Здравствуй, моя драгоценность.
Прости, бесконечно прости меня за то, что я опять вываливаю на тебя водопады слов и пустых воздыханий. Просто я невероятно скучаю, задыхаюсь от нашей разлуки. Я ничего не могу с собой сделать.
Как бы твоя глупая женщина хотела быть безукоризненно прекрасной в своих утончённых чувствах, хотела быть достойной своего далёкого героя, которого дни напролёт разыскивают самые искусные почтовые совы. Я бы хотела быть красивой и взрослой в своих душераздирательных порывах, но, увы, я чувствую себя малым ребёнком, которого впервые разлучили с материнской грудью.
Как ты поживаешь, любимый? Я всё помню, я всё помню! Прекрасно понимаю, что ты мне не можешь лишнего слова написать. Мне даже представиться не смеет, где ты можешь сейчас быть. Я себя всё время проклинаю. Если бы полгода назад я знала, что на ближайшие шесть месяцев (это ведь только на сегодняшний день!) лишусь тебя, Николас, я бы, не раздумывая, клянусь тебе, не раздумывая ни одной лишней секунды, бросилась в омут неравной борьбы вместе с тобой. И наплевать, что пользы от меня чуть. Меня бы вело что-то гораздо более сильное, чем переживание за будущее магического мира. Меня бы вела любовь.
Всё вздор, всё вздор. Прости.
Я почти перестала готовить, представляешь? Не то что никаких пирогов по воскресеньям, мне для себя одной не даже хочется варить суп. Часто хожу к нашим мамам, получается, что они меня и подкармливают. Вижу, что каждая из них по-своему сходит с ума. От страха.
Миссис Тервинтер держится большим молодцом, правда я не знаю того, что на самом деле творится у неё в голове - прямых разговоров о тебе мы обе избегаем. Редко я отмечаю про себя некоторые тревожные знаки её…странного поведения. Повторюсь, у меня она ничего не спрашивает, но вот ко всем остальным могут быть обращены весьма странные вопросы… Не читал ли кто-нибудь в «Ежедневном пророке» о твоих новых подвигах? Почему фото её сына до сих пор не висит на доске почёта муниципалитета? Говорит, что знакома с семьёй, чьих детей ты спасал от верной гибели, обусловленной появлением дьявольского огня в пригородной доме. И прочее, и прочее. Я бы списала всё это на милую мономанию сердца матери, отправившей на войну своего единственного и горячо любимого сына, но при всём при этом…мне страшно.
Моя же матушка играет в партизана. Все переживания любимой дочери ей даются ещё тяжелее, чем мне самой. Я вижу, как меняется её взгляд, когда, придя к нам в квартиру, она видит меня, закутанную в твою одежду. Мама молчит и уходит на кухню, зная, что там ничего из съестного. Она боится за дочь, а дочь за своего жениха. Всё предельно просто.
Твоя Шарлотта в минуты жалости к себе чувствует себя маленьким ребёнком. Вроде я всё понимаю, все глупые слёзы уже выкатились из близоруких глаз, но меня всё никак не отпускает. Это как всхлипы после истерики.
Да, мерзко. Я знаю.
Ты там не думай, я же самая сильная! Всем улыбаюсь, всех подбадриваю. Просто оказавшись в нашем с тобой маленьком квартирном мирке, я добровольно отдаюсь гнетущему чувству. Сплю на твоей стороне кровати, бесконечно вдыхаю твой парфюм и считаю, что у меня достаточно поводов для того, чтобы искренне считать себя нормальной.

Буду ждать любых твоих слов с нетерпением. Почти с таким же, с каким жду начало приготовлений к свадьбе. Ну, может быть, с чуть меньшим)

С невероятной любовью,
будущая миссис Тервинтер.