Это была середина мая, почти конец учебного года. Это был очень тяжелый год для Луи,когда  мальчишка успел вкусить и первую сладость, как кто-то скажет, низменного телесного, и когда испытал не первую, но максимально сильную горечь поражения, когда в нём пробудился дар прорицания, который стал, скорее, проклятием, когда получилось призвать патронуса просто блестяще, если бы кто-то оценивал - на твердое "П". Слишком много всего для того, кто был, по сути, просто маленьким и наверняка не очень умным мальчишкой с крохотным сердцем, которое не способно выдержать столько событий даже длиною в целый учебный год. Луи был нужен покой. Просто состояние, когда можно было заниматься уроками, а потом зарываться носом в свои такие интересные книжки, как раз снова настала пора маггловских - где-то он имел целый список, чередуя и скользя между двумя мирами по дорожке, что не толще цыганской иглы. Блаженное состояние, когда можно посвятить себя размышлениям, когда можно заполнить недостающие куски описаний в блокноте - оставляет пробелы, боясь, что не хватит места, хотя это глупо, учитывая свойства этого волшебного подарка, полученного от дядюшки Джо на прошлое Рождество, подарка самого нужного из всех возможных. Когда можно пытаться развить вновь свой навык рисования, стирая самым обычным ластиком снова и снова, не боясь дойти до дыр - крепки листы. На одной части блокнота они полностью черные, и перед ними, где исчезает из листов всякий цвет, Луи пишет особенным карандашом, пишет куда реже и нехотя - записывает свои сны. Порою они совсем вещие, они ему не нравятся - не бывает приятных. Но где-то там, между страниц и пророчеств,  которые, как он надеется всякий раз, никогда не сбудутся, уже на беспросветно и угольно-черном, он пишет кое-что ещё, надеясь, что этого не увидит никто. Он пишет о своих темных всполохах. О неприятных ощущениях, что хватают его за горло, что заставляют хотеть всё крушить и кричать очень громко. Он пишет о зависти и жадности, и каком-то голоде, и о том ощущении, что будто ему прострелили грудь - хотя до сих пор Луи даже просто держал маггловский пистолет только раз в жизни, и то, силы духа на то, чтобы выстрелить, не хватило, - и там, не переставая, болит, а если кто-нибудь нагнется и приглянется, то наверняка сможет увидеть предметы, что находятся позади мальчишки, сквозь отверстие от пули - какой-то не очень хорошей, раскрывшейся прямо в теле, как ядовитый цветок, и забирающей его жизненные силы. Маленький кусочек тьмы в цветастом, наполненном жизнью блокноте. Маленький кусочек тьмы в нём самом, червоточинка, делающая Луи наверняка всё ещё вкусным и сочным, но с прорывшими в нём туннель червями яблоком, но ещё Луи и эта дыра в нём - маленький "туннель" в бесконечности, не существующем пространстве и времени, потому что Лучик и есть, ну, как абсолютно каждый человек, просто маленькая Вселенная, мир в себе самом. Такой есть у любого, он знает, у кого-то, быть может, больше, у кого-то меньше, но Лу своими не кичится, пристыженно их закрывает и прячет ото всех, опасаясь - его таким не примут. И это что-то нехорошее внутри только растёт.
Луи плохо спит уже почти неделю. Он слишком волнуется днём, всё-таки, впереди экзамены, ещё один повод раскручивать свои нервы, СОВ - это один из самых важных периодов в жизни юного волшебника. Лу страшно за то, что будет у него с Трансфигурацией, и одну ночь ему снится треугольник, постоянно превращающийся, перетекающий во что-то другое, это нестрашно, но муторно, и на утро мальчишка ощущает себя совершенно разбитым. На следующую ночь ему снится кошмар, который иначе и не назовешь, чем "кровавая баня", но Лу не видит лица того, кто сделал всё это, хотя оно кажется ему смутно знакомым. От ужаса, накатывающего даже днём, когда сестра обеспокоенно спрашивает, вглядываясь в усталое лицо младшего брата, что у того случилось, он не может произнести ни слова. Затем ему снится море, повторяющийся из года в год один и тот же сон, что всю его семью накрывает волной, что море забирает их, а затем и его. Все эти сны заставляют мальчишку, привыкшего ложиться куда позже отбоя, вскакивать ещё до рассвета, а потом он долго-долго ворочается, пытаясь унять бешено колотящееся сердце, и стоит только обратно начать засыпать - приходит время подниматься. Всё это делает Луи, в общем-то ребёнка очень нежного и где-то даже капризного, рассеянным и раздражительным. Учителя его почти не ругают, но каких же титанических усилий стоит притворяться, что всё в порядке!..
Но в одну ночь ему снится особый сон, и Луи не просыпается. Луи просыпает даже подъём, и в результате опаздывает на первый урок, чувствуя себя очень сонным и шевелясь, как раненная улитка, и всё же нарывается на замечание, потому что начинает засыпать прямо на лекции. И вот это замечание бьёт его, как кнутом, заставляя проснуться, остатки сна уходят даже из словно бы так потяжелевших за последние дни глаз, а вот мысли - нет. Почему ему снился человек, не имеющий к нему отношения? Почему ему снилась слизеринка Маргарет Палмер? Она на курс старше, они до сих пор даже и не общались особо. Лу долго думает об этом, а потом его опаляет воспоминанием - в начале недели на кружке Прорицания ему пришло видение, но не о нём самом и его близких, ему привиделся Шимус Финниган. С ним они знакомы тоже почти заочно, он работает недалеко от дома профессора Лонгботтома, и разумеется, Лучик в том районе бывал, играл в прятки с Алисой и Фрэнком. Забежал, посмеиваясь в предвкушении интересной игры, в "Котлы", извинившись перед продавцом, в котором и узнал одного из героев войны, того, кто храбро бился в тот день плечом к плечу с остальными. Шимус его не выдал, хотя мог, наверное, и прогнать мальчишку, что почти наверняка, прячась, мешал ему работать. Ещё у Шимуса была дочка, тоже шестикурсница, но привиделась ему не она, а Маргарет, хотя он не видел лица. Короткий образ сквозь пелену, будто бы снежную, и было что-то ещё, что-то важное... Сейчас он не помнит. Самое обидное, это - не первое его видение или сон, связанный с этой девочкой, но почему-то Лу не решался никак к ней подойти. Да и что он бы сказал? "Ты мне снишься" вместо приветствия звучало бы довольно жутко. Но забыл бы совсем, отмахнулся, но после очередного сна, его даже, блин, не касающегося, Лу ходит такой злой, и его так мучают эти мысли... Он рассказал Доминик, но не всё, скрыв от неё само имя, и получил совет всё же подойти и предупредить человека, который ему снится - вдруг случится что-то опасное? А ещё - выпить что-то, успокаивающее и расслабляющее разум. И после уроков мальчишка так и сделал, задержался у своего декана, а по совместительству и Траволога почти на целый час, начав с простой, пусть и стыдливой просьбы, но в итоге разговорившись - Луи всегда льнул к добрым и честным людям. Но стоило ему перешагнуть в обратную сторону порог чужого кабинета - как усталость и злость накатили на мальчишку с удвоенной силой, тяжелым грузом упали на плечи и заполнили грудную клетку. И Луи, боясь, что сорвется на ком-нибудь, просто побежал, побежал из Хогвартса прочь, в одиночество и тишину, там, где сможет прокричаться. Кажется, его звали, но остановиться было нельзя, от желания высвободить то, что сжималось внутри в тугой комок ненависти, обжигающий вовсе неприятно, а так, словно ему снова и снова ставили на груди клеймо, как когда-то диким лошадям, ему некуда было деться, оно только росло... Он выскочил из Хогвартса, как ошпаренный, и понесся в сторону Запретного леса, не помня себя, чувствуя только то, как ядом что-то клокочет уже во рту, оно ощущалось почти физически, словно его сейчас стошнит. И только поняв, что от усталости подкашиваются ноги, Лу скинул портфель в густую траву, а за ним - и мантию, сковывающую движения, и попросту... закричал. Что-то животное, без отдельных слов - они просто не подбирались, это был крик на одной ноте, громкий-громкий, такой, что были бы тут окна - полопались бы, брызнув в него стеклом. И в этом крике, сорвавшемуся на глухое рычание, когда Лу охрип, из него вытекали наконец всю неделю, нет, весь этот чёртов год сдерживаемые злоба и даже ненависть, и обида, и боль, и зависть, и разочарование. Но легче не стало даже тогда, когда пересохло во рту, и пришлось его закрыть - мальчишка оглянулся, поняв, что походу спугнул стайку облюбовавших чахлое деревце за его спиной ворон. Он стоял, тяжело и загнанно дыша, прислушиваясь - кажется, эхо его крика до сих пор разносилось по округе. Кажется, его было слышно даже на квиддичном поле - оно не так уж недалеко отсюда.  Ой, а ещё, поле ведь сейчас должно быть занято! В это время там тренируется обычно сумбурная слизеринская команда, если ей вообще подходит слово "обычно". Там же сейчас должна быть и Маргарет Палмер, верно? Однажды Луи довелось краем глаза видеть, как она летает на тренировке, если не считать всяких там серьёзных матчей. Она - змеиный ловец, и Луи всегда относился к этой "должности" с наибольшим восхищением, и Мэг...ну...ей подходит быть ловцом? А Луи вообще не нашлось места в своей красной команде, хотя ему не жаль, ему хватает персональных тренировок в свободное время. Как-то он пришёл, да, и слизеринцы уже тренировались там, хотя официально это было не их время... Муру никогда не было до этого разницы. Мур - идиот. И почему-то это новое воспоминание, поднявшее в нём остатки возмущения, сподвигло Луи сделать кое-что ещё. Он достал палочку, и устроил нечто вроде тренировки для дуэльного клуба. Старался, чтобы заклинания, боевые и яркие от чувств, никак не желающих хотя бы начать тлеть в нём, не попали в какое-нибудь дерево, а просто гасли где-то вдали. При этом снова стал рычать, потому что промазывал, и чуть не поджег иссохшее дерево - то самое, на котором до этого сидели вороны, потушив разрастающееся пламя заклинанием, и от запаха гари мальчишку мутило. Он хотел бы, если уж что-то и рвётся хриплым рычанием, звучать, как лев, а получалось - как львёнок. А другое заклинание вдруг, чуть не став фатальным, скользнуло в буквально паре сантиметров от... Маргарет Палмер. Луи выронил палочку и стал тереть глаза, подумав, что ему померещилось, а затем покраснел и хрипло выдал, прежде быстро наклонившись и забрав палочку из травы, в корне ломая порыв стыдливо закрыть лицо руками или и убежать вовсе:
- Прости, Мэг, я даже не видел тебя. Всё в порядке? - Оглядел её обеспокоенно, а потом, вдруг поняв, что этой девочки тут быть сейчас не то чтобы совсем не должно, но всё же это слишком удивительно, добавил, вскидывая брови: - А что ты тут делаешь?