При взгляде на бесконечное черное небо в белых брызгах звезд какой-то отдельно взятый человек кажется таким жалким, незначительным. Это странно, но подобное распределение вещей вызвает восторг у Тиши. Вот они, вот их место - нигде, в звездной пыли, откуда они появились, и куда в любом случае отправятся после смерти, когда бы она ни наступила. Их ждет одиночество, бесконечное брожение в безвоздушных потоках, и никому и никогда не будет под силу вырваться из этого круга. Но все-таки, думать об этом с фанатичностью, зализывая раны и приговаривая не только себя, но и весь мир, намного приятнее не из окна собственной квартиры, такой одинокой и пахнущей гарью из-за того, что вчера, отмокая после тяжелой смены в Мунго в ванне с пеной и ароматическими свечами, совершенно забыла про то, что не выключила сковородку с блинчиками. Блины, ну, разумеется, уцелевшая их часть, была щедро смазана карамелью, и подана шефу, который хоть и не просто строил себя неотесанного мужлана, а и был таким,  не отказывался от внезапных приступов кулинарного вдохновения у одной из своих официанток. Ну, а ей кого еще кормить? Братья, провожая, быть может, последние жаркие деньки этого лета, отправились в гуляй-поле. Тиша старалась в это не ввязываться, даря им ту самостоятельность, которую у родителей забрала почти силой, ценой собственного благополучия, ценою чуть ли не рассудка. Пожалуйста, пусть хотя бы они заплатят за это более легкую цену, а девушке не за что их судить. Например, потому что ее саму куда-то тянуло в эти ясные, полные падающих звезд ночи, несмотря на то, что в коленях звенело от усталости, а перед самым концом смены настроение испортил какой-то козел, доебавшийся до ее уставшего вида, и обозвавший наркоманкой. Летиша была бы, может, и не против оправдать чужие подозрения, но сил хватало только на банальные маггловские антидепрессанты, а с ними далеко ли ускачешь? Поэтому деваться некуда, и если и, словив на какой-то краткий миг заряд мотивации, то вытаскивать себя из этого болота за волосы самой, не скидывая ответственность на посторонние средства. И все же, все же шутить и вертеть хвостом у судьбы на ладонях, раскрывая объятиями пустоту, заставляя что-то черное и сосущее бессильно и злобно клокотать внутри - тут поживиться больше нечем, лучше, будучи не одной, а лежа головой на коленях у Чарли Флетчера. Тут тепло и защищенно, ногами, обутыми в кеды, барабанить по боку скамейки, пытаясь поймать нужный мотив, хоть и быстро закончить это, потому что в какой-то момент такими махинациями она чуть не поливает на себя из бутылки. В ней - сидр, пить не хочется, но с Чарли - стоит, чтобы набраться храбрости, чтобы иметь оправдание того, почему ее рука поднимается вверх, скользя от его шеи к щеке, и почему вся Тиша затем приподнимается, оставляя на его губах след от собственного блеска для губ, пахнущего чем-то заманчивым, и одновременно почти детским - клубника, малина ли, но что-то сладкое, и крепость сидра, контрастируя с этим, звучит куда честнее. Сидр не манит, он ставит перед фактом: бери и пей, потому что я - такой. А Летиша не решится, даже если выпьет все бутылки с сидром в округе, предложить себя Флетчеру столь откровенно. Поэтому в следующий раз Летиция приподнимается, чтобы глотнуть еще - не ощущая крепости, слишком потерянная и восторженная этой ночью, и хрупкая грудь ходит под тонкой тканью блузки ходуном. Алкоголь и антидепрессанты так плохо сочетаются, поэтому сегодня она их не принимала, но с Чарли и не нужно - он для нее как личный их сорт. Такой родной и уютный, островок постоянства в бушующем вокруг и чуждом ей море жизни. Флетчер бросался за нее в драку, и сделает это еще не раз, если это понадобится, Флетчер хватает ее за руки, вытаскивая из забвения - ладони без шрамов чуть ниже, на запястьях, она давно держится. Держится, боясь обнаружить в его взгляде непонимание и обиду. Он ведь, пусть даже сам этого не осознает, старается для нее, и не отвечать же на искренность предательством.
Трудно даже разобрать, что между ними. Дружба с привидениями? Тиша не спрашивает Чарли, что он чувствует к ней, боясь, что ответ заденет, да и сама не может с точностью описать, что ощущает к своему другу. Еще вроде бы школьному, хотя настоящее общение закрутилось тогда, когда Летиция, впервые после того, как Чарли выпустился из Хогвартса, разумеется, на год раньше,  увидела его в "Кабаньей голове", только тогда она сама была еще студенткой, ученицей последнего курса. А потом они увиделись снова, и снова... Сначала - в месте встречи, которое изменить не получается, и пару раз ей к стыду своему, выходя из образа отстранённой ледяной стервы, который в этих стенах уже успел плотно за ней закрепиться, почти смущенно просила его и его старшую кузину, с которой они иногда выпивали здесь, покинуть помещение, чтобы никто не имел проблемы. И кто знает, приложила ли к этому руку Ирма, или случилось еще что-нибудь, однако встречи их с Чарли стали уже направленными, еще не полноценными свиданиями - никто так и не предлагал первым, но уже чем-то куда большим, чем просто товарищескими. А собственно, к чему эти сложности? Но ей можно было пьяно целовать Чарли иногда, а ему при желании можно было бы сделать с ней вообще все - это тело уже было испорчено. Только ведь не сделает, правильный - потому с ним и не нужно играть в прятки, убегая от самой себя в алкогольные пары бездумия, и можно ему целиком довериться, можно заглядывать в глаза, что вдруг на миг, да покажутся красивее целого неба, спокойно и без страха.
- Чарли, смотри! - Резко всплескивает бутылкой, указывая направление, так, что слегка проливает прямо на себя, и округу наполняет на долю секунды яблочное злое шипение. - Там, падают две звезды с волос Андромеды! Загадай желание, быстрее!   - И смеется, ничего сама не загадывая, но лукаво стукая Чарли в плечо костяшками пальцев руки, которой продолжает сжимать бутылку - другой она оправляет волосы. - Ну, товарищ практикант? Не запарил еще себе весь мозг травками, помнишь легенду об Андромеде? - Щурится, догадываясь, что подловить не удастся, скорее всего он помнит. Поэтому свобрдеый свободный поток мыслей Тиши летит дальше, нотки голоса становятся почти жалостливыми:
- Ты в Хогвартс и на этот год, да? Что, профессор Лонгботтом никуда без своего верного спутника? И Дуэльный клуб... Ничему ты этих детей не научишь, Чарли. Они кусают руку, которой их кормишь, и предпочитают честному бою проклятья из-за угла. Ты ведь и сам это пережил. Откуда у тебя столько веры в людей?
Откуда у тебя вера в меня. Но вслух она не пытается уточнить, силясь вместо этого сосчитать падающие звезды.

Откуда-то веет прохладой, практически лесной почему-то, и смутно - розами, хотя до них они не успели дойти, гуляя по ночному парку - Летиша не очень любит цветы. Они хрупки, как и она сама, только у неё даже и шипов нет. Да что там, у Тиши нет ничего... Только бутылка, из которой немного пролито, и кофта, в которую она, ежась, кутается, ведь если пятно от сидра, что позже проявится, пусть и на черном, нельзя стереть, можно хотя бы скрыть. Ночью холодает, но вообще-то Тиша даже днём носит всё чёрное и не очень-то открытое, если нет настроения. К тому же, ей действительно попросту становится холодно, и можно бы прижаться теснее к Флетчеру, но только вот что-то в его словах, пусть он наверняка и не хотел, звучит, как удар, и девушка опускает взгляд на руки собственные, тоже - кем-то покусанные, семьей или кем-нибудь ещё, посетителями в баре или пациентами в больнице, вторыми особенно. Просто Чарли говорит правду, и это уязвляет её. Лучше считать себя, блин, принцессой, пусть искалеченной - это отрицать не приходится - но всё ещё самой лучшей, самой-самой, а все остальные - так, не мусор под ногами, не имеющий значения, но дикие звери, которым место в клетках. Вот только она сама - дикий зверь, и хотела бы, чтобы Чарли приручил её, только ведь для этого придётся наверняка чередовать метод кнута и метод пряника, но первого в жизни будто было бы так много, что должной реакции не будет, а второе она просто не ест - да он бы и не стал, чего уж тут. Чарли кажется блаженным, он живёт словно бы отдельно от остальных, по каким-то собственным принципам, тоже каким-то странным, слишком направленным во благо. И у Тиши внутри зреет обида, а во рту - привкус яблока, только не из сидра, а раздора, и хочется перебить, сказать что-то язвительное и острое, прямо спросить, что же тогда Флетчер, такой весь всепрощающий и понимающий, рядом с ней, кусающей его руки тоже, забыл? Но в вопросе кроется и сам ответ, поэтому девушка лишь тихо выдыхает, и слушает дальше - с интересом, хотя и пытается это не показывать. Наверное, Чарли всё-таки дурак. Но дурак вдохновенный, и она влюблена в него, пусть и предпочитает позицию, по которой вроде бы если проблему не замечать, то она рано или поздно исчезнет. Не исчезает. Ей почти всё равно. Если ещё честнее -  Тише нравится испытывать что-то настоящее, и при этом приятное, к юноше, который точно не станет ею пользоваться - даже если она, не ценя себя, этого попросит. Чарли ценит её за них двоих, Чарли за неё беспокоится, но это как сраный стокгольмский синдром, только наоборот - это она сама себе насильник, а Флетчер её, получается, от этого отговаривает, и она откладывает ментальный молот, которым забивала бы гвозди в свою голову снова и снова, как делала раньше, пока не появился он - такой простой и одновременно с этим очень особенным. Таких больше нет, хах.
Он говорит, и Летише хочется слушать о том, как он говорит, а не что - но почему-то смысл слов доходит до неё тоже, и девушка зябко пожимает плечами, поднимая на него взгляд - а затем кривится, и вместе с тем не может сдержать улыбку, ощущая, как прямо здесь и сейчас её разум словно бы раздваивается на обидевшуюся и разозленную чужой правотой мерзкую тварь из тех, что обычно живут в глубинах человеческого сознания, и влюбленную дуру - кажется, пора заканчивать и с фальшивыми улыбками на одной работе, и с слишком серьезной миной на другой, притом приходится иногда менять между собой эти выражения, потому что и в больнице, и в "Кабаньей голове" бывают разные дни. С Мунго вообще сложно, попробуй поулыбаться начальству, как дурочка - мигом отведут на другой этаж, проверять нервишки и наличие в крови всяких там вредных веществ. 
- В себя поверь, милый. - Зовёт его милым, не придавая будто бы этому значению, пряча в иронии нежность, и таким же будничным тоном продолжает: -  С чего ты взял, что я именно ненавижу? Это слишком сильное чувство, сначала для этого надо что-то полюбить, а потом сделать этот самый один шаг от одного к другому, и бла-бла-бла... - Корчит забавную рожицу и делает ещё глоток из бутылки, и просто решив, что к чертям собачьим это всё, доверчиво жмется к Чарли, ставя прежде бутылку на скамейку, чтобы хотя бы его не облить, такая, какая есть - окей, пусть даже ненавидящая, и кусающая, но если он обнимет её в ответ - она со всем согласна, только это всё не имеет значения, потому что пока Чарли её принимает - она продолжит тянуться к свету, то есть, к нему, и держать себя на плаву. Словно бы сняться одной в "Титанике", кое-как взобравшись из ледяной воды на кусок деревяшки - вот только он плохо удерживает даже её одну, одно неловкое движение - и она потонет. Но Флетчер - её надежда хотя бы на то, что показалось, и море щадит, а не леденит кровь в жилах, обездвиживая и с песней сирен утаскивая на дно.
- Но вообще - спасибо. - Шепчет куда-то ему в плечо, тихо и уже без энтузиазма, но куда более искренне, и берет Чарли за руку, переплетая их пальцы, чтобы сцепить их в один "замок". Пусть он позволит ей посидеть так, хоть несколько мгновений, чтобы собраться с силами. Ему в Хогвартс, ей - опять на работу, просто очередной рывок, но перед ним хочется хотя бы немножечко обычных человеческих радостей вроде абсолютной близости самого близкого после семьи человека, и неважно, в каком они там друг с другом официальном статусе, встречаются или просто друзья, или кто-нибудь ещё. Просто Чарли ей нужен, и он сейчас рядом, и он говорит всё-таки абсолютную правду, и слова его - прививка от черствости, жестокости, зла. Оно может болеть, но необходимо для жизни, Летиша знает. Чарли прав, никто сам по себе не ненавидит, но с ним у неё есть шанс ненавидеть весь мир чуточку меньше, и быть может, даже научить этому своих братьев.