начитанные, тебе не угодишь, — Джеймс заливисто смеется, и его смех эхом отражается в каменных сводах старого замка.

Каждое воспоминание словно удар молнии куда-то в область грудной клетки. Электрические заряды пробираются под ребра и скапливаются вокруг сердца, заставляя его сбиваться с ритма.
— Старые привычки, да? Наблюдала, как я сплю?
— Но теперь мне за это еще и платят, — глупая шутка, не шутка даже, скорее просто защитная реакция на его слова. Разговор выходит каким-то неловким, странным, сотканным из прошлого больше, чем из настоящего. В этот конкретный момент она совсем забывает, что она вообще-то колдомедик, вся эта сцена выглядит до боли похожей на те, что не раз бывали у них в школе, когда Джеймс отправлялся в больничное крыло после очередного матча по квиддичу, а Лиз тут же мчалась его навещать. И так же пыталась глупо шутить, скрывая за шутками свое беспокойство за него.
— Чем ты провинилась, что теперь ты будешь ковыряться в моём боку?
Вопрос был резонный. По всем канонам Джеймс должен был попасть в другое отделение, на первый этаж, где лечили травмы от рукотворных предметов. Да вот только местные специалисты заявили, что застрявшие в его боку осколки были от предмета, который ранее был зачарован несколькими не самыми безобидными заклинаниями. Поэтому они извлекли осколки, слегка подлатали рану и с чистой совестью отправили раненого аврора в отдел недугов от заклятий, чтобы колдомедики данного отделения дополнительно проверили возможные последствия такого ранения. Примерно так Джеймс и попал к Эли. Было ли это судьбой или простым совпадением, оставалось загадкой. Но похоже, что других шансов узнать о его возвращении у нее никогда и не было.
— Наверное, я просто последний человек в Лондоне, кто не знал о твоем возвращении, — взгляд глаза в глаза, впервые за два с половиной года. Эти слова просто срываются с ее губ, раньше чем она успевает среагировать. Не удается ни промолчать, ни сказать это без дрогнувшего на мгновение голоса. Мелочь, которую он, конечно же, заметит. Всегда замечал.

Отредактировано Elizabeth Burke (2021-05-13 14:41:11)

Она не знала наверняка какой реакции ждала, и ждала ли вовсе, или лучше бы предпочла, чтобы он сделал вид, что не заметил упрека, справедливость которого распадалась прямо у них на глазах с каждым его саркастичным словом. Ведь она сама так решила когда-то. Решила, что отпустить его, почти прогнать из своей жизни даже в качестве друга, которым он был для нее долгие годы, будет честнее и правильнее. Так разве честно теперь задавать ему такие вопросы? Его мир уже давным давно не вертелся вокруг нее, она даже не была ни на одной из его, пусть самых дальних, орбит. И Эли прекрасно это понимала, вот только даже с палочкой у горла, вряд ли бы когда-то призналась, что это причиняет ей боль.
Она понимает, что он злится, смотрит ему в глаза, и видит в них, как рассыпаются иллюзии, уходят воспоминания, на миг окутавшие их в этой комнате. Им давно не пятнадцать, они не в Больничном крыле Хогвартса, а за их плечами слишком много того, чего уже не вернуть и не исправить. Они сделали свой выбор или как минимум согласились с выбором, сделанным другим, и никакие упреки не могут существовать в их системе координат. В той, где они на три года старше, чем были, когда виделись в последний раз, в той, где мир давно раскололся на две части, оставив каждому из них свою половину.  Они больше не имеют права лезть в жизнь друг друга, или хотя бы должны попытаться этого не делать.
Ей стало жаль, что она вообще сказала то, что сказала, что не смогла удержаться, хотя раньше выдержка была одной из ее сильных сторон. Вот только последние месяцы она все больше походит на комок оголенных нервов, от чего каждое, даже метафорическое, прикосновение к ней бьет током. И Лиз знает, что как правило, это вовсе не вина прикасающегося, а потому почти готова взять свои слова назад, готова извиниться, сказать, что он прав, и у нее нет никаких оснований ставить ему в упрек тот факт, что он сделал так, как она всегда и просила.
Вот только эти слова так и не срываются с ее языка. Давящая тишина, повисшая в палате, добирается до него первым. Он начинает говорить, и почти произнесенное ей "прости", так и застывает комком в горле, потому что она не может поверить, что он сказал это. Что он сказал так.
– Я бы не стал назначать тебе свидание в палате, учитывая все твои обстоятельства.
Он знал, о чем говорил, не мог не знать, как минимум он аврор, как максимум об этом трубили все газеты. И как бы он не относился к Калебу, ее выбору и в целом их браку, разрушившему нить, долгое время связывающую Лиз и Джея в единое целое, он не мог так говорить. Не должен был, потому что.. да просто потому что.
Потому что закрой она сейчас глаза, не видя, кто произносит эти слова, Эли бы никогда не сделала ставку на Джеймса. В ее сознании он бы никогда не произнёс такого вслух. Может это какой-то авторский цинизм, взращиваемый в молодых парнях на этой должности, может обида от ее предыдущих слов. Она пыталась придумать причины, но понимала, что ни одна из них не оправдывает его в достаточной степени.
И тогда ей просто захотелось уйти. Выйти из этой палаты и захлопнуть дверь в свое прошлое, которое как оказалось, не просто не лечило, а делало лишь больнее. Эли была уверена, что попроси она поставить другого колдомедика на этого пациента, Ванда бы согласилась. Последние месяцы начальница относилась к ней еще более внимательно, чем обычно, да и в их отделе, наверняка, нашлась бы та, кто с удовольствием взял бы себе в качестве пациента того самого Джеймса Поттера.
Но сдаваться или проявлять слабость было не в ее характере. Она не давала себе спуску, потому что только так чувствовала себя защищенной.  И потому, вместо того, чтобы выйти из палаты громко хлопнув дверью, Лиз приблизилась к пациенту. В конце-концов, она колдомедик и профессионал своего дела. И ни один грубый комментарий не сможет этого изменить.
И может, она могла ответить ему что-то хлесткое, раз уж решила остаться, но вместо этого она просто молчала. Может потому, что так было проще, а может потому, что вдруг оказалось, что даже спустя три года он умел задевать ее так сильно, что что-то болезненно щемило в груди.

– Уж лучше наори на меня, чем вот так, – говорит Джеймс пятнадцатилетней Эли, но та лишь качает головой и гордо вздергивает подбородок. Сейчас она уже не помнит, что тогда случилось, и какой проступок Джея оказался столь ужасным, что даже не был достоин ее слов. Но помнит то же ощущение, что искрит внутри сейчас. Потом они, конечно, помирились, как бывало всегда после их ссор, вот только после того раза Поттер не раз говорил ей "уж лучше кричи", и как-то даже взял слово, что что бы не случилось она не будет устраивать ему молчаливый бойкот.

Мотнув головой, Лиз отогнала непрошеное воспоминание. Подошла еще ближе, коснулась его кожи прохладными пальцами, от чего он невольно вздрогнул. Осторожно провела ладонью вверх и вниз, осматривая рану, над которой уже прекрасно потрудились ее коллеги из соседнего отдела. На вид все было в порядке, но внешность может быть обманчивой. Учитывая, что осколки были от предмета, который ранее был зачарован несколькими не самыми безобидными заклинаниями, она решила, что пропишет ему еще несколько зельев, которые должны будут обезопасить его от возможных последствий такого ранения. И оставит под наблюдением еще на пару дней.
Вот и весь вердикт. Она может озвучить его и просто уйти.
И она правда хочет этого, вот только когда вдруг поднимает взгляд, обнаруживает, что он смотрит на нее в упор, и Эли вдруг замирает, будто что-то держит ее рядом с ним.
Она почти уверена, что Джей понимает, почему она молчит. И может даже по-прежнему хотел бы, чтобы она лучше сказал хоть что-то в ответ. Но может в их случае молчание и правда – золото?