Два шага назад и толчок. Я спотыкаюсь на ровном месте и слышу, как что-то за моей спиной падает в рыхлый снег. По моим ощущениям это что-то маленькое, едва ли сильно пострадавшее при встрече с заснеженным тротуаром, а «предмет», на который наткнулась моя спина – живой, отшатнувшийся, удивлённый не меньше меня.
Последние два метра своего пути я шла, двигаясь задом наперёд, слишком откровенно засмотревшись на витрину с плакатом магловской рок-группы The Doors, популярной, к слову, полвека назад. Кому и зачем пришло в голову повесить его сюда – тот ещё вопрос, такую музыку в моём мире не слушает почти никто.
Так что я делаю эти последние до столкновения два шага как зачарованная, обеими руками прижимая к себе здоровый – если не сказать огромный – пакет с рождественскими подарками и одной бутылкой тыквенного сока, которую мне дали бесплатно – подарок к грядущему празднику от милой продавщицы ёлочных украшений. Я едва не разжимаю замёрзшие без перчаток пальцы, но удерживаю свою ношу и спешно оборачиваюсь назад.
– О, извините, сэр, – я разыскиваю глаза пострадавшего от моей любви к тяжёлой музыке, – там просто такой плакат, – и когда нахожу – замираю всем своим нутром.

Я всегда любила Рождество, с самого раннего детства. Я обожала забираться под ёлку с гирляндами и просто смотреть на неё снизу вверх, наблюдая за переливающимися огоньками и волшебными Санта Клаусами, облетающими её по кругу и звенящими в крошечные колокольчики. Кажется, я могла лежать так часами, хотя в какой-то момент своего взросления я обнаружила, что под ёлку стала помещаться только моя голова. Когда-то в Ракушке это был один из самых главных семейных праздников, на который обязательно съезжалась и какая-нибудь прочая родня, с шумом и бесчисленным количеством подарков в самых ярких и несуразных упаковках, но главное оставалось неизменным. Это наша пятёрка: папа, мама, Доминик, Луи и я.
Когда я всё это оставила, моей компанией на Рождество стала целая толпа таких же потерявшихся безумцев, как я, не менее шумная и весёлая, всегда со слишком большим количеством алкоголя и абсолютно бездарной игрой на гитаре от самого неравнодушного к происходящему представителя всей этой тусовки.
И только в этом году я собираюсь отметить этот праздник совсем по-другому, кажется, первый раз по-взрослому закупившись подарками на всех друзей, но только оставшись на всю ночь дома, вдвоём, и первый же раз меня не пугает эта маленькая по сравнению со всеми годами цифра (не)собравшихся гостей.
Я брожу по Косому Переулку уже около трёх часов, добирая оставшиеся мелочи и даже отыскав Глену в подарок глупый красный галстук с Рудольфами, который он совершенно точно наотрез откажется на себя надевать.

И в тот момент, когда я нахожу взгляд того, кто волею случая оказался прямо за моей спиной перед тем же самым плакатом, меня на мгновение покидают все мысли и чувства разом. Я стою абсолютно неподвижно, едва приоткрыв рот и лишь продолжая собирать своей нелепой и пёстрой шапкой падающие с неба снежинки. А единственные слова, которые с трудом отыскиваются сейчас в моей опустевшей голове, звучат как-то сдавленно и – я уверена – абсолютно глупо.
– Привет, пап.
Наверное, в любое другое время я поспешила бы пройти мимо или сделать вид, что не узнала. Скорее всего я бы немедленно опустила взгляд и постаралась как можно скорее скрыться в толпе. Но сегодня особенный день. И какая-то особенная рождественская магия заставляет меня поставить все свои покупки на землю, а потом наклониться и подобрать стеклянный шар с блёстками внутри, очевидно покинувший точной такой же, как и у меня, большой праздничный пакет.
– Ой, он разбился.
Я смотрю на небольшую трещину на одном из боков игрушки, а за одно и на искусственные снежинки, неспешно кружащие внутри и покрывающие собой крошечный деревянный домик.
– Извини.
Я протягиваю ему этот шар, просто не представляя, что ещё можно сказать или сделать в этой ситуации.

Отредактировано Victoire Weasley (2018-08-31 12:15:20)

Собственное имя в английской версии звучит странно, одновременно по-новому и в то же время слишком... привычно. Отец никогда не называл меня на французский манер, кажется, это был его собственный маленький бунт в нашей семье. Мать давно смирилась, все остальные не придавали особого значения, тем более что в большинстве случаев все окружающие как тогда, так и сейчас по прежнему называют меня просто Вик. Я никогда не возражала ни против каких сокращений, но именно эта маленькая деталь нашего с ним общения заставляла меня чувствовать себя особенной. Особенной для папы. Как будто это имя открывало какой-то свой маленький мирок, где была магловская музыка, его колдографии с обалденной сережкой в ухе и дикой укладкой, и тысяча и одна тема для разговоров.

И вот теперь он так просто говорит мне “здравствуй, Виктория”, как будто ничего не произошло, и с нашей последней встречи прошло каких-нибудь пять часов, а не лет. При этом он улыбается глазами и не проявляет больше совсем никаких эмоций, и я ловлю себя на мысли, что так сбежать хочется значительно меньше. Его взгляд задерживается на моих пальцах - и тут никого не обманешь, про мою нелюбовь к варежкам он знает всё, и - я уверена - даже немножко больше меня самой. Я смущенно улыбаюсь, неосознанно стараясь натянуть рукава куртки как можно ниже, чтобы скрыть покрасневшие кисти, и совсем не нахожу слов для ответа. Я просто киваю, иду за ним, и никак не могу отделаться от мысли, что это всё уже было. Что это просто очередное Рождество, в которое папа нашёл время, чтобы провести его только со мной - только я и он, и пара часов болтовни ни о чем и обо всем на свете.

Мы садимся за стол напротив друг друга, где-то рядом он пристраивает наши праздничные пакеты, и я смелею чуть больше, позволяя себе разглядывать его руки, лицо, ничуть не изменившуюся прическу и глаза - точной копией которых являются мои собственные.

- Отлично выглядишь, пап.

Я представляла себе эту встречу множество раз. У меня была тысяча версий того, что я скажу или сделаю, и они менялись с каждым новым годом, проведенным вдали от них. Иногда мне казалось, что меня никогда не простят, иногда, что никогда не прощу я сама, причем, уже не особо помня, за что именно. Я представляла себе сцены, скандалы, слёзы, безразличие, вычеркнутое из семейных преданий имя, всё, что угодно, но только не уютную встречу в кафе, обильно украшенном рождественскими гирляндами. И всё, что я когда-либо хотела им сказать - ему сказать - сейчас кажется таким глупым и несерьёзным, что мне слишком жаль тратить на это время и силы.

- Ты знаешь, чем я занимаюсь? - вопрос вырывается как-то невольно, хотя, если честно, я очень надеялась, что этот слух долетит до моего дома. Даже не смотря на то, что я их всех бросила и всё это время активно делала вид, что мне все равно, в какой-то момент я неожиданно для себя самой обнаружила, что часть меня все равно отчаянно хочет их одобрения. Чтобы мной гордились именно они.

- Спасибо, - так что похвала попадает точно в цель. - Работа... ну... - я путаю бумажки, постоянно боюсь ударить в грязь лицом, спотыкаюсь на ровном месте, и иногда мне кажется, что от провала меня удерживает лишь наследственное обаяние вейлы. Я пытаюсь найти компромиссный ответ и у меня получается: - интересная. Есть чему поучиться. Много чему… Ты знаешь, что мой начальник - Драко Малфой? - этот факт удивляет меня до сих пор, так что вопрос вырывается сам собой. - Всё ещё не могу поверить, что я на него работаю. Нам два горячих шоколада, пожалуйста, - я произношу заказ подошедшей официантке до того, как это успевает сделать отец, и только потом спохватываюсь и поднимаю на него вопросительный и как будто бы чуть виноватый взгляд - не против?

- Как у тебя… у вас дела?