Помню, как мне казалось, что мы всегда будем вместе. Держаться за руки, встречая рассветы,
держаться за руки во время расстрела.
Эта ядовитая трава диким плющем и полынью прорастает сквозь руки, безжизненными цветами сквозь пустые глазницы; так от судьбы - беги не беги, придешь к тому, отчего бежал. И дракон, что жил всегда в позвоночнике, когтями сквозь кости и тело рвется наружу.
Я снимаю с ее шее фамильный медальон. И отпрянули тучи в страхе, сердца остановили свой бег; под кровью алеющее небо взметнулась стая черных птиц. Будто на миг все замерло, будто мир задержал дыхание - я поджигаю огонь ее кремационного костра - едкий туман обжигает глаза; я один стою ближе всех стою к черному пламени, я один провожаю ее в последний путь. Пока гарь и дым забивались в легкие, мешая дышать, я, оглушенный шумом последнего взрыва, слышал только звук ее голоса, стучащий в глубине груди.
Очнулся через неделю, в своей квартире, от костра к пустой белой стене. Что было за эти дни не помню - теперь только дымная, тягучая, липкая и гулкая тишина, что набатом бьет в виски, и я не могу сосредоточиться, я не могу понять и вспомнить, когда все пошло не так, и что произошло.   
Когда все вышло из-под контроля,
когда я потерял контроль?

Лара собирает пустые бутылки, осколки стекла, перевернутые пепельницы. Обнимает холодными ногами-ледышками - и только тогда я высыпаюсь, встаю, на нее не глядя, иду на работу. Лара оставляет баночки с зельями на моем столе - умиротворяющее, успокаивающее, эйфорическое. Лара уходит.
С Вивьен не виделся со дня похорон, она пишет письма и я даже стараюсь отвечать. Говорю, все пройдет. Говорю, что скучаю по ней. Но ничего не чувствую. Совсем ничего не чувствую. И не помню, как это - быть с ней и любить ее.
Нейт и наши друзья, как обычно, ждут меня после работы в баре. Уже не помню, когда последний раз платил и в каком состоянии уходил от него. Понимают все и понимают все. Мою боль, мою потерю. Черт возьми, где был этот мир, эти люди, полные сострадания и понимания, когда умирала Эфа? Умирала ни за что, нелепая случайность в войне чужих идеалов. Просто потому, что кто-то вновь захотел доказать свою правоту и выжечь ее на и без того ослабевшем теле магической Британии.
Я возвращался с работы, оставляя все силы там, курил и смотрел в пустоту окна. И если первую неделю заволокло туманом, похоронам, судебными разбирательствами, какой-то неясной суетой родителей, в чьем доме я так и не смог появиться после гибели Эфы, и не смог с ними заговорить; то сейчас ум прояснился. И я прекрасно понимал, что необходимо действовать. Все начало заходить даже слишком далеко,
пора было возвращать контроль.

Когда я вернулся к ней на могилу, там уже росли цветы. Цвет, выросшие из ее праха. В них я и она. Это и есть вечность. И я не заметил, как с шеи свалилась холодная тяжесть ее медальона; только на выходе с территории фамильного кладбище, обернувшись, я увидел поблескивающее в лучах заходящего солнца серебро. Кажется, это стало последним аргументом для того, чтобы вернуться домой и попытаться найти ответы там.
Меня еще не лишили права появляться в родном доме, однако стоило это сделать, как на защиту встал весь отряд домовиков и слуг, утверждающих, что без леди и сэра Флинт я не могу находиться здесь. Самих батюшки и матушки в тот вечер в родных пенатах не было; это и оказалось мне на руку. Оглушить пару эльфов и слуг хоть и было преступлением, но вероятно не настолько серьезным, как те тайны, которые пыталось скрыть от меня семейство.
О своих планах, догадках и подозрениях я не рассказывал ни Ларе, ни кому-либо другому в Аврорате. Я понимал, что должен понять все сам, я чувствовал правду, - она была похожа на ускользающую из рук тонкую материю, на кость, застрявшую поперек горла. И я знал, что все ответы рядом. Осознавая, что времени у меня совсем немного, я не рискнул обследовать весь дом, а сразу побежал в спальню Эфы. Все, что было мне дорого в ней, воспоминания детских и школьных лет пригвоздили к стене; разум и без того заволоченный пленкой безумия, затуманился еще больше. Прежде чем потерять связь с самим собой, я понял, почему Вуд всегда была рядом и почему Поттер именно ее поставил мне в напарники: без нее я бы наделал глупостей, она единственная умела сдерживать меня.
Искать долго не пришлось. Среди украшений, бесконечных книг по темной магии и зельеворению, личных записей и баночек с бутылочками, выделялась шкатулка, в которой Эфа хранили дорогие сердцу письма. Сестра была не лишена ноток сентиментальности, но перебрав все эти письма, я понял, что это занятие не имеет смысла. Все письма были старыми, ни одного после выпуска из школы. Я сидел на коленях перед шкатулкой, перед этим перебрав все что только можно в комнате, пока мое внимание не привлекла почтовая сова Эфы. Она сидела на широком подоконнике, а из-под тяжелых, темно-зеленых штор виднелся обрывок пергаментной бумаги.
Единственное письмо, датированное днем ее смерти. Отправитель: Остин Нотт. Стоило прочитать лишь пару строк,
как грянул гром.

Не знаю, как мне удалось сдержать себя в руках; как удалось уйти, оставив гореть лишь комнату сестры. Пламя не распространялось на другие комнаты поместья, уничтожало лишь то, что было связано с Эфой. Огонь не потушат до того момента, как он не уничтожит все, что напоминает о ней.
Я знал, что мне необходимо делать. Ярость разрывала изнутри, поглощала, уничтожала, выедала все, чем я был. Я уже был в Министерстве Магии, рядом с кабинетом шефа, я знал, что необходимо лишь предоставить ему явные улики причастности Эфы, Миллисент и Маркуса, а также Остина Нотта и, вероятно, его семьи к деятельности Альянса-28 - и начать расследование; это бы наверняка повысило меня в должности. Но мир перевернулся - в одночасье - я пытался заставить себя не верить в то, что Эфа виновата. Ее подставили. Определенно, подставили. Она не могла предать меня. Я опускался на дно в своей слепой злобе; в такие моменты нельзя принимать необдуманные решения, но...
Случайная встреча с Алирой и желание выпустить то, что сидело внутри, в корне изменило мои планы. Мне хотелось самому, первому добраться до истины,
и посмотреть ему в глаза.

Я не знаю, как мне удалось сохранить самообладание рядом со старой подругой, но в ходе ненавязчивой беседы удалось узнать, что именно по этим дням Остин, по заведенному обыкновению, чаще всего занимается делами своего бара-гостиницы. Не сказать, как это было мне на руку; и уже было плевать, что лихорадочный блеск в моих глазах мог показаться подозрительным кому угодно, не только Алире. В моей голове сидело лишь желание поскорее добраться до человека, который знает правду; до человека, с которым Эфа переписывалась последний раз и кто наверняка был причастен к Альянсу в той роковой битве. В одном Аврорат был уверен: в той бойне определенно была замешана эта организация.
- Сотку виски со льдом, - кинул я бармену, падая на барный стул и цепляя пальцами граненный бокал, - будь добр, скажи, часто ли у вас появляется хозяин?
Видно было, что бармен замялся, явно не в его компетенции отвечать на такие вопросы не пойми от кого. Я усмехнулся про себя и постарался сделать как можно более непринужденный вид.
- Я его старый школьный друг, пришел по делу.
Вряд ли это убедило бармена доверять мне, однако с верхнего этажа послышался слишком знакомый голос. Залпом осушив содержимое стакана и оставив на барной стойке пару галеонов, я поднял взгляд вверх. На первый этаж действительно спускался Остин Нотт.