HP Luminary

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » HP Luminary » Waiting for better days » something is gonna change inside


something is gonna change inside

Сообщений 1 страница 7 из 7

1

http://sh.uploads.ru/t/i9zrl.gif

Действующие лица: Brevalaer Dubois & Charles Fletcher

Место действия:  Комната Чарли Флетчера.

Время действия: зима 2023.

Описание:No one can hear me scream.
Maybe it’s just a dream
Or maybe it’s inside of me.
Stop this monster!

Предупреждения: Возможен летальный исход.

[status]быть внутримирной повестью[/status][sign]
Камень на шею вешает, или распятья глыбу,
Иль посылает к лешему фундаментальный выбор.
[/sign]

Отредактировано Brevalaer Dubois (2018-09-27 16:30:02)

+1

2

[status]быть внутримирной повестью[/status][nick]Brevalaer Dubois [/nick][sign]
Камень на шею вешает, или распятья глыбу,
Иль посылает к лешему фундаментальный выбор.
[/sign]
Зачем Бревалаэр вообще полез во всё это? Он мерил шагами комнату и напевал какую-то прилипчивую песенку на французском, оправдывая это тем, что хочет попросту не забыть язык, здесь же не было особенно, где практиковаться. Но на самом деле он пытался добиться полного разрушения тишины. Ему подарили собственную комнату, уютную и очень тихую, чтобы нервный преподаватель мог отдыхать здесь в свободное от занятий время телом и душой, но на самом деле они перевернули всё с ног на голову. Он бы хотел жить поближе к ученикам или хотя бы к остальным преподавателям или к их шуму, нервничать и ругаться, конечно, но ощущать себя в глубине души счастливым. Смотри, Брев, это  - жизнь, и она проходит совсем близко от тебя.
Но случалось иначе. Случалось так, что он сидел в кресле, которое невесть откуда притащил сюда сам, пил виски и думал о чём-то, а потом вдруг резко поднимался, опрокидывая стакан, и куда-то шёл. Или же не вёл себя так резко, если это был тяжёлый трудовой день, и просто направлял свои стопы, куда глаза глядят. Глядели они обычно всё время в сторону Хогсмида или Лютного переулка, но и там, и там сейчас не очень-то хотелось появляться. Что же тогда? Он по жизни мечется между чем-то и чем-то, разрывается, не находит себе места и страшно злится, но только так ощущает себя действительно живым, ещё не старым. Но что же делать прямо сейчас? Не гулять же по коридорам, ловя тех, кто нарушает ночной режим и пародируя собственному преподавателю, давно почившему Северусу Снейпу. Это было бы максимально глупо, на самом деле, не для мужчины его статуса, да у него и ауры этой, достаточно сильной и зловещей, никогда не было. Агрессия и недоброжелательность? О, да, но далеко не того выдержанного, как хорошее вино, высшего сорта.
С мягким шорохом смутно знакомая ворона опустилась на подоконник по ту сторону окна. Трудно было сказать, какая именно, они все были ему знакомы, эти служительницы дьявола любили его, как родного. Бревалаэр раскрыл окно и высунул туда руку с молотыми орехами, угощая птицу. Задумчиво гладил её, пока та ела, и пытался уловить рваный образ, вдруг всплывший в голове. Он что-то хотел сделать очень давно, ещё только когда вступал в должность. Что-то, связанное с тем, у кого тоже есть ворона.
Так какого чёрта он сюда пришёл и набросился на относительно юного практиканта с оскорблениями и угрозами? Какой была его цель изначально? Сейчас трудно вспомнить. Кажется, он начал с воспоминаний о том, как обучал самого Флетчера. А затем что-то пошло совсем не так. Но в горле клокотало и рвалось наружу желание встряхнуть мальчишку и заставить его перестать быть такой тряпкой, пробудить его внутренних демонов, которые есть в каждом. Брев был готов биться об заклад на этот счёт. Его собственные сейчас устраивали танец на костях своего не особо гостеприимного хозяина,  и одновременно Дюбуа был и на грани бешенства, при котором был готов ударить Чарли, если тот не станет защищаться, но вместе с этим он ловил какое-то извращенное удовольствие от самого процесса. Он бился о чужое сознание вот уже больше пятнадцати минут, ища самое большое место, стараясь расшевелить слишком добродушного ассистента Травологии. Не могут же люди быть такими, ну, такими! Слишком хорошими и до тошноты приятными. Сам Бреваль точно не был таким, и он привык судить других по себе. Да в любом случае, хватит оправдываться перед собой! Ему попросту было скучно, и он захотел проверить свою теорию, используя в качестве подобного кролика того, кто не может дать сдачи. Или может? Глубоко в душе Дюбуа хотел бы, чтобы мог, чтобы Чарльз Флетчер умел стоять за себя и за тех, кто ему дорог.
Хмм, кто ему дорог. А что, если...
Бревалаэр решил попробовать ударить по самому больному. Наверное, оно должно быть таким. У Брева не было семьи в традиционном понятии, но ему тоже было, кого защищать.
- Если ты сейчас же что-нибудь не сделаешь, Чарльз, не дашь мне отпор, то я оставлю тебя. - Кривая улыбка змеится по словно окаменевшему лицу, оживляя и страшно преображая его. Бревалаэр с жадностью ловит каждое изменение в Чарльзе, наслаждаясь этим, предчувствуя что-то крайне интересное. Ему тошно от самого себя, но Бреваль уже успел зайти слишком далеко, остаётся только довершить пируэт. - Но знай, что тогда я пойду к твоей чудесной кузине Ирме, я знаю, где она живёт, и она, быть может, будет посговорчивее тебя, зная, что имеет дело с преподавателем, и я просто воспользуюсь своей властью, чтобы... - Он говорит ещё, наклоняясь к Флетчеру ближе, почти шипя ему на ухо. Говорит то, чего не станет делать никогда, блефует, как заядлый игрок в карты, которым когда-то и являлся, но Чарли-то этого не знает! Он обязательно проглотит наживу, примет этот спектакль за чистую монету. Бревалаэр Дюбуа обладает хорошим актерским талантом, он умеет превосходно делать вид. Сейчас нужно довести всё это до абсурда, чтобы оно возымело эффект. И Бревалаэр не стесняется в выражениях. Ему почти стыдно перед своей хорошей знакомой, если она узнает, будет ужасно. Он же не плохой, он бы никогда не поступил с ней так! Но с бледных губ льётся в чужие уши яд, отравляющий быстрее, чем любой из тех, с которым приходилось связываться травологу.
И всё-таки в какой-то момент он выпрямляется, вставая горой над, в общем-то, тоже не низким Чарли, и делает шаг назад, ещё сам не понимая, зачем. Рука в чёрной мантии уже сжимает палочку до такой степени, что белеют пальцы. Ну же, сработало или нет? Не зря же я тут столько изливался.

+1

3

В комнате тепло и тесно, а света обычно хватает только для растений и бумажной работы. Флетчер не любит свет, он подвальная крыса, прячущаяся по темным углам, крыса удивительно дружелюбная, но все-таки. В комнату не лезет никто, кроме сестры и особенно странных учеников, которым он, впрочем, тоже рад. А вот профессору-полетов-и-еще-кому-то-там – не рад. Потому что Дюбуа не приходит с добрыми намерениями и уже минут пятнадцать пытается своими унизительными придирками уничтожить в практиканте травологии веру в людей.

Чарли, кстати, даже не траволог в школьном, преподавательском понимании этого слова, он вообще, может быть, совершенно бесталанный и не способен освоить какую-либо науку в таком совершенстве, чтобы потом еще и делиться знаниями с детьми. Чтобы учить, нужно, чтобы в голове помещалось все, от элементарных основ до мельчайших тонкостей, нужно помнить, что умные волшебники прошлого и настоящего писали в своих дурацких пыльных учебниках, а главное – знать, что потом со всем написанным делать. А это не про Флетчера, увы. Зато он знает, как облечь план целого урока в три емких и не совсем цензурных предложения, как обработать ожог от гноя бубонтюбера, чтобы в Больничное крыло пришлось бежать не слишком быстро, и как вырастить даже самое капризное и опасное растение. Профессору это пригождается, ученикам тоже, но за вежливой, чуть смущенной улыбкой, адресованной им, прячется усталость. Они не понимают и никогда не поймут, даже сам мистер Лонгботтом, хотя он умнее их всех. Все дело в земле. Она рождает новую жизнь, такую трогательную и хрупкую, но даже самые миленькие цветочки всегда оплетают корнями чьи-то кости, потому что однажды данное очень легко забрать обратно. На одной своей работе Чарли лезет в землю, чтобы поддержать жизнь, а на другой по долгу службы когда-то держал в руках маленькие кусочки смерти, чтобы рассмотреть поближе. Они ведь не только цветочки контрабандой возили. И если травы с цветами немы, то вот все, к чему прикасались люди, хранит их воспоминания и говорит их голосами. Слушать их и продолжать жить - в этом тоже есть своя маленькая гармония.

Он-то свою маленькую гармонию нашел, а вот Бревалаэр – нет. Бесится, трясет, чего-то от него навязчиво хочет. Странный. Его слова – иголки, которые царапают, но не ранят, ведь не имеют значения ни воспоминания о его, Флетчера, школьном прошлом, ни ставшие уже традиционными оскорбления. Это не касается никого, кроме них двоих, и можно болтаться в чужих руках безжизненной тряпичной куклой, мотать головой и удивленно улыбаться, воспринимая ситуацию сквозь полуприкрытые веки. Слушать голоса в голове. В последнее время они с ним все чаще, уж точно чаще, чем хотелось бы; он пока не связывает это с тем случаем у Ирмы, просто привыкает к этому, как привык к соседям по квартире. К чему-то страшному, полуразумному, бестелесному, и было бы куда проще думать, что это проклятье, пробравшаяся в голову нежить, да что угодно, но реальность куда более жестока. Эти голоса – он сам.
Он вежливый, милый, совершенно безобидный, но голоса внутри нашептывают. Уговаривают. Просят убить, уничтожить, вытянуть душу из тела и с огромным удовольствием ее сожрать. Любой негатив для них как команда «фас», а малейшая слабина в контроле над собой – зеленый свет. Чарли запирает их, предпочитая думать, что все-таки именно их, а не себя, но теперь он, наверное, тоже тварь, просто тварь пугливая и затаившаяся. Ненавидящая свою тварью сущность. А ведь школьные друзья и преподаватели даже говорили, что в последние годы он стал добрее…

Бревалаэр же никогда такого не говорил, да и сейчас не скажет, зато с завидным постоянством повторяет, что его бывший ученик – тряпка. И трясет, трясет, трясет, то ли душу хочет вытрясти, то ли последнее терпение.  Остается только безучастно пялиться в стену и отмечать, что голоса становятся громче и отчетливее. Чуют ссору, паскуды, да только дотянуться до нее не могут, ведь их хозяин что та стена, об которую сколько головой не бейся – все без толку. Такой же безучастный и демонстративно тупой. Однако что-то происходит, что-то идет не так, и он понимает это сначала по гадкому шипящему хихиканью в своих ушах, а потом и по тому, как неуловимо меняется лицо Дюбуа. Как искривляет его лицо неприятная, жутковатая улыбка, с какой мстительностью он сладко растягивает слова. Это смешивается в какую-то невозможную какофонию и Чарли хочет помотать головой, чтобы избавиться от нее и наконец-то прояснить мысли, но вместо этого почему-то слышит имя своей кузины. Ирма, любимая Ирма, самый его близкий человек в этих холодных стенах, но почему прямо за ее именем следуют угрозы? Они звучат неожиданно и как-то даже нелепо, ведь раньше ни разу не было ничего подобного, и он в удивлении поднимает брови, пытаясь понять, чего этот придурок пытается добиться. А он ведь придурок, потому что сам не знает, какие нехорошие силы настойчиво пытается пробудить, даром что сорок лет человеку, должен же был себе уже мозги отрастить, ан нет. И обычно все это и правда не действует, но сейчас руки сами собой сжимаются в кулаки, а их смешки постепенно превращаются в зловещий вой. Не смолкающий не на секунду. Можно порадоваться разве что тому, что слов из-за него почти не слышно, но все сказанные доебистым преподавателем фразы все равно почему-то до сознания долетают и оседают там чем-то мерзким. Сами эти фразы – мерзкие. Говорить так о его кузине не может никто, даже если это распроклятый Бревалаэр, скотина, что же ты делаешь, зачем, неужели ты не видишь, что это кончится плохо, прекрати. Его ведь как минимум заберут в Азкабан, как максимум – просто убьют. От этих мыслей становится страшно и появляется надежда: ведь преподаватель полетов – может быть, даже зловредный, но он же не может, не может хотеть для бывшего ученика такой судьбы. Он просто тупой, совсем тупой, его надо спасти, как он сам спасает этих потерянных детишек, как спасает себя. Поэтому Чарли как может глушит вой и отталкивает мужчину от себя изо всех сил. Явно не тот жест, которого от него ждали, жест, достойный тряпки, вот только Флетчер согласен быть хоть тряпкой, хоть кем угодно еще, лишь бы это не причинило никому вреда.

- Идите. К черту, - он произносит это с усилием, тяжело, но в конце концов добавляет еще и едва слышное «пожалуйста». Он, наверное, мог бы попросить как-нибудь повежливее, мог бы даже умолять. Но это ведь все равно не сработает. Бревалаэра не удается отпихнуть, он высокий и тяжелый, как скала, и такой же твердый, потому что просьба разбивается о его змеиную ухмылку с тихим стеклянным звоном. Звон этот подхватывают они и он теряется в их голосах, но даже сквозь этот шум слышит то, что ему на ухо шипит человек, которого он просто пытался спасти от большой проблемы. Которого за это даже можно возненавидеть, ведь это он, Дюбуа, виновен в том, что произойдет, что происходит, происходит прямо сейчас, его ведь так сладко будет покалечить-убить-сожрать, он ведь со своей невыносимой дуростью просто недостоин существовать. Ему не нужно тело, потому что ну кому вообще нужно тело без души. И она тоже не нужна. А если не нужна, то ее можно отдать тем, кому она гораздо, гораздо нужнее.

- Идиот, - это срывается с языка уже само, и Чарли хочет зажать рот рукой, но тело не слушается. Зато машинально отмечает, что не может понять, своим ли голосом говорит. У них сотни, тысячи голосов, и все страшные. За ними он не слышит своего собственного, да и себя распознать уже тоже не может. Кто из них сейчас у руля?
Этого понять он тоже не может. Зато мысль об этом становится последней перед тем, как Чарли Флетчер беспомощно моргает и с шипением вцепляется грязными, костлявыми руками в чужое горло.

Как тварь.

Отредактировано Charles Fletcher (2018-10-09 09:20:33)

+1

4

[status]быть внутримирной повестью[/status][sign]
Камень на шею вешает, или распятья глыбу,
Иль посылает к лешему фундаментальный выбор.
[/sign]
Ты сломаешься однажды.
Ты сломаешься однажды.
Ты сломаешься однажды.
Ты сломаешься однажды.

Где-то за гранью восприятия маячит отчаянье. Отчаянье и осознание того, что всё впустую, он зря сюда пришёл и тратил время, Чарли Флетчер непрошибаем, у него нет ничего за душой, за что можно уцепиться, никакого противостояния. Так какого чёрта? Что он забыл здесь? Лучше бы продолжать мерить шагами комнату, тихо сходить с ума от одиночества и тишины, в которой даже пульсация собственной крови становится благословением. Это бесполезно, некоторые люди не меняются. Некоторые люди не представляют собой ничего, а ничего не имеет никаких различий. Его даже невозможно представить, это ничего. Но Флетчер сейчас кажется ему "ничего", получившим физическую оболочку. Точнее, даже не так. Чарльз - это "ничего, кроме". Ничего, кроме перепачканных в земле пальцев. Ничего, кроме уставшей улыбки Чеширского Кота, которого давным-давно выперли из Страны Чудес, закрыв её на ремонт. Бревалаэр помнит эту улыбку ещё с того момента, как маленький Чарли впервые пришёл к нему на урок. Сколько лет назад это было? Давно. Маленький Чарли улыбался и смотрел на всех, как когда-то сам Бревалаэр, но у этого мальчишки всегда было что-то внутри, что-то, по ощущением похожее на пламя лесного костра. У Брева в душе холодно, пусто и темно. Он не знает, зачем живёт. Знает ли Флетчер, зачем влачит своё жалкое существование? Если в нём нет огня, нет никакой искры, то его жизнь - действительно жалкое на этот процесс подобие. В жизни Дюбуа тоже мало мотивации и чего-то достойного, но он состоит из огней из искр, состоит из ощущения полёта, из стихии. Из чего мог бы состоять Чарли? Если оставить все эти мелочи вроде костей, кожи и крови. Там даже будто бы и нет никаких мышц и мяса, его словно мама в детстве плохо кашей кормила.
Старый ворон и не подозревает о большой проблеме, в которую вот-вот влипнет, в которую влип уже сейчас, да, слишком поздно понимая, что происходит. Просто неожиданно милашка-Флетчер вдруг посылает его к чёрту! Но ещё более внезапным и выбивающим воздух из лёгких становится "пожалуйста", которое слышно за таким резким, и всё равно смешным посылом. Когда-нибудь после, лет через десять, если он выживет в схватке, о которой ещё даже не имеет ни малейшего представления, он будет вспоминать выражение лица Чарли, и это его "пожалуйста". Вспоминать и ненавидеть себя за это, потому что причинил боль, не себе, ему. Потому что будь он сам таким же, как этот юноша, ему бы вряд ли по душе пришлось подобное вызывающее поведение более старшего и сильного. Тем более, если бы кто-нибудь посмел обидеть хотя бы на словах его собственную маленькую слабость, его милую Эльзу, даже притом, что его-то сестра могла бы за себя постоять, она посильнее хотя бы характером самого Бревалаэра будет. И всё-таки. Воспоминание о сестре, мимолетное, длящееся не больше секунды, рождает высказанное однажды ею "пожалуйста", пусть и не в его адрес, но всё-таки дошедшее до его ушей, и резанувшее по ним, словно ножом. Его сестра. Его родная кровь. Перед Чарли когда-нибудь стоит за это извиниться, но сейчас - поздно. Бреваль никогда не водил автомобиль, хоть какой, но если бы ему было, с чего иметь подобные впечатления, он бы назвал своё состояние сейчас чем-то сродни того, что испытываешь, когда машина вдруг на большой скорости теряет управление. И тут хоть кричи, хоть не кричи, хоть умоляй - уже ничего не сделаешь. Впереди ближайший столб, и только он уже остановит. Столба на месте не оказывается? Ха-ха, да какой столб, он бы проехался по Флетчеру, даже не заметив этого.
Но замечает кое-что другое. Замечает, слышит чужое уже не такое умилительное "Идиот", и на бледном лице, единственные яркие пятна где - это абсолютно чёрные глаза, где зрачок сливается с радужкой, даже не успевает зародиться кровожадная усмешка. О, Бревалаэр Дюбуа - далеко не дурак, не тупой. Он пусть и не может сейчас понять, зачем это всё затеял, но точно знает, зачем сюда шёл. Чтобы вытрясти из Флетчера что-нибудь, ну хоть что-нибудь, достойное сильного, настоящего человека. Человек сам по себе - создание слабое, склонное к вспышкам гнева. Даже самый милый и нежный человек - агрессор, иначе не достоин им называться. А Флетчер...
Додумать Бревалаэр не успевает. Просто он видит, как неуловимо меняется чужой взгляд, и что-то ещё, сейчас даже в уме у него не хватает слов, чтобы описать происходящее, но что-то уже не так, на долю мгновения, на жалкий его кусок, ворон вдруг сам выглядит абсолютно беспомощно, словно у него отобрали метлу, когда он летел на большой высоте, но и эта эмоция не успевает отобразиться полностью на его лице, как вдруг перепачканные пальцы практиканта сжимаются на его горле.
Столб? Что бы засняла замедленная съемка, находись она внутри машины, теряющей управления, уже летящей в столб, сосредотачивающаяся на лице водителя? Изумление или страх. Может быть, и то и другое. Чем быстрее происходит момент столкновения, чем меньше второго, и больше первого. Бревалаэр испытывает практически возмущение, происходящее сейчас вообще никак не укладывается в его восприятие, а видел за свою жизнь ворон, если честно, немало. Чтобы Флетчер, да вцепился кому-нибудь в шею? Это была бы новая хохма среди преподавательского состава. Чтобы Чарли сделал это с ним?..
Но оно уже происходит. Бревалю перекрывают доступ к кислороду, и пока его скрежечущий мозг отчаянно пытается справиться с глубоким когнитивным диссонансом, руки его высовываются из карманов впиваются в чужие до синяков, дергая их вниз. И ещё. И ещё. Словно бы откуда-то издалека приходит странное осознание того, что ему не хватает сил, чтобы убрать со своей шеи руки Флетчера, этого задохлика! А Чарльзу не хватает сил, чтобы за раз разломать его кости в шейном отделе. Но сколько времени в запасе? Максмальная продолжительность апноэ у Бревалаэра - две минуты. У него есть две минуты до отключки, а затем смерти, какой смешной срок! Две минуты, а секунды летят мимо так быстро, хотя где-то очень далеко от них, в реальном времени, прошло никак не больше одной. Что же ему делать? Правая рука опять ныряет в мантию, вытаскивая оттуда палочку. Изо рта вырываются только гневные хрипы, заклинание вслух ему не произнести, но не даром же Бревалаэр Дюбуа - один из преподавателей в Хогвартсе, а? Наконечник палочки утыкается Чарли куда-то в ребро, и ворон произносит крайне чётко и мысленно: "Everte Statum! Еnfant de pute."
Заклинание, хоть и сбавленное щедрым "Сукин сын", на автомате произнесённом - мысленно, но с непередаваемой интонацией - на французском, срабатывает моментально. Брев даже никогда и не пробовал применять его в таких обстоятельствах, но из-за силы заклинания его сначала мотает вперёд вместе с Чарли, а потом уже последнего отшвыривает, переворачивая в воздухе, в сторону. Это было начало его второй, смертельной минуты, и Бреваль делает жадный вдох, массируя горло свободной рукой, а вторую, с палочкой, держа нацеленной на сползшего по стене вниз Флетчера.
- Видит Бог, Чарли, я этого не хотел. Но что за приёмы! Вставай и тогда уже дерись, как мужчина. - Может быть, это последнее, что он успеет сказать перед очередным сюрпризом с чужой стороны. Но ему хотя бы не жаль, и он не врёт Чарли в лицо. Видит Бог, чтоб его так душили, он точно никогда бы не захотел.
А ещё старый ворон ещё не осознал, во что вляпался. Что-то уже ворочается внутри, но ситуация далеко не та, при которой можно адекватно думать.

+1

5

Что такое удар об стену? Он может покалечить, даже убить, в любом случае – доставить ощутимые неудобства. Ощутимые. Неудобства. Если вдуматься: как это звучит! Чарли врезается в холодную поверхность безвольным кулем, расплывается, как клякса на конспекте, и его должно обжигать болью, но обжигает лишь осознанием того, что ее нет. Тело мертво и послушно, ничего ему не надо, ничего оно не чувствует, и, быть может, если это закончится – если! – он будет корчиться на полу, умоляя об обезболивающем, но пока все идет так, как идет, единственный способ отправить его на тот свет – превратить в кровавое месиво. В ошметки. Потому что до тех пор, пока у него цело хотя бы что-то…

Его трясет в клокочущем, истеричном смехе, трясет как марионетку с оборванными ниточками; казалось бы, чего дергаться, если нет кукловода, но сейчас представление идет совсем по другим правилам. Не сам он контролирует ситуацию, и даже не Бревалаэр, который уже успел глотнуть спасительного воздуха и только по этой досадной причине все еще жив; нет, сейчас его, казалось бы, бессильная туша подарена силе куда более страшной, которую, может быть, и можно как-то остановить, но позже. Не в этот момент. В этот момент визжащая, мечущаяся внутри ярость тащит Флетчера вверх, заставляет буквально карабкаться по стене и цепляться за нее ногтями, не беспокоясь о том, что еще немного – и они просто оторвутся, останутся торчать в штукатурке, раскрашивая серую стену аляповато-алыми потеками. Это неважно, потому что боли нет. Ничего нет, кроме пелены перед глазами и голосов внутри головы. Они недовольны, они жаждут ужаса и крови, они практически в истерике, но при этом необъяснимо счастливы тому, что наконец-то могут хоть что-то сделать.

«Не хотел?!».

- Не хотел?! – срывается с губ одновременно с ними. Чарли не повторяет чужие слова, нет, больше нет разделения на «свои» и «чужие»; когда он все-таки встает, то пошатывается и едва не падает снова, но это не слабость после удара, а рвущаяся изнутри и рвущая на части энергия, с которой ломкое человеческое тело совладать не в силах. И тело-то слабое, но во взгляде, устремленном на Дюбуа из-под занавеса выбившихся из хвоста волос, только неживая, нечеловеческая ненависть, жадно цепляющаяся на каждое движение, каждое изменение в выражении чужого лица, и становящаяся от этого только сильнее. Взрослый человек, но глупый, глупыйглупыйглупый, на уроках Защиты от Темных искусств преподаватели с первых курсов талдычили, что не стоит трогать то, от чего не знаешь, как защититься, а разве этот старый ощипанный ворон знает? Нет. Он всегда хочет казаться циничным и равнодушным, таким крутым; крутые ребята не смотрят на взрывы, но даже крутые ребята тоже живые и тоже боятся смерти. Брев боится и по-настоящему ее не знает, не хочет, он убежден, что от нее можно попытаться уйти или хотя бы встретить ее с достоинством, но что он скажет, когда поймет, что смерть встретить с достоинством невозможно? После нее тебе уже все равно. И земле неважно, как ты умер – она принимает в свои объятия абсолютно всех.

- Не пизди, - это почти что его обычный голос, почти что снова прежний милый-добрый-славный практикант травологии, но что-то в очередной раз меняется и все милое-доброе-славное опять уходит под толщу – воды? Земли? Чего? Чарли надрывно смеется, кашляет, едва ли не плачет, и даже сквозь эти мерзковатые в сочетании звуки все равно с этого «почти нормального» срывается на полузвериное шипение. Сощуренные глаза, оскаленные зубы – так шипят разбуженные летучие мыши, только эта мышь больше и страшнее. Это – они. – Ты хотел, ты этого буквально требовал, а если так – наслаждайся!!!

Драться как мужчина? А этот – мужчина? Что это вообще такое, что за «мужчина» и «женщина», голоса внутри, как и сам Чарли, не отвлекаются на подобную дихотомию, они просто знают, что есть «человек» и «не человек». Че-ло-век, смешной мешок костей и мяса да еще немножко души, они ведь все одинаковые, но Дюбуа, видно, считает себя особенным, будто умные насмешливые слова помогут ему избежать цепких лап смерти. Ан нет. Не помогут. Чарли знает, а вот мужчина перед ним не знает ничегошеньки и даже не может представить, что вместе с разрывающим воздух шипением рванется вперед и сам хозяин, но не к противнику даже, а к стоящему в углу тяжелому табурету. Обычно он казался даже слишком массивным, но сейчас, подхваченный костлявыми руками и ураганом чужеродных привычному миру эмоций, летит легко и метко, как дротик в дартсе. Летит прямо в чужую голову.
- Знаешь, как говорят? - ликует он под хор таких же восторженных, предвкушающих кровь теней. – Все грибы съедобны. Но некоторые, блять, только один раз. Считай, что ты свой уже проебал! Вкусно было, да?!

Для него это сложная цепочка боли, страха и обжигающего желания уничтожить, а для Бревалаэра – разве в этом есть хоть капля логики? А перед смертью логики нет, зато, ох, есть восхитительно-сладкое ощущение, когда слышишь, как рвется податливая плоть и дробятся кости, как кричит человек, который всего этого, разумеется, не хотел, но все равно получит. Этого так хочется, что кожа буквально чешется изнутри, а Чарли ведь совсем не любитель насилия, и тем забавнее будет показать фатально ошибившемуся учителю, что его жизнь решительно ни на что не влияет. Что там, за чертой – ни рая, ни ада, ничего, только непроглядная темень и вот этот вот хохот и визг, сводящий с ума. Он понял, что это станет его персональным адом, не сразу. Со временем. Он обречен сдохнуть, уснуть, убаюканный этими голосами. Однажды один из них, видимо, будет принадлежать и Дюбуа, потому что вряд ли голос его единственной за всю жизнь жертвы когда-нибудь уйдет из головы, но пока что беспокоиться об этом рано. Побеспокоиться следует самому преподавателю полетов, потому что если продолжать развивать эту странную концепцию загробного мира со злоебучими голосами – голос Чарли Флетчера в его голове, нашептывающий, что хор заставит ненадолго стихнуть лишь чья-то смерть, сведет его с ума гораздо, гораздо раньше.

+1

6

face your fear
paralyzed
this is just another way to die
how are you?
do you know,
this is just another way to go?

Реальность смазывается. Реальность проносится мимо слишком быстро. Заснуть на беговой дорожке. Проснуться внутри падающего вниз самолета. Будучи единственным пассажиром. Слыша рев берущего своё притяжения. Видя в окне, расположенном почти вертикально, стремительно приближающуюся землю. И не проснуться. Бревалаэр даже никогда на самолетах не летал, откуда ему знать это чувство? Он стоит, а всё вокруг приходит в движение. Галлюцинации наяву. Или он был пьян? Он выпил много виски перед тем, как пришёл сюда. Или то был не виски? Всё равно. Реальность просачивается сквозь пальцы. Сквозь волосы. Сквозь грудную клетку и солнечное сплетение. Реальность вылетает из окна вдруг оказавшейся расположенной вертикально комнаты, сдирая маски, как сдирает смерч гигантские куски арматуры со старых гигантских зданий со слепыми незастекленными окнами. Кто-то живёт в этих домах? В темноте раздаются шепот и шорохи. Сияют наружу черные дыры. С одного из окон срывает и отправляет в полет покрытую пылью вазу со слезшей аурой.
Реальность...просачивается. Всё становится иллюзорным и одновременно с этим обретает свой истинный вид. Только проблема в том, что на всех уровнях сумрака, на абсолютно любых гранях бытия Брев - одинаковый. Он не то чтобы совсем не меняется, но везде остаётся холодным куском черного камня. Статичность и обыденность, слишком поздно что-то менять и пытаться воззвать к предыдущей жизни - всё, что заставляло его сердце временами петь, исчезает и тонет в этом несущемся вниз самолете. Он - то, что он есть. Камень. Статуя. Но покровы срываются с Флетчера - оп, и больше нет, собственно, никакого Чарли Флетчера. Он исчезает, вытекает, тонет среди бунтующего многоголосья, становясь всего лишь одной из его частей, но такие изменения восприятию Дюбуа недоступны, пока ещё. Но он уже ловит момент в быстро, как при шоковой терапии, сменяющих друг друга кадрах, и слышит в чужом "Не хотел?!", рикошете собственных слов, помимо сарказма и гнева какие-то отзвуки отчаяния, немного даже собственного. Снова не успевает - или не хочет реагировать. Бревалаэр слушает и не слышит, хотя по ушам ему режет следующее очень резкое "Не пизди", как пощечина, как скользнувшее по щеке остриё. Это так необычно - взлетают вверх короткие, словно обугленные на кончиках, ресницы, обнажая полностью чёрную, без малейшего просвета, радужку, и буйком всплывающий в ней на поверхности расширенный зрачок, а за ними изгибаются в изумлении брови - угольные росчерки на мраморном лице. Он бы никогда не сравнил Флетчера с оружием, скорее уж с игрушкой, мягким мишкой или кроликом, которого кто-нибудь глупый и наивный   зажимает под одеялом, глядя в потолок и ненавидя темноту всем своим естеством. Неожиданно сильно хочется понаблюдать за Чарльзом в честной дуэли, и порывшись в памяти, потому что вместе с реальностью просачивается и время, позволяя ему этот финт, и неожиданно вспоминает, притом не свежий отрывок из тех, где милашка Чарльз учит желторотых юнцов владеть боевыми заклинаниями, нападать и защищаться. Какой-то другой, давний, но не выцветающий кусочек пазла отколупывается от общей картины, последний курс или уже даже начало практики, даже ситуация или зачинщик конфликта остались ему неизвестны, однако он помнит жалкую попытку Флетчера, и помнит его улыбку перед этим, и помнит его глаза, и помнит злобный хохот со стороны, когда его, Бревалаэра же, метла опустилась из широкого, почти футбольного замаха обидчику Чарльза на задницу. Однако откуда старому ворону знать, что такое футбол, и каково это - летать на самолетах? Даже не падающих. Реальность разъедается.
Он сам разъел её. Вгрызся в неё обеими челюстями, сейчас - настойчиво сомкнутыми. Но губы его приоткрыты, местами обнажая красные, вероятно, воспаленные десны, и тлеющее в уголках рта рычание, тонущее в чужом истеричном крике, от которого хочется дать Флетчеру по голове чем-то тяжелым, чтоб он вырубился и заткнулся. Брев ещё не знает, что сейчас подобное не сработает. Но он знает, что ему больно от того, что на самом-то деле он действительно этого хотел. Он именно за этим сюда пришёл. Подсознательно - чтобы получить своё. Тяга к разрушению, у дважды сломанного, и сейчас - не успевшего уверовать в своё возможное исцеление.
Но это - нечестная драка. Да и, если честно, и на драку не слишком-то похоже. Они не сходятся в спарринге. До поры они рычат друг на друга по разные стороны, как дикие животные. Но Дюбуа - вообще не животное, а дряхлая птица. С Чарли сейчас тоже мимо - то, что сейчас управляет им, было живым слишком давно, чтобы об этом помнить. Он не знает. Но видит, как всё меняется. Как что-то, прошёл лишь миг - и уже абсолютно уже другое. На лице Чарли нет виноватого выражения. То есть, оно было чуть раньше, по преимуществу и прощальным. Но Но старый ворон его проглядел, дурак, не придал значение, даром что этих птиц хвалят за острое зрение. Времени, чтобы его восстановить в памяти - вдруг уже не оказывается. Реальность уже утекла. Остались только голые скелеты всего сущего. Голые скелеты всего непривлекательного. И Брев вдруг видит за спиной Флетчера свою смерть. Чуть выше и левее чужого плеча. Он видит девушку в черном балахоне. Её лицо высечено из камня, а волосы белые-белые. В руках она сжимает цветы, и ему становится страшно. Нарциссы. За каждым да придет по вере его. Он думает, что ещё не сейчас, и видение исчезает, но какой в этом толк, если его срок уже отмеряется? Или был отмерен заранее. Надпись на метле. Гимн - хриплым голосом. Лучше смерть, чем позор, но Брев не знает, сколько в его поступках, совершенных за жизнь, и конкретно в этом совершенно блядском подначивании, желании удавиться чужими руками, позора.
Он никогда бы не сравнил Чарли с оружием. Но сейчас это местами облезлая проржавевшая коса в руках более традиционной, до пошлятины затасканной смерти. Грубое и неотесанное орудие в руках аборигена. Такого же, как и сам Флетчер сейчас. Ножкой от стула? Серьёзно? Самим стулом? Тяжелым. Должно быть, будет больно.
Или не будет, потому что его инстинкты тоже сохранились хорошо, а зародились первее времени. Потому что Бревалаэр уворачивается от летящего в него предмета мебели почти танцующе, с таким видом, словно ему это ничего не стоит. Наблюдает за продолжением полета и его окончанием о ближайшую стену. Разворачивается к Флетчеру, снова заглядывая ему в глаза и почти смеясь.
- Похвально, теперь я вижу, что тебя не зря взяли в Травологи. По крайней мере, в грибах ты разбираешься, десять очков Хаффлпаффу, и ещё пять - Гриффиндору за то, что Невилл не проглядел талант. - Он говорит, держась крепко, пряча недоумение и выпячивая браваду, - наивный, будто сейчас это здесь хоть кто-нибудь оценит. Но ощущения при этом странные, пусть силуэт девы в чёрном исчез, её присутствие всё равно ощущается слишком явно. Она намекает, предупреждает. Она затаилась и ждёт его, не имеющего корней, если не считать двух -  одного полностью оборванного, да и второго наверняка на грани. Терять почти нечего. - Однако я никогда не любил это дело. Копаясь голыми руками в сырой земле, можно нахвататься всякой дряни.  - Презрительно скалится, и его рука с палочкой взлетает вверх за долю секунды, слишком быстро и естественно, как взмах крыла у птицы. Гигантская персонификация ворона. Потому что Чарли, даже если он захочет сократить расстояние между ними, нужно хотя бы прыгнуть или кинуть чем-то ещё, а у Дюбуа внутри словно расположен заводной механизм, точный и верный. Одно движение - и...
- Immobulus! - И он имеет возможность сам пересечь пространство, их разделяющее. Магия "замораживает" Чарли, парализуя его и давая Бревалаэру шанс рассмотреть это анти_чудо света поближе. Что он и делает, оставляя между ними расстояние в два шага.  И вдруг, разом охрипнув, приходит к неожиданному выводу:
- Да ты не в себе. Ммм, фраза не та. Mon cher, с тобой что-то не то. Глаза всё ещё твои, но не выражение в них. Я... - Бреваль делает шаг назад. И прячет палочку, потому что хочет остаться при ней до конца. Будто она дороже собственных конечностей. Он не может никак избавиться от ощущения липких мурашек, скользнувших сквозь по спине. Говорят, такое испытываешь, когда кто-нибудь проходится по твоей могиле. Да, Дюбуа почти улавливает душный и плесневелый запах склепа - это в цветущей комнатушке траволога-то. Но кажется, само пространство искажается, комната подчиняется метаморфозам вслед за своим хозяином. Вся реальность обугливается, стремительно исчезая, в летящем вниз самолёте возгорается двигатель, почти физически чувствуется запах гари, примешивающийся к плесени. Обугленный, раскрошенный камень... Некогда существовавшая статуя.
- Мне не нравится это, Чарли. - Звучит с вызовом и требовательно, хотя мелькает в последний миг нотка почти жалобная. Брев максимально собран и напряжен, но вместе с тем - растерян и сбит с толку. Есть вещи, что выводят из колеи даже заядлого скептика, а ведь в разуме Бревалаэра всегда была брешь, отданная суевериям, пусть и несколько отличающимся от обыденных. И ему слишком настойчиво кажется, что живым отсюда он может уже не выбраться, как бы сильно ни желал не смиряться с этим. Палочка в руке крепко сжата, и ждёт своего момента, чтобы взлететь заново.

[status]быть внутримирной повестью[/status][sign]
Камень на шею вешает, или распятья глыбу,
Иль посылает к лешему фундаментальный выбор.
[/sign]

Отредактировано Brevalaer Dubois (2019-02-07 11:15:52)

+1

7

Он почти не слышит Бревалаэра. Чужие слова шорохом влетают в уши, но не отпечатываются на изнанке черепа – просто не успевают, затерявшись в нестройном хоре голосов. Если мыслить в масштабе вечности, то в словах вообще нет смысла. Пропадет из мира живых источник звука, затихнет в толстых каменных стенах эхо его предсмертного хрипа, и даже память этих стен все равно не вечна – Чарли слышит шелест песка, которым постепенно осыпаются древние камни. Время – самый страшный убийца; все живое уйдет в землю, а земля обратится в прах, и опустевший мир потонет в ужасе. Это будет нескоро, и некому тогда будет ощутить этот ужас, но сейчас его отголосок вдруг принял форму милого, наивного, безобидного траволога, чтобы впервые открыто забрать свое.

Ужас можно обездвижить. Остановить – нельзя.

Флетчер почти недоуменно пытается пошевелить неподвластными ему конечностями, смотрит на обломки стула, на человека, невольно отступившего, будто понявшего в один прекрасный момент, что его ждет в будущем. Не драка, нет. И даже не банальная смерть. Бревалаэр горд и красив, но гордость задушит агония, а физическую оболочку сожрут черви. Однажды он заберет его – сейчас, завтра, через двадцать лет. Время неумолимо, его не заморозить магией. От этих мыслей становится легко, и он смеется хрипло и победно. Смех будто существует отдельно от него, сжирает изнутри и кривит пространство, превращая уютную каморку практиканта в гробницу, где однажды будет захоронено все живое. Гробницу, откуда нет выхода.
- Не любишь землю. Тебе не нравится. Зря. Ты вот ей нравишься. Она испачкает твою чистенькую рубашку, высушит тело, заберет себе. Его проткнут корни, и они когда-нибудь умрут тоже. Все умрет. Хочешь ты этого или нет.
Злая, необузданная сила разрывает его, рвет мышцы и дробит кости, снимает заживо кожу, обнажая череп. Они все одинаковы внутри, просто набор костей, лишенных индивидуальности. Одна большая общая безымянная могила. А любого случайно выжившего просто задавит чужими телами, ему перекроют кислород, обездвижат, раздавят. Чарли не ненавидит Брева как человека, нет – тот просто ошибка, посторонний голос в хоре, трепыхающееся тело в огромной паутине. Но он готов возненавидеть такие ошибки.
Возможно, эта ненависть сильнее и древнее магии, такая вот хтоническая хрень, или старый ворон с возрастом разучился размахивать палочкой… Неважно. Важно то, что он с удивлением шевелит кистью. Тяжело, преодолевая чары, поднимает руку, осматривает ее, как инородный предмет – такая нелепая часть тела, прилепленный к палке блин с пятью отростками, похожий на огромного уродливого паука... За бесконечно долгую секунду ловит неподвижный, неверящий взгляд преподавателя – и с шипящим хохотом преодолевает разделяющее их расстояние. Чужая растерянность дает крошечный выигрыш во времени, достаточный, однако, для того, чтобы впиться зубами в сжимающую палочку руку и выбить ее. Глухой деревянный стук – как удар по крышке гроба.
- От тебя останется только голос. Я заберу его, - повторяет Чарли, методично нанося удары подхваченным обломком злополучного стула. – Ты все равно не умеешь им пользоваться, ты несешь им хуйню! Я буду думать им, говорить им. Не всегда, конечно. Споешь мне колыбельную? Остальные поют. Я не могу спать. Но у тебя получится лучше. Или у следующего! Всегда будет следующий!!!

+1


Вы здесь » HP Luminary » Waiting for better days » something is gonna change inside


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно