Кто затащил Луи на эту вечеринку? Он уже точно не помнит, хотя подозревает, что вообще-то его никто сюда не тащил. Просто это, ну, было чем-то таким, чего ему не хватало, чтобы расслабиться. В этом году что-то изменилось, оно ощущалось в воздухе и невероятно давило, заставляя Луи день за днем просыпаться уставшим. В общем-то, он и был очень сонным, когда где-то над ухом прозвучала речь о какой-то там пати, и почему-то это заставило Лучика прийти в себя, и удивить говорящих тем, что он напросился прийти. Не сам, конечно, а с кузеном Фредом, который и был одним из говорящих, собственно. Дескать, капитан Слизерина предложил им совместно выпить и расслабиться перед матчем, чтобы выйти на поле друзьями. Друзьями со змеями капитан красненьких быть отказался, но на "почти-дружескую-вечеринку", призванную и для того, чтобы отметить победу Рейвенкло над Хаффлпаффом. В общем-то, Луи мог, конечно же, пойти и праздновать победу с Доминик, но вот в чём дело - Рэйвенкло не его факультет, и хотя Лучик боготворит сестру, и был на матче, а потом одним из первых сбежал вниз, поздравляя её и зацеловывая, он ощущает себя немного не в своей тарелке среди воронят, одной Доминик слишком мало. А здесь - родные абсолютно все, Гриффиндор - его факультет, его судьба и его сердце. К тому же, Луи всё ещё числится запасным игроком, поэтому в теории он к намечающемуся торжеству причастен тоже.
А разве это не похоже на их, уизлское? Броситься в омут веселья с головой, не заботясь о деталях. Луи наконец смог вздохнуть свободно здесь и сейчас, находясь в такой родной компании, и общаясь со своими приятелями из Слизерина, потому что вообще-то факультет не откладывает печати на человеке, это происходит наоборот, и среди змеек тоже бывали довольно-таки неплохие личности, кое-кто - даже здесь. Поэтому, пусть первый часик Лучик и вжимался в Фреда, будто прилипшая к нему золотистая пиявка, потом всё же смог расслабиться, и даже выстроить вокруг себя небольшой кружок из желающих пообщаться с самым-сладеньким-Уизли. Сладеньким себя Лучик не считал, но и добродушные смешки пресекать не стал, чему способствовало энное количество алкоголя, которое здесь предлагалось. Особой чертой вечеринок, которые закатывал Мур, было то, что на них почти не водилось чего-либо, что не входило в ёмкую категорию "бухла". Поэтому, после того, как Лу не обнаружил сливочное пиво, он всё же согласился на нечто сладкое и, если верить Фреду, который был в алкоголе всё-таки больший знаток, чем он сам, не слишком крепкое. Правда, даже выпитого Лучику, который пил второй или третий раз за жизнь, хватило, чтобы раскраснеться и закрепоститься. А за первым коктейлем, который здорово мешал Николас Мур же, взяв на себя роль бармена, и справляясь с этим внезапно действительно очень ловко, пошёл второй, и вот... Ну, нельзя сказать, что это небольшое возвышение действительно было сценой, хотя бы потому, что микрофон отсутствовал, и Лучик плохо помнил, как он на нем оказался, но обнаружил он себя, уже поющим с одной из своих однокурсниц, тоже имеющей мало отношения к квиддичу. Петь у Луи получалось очень даже неплохо - в этом году, с подачи Кайсана Стоуна, Лучик пошел на хор, раз уж голос и талант у него действительно есть. Правда, расхрабрившийся из-за алкоголя и достаточно приятной компании, Луи выбрал немного не подходящий для себя репертуар.
- Our conversations ain't long
At least thats what she says
I know what the girl them want,
London to Taiwan
I got lipstick stains on my passport
I think I need a new one! - А что самое удивительное, у него получалось петь действительно очень...горячо. Алкоголь стёр из него всю невинную детскость, и вот, на сцене пританцовывал и бодро распевал уже жаркий подросток, притом жаркий не только из-за своих огненных волос. По крайней мере, в этот момент он ощущал себя абсолютно счастливым, свободным и очень лёгким, и он смеялся сквозь слова песни, и не думал о том, наблюдает ли кто-нибудь за этим импровизированным выступлением, и если да, то с какими выражением. Но вот так случилось, что он немного взгляд - и наткнулся на смотрящего в его сторону Оливера Картрайта, вратаря "вражеской" команды. Что о нём Олли в этот момент подумал, Луи знать не мог, но из-за общей атмосферы, и собственного весьма занятного состояния, он на чуть было не пробившуюся сквозь завесу алкоголя мысль о том, что Оливер наверняка считает его круглым дураком, не стал стесняться и не слез со сцены, а... Ну, вообще-то он просто продолжил повеселиться, и так и не уловил момент, когда вэйловская магия, её отголоски, хранящиеся в нём, смешанные сейчас в его крови с приторным и терпким, вырвалась на свободу, направленная прямо на Олли. Не знал Луи, и что лицо его само на долю мгновения на миг изменилось, становясь не то чтобы жутким, но приобретая странное, птичье выражение. Он правда не был в курсе о том, что это могло случиться и с ним, хотя будучи помладше, часто дергал маму с просьбой рассказать про вэйл еще, и был горд, что вообще имеет к ним какое-то отношение. В общем, это случилось само, и Лучик не понял, почему ему самому стало в какой-то момент жарко, и почему они с Оливером не разрывали зрительного контакта, пока девочка, с которой Лучик пел, не обняла его за плечо, привлекая внимание, и тогда Луи несколько резко развернулся к ней, выглядя немного затуманенным. И пропел уже действительно с ней на двоих ещё одну песню, теперь никуда не смотря, но чувствуя, как горят щеки от того, что на него, кажется, кто-то смотрит, но даже не пытаясь посмотреть, кто, не желая разбивать свои возникшие вдруг почему-то надежды, и просто веселясь всем и себе назло, как утопающий за спасательный круг, хватаясь за эту возможность веселья, отчаянно и почти зло, потому что он достоин капельки радости, чёрт возьми, достоин, он так старается раздавать радость и добро всем, что самому почти не остаётся, но нужно же ему хоть изредка пополнять источники самому? Он пьёт собственные ощущения большими глотками, как допивал недавно второй коктейль, отказавшись, между тем, от третьего, когда наконец спрыгнул со "сцены", инстинктивно ощутив, что переборщит, если выпьет хоть что-нибудь ещё, как же тонка грань между чем-то хорошим и чем-то ужасным! Как ни прозаично, он лишний раз убедился в этом, и решил её не преступать. Хотя на какой-то момент выпить ещё захотелось, когда Лучик вдруг обнаружил себя в непосредственной близости от Оливера, кажется, ещё и сам к нему подойдя. Отчаянно храбрясь, и ощущая, как сердце колотится где-то в горле, не почувствовав почти, как проходящий мимо Фред потрепал его по волосам, Луи попытался непринужденно улыбнуться, и буркнуть Оливеру самое банальное, но пришедшее в голову первым:
- Неплохая вечеринка, правда? - Оливер ведь лучше него знает, что неплохая, ведь эту вечеринку замутил его капитан. Может быть, он вообще каждый вечер на таких гуляет! А Луи... Он даже сам и не понял, каким себя ощутил - маленьким и жалким, или важным и с-с-сексуальным (он заикался при произнесении этого слова даже мысленно), потому что Оливер, в любом случае, опять смотрел на него.

Улыбка у Оливера была очень красивая. Лучик, вообще-то, в принципе не знал нехороших улыбок, если только они не были злыми, но в Картрайте он сейчас разглядел что-то особенное. Его лицо при улыбке будто преображалось, с него слетал налёт серьёзности и такой яркой самодостаточности, что сталкиваться с нею ближе, чем в Дуэльном клубе и на квиддичном поле, если вдруг перепадала такая возможность поиграть, не хотелось. Картрайт ведь не был настроен к нему враждебно, правда? Просто они были, ммм, соседями по замку. С ними можно здороваться, сталкиваться на лестнице, ходить с ними в одни кафе, расположенные рядом с домом - но не замечать деталей. А сейчас весь чужой облик вдруг расцвел перед Лучиком. Он был так занят созерцанием, что не сразу даже понял его приглашающий жест, а потом моргнул и всё же сел рядом, но не ровно, а полубоком, лицом к Оливеру, так, что почти задевал его ноги своими. И голову тоже чуть склонил, снова не сводя своего какого-то очень глубокого, изучающего взгляда с Оливера. Но это длилось лишь пару мгновений, а потом Олли мягко начал разговор, и Лу, снова опустив ресницы, заулыбался скромно и очень-очень мило.
- Спасибо. - Подумал мгновение-другое, и добавил уже немного раскованнее, взяв себя в руки: - Я в хоре заниматься начал, меня вдохновил мой...друг, да, друг нашей семьи. Он уже взрослый, аврор. - Интересно, а Кай сам вспоминал про Лучика? Думая об этом, "малыш Уизли" на миг будто бы протрезвел. С чего бы его старшему другу вспоминать про него, и тем более, вслух, при ком-то. А если и да, зовет ли он Лу другом? Но взгляд мальчишки снова замер на Оливере, вполне осмысленно, отгоняя воспоминания, а от улыбки на губах осталась только лёгкая тень. - Не думай, что я всегда такую пошлую дурь пою. Просто она зашла под атмосферу, тут все такие расслабленные и горячие... - Какое-то окончание замерло в воздухе, и осталось висеть, а Лу облизал резко пересохшие губы и сел наконец ровно. Он бы обязательно закончил фразу чем-то вроде "И ты тоже", едва сумел остановить себя. Не потому, что это было бы неправдой, вовсе даже наоборот, Картрайт выглядит так, что Лучику почти перехватывает дыхание. Просто если он вдруг произнесёт это вслух - не решит ли Олли, что младший Уизли совсем крышей поехал? Вдруг он гомофоб, вообще. Луи сам не был по мальчикам, но он не имел привычки судить людей по тому, что они выбрать не могут, будь то раса, ориентация, и ещё много разных вещей, но всё-таки. Блин, а вообще стоп, зачем его волнует тогда то, не гомофоб ли Оливер? Хотя, если он явно в дружеских отношениях со своим капитаном... Про ориентацию Николаса Мура, который, кстати, тоже вдруг куда-то пропал из поля зрения, не знал разве что самый ленивый, а звучала она примерно так "доебываюсь-до-всего-что-двигается-а-что-не-двигается-двигаю-и-доебываюсь". Сам Луи в своё время попался под прицел котейских острот, но обрубил всё это на корню однажды, применив на Муре одно из выученных в Дуэльном клубе заклинаний. Правда, Лу потом ещё рассказал об этом сестре, и наверняка Доминик всё же решила с ним разобраться, хотя брат отчаянно просил её этого не делать - но, в общем, с тех пор Ник не лез, да и обходился с ним весьма вежливо. В общем, того, кого в этой тусовке единогласно называли Котом, можно было либо терпеть, либо ненавидеть, третьего не дано.
И всё-таки, Оливер очень красивый. И они сидят так близко, Лучик только что заметил, что вообще-то эти диванчики на двоих имели определенную цель. Он, например, глянул за спину Олли, и обнаружил, что там уже его подружка, с которой он пел, с кем-то сосется. При взгляде на это Лучик округлил глаза, забавно покраснел, и резко вернулся к обозреванию Картрайта, решив, что уж лучше и дальше наивно предполагать, что больше, кроме сидящих на конкретно этом диванчике, в чьи перила он так вжался, больше никого и нет. Как же им не стыдно-то, при всех!
- У кого-то личная жизнь цветёт... Лучше не оборачивайся. - Хохотнул, и ощутил себя лучше, хотя одновременно и смущенным еще сильнее. А потом взял - и взял бокал с чем-то ярким у одного из слизеринцев, что взял на себя проблему баристы, пока Николас в отгуле. Сделал большой глоток, так, будто пил глотку, и облизал губы задумчиво, даже не понимая, как это сейчас выглядит. Вообще, если бы Лу сильнее обдумывал последствия своих действий, он бы давно заперся где-нибудь и стал отшельником. - Вкусно, но, кажется, Николас делает лучше. Будешь? - И без задних мыслей протянул бокал, где осталась примерно половина, Оливеру. Правда, потом всё же пришла запоздалая мысль о том, что, Мерлин, кто-то там пытался научить его, что пить с кем-то из одного сосуда - это будто бы косвенно целоваться с ним! При мысли об этом Лучика бросило снова совсем не в тот жар, от которого он скидывал мантию перед тем, как запрыгивать на сцену. Кстати, он надеется, что вернёт её целой... Ну, точнее, понадеется позже. Сейчас его мысли заняты совсем другим. Сердце бьётся где-то в горле, но вся детскость, пока новая порция алкоголя всасывается в вэйловскую кровь, заставляя его быть раскованнее, снова убралась куда-то. Поэтому сейчас Лучик смотрит без страха, и с каким-то неопределенным, но отчаянно вырисовывающимся выражением. А вот он начал улыбаться, но сейчас - намеренно почти грязно. Нет, в смысле, он не знал точно, на сколько процентов это выглядело, но, по крайней мере, попытался.
- У тебя глаза очень красивые, Олли. В смысле, мне иногда почти грустно, что мы все в семье голубоглазые... Прямо как куклы. А я - не кукла. - И снова конец фразы, даже разморенный коктейлем, и от этого вообще разглагольствующий,  он умолчал, однако мысленно добавил " Я - на восьмушку вэйла". Так пусть же эта восьмушка в нём заработает, а? Пожалуйста. Пусть она действует на того, от кого у Лу кружится голова сильнее, чем от алкоголя.

Отредактировано Louis Weasley (2018-07-22 00:08:34)

Неожиданно Луи начинает заботить вопрос о том, как он выглядит. Не слишком ли... ну, наивно и по-дурацки для того, чтобы сидеть вот так близко рядом с Оливером, строя из себя коварного соблазнителя, не иначе? Запыхавшийся, и почему-то никак не имеющий возможности вернуться в обычное состояние, с алыми щеками, и сквозь пятна румянца веснушки проступают еще ярче, кажутся похожими на брызги крови. Кровь, как кажется Луи, сейчас хлынет у него из носа, как у этих героев и героинь японских мультиков - лучше не спрашивать, на что он тратит редкие минуты покоя, всюду заносит недолгая, бывает. Просто Оливер берет и делает глоток из его стакана, и хотя замечание про чрезвычайную приторность, а от того наверняка и высокий градус коктейля, вполне себе дельное, думает Лучик совсем о другом, почти прослушав эту реплику. У них с Оливером только что был косвенный поцелуй? Так ведь можно считать, да? Это слишком странно и хорошо, чтобы быть правдой. Лу волнует то, насколько ему хорошо, и он пытается найти причину, но она упорно ускользает, а ведь помимо алкоголя явно есть что-то ещё. Нет времени погрузиться в себя и узнать - он тысячу раз пересмакует ситуацию позже, пытаясь вспомнить её до малейших деталей, если только не размоет происходящее выпивка. Но кажется - вряд ли, есть что-то еще, что он потом будет часами пытаться воссоздать в блокноте, черкая и черкая раз за разом, потому что никак не пожелают набираться те самые слова, и будет благодарить Мерлина и дядюшку Джо за такую удачную продуманность, что можно не бояться, что блокнот на этом попросту закончится. Но родной блокнот, всколыхнув что-то теплое и домашнее, исчезает из памяти, уступая чему-то новому. Сейчас даже бессмысленно пытаться определить, чему, но Луи кажется, что в солнечном сплетении у него рождается настоящее солнце, медленно клонящееся к закату, ещё ниже.
Это вообще возможно? Или ещё одна шуточка, в духе например тех, что ему устраивает кузен? Оливер не похож на того, кто стал бы так шутить, но некоторое время мелкому-рыжему-Уизли кажется, что легче посчитать всё это розыгрышем, чем действительно признать, что уловил в чужом взгляде желание. Странно, слово подбирается само, когда градус паники вдруг начинает граничить с отметкой "безумно", хотя Лучик и старается себя не выдавать. Просто у него такое впервые, вообще. Он, кажется, никогда до сих пор и не испытывал подобных желаний сам, и мысли в тягучем сладком мороке ворочаются такой определенной направленности, что если бы можно было покраснеть ещё ярче - он бы обязательно это сделал. И пока Луи стыдится поймать из них хоть одну, просмаковать получше, реальность оказывается ещё ярче туманных образов - ухмылка Оливера горяча настолько, что очаг собственного жара внутри резко сменяет положение, теперь четко очеркиваясь в паху. Что-то слишком сильное для Лучика уже сейчас, область, где он ещё никогда не бывал, ведь никто никогда на него так не смотрел, и... Искать себе оправданий тоже не получается, потому что Олли, мало того, что его не послушался и глянул на сосущуюся (это слэнговое и смущающее выражение "сосаться" он подхватил здесь, смутно до сих пор понимая, почему поцелуи именно так "обзываются") парочку за своей спиной, вместо того, чтобы как и сам Луи, попытаться эту неловкость чем-нибудь скрыть, замазать, акцентировал внимание сейчас именно на них, так ещё и...и... Кажется, Луи потребовались немалые над собой усилия, чтобы не выдохнуть что-нибудь вроде "о, Мерлин", когда Картрайт к нему ещё и наклонился при этом, почти касаясь уха губами, так, что теперь пылать начало будто всё тело, хотя основной очаг сохранялся. И всё-таки один-два вдоха он пропустил, силой заставляя себя не зажмуриться, а ещё раз взглянуть на парочку, почти с сомнением - а может, они уже перестали сосаться, и сейчас делают что-нибудь более приличное и приземленное? Но нет, и Лучик, кажется, теряет дар речи. Приподнимает ладонь, чтобы переспросить, что ли, Олли точно имел в виду именно это? - но вместо этого запускает ладонь себе в волосы, даже корни которых будто горят. И несколько секунд он стоит перед на данный момент чуть ли не самым важным выбором до сих пор - действительно уединиться с Оливером, чтобы там с ним - о, боги, лучше даже мысленно не произносить этого, чтобы не сглазить - или свести всё в шутку, а значит, солгать и Оливеру...и себе. Потому что Луи его хочет, вся гамма его эмоций чудесно определяется одним веющим эгоизмом и собственничеством словом. Из-за нравственных мучений, страха перед неизведанным с одной стороны, и страстного желания с другой, Луи молчит, сам не замечая, как начинает кусать собственные губы, продолжая держать ладонь в огненных, тоже будто пылающих, волосах. Всего лишь пара мгновений, которые кажутся ему вечностью, и спустя которые он опускает руку, и подносит вверх другую, с коктейлем, который всё это время продолжал держать, как только взял обратно от Олли, и делает большой быстрый глоток, прямо там, где пил Оливер, он запомнил, на стакане с той стороны узор, решая окунуться в этот омут с головою, что бы ни ждало его в итоге. Сейчас - или когда-нибудь потом, но с долгим привкусом сожаления от того, что не попробовал, когда возможность представилась. Он бы хотел попробовать, какие у Олли губы на вкус. Да и в конце-то концов, разве шагать с высоко поднятой головой навстречу, кхм, приключениям - это не в духе Уизли?
Встал Луи с диванчика как-то даже слишком стремительно, чуть не уронив стакан, боясь, что если замедлится хоть на мгновение - всё же струсит, и оглянулся на Картрайта послав ему теперь - о да, без сомнений - страстный и одновременно обещающий расправу в случае чего взгляд, а затем улыбнулся легко - и выпорхнул почти из Выручай-комнаты, слишком легко для того, кого несут ноги, лавируя между танцующими и пьющими. Выйдя за дверь, сделал глубокий вдох, чувствуя, как сердце пропускает один-два глубоких удара, а затем дверь распахнулась вновь. И увидев, что вышел действительно Олли, последовал за ним, не обманув, Лучик испытал такую радость, что на мгновение забылся, и с почти детским упорством вжался в Оливера, кажется, чуть не прижав его самого к двери - и целуя в губы. Быстро, поверхностно, не успевая почувствовать почти ничего - лишь на первый взгляд, потому что когда Луи отстраняется, от смущения закрывая себе ладонью рот, ему кажется, что от собственной наглости внутри действительно зажигаются фейерверки. Однако понимая, что выглядит глупо, Лу проводит этой же ладонью вверх, уже по своим волосам, убирая упавшую на глаза челку, и вместо извинений или оправданий, тут же, конечно, спихивая всё на алкоголь, произносит чётко:
- Я хочу, как та парочка на диване. С тобой, Олли. - И даже выдерживает чужой взгляд, хотя и понимает, что вот на этом точно испытал лимит своей, гммм, альфа-самцовости, и дальше дело уже точно переходит в руки Оливера, которому решать, как быть с явно возомнившем о себе слишком много "малыше" Уизли. Да, действительно, с чем-то таким он еще не знаком, и потратил немало усилий, продолжает их тратить, не понимая, медленно идет время или быстро, но обещая себе не сбегать от слишком сильного смущения, и слишком условно понимая, что произойдет прямо сейчас - и всё равно, желая, желая этого так страстно и сильно, как, кажется, ещё ничего до сих пор.

[sign]А я пью из неизбежности, из небытия
И если выбирать, то нежность лучше, чем яд [/sign]

Отредактировано Louis Weasley (2018-08-08 01:18:45)

Я...
Луи привык брать точкой отсчета в любых жизненных ситуациях тепло. Так легко и по-детски оценивать отношение к себе по крепости и теплоте объятий от родителей и сестер, от кузин и кузенов, и от прочих дорогих людей, греться их светом - и отдавать свой взамен, выжимать из себя до последней капли. Цель Луи - гореть, он сам не позволяет оставить себе и малейшей иллюзии выбора. Пусть от него останутся угольки - он и их бы раздал в родные ладони, не пожалев ни на миг. Оставалась только одна маленькая проблема - ответного тепла ему порою всё-таки не хватало. Его семья, те, кого Лучик мог бы назвать друзьями, были погружены куда больше в жизни свои собственные, и в этом абсолютно некого было винить. Теплота, работающая фоном, просто потому что он кем-то этим людям приходился - опять же, сыном, братом, племянником, панибратским и таким смешливым "бро". Он согласен вообще на всё, лишь бы не дать затухнуть своему на самом деле такому маленькому, и столько из себя выжимающему сердцу.
Но Лу не привык к тому, чтобы тело горело ещё ярче сердца. Это не похоже на то, как если находишься в горячном бреду при простуде, слабость есть тоже, но другого сорта, бьющая не те участки разума. Не подходят и ощущения от того, как если по незнанию схватиться за горячую кружку или попросту сунуть руку в огонь - сколько ему тогда было, года четыре? На нежной коже не осталось ни шрамика. И всё равно - пылает именно тело, что-то внутри бьётся под кожей, и эти ощущения сорта иного, чем боль, хотя они, кажется, практически равны ею по своей силе.
Так приятно оказаться вжатым в дверь, чувствуя близко-близко не менее горячее тело Оливера, и его губы на своих собственных... Кажется, не отдавая в этом себе отчет, Лу приоткрывает губы, делая этот поцелуй ещё более глубоким и пошлым, и если бы было хоть мгновение для того, чтобы задуматься - Лучик посчитал бы загадкой века то, как он вообще способен выдержать такие высокие температуры и не расплавиться. Но хвала небу и особенно - самому Олли, времени нет, ни единой доли секунды, есть только ощущения, затопляющие его разум, не оставляющие почти ничего, кроме похоти, новоявленной гостьи в этом хрупком юном теле, но заполняющей его, как абсолютная хозяйка, проникающей во все, даже самые потайные, его уголки.
Оливер разрывает поцелуй как раз тогда, когда Лучику всё же начинает казаться, что ещё мгновение - и он потеряет всё же сознание от собственных чувств, не выдержит этих перегрузок. Однако возбуждение никуда не уходит, оно только продолжает накапливаться, и Лу ластится к гладящей его по щеке ладони, неловко поворачивая голову так, что она задевает и его губы тоже. Наверное, хорошо, что Картрайт ничего не говорит, не старается заболтать и как-то, хм, успокоить, "уломать" его - Луи нужны не слова, а ещё больше этих ощущений, всё, что он сможет взять, всё, что может дать ему Олли, он ждёт только и именно этого. Это - его триумф, и этот невыносимый жар "самый-мелкий-Уизли" получает просто за то, что он - это он. Неважно, кто он сейчас, всё разбивается и стирается в порошок о простую истину - они с Оливером  - два жаждущих друг друга юноши. И пусть подобные ощущения от кого-нибудь не могли бы привидеться Лу даже в самых похабных подростковых мечтах, он относится к ним, как к должному, а не спадающему дару небес, потому что что-то такое и не может идти от неба, оно слишком человеческое, в чем-то низменное...и заслуженное им целиком. Потому что он хочет Олли, и потому, что Олли хочет его.
Лучик благодарен Оливеру за то, что тот действует в том направлении, о котором только начинает подумывать сам Уизли из-за затуманненого возбуждением разума - надо бы убраться, лишние любопытствующие взгляды им ни к чему. Сейчас вообще не должно быть ничего, кроме них двоих, пусть вот на этом моменте мгновение... Остановится ли? Или, только набирая скорость в такт с биениями его сердца, продолжит длиться, заставляя сбиваться дыхание и плавиться не готовое к таким температурам тело?
Поцелуи можно представить, поцелуи можно увидеть в маггловском кино и в дальних уголках коридора сквозь прорези между пальцами, стыдливо прикрывающими лицо, но дальше сама жизнь обычно зацензуривает то, что может происходить после поцелуев, и не даёт совершенно никакого тактильного отклика. А Олли целует его уже не в губы, а ниже, и почему-то Лучик чувствует, как всё его тело словно бы покрывается огненными цветами, сладкая волна прокатывается по нему от шеи, но и не только от неё - Лу ощущает слишком остро и чужие руки, и сам этот жар, исходящий от Картрайта, который его хочет, который его... С губ Луи срывается стон, сам по себе слишком развязный для такого скромного мальчишки, каким Лучик казался до сегодняшнего вечера. Он прикрывает рот ладонью, встречая вопросительный и одновременно такой жаркий взгляд Оливера, стыдясь таких звуков, которые сам же и издаёт, но вместо того, чтобы, уже, кажется, перейдя все границы смущения, остановить всё это, спасти шаблоны, которые обязательно потом начнут трещать по швам, как только пройдет немного времени, и впечатления от происходящего слегка остынут, Лу улыбается влюбленно, с желанием, и шепчет:
- Мне так нравится, Олли... - А затем, не давая себе хотя бы облечь вдруг родившееся совершенно непрошенным сомнение в слова, раньше, чем оно отравит его разум и охладит пыл, Луи предпочитает развеять его куда более топорным и действенным образом - он опускает руку вниз, на пах Оливеру, чтобы дразняще погладить и сам досконально убедиться в том, что Олли тоже нравится, что он хочет его, и насколько же сильно. Так, как и сам Лучик? Мальчишке становится почти жаль, что ему не хватает запала для большего - ведь сгорая сам, он хочет поделиться этим жаром с Картрайтом, из благодарности, просто из своей природы, отплатить ему тем же или даже чем-то большим.  Слишком сильные ощущения, но Лу различает предельно четко даже их вкус - алкогольно-сладкий, ещё слаще, чем от коктейля, который они с Оливером разделили, прежде чем выйти отсюда. Запретная сладость, которую он постигает только сейчас, и с которой, кажется, вообще ничего в этом мире не сравнится - а должно ли? Пусть они разделят эти ощущения на двоих, до конца, каким бы - и каким бы скорым - он ни был.

Луи, наверное, никогда не расскажет Оливеру о том, что происходящее в этот самый миг, для Картрайта являющееся, быть может, ступенью куда-то вверх по шкале взрослости, по шкале того, что можно себе позволить, для самого Лучика - только порог. И ему бы пришлось далеко идти, но Уизли в принципе не ищут легких путей. Лу перепрыгивает не только через этот порог, а замахивается на целый лестничный пролёт, не считая ступеней, и не позволяя себе задуматься о том, куда они ведут - вверх или вниз. Делает ли то, что он делает, его грязным, и если да - какая именно часть? То, что он целуется в пустом кабинете, где, быть может, им ещё проводить уроки, с человеком, с которым не провстречался целые годы, а просто словил искру, проскочившую между ними? Луи не знал о том, что так вообще возможно - просто взять и захотеть, без всяких там расшаркиваний и долгих размышлений о том, стоит ли, не рано ли. Когда хочешь вот так - не бывает рано, а поздно быть не должно. Они оба плавятся от желания, и единственный разумный выход - просто дать себе волю, просто ему последовать. Или может, дело в том, что Оливер - парень? Для Луи это никогда не играло особого значения, отчасти потому, что он до недавних пор и не думал ни о чем таком. Даже не думал, о действиях и речи не шло, и так уж сложилось, что первый поцелуй с его губ сорвал другой юноша. Вот так просто, потому что они оба юны и пьяны. Но если с первым поцелуем разобраться и даже более-менее это пережить Лу, допустим, успел, особенно если учесть факт, что в общем-то он и стал его инициатором, то как быть с тем, что происходит затем? Оно не поддается вообще никакой классификации, оно так ново для Лучика, что он не может подобрать слов - а может, и не надо? Нахрен, да, именно нахрен это всё, этот бесконечный самоанализ и попытки быть лучшим для своей огромной семьи, здесь и сейчас можно не задумываться о том, кто он есть, но подумать наконец о том, чего он хочет. Или, точнее, кого. А ещё, наверное, как - потому что хочется именно вот так, не задумываясь, не позволяя себе остановиться, чтобы было настолько жарко или ещё сильнее - Оливер может? Оливер может заставить его растаять совсем, может быть, Олли сможет довести его до - но слово не произносится, слишком уж стыдно говорить его даже мысленно. А Оливер ещё и отводит его ладонь, не давая закрыть рот, и Луи на мгновение смотрит на него почти жалобно, не зная, от чего сгорит быстрее - от возбуждения или стыда, и стонет снова, ещё нежнее, а между тем, у него сейчас под пальцами другой руки... Это возбуждает Луи ещё сильнее, и ласкает помимо прочего его эго, потому что он чувствует, как Олли хочет его, и он дал даже отдернуть ладонь, когда спал немного налет собственной наглости, сам прижался теснее, и теперь, пока Луи ощущает каждый поцелуй Картрайта так остро, словно у него сразу под тонкой-тонкой кожей находятся воспаленные нервы, его рука словно бы сама по себе - а он ничего и не делает, Луи вообще невинен, и его тут нагло совращает - ещё немного продолжает ласкать его пах, тесно и томно, как будто Луи умеет и знает хоть что-то об этом, но это - ещё одна маска, которую он надевает на себя, то ли входя в образ, то ли будучи на грани того, чтобы наконец выйти из амплуа скромного милашки, которым его видит абсолютное большинство учащихся и учащих в Хогвартсе и собственные родители. Оливеру всё равно никто не поверит, что это новое ощущение, похоть, настолько пришлось Лу по вкусу. Потом он, конечно, наверняка испугается сам себя - но это будет потом.
И всё равно, как бы Луи ни пытался показаться смелее и пошлее, чем есть, Оливер с естественной легкостью ломает любые его попытки, делая что-то куда более грязное. Он оставляет Луи на шее следы, которые тому потом придется прятать, ведь он скорее умрет, чем расскажет хоть одной живой душе - за исключением лучшего друга, но это тоже случится когда-нибудь позже, - о том, что ему довелось испытать; он целует Луи так, что мальчишка просто удивляется тому, что его тело вообще выдерживает это, не загорается на самом деле, потому что ему нравится слишком сильно, по уровню удовольствия зашкаливали, а то и вовсе бы прекращали работать от перегрузки все датчики, если бы такие существовали. А потом оказывается, что и это не предел, потому что Олли расстегивает ему и себе ремень, и вот теперь повторить свой дразнящий жест Луи не решается, слишком смущаясь, но сам Оливер - нет. Он просто берёт, и... С губ Луи срывается только тихое и почти удивленное "Ах", и он сначала опускает взгляд вниз, чуть ли не испуганно, на чужую ладонь на его собственном ч-ч-члене, а затем поднимает голову и смотрит на Оливера, но уже без тени страха, только с легким сомнением - тот действительно этого хочет? Хочет сделать Луи куда приятнее, потому что при прямых прикосновениях ощущения ещё острее, а ведь пару мгновений назад казалось, что "ещё" уже просто некуда. Маленький, наивный Луи. Он бы сам хотел сделать что-нибудь, но слишком скован от смущения, которое не пересиливает желание лишь из-за алкоголя - алкоголя, смешанного с кое-чем ещё, но вот это - секрет, о котором не стоит узнавать уже самому Лучику. И всё-таки, хочет ли он зайти дальше? Потому что, если перестать сбивать себе цену, Луи видит и чувствует, что Оливер к этому готов. А сам Луи? Он тянется к губам Оливера, поймав момент, и целует его сам, перед этим шепнув быстро, словно боясь, что если замедлится хоть на долю мгновения, слова разбегутся и так и не выскажутся:"Я хочу большего". Пусть границы этому "большему" устанавливает Картрайт, взявший на себя лидирующую роль, а Луи ждёт очередной лестничный пролёт в очередном случае, и если честно, ему совсем не жаль, что это происходит именно так, и именно с этим человеком. Он доверяет себя Оливеру, и хочет только, чтобы и он потом не жалел ни о чём.

Отредактировано Louis Weasley (2018-09-03 18:53:35)

Центром его мира становится Оливер. Вселенная сжимается, почти схлопывается, не оставляя ничего - кроме них двоих, кроме этих горячных ощущений, сладко-огненными волнами прокатывающимися по всему телу от паха, выбивающих все сомнения и размышления, как пробку из бутылки с шампанским. Шампанское они пили редко, на Рождество только, и то, Лучику не давали почти, совсем на дне бокала, но он всё равно радостно хихикал, когда пробка издавала гулкий хлопок и выстреливала из бутылки, совсем как из маггловского пистолета, подлетая ввысь, а из самой бутылки струилась веселая шипящая пена. Но сейчас всё это стало неважным, на какой-то короткий срок - но потеряло значение, вдруг заставив мальчишку вздохнуть свободно. Здесь и сейчас он больше не был "каким-то из Уизли", он не думал вообще, кто он и что он, эти философские думы поймают его после, в более спокойной обстановке, например, за чашкой горячего чая на завтрак в общей гостиной, потому что Лу наверняка проснется с ощущением, что перепил, хотя алкоголя в его коктейлях было не так уж много - мальчишке хватило, и других впечатлений хватит тоже, и тяжелых, тяжелых философских размышлений, и необходимости скрывать следы бурного вечера, встопорщив воротник, или вовсе притворяясь простуженным и нацепив на шею шарфик - гриффиндорский, знак его гордости. Гордости теперь не просто вот, а ещё и за то, что оказался на кое-что способен. Грязное, новое... делающее его взрослее. Это будет забавно - когда-то завтра. На Картрайта будет страшно смотреть, когда возбуждение отпустит, а после сна вернется ясность мыслей, и накроет шок - но это будет завтра. Здесь и сейчас сладостные мгновения тянутся даже не бесконечно - время в принципе тоже перестаёт значить хоть что-то, Луи всё равно, сколько они здесь находятся, несколько минут, или мимо пробежали, задев по затылку, дунув прохладным ветерком на золотые пряди, целые часы. Единственное, чего ему хочется - чтобы Оливер продолжал. Чтобы делал то, что делает, ещё, хотя Лу даже стыдно подумать о том, что Олли просто д-д-дрочит ему, делает это так умело, и так горячо, что сама мысль, само слово обжигает Лучика. Как часто Оливер делает это себе, чтобы у него появилась такая сноровка? Лу бы даже если б и хватило храбрости рискнуть повторить самому - от смущения и неопытности не вышло бы, наверное, и вполовину так приятно. Луи никогда не дрочил сам себе, не пользовался этой частью своего тела вот так, он и секс вообще были крайне далеки друг от друга... До этих пор. Луи хорошо и горячо так сильно, что хочется начать подвывать, но он едва держится - кажется, издавать более громкие звуки будет слишком стыдно, и мальчишке хочется как-то об этом высказаться, но хватает сил лишь на то, чтоб перехватить чужой такой же затуманенный взгляд - и зажмуриться, не выдерживая этого, попросту плавясь. Однако через пару мгновений от любопытства и жадности Лу всё равно широко распахивает глаза, он хочет видеть, как Олли дрочит сам себе тоже, пытаясь попасть в одинаковый ритм. Но кажется, так неудобно, и Лу становится невероятно стыдно за свою душевную слабость, выходит, за то, что он будто умрет от неловкости и жадности одновременно, если коснется чужого члена - но судьба словно решает над ним посмеяться, потому что Олли целует его в шею, прижимаясь тесно, отвлекая этим, заставляя словить мурашки от того, что чёрт, как же хорошо даже почти эстетически находиться так близко - о физической стороне и говорить нечего, это прекрасно, но затем Оливер берет его руку, и... Лу вздрагивает, словно его ударило током, между его тихими, но до отчаянного пошлыми стонами возникает пробел в виде вдоха, после которого и выдыхать-то страшно почти, но Олли отвлекает его снова, очень чутко угадывая, как именно нужно вести себя с Лучиком, чтобы он не успел запаниковать, и поэтому он никуда не пытается убрать свою ладонь, пальцами переплетенную с чужой, хотя его рука чуть дрожит - теперь их ладони двигаются в унисон, вместе, и Лу теряется между ощущениями, не зная, что ему доставляет удовольствия и какого-то дурацкого почти польщения и гордости за себя - чужой член стоит так крепко, и это всё - от него, от Луи. Здесь и сейчас это самое важное. Здесь и сейчас это невероятно сладко, Лу запомнит, что порок сладко-острый на вкус, это не дело, маленьким мальчикам проводить свои вечера вот так, дрочить друг другу, будучи пьяными, в классе, в котором им же наверняка ещё сидеть за партами на уроках, чтобы вспоминать, невольно прокручивать в памяти... Лучик уж точно будет это делать ещё много много раз, особенно находясь где-нибудь наедине с собой, отныне - при этом наверняка касаясь себя сам, но он ничего не будет говорить об этом Оливеру, это так стыдно, но ведь тогда никто ему не запретит, верно?
В какой-то момент становится так хорошо, что Лу кажется, что он сейчас потеряет сознание, хотя до этого думал, что падать в обморок можно только от изнеможения или боли, и это - тоже новые, порочные знания. Сладкая волна сжимается в тугой комок в низу живота, и кажется, что если он не выплеснет её как-нибудь - точно умрёт.
- Олли, кажется, я сейчас... - Луи произносит почти испуганно, свободной рукой хватая Оливера за плечо, но не успевает даже договорить, и не просто потому, что это очень стыдно - и жмурится снова, кончая с полным наслаждения почти всхлипом. Ну, кто сможет похвастаться более ярким первым оргазмом в своей жизни? Такие вещи запоминаются, первый поцелуй - и дальше по нарастающей, но кажется, не хватает чего-то ещё. Лу смотрит на Оливера со стыдом - кажется, он его запачкал, а затем вдруг решается на некую наглость, отводя руку Олли в сторону, и теперь своей ладошкой обхватывая только его член, двигая ею плавно, стараясь, чтобы было так, как это делал Оливер до сих пор, хотя и получается более неумело, неловко. Но Лу поясняет свои действия, при этом не сдерживая улыбки, смущающей и развратной одновременно:
- Я хочу, чтобы ты сделал это тоже. - И для него, чёрт возьми, является подвигом возможность довести до оргазма Оливера! Лу даже каким-то образом подгадывает момент, прижимаясь к Олли и целуя, чтобы словить его самый сладкий стон губами. А затем убирает руку, перепачканную, и смотрит на неё удивленно - так, словно это и не он вовсе делал это всё. Поднимает на Оливера взгляд, в котором читается надежда - тому ведь правда понравилось? - и, не осознавая, что делает, и насколько это пошло выглядит, поднося ладонь к губам, и слизывая немного, а затем пожав плечами:
- Оно на вкус... странно. Но или привкус коктейлей ещё не стерся, или почти сладко. - Улыбается смущенно, а затем - и вовсе стыдливо, потому что даже после достаточно яркого оргазма желание будто бы не пропало. Лу потряхивает, но он понимает, что это - ещё не всё, что он хочет урвать за этот счастливый для него случай. Здесь и сейчас, с ещё замутненным алкоголем разумом, он готов решиться даже на...
- Олли, Олли, давай мы...мы с тобой... - Слово никак не хочет срываться с языка - Лу слишком стыдно даже проговаривать это всё, поэтому он краснеет с новой силой, почти хмурясь, и отчеканивает: - Я хочу, чтобы ты меня трахнул. Я знаю, как это в теории делается. - Но затем всё равно сливается на стыдливое, почти со скулежом:
- Если ты сам, конечно, хочешь... Правда, я не подумал о том, как мы... - Он стыдливо поправляет брюки, пока не собираясь их надевать, но и не давая упасть совсем - зато из кармана вываливается кое-что другое. Тюбик с кремом для рук, сейчас вечерами холодает, и нежные руки Лу очень быстро начинают краснеть и болеть. Он наклоняется, одной рукой придерживая брюки, а другой подбирая тюбик, и медленно переводит взгляд на Оливера:
- Это нам поможет?

Всё вокруг будто бы кружится. Луи стоит, чувствуя, как кровь упорно не хочет отливать ни от щёк, ни от низа живота, и сейчас, получив возможность передышки - как он надеется, небольшую, - можно снова сосредоточиться на ощущениях, испытанных только что. Память - куски кинопленки, более свежие кадры ярки настолько, что больно смотреть. Страшно будет смотреть на себя утром в зеркало - Лу не может увидеть сейчас, но проводит по шее отвлеченно, почти чувствуя на тонкой коже следы, и дело тут даже не в боли. Просто метки на уровне настолько тонком, что почти астральный, и хотя бы на данный момент это практически справедливо. О чём думал Оливер, когда их оставлял, и думал ли вообще? Лу же попадаться на глаза своим родным. Лу же тихо вползать в спальню, надеясь не разбудить как минимум Криви, перед которым будет отчитываться страньше всего, а если он ещё и не будет спать - то станет ещё страшнее. Соседи по комнате, вдруг подумалось мальчишке, почти девять месяцев в году являются свидетелем куда большего, чем все родные, ожидающие дома, и тем более учащиеся в той же школе одновременно с ним. Но это, наверное, неплохо - Мерри можно доверять. А вот себе - нет. Пьяный язык его - его враг, потому что каков процент того, что Луи на утро действительно ни о чем не пожалеет, особенно, если они продолжат? Но момент, когда нужно будет покидать эту похотливо-сладкую сказку для взрослых, хочется оттянуть как можно сильнее, и хочется окупить последующую неловкость и неудобство целиком, чтобы ни о чём не жалеть, действительно. Правда, было бы о чём - о том, что испытал, кажется, самое яркое в своей жизни удовольствие? Ничего, блин, не может сравниться с оргазмом, почти никакие другие чувства, любому сравнению будет мешать глубокая телесная подоплека. Глубоко физическое ощущение, созданное - для чего? В идеале - чтобы хоть чем-то скрасить болезненный процесс создания потомства? Что же, следует углубиться в эту тему сильнее, почитать пару книг, но если Лучик приблизительно прав - что же, это хреново. Потому что люди выучились брать своё самыми хитрыми путями, они берут саму компенсацию, при этом обманывая природу и не отдавая то, зачем эта компенсация вообще была придумана. И то, это - если иметь в виду гетеросексуальный секс. А ведь гомосексуальные связи - это... это всё, это плевок в лицо стереотипам, вложенным самой природой. Никакой потомственной подоплеки, только удовольствие в чистом виде, ни к чему больше не привязанное. Разве это не похоже на совершенство?..
Щеки горят, но вот ладони остывают быстро. Лу прикладывает их к лицу, чтобы хоть попытаться немного его остудить, и шумно выдыхает, смотря на Оливера, не особо понимая причину его удивления - да и стараясь не задумываться об этом, если честно, потому что поиск причин может его спугнуть, если они вдруг найдутся. Но Олли идёт выглядеть так, это забавно, Олли вообще всё идёт, Олли такой классный... Кажется, даже когда первичное удивление от происходящего спадет, даже когда несколько потускнеет эта плёнка с кадрами, достойными порнофильма, вот это вот, что Олли классный, отныне будет константой. А возможно, он был классным вообще всегда, просто Лучику было это невдомек - его личный мир слишком узок для того, чтобы впускать в себя посторонних. Но блин, странно не впускать туда того, кто доставил такие яркие эмоции. Странно не впускать того, с кем хочешь достичь большего.
Картрайт не сразу отвечает на предложение, что Лу и так нелегко далось, и мальчишка напрягается, видя, как тот встаёт - сердце, или же паранойя, на миг накрывшая его удушающей волной, - подсказывает, что он, видимо, зря это сделал, сейчас будут нотации и попытки отказать максимально мягко - да, кажется, Олли постарается сделать это мягко, слегка небрежно заботясь о чувствах неженки Уизли, и бла-бла-бла. Вот только Луи - далеко не неженка. Он доказал это только что. Он доказывает это до сих пор. Он настораживается ещё сильнее, когда Олли достаёт палочку - а собственная-то где, о, Мерлин, - но не успевает ни слова сказать, как вдруг Оливер закрывает заклинанием доступ посторонним сюда. Ох, чёрт, неужели в порыве страсти они увлеклись так сильно, что забыли о банальной предосторожности? Ведь пока они тут миловались, мог зайти сюда абсолютно, кто угодно. И ладно даже бы любой ученик, что разнесет потом слухи по школе - но это мог быть преподаватель. Как же хорошо, что этого не случилось, им обоим чертовски повезло. И... Лу щурится, в нём смешиваются удивление и нарастающее желание - последнее тихо гудит-жужжит внутри, как приближающийся на цветочный аромат растревоженный рой пчёл. Можно ли считать такое чужое поведение ответом? В смысле, вряд ли Оливер бы стал закрывать двери, если бы хотел через них выйти, это логично, верно? И если только он не собирается Лу здесь пытать без свидетелей, то...
- Я? - Лучик переспрашивает, крутя между пальцами крем, нервничая от того, что даже сквозь призму алкоголя его очень смущает эта ситуация, и как же страшно, драккл его дери, стать отверженным! Кажется, если бы Олли сразу грубо отказался, Луи бы его проклял и никогда не простил, посчитав это предательством. Он доверяет Картрайту самое сокровенное, он позволил ему делать с собой то, что никогда и никому, и блин... Лу не нравятся только девушки или только парни, он вообще судит это всё не по половым признакам, а по другим вещам, но может быть, Олли - единственный юноша за всю его жизнь, которому подобное было позволено. Но раз уж Оливер до сих пор не отказал, у Лучика есть надежда. И он улыбается обезоруживающе, и кивает:
- Да, я уверен. Я хочу, чтобы ты стал тем, кто трахнет меня. - Повторяет для пущей уверенности, проверяя, не растеряется ли сам при этом, а на губах меж тем всё ярче расцветает улыбка. - В смысле, я походу ещё очень пьяный, поэтому я не знаю, насколько это будет правильным или нет, но я просто говорю тебе то, что чувствую, то, что мне сейчас нужно. И я знаю, что я не пожалею об этом, даже когда протрезвею. - А вот вопрос о том, где набрался теоретических знаний, Лу пропустил мимо ушей ведь - по крайней мере, сделал вид. Но на самом деле мимо его любопытства вообще мало что проскальзывало, пару раз натыкался и на рейтинговые вещички - только тогда это смущало куда больше, чем интересовало в действительности. Ну куда ему, такому мелкому, в подобное лезть без опыта? А вот с ним, приобретенный в таких приятных обстоятельствах... Кажется, так и надо. Под алкоголем и со взаимной страстью, даже если без прям большой и глубокой любви. О том, что это противоречит собственным принципам, Луи подумает когда-нибудь потом. А сейчас он тянется к Олли снова, на сей раз - почти корыстно надеясь, что это подействует, и прижимается к нему, шепча интимно, почти касаясь губами чужого уха - возвращая первое яркое ощущение, повергшее его в смущение:
- Я хочу тебя. - И целует Оливера в губы, не давая ему ничего возразить. Пусть неумело, но напористо и развязно всё равно, опуская руку вниз, на его пах, поглаживая, и думая мельком о том, что это действительно, всё-таки, чертовски приятно. И не прерывая поцелуя, суёт Картрайту в руки крем - пусть тот командует, что и как с этим делать. Лу готов доверяться ему снова и снова.

Это правда. Он сам попросил. Попросил бы еще тысячу раз, попросил бы, даже если когда-то смог бы вернуться к этому моменту еще раз, не стал бы ничего переигрывать - а зачем? Пусть карты ложатся так, как их швырнет на игральный стол ветер или запыхавшийся игрок. Они все в каком-то смысле - игральные карты в руках у двух опытных, но уставших от бесконечно длинной партии игроков. Луи плохо играет в карты, но хорошо умеет на картах гадать. А еще Луи чудесно играет в каш-каш с судьбою, каждый раз успевая её обмануть и достучаться до заветного дерева до тех пор, как его обнаружат. По чему стучать сейчас, по парте, на которую его уложили?
Слишком много поцелуев за один бесконечно короткий вечер. Это сейчас Лучику кажется, что время остановилось для них двоих, но сколько они на самом деле пропадают в этом классе? Час, меньше? Ничтожное количество времени, за которое, тем не менее, его внутренний мир успевает перевернуться с ног на голову добрый десяток раз. Одних поцелуев с Оливером было бы достаточно, чтобы с упоением потом вспоминать каждый из них, чтобы краснеть каждый раз при взгляде на Картрайта, думая о том, вспоминает ли он об этих поцелуях тоже? Пьяные шалости - для Олли, да? Ничего серьёзного. Луи не хотелось, чтобы хоть кому-то из них оставалось послевкусием это успокаивающее "ничего серьёзного", потому что он перешел за какую-то свою внутренне-моральную черту, просто перешагнув порог этого кабинета. Дальше - пропасть неизведанного, его ничего не держит, но и движется Уизли словно бы в двух направлениях одновременно. Как же так - отдаваться тому, с кем не хочешь провести затем всю оставшуюся жизнь? А вот так. И лестница ведет его всё-таки скорее вверх, чем вниз. Что естественно, что обыденно - не безобразно. Как закончит этот вечер его подружка, с которой они пели вместе на сцене, и с которой, можно сказать, всё это и началось? В Луи собственный маленький ад срывается с цепи, но там вместо страданий совсем другие ощущения, и одно из них, не подавляемое даже похотью - злорадство. Он надеется, та девчонка хотя бы будет достаточно умна, чтобы на залететь, потому что тогда её как пить дать вышвырнут из Хогвартса. А чем Луи хуже неё - или чем лучше? Неужели он не может позволить себе что-нибудь то, что наверняка уже какое-то количество времени позволяет она? Зато Луи не сможет забеременеть, потому что он - юноша, и черт, кажется, он еще никогда не был так рад этому простому факту так сильно, как сейчас. Мама хотела, быть может, еще одну девочку, три - это такое хорошее число, у неё было бы целых три принцессы, а папа наверняка мечтал о наследнике. Наследнике целой, мать её, гигантской и в большинстве своём рыжей семьи. И Лу счастлив хотя бы тому, что он - не какой-то там лорд, их большая семья, даже будучи чистокровной отчасти, не имеет коронных привилегий - и хорошо? С них, Уизли, взятки гладки. А конкретно с Луи - так тем более, он сам себе позволяет это.
Но... черт, целоваться с Оливером - это действительно настолько... замечательно, что Луи продолжает таять, и ему слишком много в смысле вполне обыденном - голова может не выдержать стольких впечатлений, как и сердце. Но здесь и сейчас вперед выступает другое - Лу слишком жадно, ему поразительно мало происходящего. Хочется большего. И заводит еще сильнее, что большего хочет и Картрайт. В этом не будет ничего серьёзного, потому что не останется физических последствий - для Уизли хотя бы через какое-то время. Но часто ли Олли приходилось трахаться с кем-то, просто перед этим выпив на совместной тусе? Еще точнее - приходилось ли ему это делать с представителями своего пола? Картрайт даже сможет когда-нибудь объективно сравнить, с кем это делать лучше, а вот Лучик, скорее всего, нет. Ему не жаль.
...но ему так волнительно. Их поцелуи не могут длиться вечно, и это почти прискорбно, но ведь это именно Лучик - инициатор происходящего, так? Очень быстро пришлось время собирать разбросанные им же камни. Но он не пытается отнекиваться или заставить Оливера подождать, хотя сердце не от страха, но всё-таки от яркого волнения, смешанного с всё не спадающим возбуждением, он оказывается сбит с толку. И всё-таки, не собирается отказываться, "давать заднюю", хотя эта вот фраза сейчас звучит особенно смешно. И Лучик позволяет Олли командовать - больше не перехватывает инициативу в этих сладких поцелуях, и послушно ложится грудью на стол - хотя кожа Луи накалилась будто почти физически, и поверхность парты кажется неприветливо холодной. Однако нет ни вдоха, чтобы повздыхать об этой неприятной мелочи - Оливер отвлекает его, и Луи льнет к нему, забываясь, и совсем переставая бояться, чутко реагируя на каждое прикосновение, как музыкальный инструмент - на умелые пальцы владельца. К слову, раз уж речь заходит о пальцах... С его губ невольно срывается тихий вскрик. Это какие-то совершенно безумные ощущения, которые и описывать-то страшно, не то что действительно испытывать их, одновременно краснея и бледнея от стыда, неудобства - и возбуждения, становящегося только крепче, получающего новую огранку - Луи обожает риск, и в каком-то смысле то, что они собираются делать, то, что они уже делают - это тоже риск, драйв помимо боли, можно не получить ничего - а можно нарваться на куда более сильное удовольствие. Надо быть извращенцем, чтобы вот такое приносило удовольствие? Тогда Луи - законченный извращенец, но ему, несмотря на все неудобство, на стыд и боль, от которой его отвлекают, но которая все равно заставляет морщиться хотя бы в первые мгновения и хрипло поскуливать,так нравится. Кажется, он в какой-то момент тихо выстанывает это вслух, даже не замечая этого, и не может понять, насколько правильны и логичны его ощущения. А надо ли? Кажется, нет, потому что в любом случае Картрайта не отталкивает это - совсем наоборот. Оливер прижимается к нему тесно-тесно, и Луи кажется противоестественно милым то, что сердца их - чужое сейчас гулко бьется ему в спину - бьются в унисон.
- Готов. - И он действительно готов, окончательно не то что даже смирился, а наоборот - заждался основных ощущений. Но всё Луи... зажимает ладонями рот, почти падая в парту лицом, и, кажется, всхлипывает, когда внутри себя ощущает кое-что существеннее пальцев. Но он справляется с собой. Убирает от лица сначала одну ладонь, показывая Оливеру жестом, мол, "Секундочку", вздыхает - и убирает и вторую тоже, а затем даже прогибается в спине, упираясь ладонями в парту, чтобы прижаться к Олли бедрами и задницей теснее сам, и расслабляет мышцы.
- Олли, мне... Олли, а тебе самому нравится? - Спрашивает тихо и неуверенно, и тут же добавляет, опять даже не понимая, как именно звучат его слова. - Потому что если да, я хочу, чтобы ты двигался. Я хочу ощущать это. - И даже не знает, что конкретно имеет в виду под "этим" - чужой член внутри себя, что уже в наличии, или в принципе всю гамму чувств, которую можно испытать от пьяного секса в пассивной роли. Только пьяного ли? Кажется, Лучику всё-таки кое-что затуманило разум куда сильнее, чем с этим справился бы алкоголь в одиночку.

Что сейчас испытывает Луи?.. Вопрос очень странный, потому что на него есть несколько ответов, ни от одного из них даже не пахнет чёткостью. Луи испытывает, во-первых, ощущение переполненности. Квинтэссенция сексуальной энергии происходит здесь и сейчас, всё, что происходило в этот пьяный разгульный вечер, когда двое подростков решили покинуть общее веселье, дабы променять его на нечто более интересное, запретное для них обоих - в смысле, никто же не ожидал из преподавателей, что за этими партами кто-то из учеников будет трахаться, не говоря уже о том, какие именно  ученики это будут, - и не пожалеть об этом в итоге. До "итога" остается не так много времени, но Лучику оно кажется доброй вечностью, потому что его дыхание в очередной раз сбивается, когда Оливер делает первый толчок, и даже если мальчишке и хотелось поспрашивать что-то еще, удостовериться, что "партнер" - какое же странное слово, совершенно не подходящее для людей, между которыми творится подобное, - говорит ему правду, не торопясь зализывать раны сбившейся из-за семейной рыжей общности самооценки, как-то подразнить Олли, то у него пропадают все эти шансы. Но он действительно, блин, ощущает внутри себя что-то твёрдое и горячее, приносящее дискомфорт, чувство смущения и почти растерянности, однако оно одновременно с этим перекрывается и чувством какого-то тёмного удовлетворения. Пока кто-нибудь из членов его большой семьи безобидно развлекается, или готовится к урокам, что будут завтра, или даже находится на тусовке, с которой сам Луи ушел при таких удивительных обстоятельствах, Лучик пробует на себе, каково это - когда внутри тебя чей-то член. Каждому достается по его приоритетам, нет? Его собственные - сломанные, но успешно пока склеиваются на удовольствием, оно саднит и от этой боли становится только острее, скалится на него беззубая бездна похоти. Всё становится ещё лучше, или хуже, когда Оливер решает позаботиться и о том, чтобы возбуждение Лучика не угасло - потому что на самом деле оно держалось бы в этой точке и так, хотя конечно, до пика бы дойти не смогло, ведь всё-таки, он не совсем извращенец, чтобы наслаждаться только чувством того, как его ритмично растягивают (натягивают?). Потому что теперь удовольствие поступает в него большим потоком, словно кто-то открыл разом все краны, берет своё начало от низа его живота, теперь - и спереди и сзади тоже, потому что да, да, он находит что-то и приятное тоже в том, что его трахают, чисто эстетически. Пытается задуматься о том, как это работает вообще - и не может, только весьма быстро приходит к выводу, что такое не очень-то возможно, если сам человек, совершающий механически поступательные движения, тебе неприятен, тогда никаким образом не встанет, человек - натура в принципе безумно тонкая, управляемая не только инстинктами, не только физической своею частью и даже разумом, но и чем-то, берущим начало из прозрачных сфер. И если партнер не нравится - не встанет, как бы он не изгалялся. Бывают, конечно, и обратные случаи, но это патологии, а они с Олли - здоровые, юные и прекрасные. Оливер... прекрасен, Луи здесь и сейчас попросту сносит от него крышу. Конечно, где-то на треть или даже половину это берет начало из чувства благодарности, потому что о, Мерлин, Картрайт согласился уделить внимание такому наивному и на вид совершенно обычному на фоне остальных Уизли рыжику Луи, и они вместе дошли до такого, и Олли ведет себя с ним максимально по-джентльменски. Да, конечно Олли сам испытывает при этом удовольствие, доказательство у Луи внутри, и может быть, степень его удовольствия даже куда выше, чем у Лучика, потому что для него-то в принципе нет никакого дискомфорта, для Оливера есть только жар и теснота чужого тела, да? Но всё равно, блин, иногда секс даже наполовину не стоит того, что можно потерять при этом, и как хорошо, что у них не тот случай. А вторую половину из того, насколько Олли крышесносен, занимает попросту его красота. Мальчишке почти стыдно, что раньше он этого не особо-то замечал - так, мелькал иногда Картрайт на листах его блокнота, для общего развития, с Моро вместе - но это же совсем другое. Когда можно максимально близко и четко разглядеть человека, как не в подобные моменты? Очень... интимно, да, пространство наполняется их стонами и рваными вздохами, и близости, чем у них сейчас, человечество еще не придумало - физически так точно, а если говорить о чём-то нематериальном... Лучик теряется и перестает ощущать себя, удовольствие яркое настолько, что ослепляет его и вытесняет из собственного разума. Поэтому Луи даже кончает первый, просто не в силах спрятаться с этими опаляющими его нежное естество ощущениями... и очень быстро чувствует, как что-то обжигает его уже на вполне физическом уровне. Странные, невероятные ощущения. Оливер его пачкает. Испачкал в каком-то смысле задолго до этого - своими губами, своей близостью в принципе, оставил на нём свои следы, которые не так-то быстро сойдут, ну а теперь пометил Лучика ещё и внутри. Вряд ли он сможет забыть эти ощущения в принципе. И, грубо говоря, вряд ли испытает их снова - но ему определенно не станет жаль за то, что он вообще их испытал.
Лучик выпрямляется с помощью Оливера, весь красный, и смотрит блестящими глазами куда угодно, только не на него, чуть подрагивает от чужих прикосновений - удовольствие будто отпускает его не сразу. Что же, примерно так ощущают себя и девушки? С одной стороны, его как будто использовали, с другой стороны - он использовал тоже. Немного странно, и чужой жар внутри него начинает остывать, и по мере этого в разум Луи постепенно затекают наконец более целесообразные мысли. Кажется, он протрезвел, или это обманчивое ощущение типа миража потому, что он сбит с толку сейчас больше, чем когда-либо в своей жизни. Луи думает о том, что надо бы сходить в душ. Луи думает о том, что он никогда больше, кажется, не сможет посмотреть Олли в глаза. Но тот задает вопрос о самочувствии Лучика, да, вероятно, об этом, и приученный к вежливости и к тому, что при разговоре нужно смотреть в глаза собеседнику, тот поднимает взгляд - обжигаясь будто бы снова.
- Я... - На губах его рождается какая-то блуждающая, хранящая в себе слишком много эмоций одновременно улыбка. - ...странно. - Он невероятно смущен, несколько всё же растерян, ощущается почти затравленность от того, что божечки, они творили тут такие неправильные вещи! Но вместе с тем удовлетворение, моральное и физическое, от которого начинает клонить в сон, его не покинуло. Поэтому Луи делает шаг к Оливеру и тянется к его губам, целуя его долго и сладко, так, будто не хватило всего, произошедшего здесь. Этим, как Лучику кажется, он лучше передаст, как он. А потом он обрывает поцелуй и неловко, вероятно, спеша, одевается, потому что желание смыть кое-что из себя только набирает обороты. Но перед тем, как уйти, Лу оглядывается на Оливера, и произносит почти шепотом, но обжигающе-искренне:
- Спасибо тебе. Это было прекрасно. - И выбегает, почти вылетает из класса, где они находились, держа курс прямиком в ванную, чтобы оглядеть себя и сходить в душ. Нужно собрать свои мысли, а затем собраться окончательно, потому что дальше надо как-то жить, блин, надо идти в спальню, где он обязательно натолкнется на Мередита, надо придумать, как ему всё объяснить...
И всё-таки, Лучик не лукавил. По его мнению, это было пусть и очень грязно, но всё-таки действительно прекрасно.