Действующие лица: Dad and
fucking androidSon
Место действия: Квартира Бревалаэра
Время действия: приблизительно 2024 год
Описание: Я не смог спасти своего единственного сына. И, о, боги, все те кельтские божества, к которым я обращался в юношестве, шутя - они, видимо, решили сыграть со мной злую шутку, послав мне Тебя.
Предупреждения: Рейтинг R
you run on gasoline
Сообщений 1 страница 4 из 4
Поделиться12018-08-03 15:59:41
Поделиться22018-08-23 19:46:17
Кажется, на этом моменте жизнь Бревалаэра Дюбуа закончилась. Он просто отмерил ее конец на часах, на которые посмотрел тревожно, не веря, закончив читать письмо. Он даже, если честно, никогда себе раньше и не мог представить, что самые жуткие известия в жизни приходят вот так, буднично, под мирное тик-таканье часов, которые бессовестно смеются, скалятся циферблатами, потому что вот так чья-то жизнь еще идет - а твоя уже нет. Во всяком случае, так Бревалаэру показалось тогда, но в любом случае, чертовы часы продолжали идти, когда Дюбуа перевел от письма перестающий видеть, не верящий взгляд на них, а затем - куда-то на Фрэна, уже теряя его из виду, родной силуэт расплывался, растворялся и уплывал под натиском скорби, что с громом брала штурмом его сердечные стены.
- Мой сын погиб. Это не он, это я... - Хриплый, все еще недоверчивый голос, и собственное тело, что за один миг вдруг становится чужим, грузным, оно словно в один миг набирает тяжести, груза за сколько там, двадцать два, двадцать два года от первого и до последнего вдоха его сына, двадцать два, из которых он стал хотя бы отрывистым свидетелем только половины. Двадцать два. Может быть, это шутка? Может, они что-то там напутали. Да, скорее всего так и есть, Дюбуа недоверчиво ухмыляется в пустоту, не слыша голоса Фрэнсиса, не ощущая его прикосновений, опускаясь в кресло, и даже не замечая этого. Да, так и есть. Просто розыгрыш. Они не могли забрать самое дорогое. Есть мирриады слов, которые он не успел сказать Кайсану, есть тысяча тысяч объятий и возможностей потрепать по волосам, и еще целой кучи жестов и прикосновений, и просто не может быть такого, чтоб у него просто не случилось возможности восполнить этот пробел. Это было бы так бессмысленно, жизнь бы иначе не имела смысла, они и так забрали его несостоявшуюся жену, его первую любовь и годы покоя с ней, они не могли в довершение забрать его рассудок, ОНИ НЕ МОГЛИ ОТОБРАТЬ ЕГО ЕДИНСТВЕННОГО СЫНА! Уточнить, кто - они, он даже не решается, потому что подозревает, кто - они. Его боги, с которыми он так неважно обходился, они потребовали у него за это кровавую дань, но почему тогда именно мальчишку, а не его самого, ведь он заслужил, он достоин. Хотя... Возможно, кровоточащее болью сердце все же стоит дороже небьюеющегося вовсе. Они знали, что брать за плату.
Осознание с наплывом горечи пришло не сразу. Оно было маленьким послаблением, когда Бревалаэр вдруг снова обрел ясность мыслей, пока доставал палочку из-за пазухи (по чрезвычайному положению носит ее даже дома, вздрагивая от любого неположенного стука в дверь, не знал, старый дурак, что беды придется ждать не оттуда), выстреливая в часы заклинанием, разбивающим их на десятки осколков, хотя механизм почему-то продолжил трещать, пока Дюбуа не проехался на нем на каблуках, когда передавал из вдруг задрожавших рук письмо Фрэнсису. А подождав, пока Фэй проскользит взглядом до последней строки, Бревалаэр разрыдался. Как мальчишка, сам рухнув в объятия возлюбленного, и плакал до тех пор, пока не стал задыхаться, и взялся за виски, но пролил мимо рта. И он всхлипывал всю ночь, на этот раз словно бы забыв человеческую речь навечно, в ней все равно не могло бы найтись никаких слов, что выразили бы всю его боль. Блаженная темнота, ласкающее забытье пришло лишь под утро. Фрэнсис не отпускал его и сам, но при малейших попытках Фэя хотя бы подвинуться Бреваль сквозь забытье сжимал его крепче, словно боялся, что боги вдруг вернутся вновь, что им покажется, будто они снова взяли слишком мало.
Темнота. Следующим пусть не ярким, но по крайней мере болезненно четким воспоминанием становятся похороны. Похороны Бревалаэр организует сам, шикарные, хотя его не слишком заботит список тех, кто пришел - просто пусть каждый, у кого бы нашлась пара добрых слов, чтобы сказать о его сыне. Только кажется ли, или он действительно бросается на кого-то на похоронах, в приступе лютой и слепой отцовской ярости, чуть не сталкивая несчастного (несчпстных?) прямо в могилу, брызжа слюной и рыча о том, что это они, они загубили ему сына, мальчишку со светлой головой и неордирнарными способностями, он мог бы жить и быть счастлив, если бы не рандомные они с их прогнившей системой. Кто - они? Но больше точно не боги, хотя даже то, что он разобрался с этим, не спасает дающий сбои рассудок.
Темнота. И еще одно воспоминание - на этот раз о том, как он вкладывает Фрэнсису в ладонь ключи, целуя напоследок пальцы, и уверяя любимого, что это временно, что так будет лучше, что иначе нельзя, и разумеется, они снова сойдутся, как только ему станет лучше. А пока Дюбуа займется своими нервишками, съездит, может, в магсанаторий. Он не выгоняет Фрэна - уходит из собственного дома сам, перебираясь туда, откуда в последний день его жизни ранним утром вышел его собственный сын - догадываясь ли, что уже не вернется?..
Пережить это невозможно. Темнота выпускает из себя нехотя, урывками, Бревалаэр не знает, чем он занимается в перерывах между просветлениями, только надеется, что не приносит вреда своим близким. Сердце не перестает обливаться кровью и болеть, сколько бы ни проходило времени. А он и не знает сколько, теряет счет.
Пока в один миг темнота вдруг не расступается, медленно и неохотно впуская меж свои прорези тусклый свет маггловской лампы и довольно массивный, с человеческий рост, чехол. Дюбуа не помнит уже, как согласился на эту аферу, как узнал о ней, не имеет представления, откуда идет эта магия, и может ли вообще это считаться магией, или что-то, уже перетекшее свои грани обыденного, может, даже и вовсе земного. В любом случае, что бы это ни было... Оно уже находится в месте, которое с натяжкой можно считать его домом. Пусть Бревалаэра и пробивает на нервный смех при такой неуместной ассоциации с маггловскими куклами барби и кенами, когда он в нетерпении ножом срывает первый слой обертки, и куда бережнее - да эта хрень в прямом смысле стоит, как вся его жизнь - расправляется со вторым, понимая, что просто не смог пережить гибель сына. Что он - слабак, раз решился на подобную низость, Каю вряд ли бы понравилось, а то, что он видит, раскрывая обертку... Рука замирает у рта, но наружу так и не вырывается удивленного или богобоязненного крика - нет, ни звука. Но он скользит по до боли знакомым чертам сначала взглядом, а потом, неверяще и осторожно - ладонью, понимая, что столкнулся с чем-то куда могущественнее самого себя, потому что узнает... Узнает в этой куче мехаризмов и чего-то, достаточно похожего на человеческую кожу и на ощупь, но от этого еще более чужеродного, своего погибшего сына.
- Кайсан Стоун... Добро пожаловать домой, мальчик. - Он не верит своим ушам, которыми слышит это, не верит своему рту, которым это произносит, и не верит своим глазам, но разве можно спорить с тем, что эта машина, точная копия его сына, после дрожащего, но все равно целеустремленного нажатия диода на виске вдруг раскрывает глаза?..
Поделиться32018-09-28 23:01:09
С тьмы начинался мир.
Она была кромешной и плотной, тянущейся и волокнистой, черной, как лакрица, на вкус - горькой-сладкой, как собранная из миллиона трав микстура. Она была шумной и одновременно до ужаса безмолвной, качалась неподвижно, медленно и быстро, обволакивала пленкой все органы чувств, редуцируя их, возвращая в изначальное состояние, в котором самый громкий звук лишь кажется тонкой, неясной вибрацией на истончившейся грани сна и яви.
Перед ним, за ним и везде было поглощающее ничего.
Это не было страшно, скорее наоборот - непроходимая мгла была коконом от внешнего мира, о котором он пока все еще не знал, не слышал и не думал, и вязкая черная изнанка любого настоящего существования тихой колыбелью качала на своих волнах, давая вкусить смертельный покой, в котором нет ни звенящей пустоты, ни гонящихся по кровавому следу воспоминаний.
Он знал все и в то же время был будто абсолютно чист разумом, и не было в них лишних чувств, эмоций - механизм отсчитывал правильно, словно внимательный доктор, требуемые дозировки одного-второго-третьего, выстраивал вероятности и писал подходящие сценарии, как режиссер, впавший раж, наслаждающийся адреналином и открывшимися возможностями бога-творца.
Что-то заложено там, внутри - хочется дотянуться рукой и коснуться того самого сокровенного, недоступного, далекого, но держит крепко царящий вокруг мрак, перетекающий из воды во что-то невероятно твердое, неподъемное - на груди лежит десять тонн, и на каждой конечности на десяток степеней больше, и нет никакой силы, что даст наконец подняться, открыть глаза и познать. Но что?
Программа бежит, бережно окутывая постороннюю реальность чередой единичных чисел, и за ней же, следом, прорубая ход, строит собственный мир, свои параллели, упрощая конструкции, разбивая сложности на куски; она ждет чего-то - да он и сам чувствует ее томительное предвкушение, смешанное с надеждой - и предается какому-то напряжению еще недостроенных до конца, но уже готовых к эксплуатации кодов.
Все ждут чего-то. Люди - собственных великих свершений, сорванного джекпота или кого-то, кто должен вот-вот вернуться домой, а они... они ничего не могут ждать? Только того, кто назовется их хозяином, ведь цель - исполнять то, что вживлено в их код, быть полезным, и...
Стоит ли говорить и чувствах и сознании у всего лишь чертовой машины?
Прикосновение к диоду запускает лавину процессов, скорость которых не подвластна человеческому разуму: цепочка из сотен тысяч домино начинает падать, и ее бег открывает закрытые двери, считываемые пароли, мыслеобразы и новые вещи, о которых казалось ранее знал и одновременно не подозревал. Он ощущает вибрацию на той части, где находится индикатор - очевидно, что руки того, кто притронулся к нему, дрожат, только вот не ясно от чего, от волнения или страха, и система еще не до конца понимала это сама - и как только последнее число указало нужное значение, появляется возможность двигаться.
- Кайсан Стоун... добро пожаловать домой мальчик.
Светло-голубой сменяется желтым. Начинается запись - он распахивает глаза, он ждал, кажется, невозможную вечность, терпеливо и долго.
Кайсан Стоун.
Мужчина. Отец. Бревалаэр Дюбуа.
Он - Кайсан Стоун.
Рука сама тянется к Дюбуа - прикосновение пальцев тонкое, почти звенящее, оно бьет током и привкусом осознания, звуком поворачивающегося в замке ключа: ему, как любят говорить, чуть больше сорока, и одежда его в основном черна, строга по силуэту и безукоризненна в своём исполнении; на его лице написано «все сложно» и лежит тень смертельной усталости, но сейчас он скрывает горе за неясным трепетом в глазах, на расшифровке которого сбоит, и он складывается за новый замочек, закрывая доступ до нахождения следующих улик; у него точно есть кто-то, с кем он проводит жизнь и отдаёт себя на все сто двадцать процентов, пускай наверное никому этого не расскажет - это все голые факты, из которых никак не свяжешь в какую-то толковую схему, так, баловство. Хочется узнать больше, но пока на многом стоит запрет, и голова сама склоняется на бок в очень человеческом жесте задумчивости, и бесстрастное выражение лица, с которым он исследовал чужие черты, стало через какое-то мгновение меняться, трансформироваться, пока губы наконец не сложились в улыбку, что так привычно смотрелась на лице.
- Вы нервничаете, профессор, - под пальцами бьется пульс настоящего живого человека, он колотится о стенки сосудов с бешеной скоростью, и это заставляет хмурится. Кай - теперь его зовут Кай - переводит все это в числа и подвергает сравнению со стандартами, и теперь уже качает головой, будто слегка осуждая, - не нужно этого делать.
Он ведь и раньше - он? - иногда с улыбкой называл его "профессор", скорее шутливо, нежели серьезно выделяя статус Бревалаэра Дюбуа на месте его работы. Бревалаэр. Бревалаэр. Бреваль.
Интонация его слов привычно теплая, слегка обеспокоенная - но место, в котором они находятся, отвлекает его, заставляет осмотреться, и, наконец, поведя плечом - точная копия нервного движения - спрашивает, озвучивая уже повисший в воздухе еще до того, как он сорвался с губ, вопрос:
- Это - дом?
Поделиться42018-10-19 15:03:09
Щадящей дымкой покрыты рождающиеся воспоминания - собственный мозг, не такой совершенный как у андроида, стоящего перед ним сейчас, услужливо и осторожно подносит воспоминания, рождающиеся на фоне сплошной чёрной пелены скорби. Перед Бревалаэром - роботы. Сотни роботов, сохраняющих пока лишь человеческие контуры, не больше. Он...об этом читал, и смотрел фильмы, боже, много маггловских фильмов, они с Каем порою смотрели их на ноутбуке в этой самой гостиной, сидя на старом, но всё ещё весьма пригодном диване, в этом самом доме, похожем на спичечный коробок своими небольшими размерами. Спичечный коробок, последняя спичка в котором обгорела, и больше ему не стать приютом для какого-либо тепла. Бревалаэра то, что он видит, повергло бы в шок, будь он чуть менее убит своим горем - магия вышла на более совершенный уровень, чем когда-либо могло ему присниться. Магия? Магия. Андроиды, владеющие магией. Наука и волшебство, сплетенные в единое целое и образующие совершеннейшее существо. Все споры о чистокровности разбиваются об эту породу, потому что у андроидов попросту нет крови, только синяя жидкость, пахнущая немного бензином. Каждый из них - богохульство, танцы на костях традиционной магии, и жалкими остатками своего саркастического существа Дюбуа отмечает, что чёрт, это было бы как раз в его стиле - плюнуть в лицо привычным устоям, заведя у себя дома персонального в некоем роде антихриста. Каждый из них стоит больше, чем его жизнь, потому что лично у Бревалаэра, чёрт подери, никаких денег не хватит, чтобы приобрести нечто подобное, но - создатель этих совершенных машин по иронии судьбы оказался его бывшим учеником, и продал одного такого практически за бесценок - его полугодовая зарплата. Виски. Как хорошо, что дома всегда найдется халявный виски, и вино тоже, бутылки спрятаны по всем углам дома - и каевого в том числе, вот только найти хотя бы одну, не зная об её местонахождении заранее - настоящий квест. Брев помнит все до единой, он сохраняет это в памяти. Подыхающему в пустыне горя по сыну необходим глоток чего-то покрепче. Но он сделает это после, а пока принимает невероятный подарок - подстроить стандартную модель "аврор" под своего сына. По-настоящему. На это тоже уходит время, но Дюбуа не помнит, какой именно его отрезок, здесь - лишь особенно густые куски тьмы, похожие чем-то на сгустки крови, которые Дюбуа иногда выплевывает по утрам, когда берет своё первый холод в году. Старая добрая традиция, наверняка предвещающая проблемы со здоровьем, и будет очень некруто сдохнуть в 43, только что приобретя в виде андроида собственного сына. Поэтому он обещает себе начать лечение, стараясь не думать о том, что даже в самом худшем случае отец, выходит, пережил сына. А пока - надиктовывает создателю то, каким был его сын, потому что мало даже всей той информации, которую могут передать фотографии и всё то, что может найти всемирная паутина. Сеть, сплетенная кибер-пауками, разрывается о воспоминания, слишком плотные для того, чтобы не брать их в расчёт.
Слишком мало даже всей той информации, которую смог передать он. Искусственно воссоздать его сына не получится хотя бы потому, что тело его сына давно уже в могиле, но этот, он так похож... Можно любоваться, не имея сил оторвать взгляда, можно даже прикоснуться к тёплой - но всё-таки иллюзии, под этой кожей не будет ощутим ток крови. Ему плевать, что там входит в её заменители. Это - не его сын. Бревалаэр осознает это слишком чётко, но зато это кто-то, повторяющий целиком хотя бы внешние данные Кая, и смотреть на это так... хорошо и плохо одновременно. Хорошо - потому что ему хочется себя обмануть, так он баюкает собственные нервы, воспаленный рассудок - но не выжженный даже не проходящей болью разум же и приносит ему новую волну боли, волну ненависти к себе за слабость и отвращения - о, боги, что же он с собой делает, это смешно, ему не обмануть самого себя до конца, как бы ни старался. Оболочка почти та, хорошо-хорошо, те, кто трудились над этим андроидом, действительно хорошо поработали, но вот душа, душа-то где-то там, на небесах, если только существует рай, и когда-нибудь они там, если повезет, встретятся - но не сейчас. Бреваль так хочет умереть, но не может себе это позволить. Поэтому ему нужен отдых. Ему нужна эта возможность. Ему нужен этот всратый андроид.
Когда эта пародия на его сына, эта до боли качественная копия открывает глаза, то Дюбуа вздрагивает и отшатывается против воли, выглядя как маггл, вдруг увидевший привидение. Однако он не хочет показать свои эмоции, проводит взволнованно языком по губам, умоляя себя держаться - и с удивлением замечая, что да, так действительно болит меньше. Проводит острой кромкой, когда андроид вдруг и заговаривает совсем голосом его сына, бездушная и бесполая программа попадает в такт в точности до последней нотки - и от удивления немного будто бы отпускает. Это чуть ироничное "Профессор", которое в обычной ситуации словно бы игриво покусывало его за нос, заставляя смешливо морщиться - профессор это он, да, но какой он Каю теперь профессор. Он мальчишке - а в его глазах Кай до последнего мига оставался мальчишкой, - отец. Но он никто этой машине. Или почти никто?
- Брось этот официальный тон, Кайсан. - Цедит сквозь зубы, но всё-таки не выдерживает, потому что собственный человеческий мозг выдает ошибку - губы начинают подрагивать тоже. Из последних сил Брев кивает, делая широкий приглашающий жест, и смотря колко, начинающими поблескивать и светлеть тоже глазами, произносит почти без сарказма:
- Да, это - твой дом. Располагайся...заново. И не обессудь, я буду жить у тебя пока. Я ушел от Фрэн... Ты знаешь, кто такой... А, ну чего там, скорее всего знаешь. Вот эта штука... - Брев стучит себе по виску пальцем - лишний раз трогать андроида не хочется теперь почему-то, можно самому сломаться, ведь это как трогать собственного сына, и одновременно с этим - чужую машину. Он всё равно не заплатил столько денег, чтобы полностью затмить стоимость андроида. - ...она всё знает. Они сказали, ты должен обеспечить мне полный комфорт. - Криво ухмыляется и произносит одними губами "Так, всё, мне нужно выпить", резко отворачиваясь затем, глотая потекшие из глаз слёзы. Но Брев не кривится, пытаясь их вытереть или хотя бы прикрыть лицо - он делает вид, что всё в порядке, наклоняясь и шаря уже в ближайшем шкафу, а затем аккуратно выуживая из его недр бутылку с виски. С нею проходит на кухню, словно забыв, что здесь кроме него есть кто-то ещё, и достаёт стакан с полки, ставит его на стол продолжающими подрагивать руками - чёрт, до смерти сына его руки никогда не дрожали, хуясебе настал паркинсон, - но слишком близко к краю, так, что берясь за бутылку, случайно смахивает стакан, и тот разбивается на, кажется, добрую сотню осколков, пока Брев с абсолютно невозмутимым виде - в тусклом свете только поблескивают влажно дорожки от слёз, - пожимает плечами и делает несколько больших глотков прямо из горла. Поведение, которое его сын бы наверняка не понял - или понял бы? Кай всегда был таким добряком, простил бы он отцу эти детские почти шалости, вызванные чувством очень и очень глубоким? Но пусть Дюбуа находится на самом дне сейчас, оттуда, из темных и заполненных чуть приутихшим горем далей, робко проглядывает любопытство - как себя поведет в данном случае эта версия Кая? Брев шевелит пальцами ног и морщится - кажется, несколько осколков вонзились ему в ноги. Он даже в скорби до такого не дошел, чтобы ходить по дому в обуви, и сейчас черная ткань носков, видимо, не спасла. А впрочем - ему всё равно. Ничего не стоящие погрешности в сравнении с тем, что...
- Твоя программа, сынок, объясняет тебе, зачем ты здесь? - Спрашивает хрипло и без особого выражения. - Ты вообще способен такое понять? Эмоции в виде моих, они ведь...нелогичны. Мой ученик, мастер, тебя создавший, мне объяснял. - Немного молчит, а затем добавляет чуть более глухо, с тоскою:
- Ты не мой сын. Но ты создан по его образу и подобию, как был Адам создан по подобию бога. Скажи, кто я тебе, Кай?