Желтоватый пергамент с аккуратно выведенными на нем словами колышется на октябрьском ветру. Рианон сильнее сжимает листок в руках, всматриваясь в буквы с напряженной настороженностью. Она несколько раз от начала до конца пробегается взглядом по строкам, безошибочно узнавая в витиеватых закорючках почерк своего деда со стороны матери, но все равно не верит написанным словам. Девушка останавливается посреди пустынной улицы и снимает с головы капюшон своего темно-синего плаща, как если бы это мешало ей верно воспринимать информацию. Она снова и снова перечитывает слова, соединяет их во фразы и, наконец, вздрагивает, как если бы увидела написанное впервые. Тоненькая ручка в кожаной перчатке в испуге касается губ и Бёрк, и без того безмерно бледная, становится белой, как снег, рискуя лишиться чувств.

«С прискорбием сообщаю, моя дорогая, что твой старший брат, Ричард Бёрк, скончался сегодняшним утром, оставив тебя последней с бременем этой фамилии на плечах. Прощание с Ричардом состоится в поместье Брагстад, 24 октября, в 12-00…».

Бёрк-кастл встречает Рианон неприветливо. В канун Самайна здесь непривычно холодно, а гарпии в лучах заходящего солнца кажутся еще более жуткими, чем казались ей в детстве. Девушке даже кажется, что сейчас они оживут, послушные воле защитной магии поместья, и раздерут ее в клочья, как это уже случалось с чересчур навязчивыми гостями.
Но она ошибается. Гарпии сидят на месте, а гигантские главные ворота распахиваются перед нею, пропуская на территорию тронутого осенним тленом сада. Рианон делает шаг по мощеной дорожке и тихий стук ее каблуков возвещает о прибытии в замок новой хозяйки, хотя и выглядит девушка, скорее, как незваный и до крайности нежеланный гость. Руки ее чуть дрожат под плащом, а маленький кожаный чемодан сиротливо катится по мокрому от дождя камню, подпрыгивая так, что становится совершенно очевидно, что внутри он почти пуст. Так и есть. Брат выгнал ее из дома, не дав толком собрать вещи. А то, что она успела нажить за год, так и осталось в съемной квартире на юге Лондона, потому что Рианон не успела собрать вещи в недельной суете с принятием наследства, похоронами брата и попыткой понять, кем она стала теперь, лишенная даже самой паршивой части своей семьи в этой стране.

Она не поехала на похороны в Копенгаген. Лишь отправила письмо своему деду со словами благодарности и признательности за помощь. Глава семьи Брагстад был настойчив в своем желании видеть Рианон, еще более настойчив в утверждении, что ей не стоит оставаться в Великобритании одной и надлежит вернуться в Данию, где ее любят и ждут, хотя бы потому что в Лондоне ее ничто не держало. Следовало сказать, что он был прав. В Лондоне Рианон действительно ничто не держало, как, пожалуй, и во всей Великобритании, но она итак чувствовала себя ненужной вещью, брошенной игрушкой, очень дорогой, но совершенно бесполезной. В Копенгагене она рисковала почувствовать себя обузой, потому что знала, что ее там любят и заставят остаться во что бы то ни стало, не будучи ничем обязанными, но вынужденные заботиться об осиротевшей девочке. Едва ли кто-то из Брагстадов, настаивающих на ее возвращении, могли это понять, потому что в письмах Рианон писала совсем иное и выражала свою искреннюю сердечную привязанность, которая вовсе не была лживой. Сказать, что она стесняется своего положения иждивенки и сироты, несчастной и покинутой всеми девочки, Бёрк не могла. И хотя в груди, казалось, застыл осколок льда, мешающий сглотнуть ком в горле, она все-таки заставляла себя идти по дорожке до самого крыльца, где мраморные периллы, мокрые от дождя, касаются ледяной руки, помогая девушке подняться до дверей и коснуться массивной ручки с головой волка с тем, чтобы постучаться.

Дверь перед носом мокрой до нитки Рианон распахивается почти мгновенно. Девушка замирает, судорожно выдыхает, а затем делает шаг, переступая порог, и входя внутрь. Перед нею склоняется весь штат домовых эльфов замка – от поваренка до управителя хозяйских спален. Всего на мгновение. А затем начинается движение и беготня, потому что эльфы замечают состояние своей госпожи и тотчас же забирают у нее чемодан, сообщают о готовности спальни и горячей ванны, стягивают с плеч промокший плащ и предлагают помощь с платьем. Рианон благодарит за теплый прием и сердце ее и впрямь чуть оттаивает. Она осматривает холл, узнавая каждую мелочь, подходит к родовому древу и смотрит на свое имя.
- Все-таки оставил, - короткая беззлобная усмешка касается губ Рианон и девушка взмахивает волшебной палочкой, выводя дату смерти брата, - Ты был не лучшим братом на свете, Ричард. Но все равно, покойся в мире, - говорит она тихонько, прежде чем последовать за старой эльфийкой Бридой в готовые для девушки покои.

Коридоры кажутся Бёрк бесконечными, но она быстро вспоминает каждый из них. Эльфы отвели ей спальню, которая некогда принадлежала родителям. Теперь здесь заменили почти все, как всегда делали это после смерти прежних хозяев и покои на две комнаты были оформлены в синих цветах, любимом цвете Рианон.
Она осматривается и думает, что на неделе заменит здесь и многое другое. Но пока  лишь просит эльфийку приготовить для нее чистое платье, да растопить огонь посильнее, потому что ведьме все никак не удается согреться.

Теплая ванна расслабляет и в ней девушка проводит не менее получаса, прежде чем вымыть голову и несколько десятков раз умыть лицо, словно в попытке смыть с себя этот странный, почти нереальный сон. Наконец, Рианон выходит из ванны, заворачивается в полотенце и идет в преобразившуюся теплым светом колдовских огней спальню. На кровати уже лежит готовая одежда и колдунья охотно одевается в нее, высушивая и укладывая волосы несколькими взмахами волшебной палочки. Ощущение, что она дома все ощутимее накрывает ее с каждым мгновением, а когда древний, как само время, эльф, зовет ее ужинать, Рианон даже улыбается, чувствуя щемящую тоску в груди.

В столовой накрыто так, будто Бёрк собиралась устроить прием. Она чертовски голодна, но точно не настолько, чтобы съесть все это.
- Мы ждем кого-то еще? – на всякий случай вопрошает она у эльфа, тот мотает головой и открывает рот, чтобы ответить, когда, словно вторя этому вопросу, раздается стук в дверь, такой громкий, что разносится по всему замку. Рианон вздрагивает. Эльф исчезает с тем, чтобы узнать, кто пришел и уже через мгновение появляется вновь.
- Мадам и мистер Корвин с дружеским визитом, моя госпожа. Хотите, чтобы я сказал им зайти завтра? – кланяясь в пол, вопрошает маленький слуга.
- Нет, пригласи их к столу, - тихонько просит Бёрк, памятуя о неоценимой помощи, что оказал ей некогда Армандо. Было бы невежливым теперь не пригласить его к ужину. Тем более, раз он пришел с дружеским визитом, - Я буду рада разделить с ними трапезу.

Поддерживать хорошие отношения с соседями, когда крыша их поместья едва виднеется вдалеке из-за крон деревьев, довольно легко. Они не мешали друг другу, зато с радостью совершали визиты вежливости, когда позволяла ситуация и личные предпочтения. Этого было вполне достаточно, чтобы периодически гостить друг у друга, хвалить яблочный пирог так, будто его готовили не домовики, а сами хозяйки поместий, обмениваться сплетнями и вполне искренне считать себя добрыми друзьями.

Рианон не была против такого подхода.
Особенно в отношение Корвинов, чье воспитание и должный такт позволяли взаимодействовать с ними без страха оказаться в неловкой и сомнительной ситуации. Никаких лишних вопросов, никакого чрезмерного давления, никакой навязчивости. В некотором смысле, она была даже рада видеть их гостями в поместье, страшась остаться одной после смерти брата, страшась стать призраком в собственном доме, откуда теперь ее не смог бы выгнать уже никто.

- Миссис Корвин, мистер Корвин, здравствуйте, - поднявшись из-за стола и отступив от него на несколько шагов, приветствует девушка своих гостей и учтиво улыбается, склоняя голову перед Лорелеей и протягивая руку Арману. Конечно, она помнит его. Она помнит их обоих, потому что девочкой была нередким гостем в их доме, а после изгнания братом из поместья приняла любезно предложенную мистером Корвином помощь, потому что была слишком потерянна, чтобы той ночью принимать какие-либо решения самостоятельно. Иными словами, вопрос был в большей степени формальным, и у Рианон не было никаких причин, ни чтобы забыть своих соседей в одночасье, ни чтобы быть к ним нерасположенной.

- Да, миссис Корвин, конечно, помню, - вежливо отвечает Рианон, - Благодарю за ваш визит и сочувствие, мне очень приятно принимать вас в своем доме. Прошу, присаживайтесь, - она жестом указывает на места за столом, - Сегодня большой праздник и мне приятно будет разделить с вами ужин. Есть что-то жуткое в том, чтобы праздновать Самайн в одиночестве, - она вновь коротко улыбается и лишь после того, как гости занимают свои места, присаживается сама, ожидая, пока домовой эльф стремительно накроет еще на две персоны. Бокалы, тем временем, наполняются узо для Армана и киром для Рианон и Лорелеи в качестве аперитива.

- Как обстоят дела в доме Корвин? Надеюсь, что все хорошо и никто не доставляет вам хлопот и беспокойств? – стремясь завести вежливую и не обременительную беседу, спрашивает девушка, делая маленький глоток из своего бокала. Она несколько рассеянно скользит взглядом от сына к матери, стараясь припомнить какой-нибудь примечательный факт, чтобы не дать беседе стать уж совсем пустой и бессмысленной. Лорелея что-то отвечает, но Бёрк пропускает этот мимо ушей. Не намеренно, просто слишком погрузившись в собственные размышления.

- …Понимаю, как тебе сейчас тяжело, дорогая. И хочу, чтобы ты знала, что всегда можешь обратиться к нам за помощью, или просто прийти в гости. Мы будем рады видеть тебя в любой день и в любое время, - предельная приветливость мадам Корвин вызывает в Рианон странное, неуместное ощущение семейной общности, хотя девушке и не удалось ни разу за всю жизнь толком пообщаться ни с кем из членов их семьи. Она часто была их гостем, часто сидела с ними за одним столом, знала их поместье чуть хуже собственного, но все ее общение до сих пор ограничивалось одной лишь светской вежливостью, потому что Рианон всегда оставалась в тени матери и брата, берущих на себя большую часть ответственности за диалог с кем бы то ни было. Теперь все было иначе и девушке приходилось привыкать к тому, что люди ожидают от нее большего, чем повседневной вежливости и молчаливых улыбок в ответ на любую из реплик.

- Благодарю Вас, миссис Корвин, я обязательно буду иметь в виду, что мне рады в вашем доме. И сама буду чрезвычайно рада видеть вас у себя в гостях, как можно чаще, в любое время, которое не будет занимать моя работа, - работа ее, впрочем, слишком много времени и не занимала, потому что в аврорате к ней относились весьма настороженно, не допуская до серьезных заданий, как если бы она могла вдруг обернуться Темным Лордом, или что-то вроде того. Рианон это казалось смешным. Неужели кто-то думал, что ей не доставало ума не совершать опрометчивых действий, даже если бы вдруг выяснилось, что она отдает предпочтение политике чистокровных, как ее отец и брат? Это, безусловно, было почти забавным. Впрочем, о подобных вещах за столом в приличном обществе не говорят.

- О, ты верно пропадаешь на работе целыми днями, как и мой Арман, - женщина смеется, пока домовик подает салат, почти незаметно для окружающих и так тихо, что в процессе беседы его не слышно и не видно, - Целыми днями трудится на благо магического сообщества, - делится мадам Корвин и Бёрк улыбается ей в ответ, переводя взгляд на мужчину, которому, очевидно, не настолько весело, насколько было его матери. Разговор этот и в самом деле был довольно скользким в силу хотя бы того факта, что Берк прекрасно знала о несколько затруднительном положении Корвинов после окончания второй магической войны. Знала, потому что ее собственная семья проходила через то же самое, и в этом не было ничего постыдного, а потому лукавство мадам Корвин казалось излишним. Но Рианон слишком хорошо ее понимала, чтобы не выразить своего расположения к гордости матери за своего сына.

- Я наслышана о профессиональных подвигах мистера Корвина. Нам довелось работать в одном департаменте и мы пару раз пересекались в рамках рабочих вопросов, - это было, конечно, очень громко сказано, потому что сфера их интересов и влияния, их положение сильно разнилось и пересечение ограничивалось редкими встречами в коридорах. Впрочем, кому какое дело, если матери просто нужна возможность гордиться сыном и его подвигами? Бёрк вовсе не была против того, чтобы такую возможность дать.

- Последние месяцы я провела в Дании, у родственников матери и еще не успела вновь влиться в рабочую струю. Как обстоят дела в Министерстве, мистер Корвин?

Рианон казалось, что она плохо знает Корвинов, но она умела быть благодарной. А благодарность это именно то чувство, которое девушка испытывала по отношению к Арману, равно как и по отношению к его мачехе, что всегда была любезна и расположена к их семье. Заслуга самого Армана же крылась в той роковой ночи, когда он случайно застал девушку на улице и привел ее в свой дом в обход, быть может, всем правилам приличия и нормам, выставляемым обществу к изгнанникам своих именитых родов. Он был любезен, Лорелея – еще любезнее и у Рианон появилось время, чтобы отдохнуть, прийти в себя и решить, что ей надлежит делать дальше. Иными словами, она получила в ту ночь и последующие сутки все, в чем нуждалась и была чрезвычайно признательна за эту неоценимую помощь, стараясь все последующее время быть до предельности приветливой хоть в случайные встречи в Лондоне, хоть в столкновениях в Министерстве, но не доставляющей более никаких тревог, как те, что уже успела доставить, будучи лишенной дома.

Она ничего не забыла, конечно же. Такие вещи, по ее собственному мнению, не принято было забывать, почти неприлично. Но за пределами этой благодарности ей мало, что было известно хоть о Корвинах в целом, хоть об отдельных их представителях, коих было немало. Но раз уж так случилось, что хозяйкой Бёрк-кастла теперь была сама Рианон, что мешало ей установить с соседями такие отношениях, каких она желала сама? А желала она самых, что ни на есть добрых. В конечном счете, она теперь была здесь одна и не видела ничего дурного в том, чтобы разнообразить свое одиночество обществом мистера Корвина и мадам Корвин, столь любезных, что они навестили ее в, быть может, самые сложные часы ее жизни.

Рианон очень вежливо выслушивает реплики и матери, и ее сына. Ей не приходится имитировать заинтересованность, потому что беседа в самом деле ей интересна. Рабочие дела, взгляд высшего руководства на них и участие самих Корвинов в делах Министерства. Единственное, о чем девушка говорить не желала – о своем собственном участии в этих делах, а если быть точнее, об участии Берков, покуда ее семья страдала из-за ошибок ее отца, ее брата и даже отчасти от ее собственных, совершенных вовсе не нарочно, но от того не менее острых и пугающих, не менее тяжелых и имеющих последствия. Даже Корвины, выступившие в решающий час на нужной стороне пострадали от последствий нового режима, что уж говорить о Берках, которые вынуждены были отдать все, что у них было за спокойное существование в стенах родового поместья. Рианон до сих пор сложно было представить, что стало бы со всеми ними, если бы не поддержка родни из Дании, если бы не хватка матери, если бы простое везение, которое позволяло ей теперь сидеть здесь и мирно беседовать с соседями, а не побираться на холодных улицах Лондона, снимая крошечную комнатушку в Паучьем Тупике. Впрочем, о таких перспективах говорить в приличном обществе не следовало и Берк прикусила язык, не позволив чересчур откровенным фразам сорваться с губ. За такие слова она могла жестоко поплатиться, особенно учитывая свой выбор, свое текущее положение и недостаточное доверие текущего режима по отношению к девчонке, принадлежащей семье известных пособников Темного Лорда. Дети не ответственно за грехи своих родителей? Что ж, в таком случае, можно было считать, что Рианон отвечала за грехи своего брата.

- Учитывая… Специфику взглядов членов моей семьи и роли этой семьи в период второй магической войны, весьма непросто, мистер Корвин, - она коротко улыбается Арману, давая понять, что его вопрос вовсе не вызвал у нее никакой негативной реакции, несмотря на сложность ответа, в котором каждое слово было подобрано так, чтобы быть достаточно нейтральным и ничуть не вызывающим. Кто знает, как смотрят Корвины на случившееся и все еще происходящее? Кто знает, как для нее обернутся слова, даже случайно брошенные? Они  еще не так хорошо знакомы, чтобы Рианон могла говорить, не страшась быть неверно понятой, но когда-нибудь, может быть.

- О, обещаю миссис Корвин, мы больше ни словом не обмолвимся о работе, - девушка смеется и делает глоток из своего бокала. Она скользит несколько рассеянным взглядом от Армана к Лорелее и обратно, силясь подобрать нужные темы для разговора, чтобы не прослыть беспечной дурочкой и единовременно не произвести тягостное впечатление девушки, лишенной чувства такта и невнимательной к пожеланиям собеседников. Чувствует себя Рианон не вполне уютно. Она хочет, чтобы гостям было полностью комфортно, потому что этого требуют ее внутренние ощущения и нормы приличия, но ей упрямо кажется, что чтобы она ни сказала, это будет невпопад и может выглядеть глупо и нелепо просто в силу того факта, что эта семья целиком прошла войну, о которой девушка знала только по учебникам истории, будучи рожденной за день до того, как все закончилось. Ответы мистера Корвина на вопросы лишь подтверждают такое восприятие Рианон и она старается избегать встречаться взглядом с Арманом, боясь задать еще какой-нибудь глупый вопрос и прослыть в его глазах еще большей дурой, чем уже успела доселе, судя по ответу, который мужчина дал.

- Мне нравится бывать в Копенгагене, миссис Корвин, - девушка улыбается и делает еще один маленький глоток из своего бокала. Тепло разливается по телу вслед за каждым глотком, давая колдунье расслабиться и почувствовать себя чуть-чуть увереннее прежнего, - Родня моей матери очень хорошо ко мне относится, а сама страна кажется мне удивительно родной, хотя бывала я там весьма редко. Я была на производстве – как вы, наверное, знаете от моей покойной матушки – ее семья занимается производством и добычей составляющих для артефактов, зелий и волшебных палочек, в том числе составляющих самых редких. Мне посчастливилось стать частью этого дела и я приезжала с тем, чтобы понаблюдать за процессом. Это… - она задумывается, подбирая верное слово, которое могло бы выразить весь ее восторг, - Это восхитительно! Дед предлагал мне остаться у них и не возвращаться более в Великобританию, но это кажется мне дурным тоном. Я бы не хотела оказаться обузой и висеть на шее у своей датской родни. Особенно теперь, когда я оказалась последней живой представительницей своего дома, - улыбка на ее лице полна грусти, но лишь всего мгновение. Рианон кажется не очень хорошей идеей обременять гостей своими проблемами и потому она очень скоро опускает начатую тему.

- Дания – удивительная страна. Вы когда-нибудь были там, мистер Корвин? Быть может, однажды, мне доведется пригласить многоуважаемое семейство Корвинов не в поместье Бёрк, но в небольшой домик в Копенгагене.

- Увы, я пока еще плохо знакома с другими семьями Дании и успела узнать лишь свою семью. Но если когда-нибудь мне станет что-то известно, я непременно Вам сообщу, - Рианон улыбается мужчине, приступая к первому блюду. Она прекрасно знает, что женщина, что называет себя матерью Армана, ею не является и, как следствие, этот разговор вполне мог ранить ее чувства к мужчине, которого она считала своим сыном. Что ж, девушка была согласна с тем, что мать – вовсе не та, что родила, а то, что воспитала и ей ни в коем случае не хочется задевать мадам Корвин такими разговорами. Что бы там ни было в их семье, насколько правдивыми бы ни оказались слухи, Рианон это никак не касалось, и она намеревалась быть вежливой и любезной с этими людьми, потому что они сами ей нравились, а не потому что кто-то что-то рассказал ей о них. Если мать чему-то и научила Рианон, то это тому, что верить нужно собственным глазам, а не чужим оценочным суждениям. Глаза же девушки явственно видели молодого, привлекательного, хотя и не слишком-то любезного мужчину и его весьма милую и приветливую, заботливую и приятную мать. Отчего бы ей не быть с ними обходительной, милой и доброй? Они были ее соседями и они ей очень нравились. А значит, следовало меньше касаться тем, которые были неприятны мадам Корвин, пусть даже ее сын не был слишком деликатен и проницателен в этом вопросе.
- Должна сказать, что мне вообще нравится путешествовать. И привлекательной я нахожу не одну только Данию, - активно сдвигает тему Рианон, глядя уже на миссис Корвин, убеждаясь в том, что новая тема будет ей если не интересна, то, по крайней мере, не так неприятна, как предыдущая.
- Знаете, мой отец путешествовал и мама говорила, что он совершил почти кругосветное путешествие перед тем, как оказался в Дании и познакомился с нею. Мне это кажется очень романтичным. Однажды, я возьму длительный отпуск в Министерстве и тоже поеду путешествовать по разным странам. Может быть, навещу и Венгрию, - она припоминает, что родиной Корвинов была именно эта страна и уж они-то точно могут подсказать ей, стоит ли посещать эти земли, - Озеро Балатон и озеро Хевис стоят того, чтобы их увидеть и в них окунуться, - девушка улыбается, поднимая бокал за путешествия и ее охотно поддерживает миссис Корвин, кажется, очень довольная новой избранной темой. Наконец-то разговор перетекает в более приятное всем русло и Рианон активно слушает советы относительно стран и мест, которые стоит посетить, в ответ искренне интересуясь теми или иными вопросами, побуждая собеседников ко все более активному диалогу. Разговор и в самом деле становится все насыщеннее каждое мгновение, когда ведьма вздрагивает от хлопка аппарации, будучи слишком увлеченной этой беседой и слишком отвлеченной от внешних проявлений. Извинения появившейся эльфийки Рианон принимает, не обращая на них большого внимания, тут же задумываясь в большей мере о том, что с защитой дома, верно, что-то не так, раз уж сюда проникают чужие домовики вот так уж просто. Впрочем, с этим еще предстояло разобраться, потому что о родовой защите Берк не знала ровным счетом ничего и это, конечно, было весьма досадным недоразумением, которое необходимо было исправить. К счастью, у них с братом были весьма разные представления о том, кто может посещать этот дом, а кому следует воздержаться от визитов. Как только Рианон удастся выяснить, как работает родовая магия поместья, она непременно это исправит.
Эльфийка, между тем, сообщает о том, что прибыл еще один сын Лорелеи и девушка силится припомнить его, но, увы, не может, не смущаясь этого факта, но обещая себе к следующему разу получше узнать генеалогию Корвинов, чтобы не упасть в грязь лицом при случае. Теперь же девушке даже немного жаль, что миссис Корвин с сыном вынуждены ее покинуть, потому что вечер был приятен и Рианон была вполне расположена к дальнейшей беседе и принятию гостей, если бы сын Лорелеи решился бы к ним присоединиться.
- Очень жаль, - вполне искренне, но с улыбкой на губах выражая свое огорчение, Рианон поднимается из-за стола, намереваясь проводить гостей. Она любезно пожимает руку Армана и несколько смущенно принимает поцелуй в щеку от мадам Корвин, но никак не дает понять о своем смущении, делая все возможное для того, чтобы сохранить о себе и об этом визите приятное впечатление. Ей отчаянно не хватало общества равных и не хочется теперь терять связи с соседями, пусть даже они и будут выражены вот такими редкими визитами в ее поместье.
- Благодарю вас за визит, мне было очень приятно увидеться и я надеюсь, что в скором времени мы сможем повторить. Приходите, пожалуйста, в любое удобное время, - Рианон отступает на шаг от камина и зеленое пламя поглощает Корвинов, оставляя ее в полном одиночестве. Первые мгновения растерянности сменяются решимостью закончить ужин и Рианон возвращается в столовую, доедая свой суп, чувствуя сильный голод из-за дня проведенного в тревогах и формальностях, возвращении домой и попытке понять теперь здесь свое место.
После ужина она приказывает домовикам прибраться, в том числе в северной части поместья, что была закрыта после смерти отца. Дом был, на ее вкус, несколько запущен, потому что сама Рианон привыкла к тому, чтобы все вокруг сияло чистотой. Домовикам предстояло потрудиться, но она совершенно точно не намерена была давать поместью прийти в упадок, в том числе и саду, который еще во времена ее детства производил сильное впечатление на всех гостей, а теперь едва ли мог радовать глаз. Следовало с этим разобраться. Как и с делами семьи. Ее счетами. Ее родовой магией.
Самайн, впрочем, был не самым лучшим временем для задуманного и Рианон очень скоро решила, что лучшим вариантом будет прогуляться по окрестностям. Она поднялась к себе в покои, отыскала теплое пальто и наложила несколько заклинаний на непромокаемость, прежде чем вышла на улицу все равно с зонтиком в руках, хотя дождя на улице и не было. Тропинка, петлявшая между деревьев в лесу, а затем между двумя полями, вскоре вывела девушку на старинную мощеную дорогу неподалеку от дома Корвинов. Рианон не припоминала, куда она ведет, но намеревалась выяснить и просто брела вперед, погрузившись в свои мысли и свои тревоги.
От них ее отвлекли порывы резкого ветра, затем цоканье многочисленных копыт, ржание коней и тьма, которая накрыла дорогу так резко, что и представить было сложно. Рианон присмотрелась, чтобы всего мгновение спустя увидеть впереди полупрозрачную фигуру мужчины на костяном коне.

Историю о дикой охоте знают все дети семейства Берк едва ли не с самого своего рождения. Семейные легенды гласили, что предки Рианнон входили в число всадников дикой охоты, а иные рассказывали, что кто-то из семьи встретился с нею и с честью отстоял свою жизнь, преумножив свою магическую силу в несколько раз. Девушка никогда не верила в эти истории, сама с дикой охотой ни разу не встречалась и полагала, что все это глупые байки. А потому не было ничуть удивительно, что теперь она смотрела во все глаза и не могла оторваться, отчаянно желая, чтобы процессия поскорее оказалась рядом. Такое не каждый-то день встретишь! Так что Берк вполне себе готова была сделать несколько шагов вперед, желая не то понять, действительно ли реально происходящее, не то повторить подвиг своих предков и оказаться в составе дикой охоты, вписав, тем самым, свое имя в историю. Но вернее всего прочего, что любопытство в ней взыграло с такой силой, а усталость и тяжелые события последнего года так сильно ее утомили, что чувство самосохранения отбило напрочь. Конечно, она знала, что это опасно, конечно, выслушала, в свое время, множество предупреждений, но теперь ее почти физически тянуло поравняться со всадником во главе и понять, кто он. К счастью для Рианнон, процессия была еще слишком далеко и приближалась вовсе не так стремительно, как это описывали, а потому, ожидание ее продлилось несколько секунд, которых вполне хватило, чтобы круживший ворон обернулся человеком, испугав девушку многим больше, чем дикая охота, что ледяным дыханием смерти приближалась все стремительнее, по мере того, как ощущение нереальности происходящего исчезало в тумане Самайна.
Рианон вскрикивает, узрев фигуру мужчины, и вовсе не сразу узнает в ней мистера Корвина. Она даже силится оттолкнуть его всего пару мгновений, прежде чем осознает происходящее в полной мере и сбавляет напор, полагая, что опасаться ей совершенно нечего, потому что этот колдун не причинит ей никакого зла и теперь, опрокидывая ее в сырые листья и траву, заботится о ее безопасности, а не о чем-то другом. Ведьма пытается разглядеть из-за его спины хоть что-то, но видит одни лишь костяные копыта, чувствует леденящий холод, что сковывает тело и сладковатый запах тлена и прелых листьев, от которого ей становится дурно. Рианон, наконец, послушно зажмуривается, позволяя призрачной охоте промчаться мимо, не заметив, или не желая заметить путников, что теперь бесстыдно и по-детски валялись в траве. Она не осознает, насколько им повезло, не испытывает никакого страха и лишь любопытство охватывает ее в полной мере и так сильно, что это невозможно выразить словами, сколько бы Рианон не пыталась даже для самой себя. Она молча и тихо пережидает опасные мгновения. Ее не тревожат старые байки, не пугает реакция мистера Корвина и она считает все меры предосторожности просто сказками для слишком увлекающихся детей. Кто вообще мог рассказать, что колдуны умирают, узрев дикую охоту, если они были мертвы? Берк в это не верила и не хотела верить. А узреть то, что она могла бы посмотреть, не появись мистер Корвин так рано, она вряд ли уже когда-нибудь сможет. Но даже того немногого, что получилось, достаточно, чтобы девушка теперь чувствовала немыслимый восторг, мешающийся с неудовлетворенным любопытством. Эти чувства будоражили кровь впервые за много десятков недель, потому что до сих пор Рианон казалось, что она мертва уже давно и вообще не может больше ничего ощущать. Сейчас же она ерзает под колдуном, не давая покоя ни себе, ни ему, потому что эмоции зашкаливают отражаясь полубезумным блеском в глазах и изменением в бледном лице, столь радостном, как если бы у девушки был день рождения, а не день, когда она едва не погибла, оказавшись чересчур любопытной и слишком непредусмотрительной, чтобы почти решиться последовать за дикой охотой, или встать у нее на пути. Иные назвали бы Рианон безумной, но ей было все равно. Кто еще мог бы рассказать о том, что видела она? Кто еще мог бы с уверенностью утверждать, что видел дикую охоту и остался в живых? Кажется, предки не врали. Кажется, и ей будет, что записать в многотомный фамильный гримуар.
Проходит еще какое-то время прежде чем все затихает и на месте дикой охоты остаются лишь кружащиеся листья, да порывы ледяного осеннего ветра. Рианон смотрит на мистера Корвина в смущении, но одно лишь мгновение, потому что в следующее восторг вновь заменяет любые чувства, которые могла бы испытывать Берк теперь. Едва мужчина поднимается, позволяя и ей встать на ноги, Рианон едва не подпрыгивает на месте, отряхивая плащ скорее машинально, чем осознанно, потому что разум ее полностью и всецело занят произошедшим.
- Вы видели?! Вы ведь тоже видели! – почти кричит она, вертясь на месте, а затем выбегая на дорогу, силясь увидеть хотя бы хвост призрачного войска, но впереди один лишь густой туман и ничего больше нет, - Это же… Дикая охота! Я никогда не верила в эти глупые сказки, но это правда она и я ее видела! – восклицает девушка в своем удивлении и восторге. Она едва не задыхается, глядя на Корвина и чувствуя, как бледную кожу заливает яркий румянец из-за переживаемых эмоций. Глаза ее блестят, а чуть растрепавшиеся волосы ничуть не смущают.
- Это поразительно! Я никогда бы всерьез не подумала, что она существует. Я так хотела посмотреть! Это же просто невероятно! – продолжает восклицать она, буквально подпрыгивая на месте и радостно хлопая в ладоши, - Я была уверена, что так не бывает и мой прадед Орион попросту лжет! Но нет, нет, это и правда существует. Разве, это не поразительно?! – Рианон никак не может успокоиться и унять своей неуместной радости и восторга. Сейчас она не думает о том, что может выглядеть странно, не думает о том, что мистер Корвин скажет о ней что-то дурное, потому что эмоции пробирают ее до самых костей, не давая молчать и не давая даже встать на месте, заставляя, то отбегать от Армана к дороге, то вновь возвращаться к нему.
- Вы видели! Вы ведь видели! – кричит она, вновь оказываясь рядом. Блестящие глаза смотрят в лицо мужчины, но еще до того, как он успевает ей что-то ответить, Рианон решительно впивается в его губы в поцелуе, обняв одной рукой за шею.

В ее поцелуе нет ни любви, ни нежности, ни ласки. Только сносящий крышу восторг и эмоции, которые хлещут через край, снося крышу и заставляя Рианон совершать необдуманные поступки. Впрочем, даже спустя пару мгновений, уже хорошо понимая, что делает, девушка задается всего одним вопросом: «Ну, и что?». Что с ней из-за этого будет? Мистер Корвин ей приятен и симпатичен, он расположен к ней, он некогда спас ее от позора и ночи на холодной улице, он ее сосед и достойный человек, он, наконец, чистокровный волшебник. И пусть он подумает о ней дурное, пусть посчитает ее распутной девицей, неспособной держать себя в руках и смеющей проявлять инициативу, которая не свойственна была приличным английским леди. Какая разница, если сейчас ее сердце колотится с небывалой силой, а губы с трепетом ласкают в поцелуе губы Армана и ей это нравится? Она всегда делала все так, как от нее хотела семья, мать и брат, она всегда шла у них на поводу и воспротивилась лишь браку, который был ей так противен, так что мешает ей продолжить гнуть свою линию и хотя бы один вечер быть с тем, с кем ей самой хочется быть? Эта мысль посещает Рианон точно молния и девушка отдается ощущениям целиком. Она дрожит под прикосновениями мужчины, она охотно прижимается к нему, ощущая тяжесть его руки на своей талии, она не хочет его отпускать и совершенно не понимает, в какой именно момент, восторг захватил ее столь сильно, что это отбило всякий стыд. Но Рианон плевать. Терзая губы мужчины смелым поцелуем, чуть прикусывая и оттягивая нижнюю губу, она гладит его по щеке и теплая дрожь возбуждения и наслаждения каждым новым прикосновением волнами расходится по телу, захватывая Рианон непривычными и чуждыми, но столь приятными ощущениями.
Она отстраняется, разомкнув поцелуй и сделав всего половину шага назад лишь тогда, когда от бешеного стука сердца и волнующих ощущений начинает кружиться голова. Берк заглядывает в глаза Армана, ожидая увидеть в них жестокую насмешку, или отвращение, а быть может, брезгливость. Словом, все то, что благородные взрослые мужчины испытывают к девицам, которые не умеют сдерживать свои порывы и не знают, как правильно себя вести. Рианон ловит себя на мысли, что даже узри она нечто подобное теперь в глазах Армана, не остановилась бы и тогда, потому что ей было поразительным образом, до неприличия наплевать на то, как он будет смотреть на нее после, что скажет и кому поведает о случившемся. Какая разница, если сейчас страсть и желание захватывают Рианон едва ли не целиком, уступая лишь на несколько мгновений здравому смыслу и голосу матери, что твердит, что одним таким поведением девушка порочит честь своего дома, своей семьи и своего отца. Что ж. Отец ее был мертв, честь ее дома похоронена под обломками Хогвартса в решающей битве, а ее отец и вовсе никогда ничего не знал о чести. Так что мешало теперь Рианон распоряжаться своей судьбой и своим телом так, как она считала нужным? Что мешало ей не думать о том, как уже утром весь Лондон будет знать о произошедшем и брезгливо кривиться, встретив Рианон на улицах? Ничего. И Берк не намерена была, не хотела и не собиралась останавливаться.
А потому она не сопротивляется, когда мужские руки тянут ее прочь от дороги, завлекая к ледяной осенней листве и полю, урожай на котором давно был собран. Она обнимает мужчину одной рукой, рассеяно скользя губами по его шее, расстегивая пряжку на своем пальто, стягивая его с себя и оставаясь стоять в одном лишь шелковом платье, в котором в иное время ее тотчас же пробило на дрожь от холода на ледяном осеннем ветру. Но сейчас, в объятиях Армана, никакого холода она не чувствует. Только щекочущее желание, неуемный интерес и абсолютное бесстыдство, которое становится неочевидным, когда руки Рианон скользят под мантию мужчины, а щеки ее вспыхивают румянцем весьма явного стыда.
- Арман… Я… Вы… Я не… - она не успевает закончить, как мантия мужчины падает к ним под ноги, становясь не самым лучшим, но все-таки куда более приятным настилом, чем ледяная осенняя листва. Рианон еще всего мгновение думает о том, чтобы предложить мужчине отправиться при помощи порт-ключа к ней в поместье, где не будет ни случайных свидетелей, ни промозглой погоды, но очередной поцелуй начисто выветривает из головы девушки любые предложения, хоть сколько бы рациональными они ни были.
Она вздрагивает, оказавшись лежащей на земле, холод которой ощущает даже сквозь листву и мантию Армана. Девушка тихонько стонет, ощущая его уверенные поцелуи, выгибается, подставляя шею под его прикосновения и скользит ладонями по спине мужчины, на мгновение теряясь от неверия в то, что это происходит на самом деле с ней, но что куда важнее – по ее инициативе.
После неудачной попытки брака, Рианон испытывала отвращение к любой форме отношений, потому что это вызывало ассоциацию с неизменным насилием и ей вообще не хотелось, чтобы ее касался любой мужчина, будь то тот самый жених, что поднимал на нее руку много раз, или любой другой, кто пожелал бы взять ее в жены ради солидного наследства Берков, преумноженного покойной матерью.
Теперь же Ри не чувствует никакого отвращения и даже напротив – новые ощущения захватывают ее целиком, понуждая остро реагировать на каждую ласку, тихонько постанывая, кусая губы и гладя тело мужчины, прежде чем проникнуть под белоснежную рубашку, стремительно расстегивая пуговицы свободной рукой. Губы касаются горячей кожи мужчины, покрывая поцелуями шею, грудь и плечи, пока руки справляются с одеждой, что теперь, несмотря на прохладу осеннего вечера, кажется совсем лишней. Рианон освобождает мужчину сначала от рубашки, а затем ловко расстегивает ремень на брюках колдуна, стягивая с него и их тоже. Теперь ее мало волнует, что кто-то может их увидеть, что-то рассказать и осудить их. Теперь Ри волнует только он, его тепло, поцелуи и непозволительная близость, от которой сердце замирало в груди.

Она не знает, хочет этого, или нет. А если хочет, имеет ли на это право, должна ли соглашаться и надлежит ли ей вообще быть здесь, с ним и вести себя подобным образом. Нет, Ри не из тех приличных девушек из приличного английского общества, принадлежащих приличным семьям, которые в подобной ситуации сгорели бы со стыда, но ей упрямо кажется, что мистер Корвин как раз из таких и потому всего его прикосновения, вся его нежность и его страсть в конце концов обернутся против нее, оставляя о ней впечатление, как о глупой и недостойной кукле, ценность которой состоит лишь в том, что она вовремя раздвигает ноги перед мужчиной, который этого хочет. Эта мысль не жжет разум и не расходится ядом по венам, как страсть и желание, что охватывают девушку теперь, но легким беспокойством бьется на задворках, заставляя сомневаться в таком своем поведении. О, нет, она вовсе не отказывается от подаренного Арману поцелуя и тех ласк, что уже успела отдать, она лишь ловит себя на мысли о том, что все это может быть неправильным и предосудительным, а упасть в глазах мистера Корвина еще ниже, чем упала в осенний вечер, когда брат выставил ее из дома, ей почему-то отчаянно не хотелось. И что такого случилось, что Рианон вообще стало волновать хоть чье-нибудь мнение, кроме своего собственного? Она ведь так давно не спрашивала никого из своего окружения о том, что они думают и считают правильным, а теперь готова отказать себе в удовольствии лишь от того, что мистер Корвин может неправильно ее понять, сделать о ней дурные выводы и довести их до своей семьи. Дело было в том, что они соседи, или в чем-то большем? Рианон не имеет ответа на этот вопрос и не может думать об этом, когда ласки мужчины становятся все настойчивее, срывая с ее губ все более сладкие и громкие стоны, заставляя кусать губы в попытки приглушить звуки, что могли бы привлечь случайных ночных путников, или, быть может, кого-то еще. Стыд? Это не то, о чем могла сейчас думать Рианон, но она определенно не хотела бы быть обнаруженной кем-то в таком виде.
- Нет… - шепчет она на выдохе, скользя руками вдоль его позвоночника до тех пор, пока не сжимает ягодицу, - Нет, - повторяет Рианон с тихим стоном в ответ на его ласки, когда он спрашивает о ее желании остановиться, - Не останавливайся, - просит она и щеки ее вспыхивают румянцем, заставляя девушку в смущении облизнуть губы, прикрывая глаза.
Его ласки, его прикосновения, его поцелуи восхитительны и все они разносят по телу девушки не просто тепло, но жар, несмотря на осеннюю прохладу и ледяной ветер. Рианон выгибается навстречу каждому его касанию и тихонько стонет, замолкая лишь тогда, когда он оказывается достаточно близко, чтобы Берк могла подарить мужчине короткие свои поцелуи и ласковые, нежные и нерешительные прикосновения к теплой коже. Рианон трепетно целует мужчину в губы, ласково гладя его по щеке, дрожит под его пальцами, ощущая их обжигающее тепло, очерчивающее талию и бедра, срывая один за другим сладкие стоны снова и снова.
- Арман… - она выгибается, ощущая его в себе, и прикасается губами к его шее, обжигая горячим дыханием, что тотчас же превращается в пар на холоде осеннего вечера, уже почти перешедшего в ночь. Он вовсе не делает ей больно, но у Рианон уходит некоторое время, чтобы привыкнуть к ощущениям, что мужчина дарит ей своим присутствием и близостью. Она выдыхает, когда он выходит, томным взглядом глядя ему в глаза, скользя по телу и вовсе не желая, чтобы он отстранялся. Его поцелуи заставляют сердце биться сильнее, но теперь девушке мало этого. Он распалил ее страсть достаточно, чтобы она теперь не жалела о происходящем и не думала о том, что скажет и подумает кто бы то ни было, даже если этот кто-то сам Арман.
Рианон скользит чередой прикосновений по его коже, на ощупь, с закрытыми глазами, беспорядочно целует шею, плечи и грудь. Порывы ветра, что касаются ее обнаженного тела, не кажутся теперь столь уж пугающими, когда ласки становятся все откровеннее, а стоны все острее. Девушка тянет мужчину к себе за шею и целует в губы, прикусывая нижнюю и осторожно оттягивая, прежде чем вновь со всей нежностью приласкать губы Армана, не смея просить, но отчаянно желая вновь ощутить единство с ним и его близость, которая теперь казалась такой необходимой, как воздух, что девушка ловила губами в перерывах между тихими стонами и несмелыми ласками.