Взгляд зацепился за силуэт. В клетке было темно и искусственный свет обрисовывал формальдегидную тоску Франчески, которая вцепилась в прутья решетки. Дешёвое золото электричества вплелось в ее волосы, успевшие растрепаться, и свило там гнездо.
Мимолётная дрожь безысходности всколыхнула воздух, когда Чесс с искренней верой вглядывалась в спину констебля. Но он был картонным и двигался по заданной системе координат. Машину бесполезно о чем-то просить. Как и Дезмонда.
И, если на то пошло, Забини знал, что от него хочет Франческа. Он всегда успешно лавировал в чужих интересах, потому что только они могут стать достойным рычагом давления в финале. Не страхи, а желания. Не все это знают. Он знал.
Но суть заключалась в том, что он все никак не находил причины быть комфортным и для Ферраро. Хватит с него долга перед семьей, долга перед философией. Он и так достаточно механический. Чесс он ничего не должен. Между ними могло бы образоваться партнёрство, но она не командный игрок.
Дезмонд даже допускал, что ее жизненные позиции имеют место быть. Они истинные, просто субъективные. Очень. И существуют только для малышки Френни.
С возрастом Дез понимал, что практически все банальности, клише и расхожие мнения верны. Субъективно верны. Он замечал с меланхоличным принятием, что жизнь вульгарно отдаётся силе ускорения с каждым прожитым годом, что жизнь действительно очень короткая - как об этом и предупреждали с самого начала.
Да, Забини молод, но он видит, как стареют те, кто были молоды в его детстве. И как бы ему не хотелось верить в собственную неуязвимость перед смертью, даже он, в конечном итоге станет ничем. А пока что он верит в собственную бесконечность. А иногда и безнаказанность.
Он смотрит на Франческу, не понимая, что сейчас кочует из его мыслей во взгляд. Что отражается в паре мертвых льдинок?
И если все-таки верить в субъективную правду, то может в самом деле есть и понимание в человеческом сердце, застрявшее где-то на орбите, где-то на периферии реальности. Потому что, если все остальные утверждения верны (даже субъективно), почему Дезмонд вдруг не должен верить и этому?..
Может понимание улыбнётся и им?
Но с другой стороны, как говорил Брайан Трейси, если хочешь получить то, что никогда не имел, стань тем, кем никогда не был. Заключенным в каком-то маггловском притоне Забини ещё не был. Теперь он может получить послушание Франчески? Или это слишком?..
Дезмонд смотрит на Чесс, складывай сумму причин, почему она должна остаться в живых. Складывая и надеясь, что итог будет больше его злости. И ему не придется извиняться перед Ферраро за несчастный случай.
Дезмонд вздыхает и старается выбрать мир.
Выбор всегда важен. Даже если ты не замечаешь его значимости. Это не значит, что ее нет.
Дезмонд видел, как человек опоздал на поезд, который сошёл с рельс. Так что то, что кажется плохим может быть таковым лишь на первый взгляд. К сожалению, он думал, что Чесс - это и поезд, сошедший с рельс, и рельсы, которых даже не было, и человек, опоздавший на опыт собственной смерти.
Франческа была неоднозначным персонажем вселенной. И совершенно точно каким-то дурным сном для сноба из высшего общества. Его персональным сном. Дезмонда. И он думал, что если закрыть глаза, то ее не станет. Но… скорее его не станет, если она закроет глаза. Ведь справедливо будет считать, что из них двоих он выглядит чем-то искусственным, чем-то синтетическим и изможденным, словно фантазия умирающего.
Дезмонд упрямо смотрит в глаза Франчески. Обычно это работает. Люди отводят взгляд. Но только не она. Она возмутительна во всем. Будто это вопрос чести быть такой невыносимой.
Он не станет отвечать на ее провокации. Так он думает. Как и сама Франческа, должно быть, не хотела отвечать ему. Но теперь Дезмонд не уверен. Здесь, где стёрты кости морали в пыль о решетки, уже можно не думать о том, что о тебе подумают. Думать тут не в почете, верно? Да и все те, кто станут свидетелями его искренности, для него пустые места. Или даже хуже: плесень на стене, грязные кофейные кружкИ на столе, пыль, скопившаяся в углах камер, бычки и чёрные следы от их тушения. Все они, если говорить проще, - мусор. Иногда Дезмонд мог говорить проще, чтобы донести одноклеточную мысль до первобытных инстинктов идиотов.
Говорят, у людей нет инстинктов. Есть импульсы. По сути инстинкт - это то, чем нельзя сопротивляться. Ну… как же нет? Чесс вот просто не может не приносить проблем. Это ее животный инстинкт, а не импульс желания.
И сейчас она - животное. Запертое в камере с каким-то Забини. И ее слова - обнаженные клыки. Наверное, она хочет его сожрать.
Дезмонд твёрдо решил, что не станет ей отвечать. Не станет, пока дело касается желчи, сарказма и язвительности. Это пустая трата времени. И он не предоставит ей такого удовольствия, как катализатор возгорания.
И в первой партии он сохраняет за собой право молчания.
Забини медленно выдыхает, словно этот жест результат титанической работы над собой. Результат невидимого силового поля, которого на самом деле нет. Потому что ничто не отскакивает, а попадает очень четко.
Конечно же, обычно он говорит то, что люди хотят слышать. Но! Это не слабость. Это стратегия. Ей этого не понять. Она привыкла жить в своём мире, полным свободы, полным и переполненным. И ей просто не понять его мир. Его строгий мир формальностей. От чего-то ей хочется разорвать покровы официоза. Почему бы просто не оставить в покое. Ему так комфортно, а ей иначе. Понимание такая дорогая валюта. Даже им не по карману. Хотя они, вроде бы, невозможно богаты.
- Истинное лицо? - он не выдержал. Словно бы фрукт перезрел и кожура треснула. Забини искренне усмехнулся, его губы скололись в улыбке. Словно сухая штукатурка. Он усмехнулся, потому что она сказала глупость. Такую невыносимую, такую тупиковую, такую непроходимую глупость. Будто у него есть истинное лицо. Будто оно не потерялось среди образов, которые он представляет обществу под блистательные овации. Иногда Дезмонд думал, что настоящий он - это пустой шаблон, на которые он примеряет манекены персонажей. А он просто то, что можно заполнить. Деликатное описание вакуума.
Если у него и было истинное лицо, то очень давно. И его обглодало общество.
Франческе остался лишь отполированный череп идеальной лжи и невнятных домыслов.
Забини опустился на… это можно назвать скамейкой? Хорошо, он брезгливо опустился на неё, снова ощущая отвращение ко всему, что его окружало. Даже Франческа теперь казалась чем-то инородным этому месту. Но все же менее, чем он.
Дезмонд подпер голову рукой, локоть которой устроил на бедре. Получился почти мыслитель Родена.
Его вдруг пронзила одна подлая идея. Это не лучшее место для разговора, но здесь она хотя бы уже не сможет кинуть его за решетку. Потому что они оба в ней. Некоторая символическая тюрьма стала их домом в тот самый момент, как была объявлена помолвка. Эти слова были символическими кандалами, плахой и гильотинной. А вся их дальнейшая жизнь казалась милым приглашением на казнь.
Но… может им и правда стоил ещё немного пересилить раздражение к друг другу и отвращения к этой клетке?
На ее слова, от которых едва заметно потянуло скрытой угрозой (будто она нарочно я клялась сделать его жизнь одной большой ошибкой, если он не откажется от помолвки), Дезмонд скучающие перевёл взгляд к Чесс. Он почему-то верил, что она способна реализовать свои слова. Но если бы он пасовал перед всем, что вызывает у него отчаяние или тревогу, кем бы он тогда был? Скорее всего тем, кто не сидит за решеткой…
И все равно это было бесполезно. Любые слове Чесс, любые доказательства, что без неё лучше. Забини не привык тратить жизнь на желания, словно он не знал, что так вообще можно. У него с самого детства (которого не было) существовали определенные обязательства. Долг. И если ему говорят, что грязнокровки - вредный лишай на теле общества, значит так оно и есть. Он верил, что те, кто это говорят, знают куда больше, чем он. С высоты своего опыта им виднее, как ему следует потратить свою жизнь.
Так что у него по сути не было выбора. Он просто принимал все, как есть. И если отец сказал, что Чесс отныне его невеста, даже ее слова и капризы ничего не изменят. Слова старших своего рода закон и табу, которое нельзя нарушать.
- Френни, я бы на твоём месте не прижимался к этим стенам… - с явно брезгливым пренебрежением посоветовал Дезмонд, приподнимая голову. Его искренне заинтересовало даже не то, что Франческа согласна быть леди на светских раутах, а то, что она протянула символическую руку сотрудничества. Иронично, что только клетка смогла привести их к какому-то соглашению. Очевидно сама помолвка должна пройти в какой-нибудь газовой камере. Чтобы повторить успех.
Конечно он был согласен. Заранее согласен на что угодно, лишь бы она хотя бы на минуту перестала быть… Франческой. Потому что мир строгих галстуков и острых каблуков просто не вмещал Чесс. Для этого мира она была слишком… просто слишком. А он в самый раз.
Чтобы она не думала, что его так просто купить послушанием, Забини скептически взглянул на ее улыбку. И ее улыбка была одной из самых настоящих, что ему доводилось видеть. Чесс вообще вся была настоящая. Без консервантов и химикатов. Это немного ошеломляло.
- Ты же в курсе, что все твои торги - формальность? Все уже решено. У нас будет помолвка, потом свадьба. И даже ты не можешь все испортить, - настало его время угрожать? Это было обещание. Обещание непоколебимое. Обещание того, что Дезмонд заставит этот механизм работать, даже если Франческа не согласна. У неё нет выбора, как и у него. Так он считал. - Но… - Дезмонд почти миролюбиво кивнул, почти улыбнулся и почти смягчил голос. Все, что касалось настоящего было лишь на долю таким. В остальном это были отрепетированные невербальные сигналы. - хоть и звучит сомнительно, но вполне приемлемо. А так, как я уверен, что ты все равно будешь устраивать выступления, за которые всем будет стыдно, кроме тебя, то я оставлю за собой право выбора. Потому что соглашаться всегда делать то, что ты хочешь… - Забини поморщился, смотря на Чесс, будто она сумасшедшая, - я что похож на слабоумного?