Я тебя полюбил неожиданно,
сразу, нечаянно,
Я тебя увидал -
как слепой вдруг расширит глаза
И, прозрев, поразится,
что в мире изваянность спаяна,
Что избыточно вниз,
в изумруд, излилась бирюза.

Билл никогда не думал о женитьбе всерьез. Возможно, думал, как  о чем-то гипотетическом и маловероятном, но всерьез - едва ли. Сколько себя помнил, он грезил о дальних странствиях в затерянные цивилизации, ведь мир был так огромен, в нем было столько знаний и мудрости, и он не уставал никогда бросать вызов ему, Биллу, его знаниям, его мудрости, раз за разом показывая, как много ему предстоит узнать, как многому еще нужно научиться. Он провел в странствиях почти десять лет, подставляя лицо жаркому африканскому солнцу, которое сжигало его бледную кожу до цвета его волос, видел всякое - хорошее ли, плохое; и всегда жил на пределе и в уверенности, что полнее жизнь и быть-то не может. А после - мир перевернулся, в очередной раз доказав, что Билл Уизли - просто дурак, такой же, как и все остальные смертные. И мир доказал это ему, сойдясь раз и навсегда на одном единственном человеке.
Флер была красива, жизнерадостна, талантлива и, вероятно, без всякого на то намерения доказала ему, что его-то, Билла, жизнь была до сих пор лишена всякого смысла - в погоне за опасностью и бесконечными приключениями. Научила, что собственная жизнь имеет не просто ценность, а за нее можно беспокоиться; что беспокоиться можно не только о тех, кто носит фамилию "Уизли", но и о человеке, о чьем существовании ты даже не подозревал несколько лет назад. Флер делала его жизнь невообразимо простой и сложной одновременно, и Билл лишь успевал ловить себя на мысли, что, вероятно, ему это даже нравится.
Все утро он нервничал так, как не нервничал за всю свою жизнь: волосы торчали во все стороны и не хотели собираться в хвост, руки тряслись, как у заядлого алкоголика, и цветок никак не лез в петлицу. Грядущая свадьба грозилась обернуться самым настоящим провалом, но стакан огневиски, с которым к нему пришел Чарли, быстро вернул все в нужное русло и предотвратил катастрофу. Он не волновался, когда приглашал впервые девчонку на свидание, не волновался, когда впервые вскрывал гробницу, когда видел гибель половины своих коллег, не волновался, когда Фенрир едва не оттяпал ему половину лица, но в преддверие собственной свадьбы вот-вот впервые готов был потерять самообладание.
А после была церемония, гости и бесконечные поздравления. И Флер - красивее, чем когда-либо. А Биллу оставалось лишь улыбаться, быть чуть менее серьезным, чем обычно, потому что, глядя на женщину перед собой, он с какой-то детской простотой и наивностью впускал в себя то, за чем люди гонятся всю жизнь, - счастье.
Когда поздравления закончились и гости занялись друг другом, оставив виновников торжества в покое, Билл привлек невесту к себе, и они принялись покачиваться в неспешном танце под какую-то унылую, почти усыпляющую мелодию (ибо музыку, которую хотел Билл, миссис Уизли забраковала сразу), словно стоит им остановиться - и кто-нибудь обязательно вспомнит, что еще не поздравил молодоженов.
Билл понимал, скольким жертвовала Флер ради брака с ним бросила семью, родину, ввязалась в войну, которая ее бы и не коснулась, если бы не он. Но она шла к этому с таким непоколебимым упрямством, что, если Билл и думал возражать, то очень быстро убедился в бесполезности этой кампании. Она могла бы попросить его уехать с ней во Францию, но Флер этого не делала - не ставила Билла перед выбором, который оказался бы для него слишком сложным. Вместо этого она сделала этот выбор для себя сама, Уизли оставалось лишь сделать так, чтобы Флер о нем никогда не пожалела.
- Тетушка Мюриэль с нас глаз не сводит, - шепнул Билл, - Всё переживает, что французская кровь внесет смуту в наше пуританское воспитание.
Он вспомнил, какой гомерический хохот пробрал Чарли, когда старая ведьма это заявила сегодня утром, и улыбнулся. Улыбка утонула в светлых волосах. Он хотел сказать что-то еще, но не успел - послышался шум, вокруг все засуетились, а через мгновение мир посыпался, словно карточный домик, голосом Кингсли Шеклболта.
Правая рука дернулась к внутреннему карману, извлекая палочку, а левая решительно увела Флер Биллу за спину. Происходящее было подобно жестокой насмешке: этой свадьбой они пытались забыть хотя бы на один день о том, что мир стоит на грани катастрофы, забыть о войне, что давно стучалась в двери. Они слишком долго не отпирали ей, вот она и вошла без приглашения. Пожирателям Смерти никогда не требовалось этого самого приглашения.
Билл чувствовал, как по жилам растекается ярость - холодная и прочная, как сталь. Свободной рукой отыскав ладонь Флер, мужчина обернулся, взглядом отыскивая испуганное лицо. Звон битого стекла, хлопки трансгрессии, крики и вспышки заклятий.
- Держи меня за руку и ни за что не отпускай, - Билл попробовал пробраться к отцу и Ремусу, отправляя по сторонам заклятья - одно за другим, но вскоре понял, что идея заведомо провальная. Единственно верное решение - выбраться отсюда, шатер превращался в ловушку, а отец и братья сумеют о себе позаботиться.  В двух шагах от них взорвалось еще одно заклинание, подняв то, что некода было столом, и разнеся его в щепки. Уизли резко развернулся лицом к Флер, притягивая к себе девушку, и в следующую секунду трансгрессировал.
На улицах в это время было ни души - окна близлежащих домов давно погасли, и единственным светом на протяжении нескольких миль были фонари - едва ли набралось бы полдесятка. Билл не знал, почему аппарировал именно сюда - да, по правде, сейчас его волновало это меньше всего - главное, подальше от Пожирателей.
- Эй, посмотри на меня, - тихо, словно боясь спугнуть, Билл взял в ладони лицо девушки, приподнимая и заглядывая, сквозь пальцы чувствуя, как та дрожит. - Ты в порядке? Цела?
Он оглядел ее всю, пока не удостоверился, что на Флер нет ни царапины. Сердце заходило в безумном ритме, адреналин стучал в висках, и Билл даже не заметил, как на собственном боку медленно расползалось багряное пятно, пока внезапная слабость в ногах не заставила пошатнуться, цепляясь за руки невесты в последней попытке устоять.

Краски вокруг расплывались, видимость ухудшалась, а в ушах появился навязчивый шум, от которого Билл бы отмахнулся, но поднять сейчас руку казалось чем-то из ряда фантастики. Единственное, что держало его в состоянии "здесь и сейчас" был голос Флер, запах Флер, руки Флер, за которые он продолжал отчаянно цепляться. Боль оказалась настолько резкой и неожиданной, что на мгновение потемнело в глазах - будто бы от яркой вспышки. Кажется, он что-то говорил - или только пытался, слыша слезы в голосе невесты - уже жены - и думал о том, что слышит их во второй раз. И во второй раз сам же в них и повинен. Они женаты лишь несколько часов, а Билл уже не выполняет своего главного обещания - сделать ее счастливой.
Руки наощупь отыскивают чужие ладони и отодвигают их от себя, чтобы медленно опуститься на асфальт: сил стоять больше не осталось. Он смотрит с каким-то удивлением на багряные пятна на свадебном платье Флер. Все это чудовищно неправильно. Этот день должен был стать самым счастливым в их жизни, а теперь они находятся Мерлин знает где, Билл истекает кровью, а его жена не знает, что с этим делать.
- Прости, любимая, я испортил твое платье, - он произносит это почти на выдохе, потому что новый прилив боли перекрывает остатки кислорода в легких и заставляет подавиться собственными словами.
Он хочет сказать что-то еще. Например, что Флер сегодня невероятно красива, что ему безумно жаль, что этот день все равно был самым счастливым из всех, что ему довелось прожить. Ему хочется сказать еще миллион вещей, на которые он скупился в силу характера, а не потому что не осознавал. Но все они сейчас прозвучали бы так, словно больше сказать их не представится возможности, а Билл не готов был к этому.
Не сейчас и не так.
Он чувствует, как в боку пульсирует. Мерлин знает, чем его зацепило: взрывом ли или случайным заклятием, а, может, просто расщепило при трансгрессии. Палочка выскальзывает при попытке достать ее из кармана и катится по асфальту. Биллу кажется, что его кровь уже везде, но ведь в нем просто физически не может быть столько крови.
- Эй, ты чего, не плачь. Я же женился на самой храброй девчонке. Мне говорили, она щелчком пальцев драконов усыпляет, - Билл усмехается и даже пытается рассмеяться, но новый виток боли искажает черты лица, и Уизли лишь жмурится. - Возьми мою палочку. Это просто кровотечение, и его надо остановить. Ничего страшного, на мне же все теперь, как на собаке, заживает, - он коснулся рукой шрамов на лице и закашлялся в новом приступе смеха.
Однажды, уставившись одним глазом в белоснежный потолок больницы Святого Мунго, потому что половина лица вместе со вторым глазом были перемотаны, Билл думал о том, что он, вероятно, родился под счастливой звездой. До этого он, конечно, думал обратное, уверенный в том, что жизнь после нападения Сивого уж точно кончена. Он тогда боялся даже взглянуть на собственное отражение и молчал, потому что не мог найти нужных слов, потому что чувствовал себя виноватым - в первую очередь, перед Флер, которая замуж собиралась уж точно не за поцарапанного оборотнем уродца. Он ждал обвинений, обиды, бессильной злости, в ответ получая лишь самоотверженную заботу.
И пока Билл ранил ее холодным молчанием в надежде, что Флер сдастся и вернется в родную страну, где ее ждет куда боле спокойная жизнь, Флер продолжала с каким-то остервенелым упорством смазывать его раны лечебной мазью, выставив не только миссис Уизли, но и всех колдомедиков, рассказывала последние новости магического мира, читала вслух книги и не переставая храбрилась. А, когда думала, что Уизли спит, тихо плакала, отвернувшись к окну. И тогда Билл неожиданно для себя осознал, что Флер - единственное, что будет придавать ему силы, что с ней он готов и горы свернуть, пусть даже ему придется встретиться еще с десятком Сивых. И тогда Билл сдался и принял свое поражение. Потому что у его поражения раз и навсегда было лишь одно имя - Флер Делакур. И перед этим именем Уизли готов был пасовать столько раз, сколько она того потребует. В тот вечер Билл впервые заговорил с Флер - и первыми словами, которые он повторял, как заведенный, сотни раз, были слова о прощении.
- Попробуй "Vulnera Sanentur".
Думать о том, чтобы вылечить себя самостоятельно, было заведомо проигрышным вариантом. Билл не только не был уверен, что сможет четко произнести заклинание, мужчина даже не ручался за то, что сможет взять палочку и не выронить ее из рук. Ему бы только кровотечение остановить и быть в состоянии встать на ноги...
Взгляд то и дело задерживался на алеющих на свадебном платье пятнах крови - будто напоминание о том, что он мог ошибаться, когда думал, что вместе они со всем справятся. Может, Флер действительно было бы лучше вернуться во Францию? История, как известно, не знает сослагательного наклонения, а Билл, наверное, просто эгоист.

Отредактировано Bill Weasley (2018-09-13 01:32:18)

Мир был полон предрассудков, опутан ими, словно листья шелковицы - паутиной. Билл не любил предрассудки, считал их наибольшей глупостью, какую могло только придумать человечество. Предрассудки же окружали их всю сознательную жизнь - в раннем детстве ("Ты старше, а значит, должен быть умнее!"), на школьной скамье (храбрые гриффиндорцы и хитрые слизеринцы, как же!) и после - они не заканчивались, меняли обличие, но оставались по-прежнему лишенными всякого мало-мальски здравого аргумента. Как вроде то, что мужчины должны быть сильными, а женщины слабыми. Билл довольно рано убедился в ошибочности первого утверждения - все, что должен был мужчина, это держать слово и нести ответственность, а после и то, что второе - чушь полная. У него было полно примеров: мать, сестра, Тонкс. А теперь еще и Флер. Кто бы мог подумать, что за хрустальной оболочкой прячется стальной стержень. Окружающие даже не подозревали, какой сильной могла быть Флер. Сама Флер, возможно, не подозревала.
Билл чувствует, как со словами жены боль становится слабее и постепенно уходит, забирая с собой одновременно жар агонии и цепенящий холод страха: а что, если? Билл не знает, сколько проходит секунд - для него это цела вечность, но следующий вдох, который он делает, не приносит мучительного спазма, и Уизли встречает это почти с удивлением. Пальцы нащупывают порез, но не находят его. Билл ловит взгляд жены, видит ее заплаканное лицо, испуганные и покрасневшие глаза и думает, что все чертовски, просто чудовищно неправильно. Флер как тепличный цветок, выросший в любви и заботе, привыкший к всеобщему нескрываемому обожанию и восхищению. Ей ли сидеть на пустой лондонской улице, в свадебном платье, залитом кровью, и всеми силами пытаться не стать вдовой? К этому ли ее готовила ее красивая тепличная жизнь? На Билла накатывает целая гамма чувств, среди которые вина, сожаление и - любовь. Такая сильная и всеобъемлющая, что в другой раз Уизли, наверное, бы испугался, но сейчас он испугался другого - того, что бы на шаг близок к потери всего этого, и прежде всего - к потери Флер. И это осознание сковывает все внутри. Он смотрит на Флер, на ее руки, запачканные в крови, в которых все еще зажата его палочка, и, словно от какого-то толчка, резко поднимается и целует жену - целует с каким-то немым отчаянием, прижимая к себе, стискивая плечи - будто доказывая самому себе, что вот она - живая, и он - живой, и они все еще существуют и ходят по одной земле, и они рядом - только руку протяни, потому что Билл впервые всерьез осознает, что не готов - не умирать, а к тому, что Флер не будет.
Он знал, что Флер привыкла к другой жизни. Привыкла к всесторонней любви - громкой, во всеуслышанье, привыкла к словам обожания, а Билл мало говорил о любви. Он вообще говорил мало, предпочитая словам дело. Флер привыкла к роскоши, а Билл устраивал свидания в самых безумных местах, какие можно было только представить: на верхушке Тауэрского моста вместо красивых интерьеров их окружали городские огни ночного Лондона, а вместо сдержанных минорных звуков оркестра грохотали басы подпольных магловских клубов.
Билл обнимает жену и в очередной раз теряет счет времени. К реальности его возвращает звук проехавшей мимо машины и свет фар. Он понимает, что нужно идти. Куда? - понятия не имеет, но оставаться тут они тоже не могут. Билл прижимается губами к виску Флер, чувствует ее запах и то, как он все расставляет медленно по местам.
- Прости меня, - он извиняется снова и готов извиняться еще миллионы раз, зная, что все равно этого будет недостаточно. - Едва ли все это входило в твое представление об идеальной свадьбе. - Билл улыбается и левой рукой стирает с щеки девушки задержавшиеся дорожки влаги.
Он вновь видит следы собственной крови, хмурится и забирает у Флер палочку. В таком виде они никуда не могут пойти. Взмах, заклинание. Экскуро. Кровь, пыль исчезают с рук и одежды, и со стороны их вполне можно было бы принять за сбежавших с собственной свадьбы виновников торжества.
- Вставай, нужно идти, мы не можем тут оставаться, - он берет Флер за руки и поднимает следом за собой. Кроме того становилось холодно. Билл стаскивает с себя пиджак и набрасывает его на плечи жены. В условиях войны они все были готовы к тому, что рано или поздно им придется искать убежище. Но почему-то лучшего убежища чем родной дом сложно было представить. И вот сейчас именно туда возвращаться им и нельзя. В то же время Билл понимал, что все его друзья из мира волшебников окажутся под угрозой, а втягивать в происходящее людей, которые пока что не имели к этому никакого отношения, было нечестно.
Но у Билла был и свой мир, совершенно другой, отличный от привычного, где не было Волдеморта или Пожирателей Смерти, где всем было абсолютно плевать на то, какая кровь течет у человека под кожей, и, по правде, сам цвет кожи вызывал порой куда больше вопросов. Уизли огляделся и, поймав табличку с указателем на несколько ближайший улиц, понял, что они совсем недалеко от тех мест, которые он неплохо знал. И более того - совсем неподалеку живет его старый школьный приятель Эдди, маглорожденный волшебник, который даже после семи лет в Хогвартсе решил, что маглы для него куда привычнее, и открыл свой собственный магазин музыкальных инструментов в Кэмдене.
- Помнишь Эдди? Тот парень с бородой и плохими шутками? - Билл усмехнулся. Эдди вежливо в ответном письме отказался от визита на свадьбу по вполне объективным причинам, а Уизли не обижался. - Кроме отличного музыкального вкуса у него есть еще один плюс - он живет совсем рядом.
Билл показал куда-то поверх низких двухэтажных домов и взял жену за руку, задержав на ней внимательный взгляд.
- Ты в порядке?

Тишина вокруг окутывала, даря смутное спокойствие. То опускалось внутри ровно, гладко, словно всё только его и ждало, словно бы несколько минут назад Билл не чувствовал холодного, липкого дыхания смерти, а Флер не тонула в его крови. Быть может, дело было в усталости, а может - это было не спокойствие, а всего-навсего облегчение. То самое, которое приходит на смену тихому выдоху, наполняя собой опустевшие легкие. Молодость - лучшее лекарство, позволяющее оставлять все плохое в прошлом. Биллу кажется, что он готов пережить сотню подобных случаев, если рядом будет Флер. И несмотря на то, что минутами раньше перспективы были весьма сомнительны, сейчас будущее кажется бесконечно далеким - ждет их там хорошее или плохое; сейчас единственно важное - это настоящий момент.
Он слышит в голосе жены нескрываемую иронию громко хохочет. Его смех сливается с ночным воздухом ровных улиц, сливаясь в летний лондонский блюз. Этому городу шло любое время года, каждое из которых, как добротный костюм, давало ему новое оформление. Лето придавало Лондону свежий аромат безнаказанности и своеволия - будто назло строгим викторианским фасадам, напоминанию об укрепившемся в Англии пуританстве. Только летом на его улицах можно было встретить самых невероятных представителей бунтующей молодежи, которые перенеслись, кажется, из самих 70-х.
Он привлек жену к себе, обнимая за плечи. Ему нечего ей ответить - потому что Флер права. Хотел бы Билл, чтобы все было иначе. Хотя уж лучше в гости к Эдди, чем к Пожирателям. Он готов был бродить с ней и по улицам всю ночь напролет, если только это обеспечит ее безопасность. Вероятно, сложись все иначе, они бы сейчас, наверняка, резали торт и шепотом жаловались бы друг другу на то, что гости умеют утомлять, что поскорее бы все устали (почему до сих пор устали только они вдвоем?), и они смогли бы сбежать. Правильно говорят: нужно быть осторожнее со своими желаниями. Теперь торт с их фигурками сверху вовсе не казался больше такой уж глупостью.
Эгоизм - самое простейшее из человеческих чувств. В его основе всего-навсего инстинкт самосохранения. Как все простейшее, он не обладает ни вкусом, ни запахом. Или же обладает, но они доступны лишь окружающим. Сам человек едва ли заметит акт собственного эгоизма. Билл заметил - но только в этот вечер, в тот самый, когда надеялся лишь на безграничное счастье - без примесей. Ему сложно было бы отпустить Флер - даже в те минуты, когда он делал все, чтобы она приняла это решение самостоятельно. Увидела там, по другую сторону пролива что-то более привлекательное, нежели круглогодичная лондонская сырость. Но она не увидела, а он не смог дойти до конца. Вместо этого они вдвоем начали сначала. Надеясь, что ничто не помешает безоблачному счастью. Билл же по старой привычке верил, что сможет позаботиться обо всех. Сегодня жизнь едва ли не доказала ему обратное.
- Когда все уляжется, отец должен с нами связаться. Будем надеяться, что патронус не заявится прям в гостиную, полную магглов. Иначе Эдди нас на порог больше не пустит, - усмехнулся Билл.
Дом Эдди - небольшой дом эпохи короля Георга - выдавал свет по всех окнах, в которых то и дело мелькали тени, и громкая музыка - Билл сразу узнал Тома Хэмильтона. И пока Стивен Тайлер надрывно (то есть как всегда) пел о том, как и почему он однажды плакал, Уизли спрятал палочку в карман и, приблизившись к двери, постучал, хотя почти был уверен, что из-за музыки едва ли кто-то услышит.
Но, вопреки предположениям Билла, не прошло и половины минуты, как дверь распахнулась и в проеме возникла лохматая и долговязая фигура его старого школьного друга. Тот выглядел так, словно на его пороге был Санта-Клаус с эльфами, а вовсе не явно попавшие в передрягу жених с невестой. Было в Эдди что-то, что Билла всегда подкупало. Какая-то поразительная легкость бытия. Его друг сознательно не отягощал себя тем, чем люди обычно усложняют себе жизнь, придумывая несуществующие проблемы. В своем еще довольно юном возрасте Эдди успех отрастить бороду как у сорокалетнего байкера, собирал темные волосы на затылке, открывая всему миру потемневшие кельтские знаки, отчего походил на сурового гнома-переростка; а недавно он стал веганом и по утрам практиковал йогу. Иногда Биллу казалось, что Эдди мог вместить в себе весь мир, но миру и не снилась та жизнерадостность, с какой привык каждое утро просыпаться его школьный приятель.
- Ну ничего ж себе, гномья борода! Если ты не идешь на свадьбу, свадьба идет к тебе, - пробасил Эдди, жестом приглашая неожиданных гостей внутрь. - Залетайте, я вас в окно увидел.
Из комнат доносились голоса - большая часть из которых выдавала уроженцев эстуария Темзы. Часть из сидящих вела какую-то бурную дискуссию о ситуации в парламенте (Билл не понял почти ни слова), часть спорила на тему, был ли Сид Вишес гением или ему просто повезло (Билл как раз считал, что парню ой как не свезло), а еще двое сидели в углу гостиной, дымя сигаретами и печально теребя струны гитары в попытке издать стройный лад.
- По-моему, на свадьбе было нечто похожее, - шепнул Уизли жене, когда Эдди их уже активно со всеми знакомил. Платье Флер, кажется, произвело самый настоящий фурор, потому что несколько девушек-магл восторженно сыпали комплименты и имена дизайнеров, которые Биллу ни о чем не говорили. 
- Эй, я слышал по радио о произошедшем - на скрытой волне. Рад, что Вы целы, - Эдди похлопал его по плечу и, вручив рыжему другу два бокала с джином, удалился, напоследок пообещав скоро вернуться. Билл отыскал взглядом Флер, которая все еще была в плену восхищения - то с платья перекинулось на волосы и цвет лица. Мужчина издал короткий смешок и покачал головой. Женщины были непостижимыми созданиями.
- Простите, дамы, я украду у Вас ненадолго свою жену, - он отдал Флер один из бокалов, освободившаяся рука легла на затянутую в платье талию, увлекая женщину за собой. - Послушай. То, что я скажу, тебе явно не понравится, поэтому, пожалуйста, обещай, что перья и клюв ты придержишь хотя бы до тех пор, пока в поле зрения не будет маглов, ладно? - На его губах застыла улыбка, она оставалась единственным его аргументом. - Я тебя люблю и больше всего на свете хочу, чтобы ты была счастлива. А еще чтобы ты была в безопасности. - Он поймал ее пальцы в свои, переплетая их, касаясь губами тыльной стороны ее ладони, заглядывая в глаза и наперед зная, что в этом неравном бою всегда один исход. Но Билл упрям и решителен, а еще он знает, что прав, а потому не готов сдаваться. - Я хочу провести с тобой всю свою жизнь, хочу засыпать рядом, просыпаться, видеть, как ты улыбаешься, хмуришься, злишься. Но я хочу, чтобы все это происходило без опасений за твою жизнь. Когда все закончится, я сам приеду за тобой в Париж.

Тонкие пальцы выскользнули из его рук, и Билл почувствовал, как внутри что-то стремительно падало. Он ощущал кожей ее гнев. Не нужно было обладать даром предвидения, чтобы знать, как Флер отреагирует. А он знал. Знал и все равно решился на эти жестокие слова, свято веря, что подобная жестокость заведомо оправдана. Это не ее война. А он привык поступать правильно. И не мог позволить, чтобы распространяющееся вокруг гниение задело ее хоть на дюйм. Флер сильная, смелая, стойкая. Сильнее, чем многие представители его пола. Билл знал, что она сумеет постоять за себя, ей не нужна ничья защита - ни его, ни кого-то еще. Но смерть жнет без разбора. И всякий раз, когда им будет грозить опасность, почва будет уходить у него из-под ног, если Флер не будет в поле зрения, если он не будет чувствовать ее прикосновения, ее руки в своей, чувствовать, как она дышит, как бьется ее сердце. Происходящее приносит Флер страдания, она соглашалась на них добровольно, но цена слишком высока. Видеть то, как болезненной судорогой искажаются ее черты, слышать, как любимый голос надламывается от боли, порой кажется слишком невыносимым, но еще больше - несправедливым.
Флер ради него жертвовала слишком многим, и прежде всего - собственной душой, прекрасной, полной ослепительного великолепия и блеска. Как руки грубеют от тяжкого труда, так и души обрастают корой, проходя через вереницу страданий. А эти страдания казались бесконечными. С тех пор, как она приехала в Англию - за ним, ради него, Флер пожинала их с ужасающей частотой, с какой на Лондон обрушиваются осадки. Его жена была прекраснейшей из женщин, живущих под Солнцем, и лишь глупец мог подумать, что ее главная красота - та, что снаружи.
Ледяная жидкость бьет по лицу. Билл не шелохнется, не сощурится. Только устало прикрывает глаза. В этом жесте - бесконечное смирение и признание. Он заслужил, а Флер права. Тысячу раз права, но это не спасает от губительных мыслей, полных страха ее потерять. Если он настоит на своем и отправит ее в Париж, Флер возненавидит его. Не перестанет любить, но никогда не простит. Это сломает ее быстрее, чем сделает война. Сломает там, где он не сможет ее держать, не сможет чувствовать ее прикосновений, ее ласкающего взгляда на своем лице.
Он не мог ничего ей обещать из того, что сказал. Они оба это знали. Их жизнь им не принадлежит с той самой минуты, когда они вступили в эту войну. Слишком поздно он попытался отослать ее от себя. Было в этом что-то чудовищно жестокое - сделать это спустя несколько часов после того, как поклялся быть рядом до конца своих дней. Правота ничего не стоит, когда женщина, которую ты любишь всем сердцем, от боли рассыпается на крупицы у тебя на глазах. Он никогда не лгал ей, и начинать сейчас не было смысла. Если Билл настоит на своем и заставит Флер уехать, кто знает, как все дальше сложится. И если судьба решит по-своему, и он не вернется за ней, будут ли его последние минуты пронизаны горьким сожалением о том, что они не были вместе отведенное им время, или же он почувствует покой, зная, что по ту сторону Ла-Манша Флер ничего не угрожает.
Они молоды, а молодость идет рука об руку с сомнениями. Те, в свою очередь, являются неотъемлемым порождением страха. Страха не успеть, страха потерять. А ведь должны быть бесстрашными, должны не задумываться о том, а что если? Билл же чувствует себя стариком.
Капли джины стекают за воротник, и мужчина смахивает их небрежным движением ладони. Он ничего не говорит, слова застряли где-то в глотке. В силуэте Флер какая-то отчаянная надломленность, и Уильям ощущает, как ее трещины эхом инерции расходятся у него внутри. В ее молчании - гнев и обида. И Билл бы предпочел, чтобы она на него злилась, кричала, обвиняла в несправедливости, назвала предателем, эгоистом, кем угодно. Но он сам решил вынести приговор и просить Флер заносить вместо него меч не мог.
Всю жизнь его учили быть сильным. Но только рядом с ней Билл чувствовал себя так, словно ему и море по колено. А сейчас он несправедливо ставил под сомнение ее силу, оскорблял недоверием. Тонкс и Люпин, его родители - они все готовы были пройти до конца плечом к плечу, не важно, чем все закончится. Почему же Билл не мог принять выбор Флер? Он так стремился уберечь ее от боли, но сам сознательно становился ее источником.
Он взял девушку за предплечья, безапелляционно притягивая к себе, пряча в объятиях, приникая губами к изумительной платине волос. За этот вечер он дважды заставил ее плакать. И второй раз случился исключительно по его вине. Без шанса на оправдания. Но Билл никогда их не искал.
- Прости меня, - единственно верные слова, ведь все остальное Флер и так знала. Знала каждый мотив, которым он руководствовался, прося ее о невозможном. Любой такой мотив сейчас казался жалким и нелепым. Их долг - быть рядом, пока смерть не разлучит. С чего Уильям вздумал брать на себя чужую работу? Он чувствовал, как Флер дрожит. Если бы он только мог оградить ее от боли и разочарований. Но как оградить от собственной глупости?
Там, в Корнуолле их ждет новая жизнь. Дом, в который, если повезет, война не постучится. Но в котором они будут счастливы без всяких "если". Солнце будет всходить на уровнем моря каждое утро, не важное, что происходит на большой земле, сколько крови пролито, сколько жизней отнято. Оно будет всходить и заливать ярким светом просторную гостиную, в которой однажды соберется большая семья - их собственная. Он не мог не дать ей всего этого. Не после того, через что Флер прошла.
Где-то на фоне вновь зазвучал голос Стивена Тайлера. Билл перехватил одной рукой ладонь супруги, а другой обнял ее за талию.
- Потанцуй со мной, - тихо пробормотал он, сходя с места. Их свадьба казалась ему таким давним событием, будто бы между этим моментом и тем прошла целая вечность. День был таким долгим, но конца ему не было видно. И все же Уизли с уверенностью мог сказать то же, что сказал утром Чарли - это, черт побери, самый счастливый день в его жизни. - Еще не начала меня ненавидеть? - с усмешкой произнес Билл, отклоняясь, чтобы посмотреть на лицо жены. Он мог защищать ее, мог оберегать, мог заботиться. Но лучшее, что он мог делать - это любить ее. И это было единственное, что не вызывало вопросов в том, как правильно это делать.
- Эй, новобрачные! - Билл обернулся и увидел выглядывающую из-за дверного проема улыбку Эдди. - У меня есть кое-что для вас.
Через мгновение Эдди материализовался перед ними в полном своем объеме, сделав шаг в сторону и все с той же улыбкой теперь стоял и молча демонстрировал им две косухи, зажатые одна в левой, другая в правой руке, по которым от запястий до самых плеч расходились забитые до отказа "рукава". На спинах обеих серебристой вышивкой пестрели имена. Джон и Йоко. Билл не сдержал смешок.
- Я тут думал, чего такого классного Вам подарить, а потом подумал, что круче вас самих что-то сложно найти. Пока не вспомнил про этих ребят. Их история вошла в историю. Ваша тоже войдет, руку на отсечение даю.