HP Luminary

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » HP Luminary » Waiting for better days » Babe, listen


Babe, listen

Сообщений 1 страница 18 из 18

1

http://s5.uploads.ru/f5Q8k.gif
http://s3.uploads.ru/xqm51.gifhttp://sg.uploads.ru/it5Ry.gif

Действующие лица:
Дез, Чесс

Место действия:
Лондон. Лютый. Кутузка.
гроб. могила. черви

Время действия:
неделей после

Описание:
Детка, послушай
Как ты смотришь на то, чтобы лет через пять я стал
Твоим бывшим мужем?
Я совсем не Христос, меня легче распять раз в пять

Предупреждения: ну, деваха, косячит опять, короч

Отредактировано Desmond Zabini (2019-01-25 01:40:33)

+2

2

Побег. Он ничего не решит. А если и решит, то совсем немного и ненадолго. Но разве это можно доказать убегающему? До него не успевают дойти ни звуковые волны слов, ни волны рациональных суждений. Остаётся лишь в бесили развесим руками, подавляя какофонию бесстыжих вздохов. Или - что было весьма в стиле Забини - догнать. Догнать, нагнать, поймать. И схватить, конечно же. Смысл преследования заключается именно в этом. В детстве Дезмонд видел, как кошка во дворе гоняет стрекозу. Догоняет её. Ловит. Съедает голову. Потому что оттуда все и начинает. Нет, не с сердца, как многим приятно думать. Все начинается и заканчивается головой. Там рождается и угасает пламя жизни. Или искра существования. Так вот. Если и деформировать, то голову. Дабы быть услышанным. Или сделать так, чтобы больше никто не услышал. Или никого. С чьей стороны посмотреть.
Сторона Забини призывала съесть голову Ферраро. Так она перестанет убегать. И ещё много чего перестанет. Кроме доставать, конечно же. Останутся хрустальные крылышки, множество сухих лапок и хитин упрямства, если выпить её сок по-паучьи.
Занятно, но Дезмонд действительно испугался, на следующий день не найдя в палаццо Франческу. Это должно было стать поводом для эйфорических припадков эпилепсии. Но Забини не был столь наивен. И болен. За проблемой всегда шествует другая и третья. Они, как девчонки в туалет, всегда ходят стайками. И... он почти не удивился, не найдя на цепи его малышка Эйду. Маленький капризный ангел с обугленными крыльями. Но Дезмонд ей все простит. Даже похищение невесты. Пусть это и немного обидно. Взяла и предала. Это не особо ранило. Даже не пощечина. Но все равно. Франческа кусала куда больнее. Но только в прямом смысле этих слов. Эйда вроде вообще не кусалась. Хотя... кто знает сколько первобытного начала в изысканных леди? Дезмонд знать не хотел. У него есть копье и желание убивать.
Но когда Дезмонд осознал, что обе они слились, как вода в канализации, уверенности в сестре поубавилось. И всего остального тоже. Как они коротали часы нравственных страданий, его не интересовало. Он надеялся, что все, что произошло в их маленький отпуск, там и останется. Как негласный пакт о молчании со всем миром. Ничто не должно пролить свет на их непотребный кутеж. А он таким был. В этом Дезмонд был уверен. Как и в том, что он закроет двух синьорин в совятне. Ремарка. Если бы они не вернулись так быстро. И почти невинно.

Был вечер. Этим можно было сказать все, если бы это о чем-то говорило. Но все молчало. Как и улицы Лютого. Вернее, улица. Злосчастная и узкая. Как мысли Забини в этот день. Или их направление. Он думал о том, как поймать Франческу после ее работы. Звучало, ровно как и выглядело, не совсем приемлемо. Словно он какой-то затравленный маньяк, помешанный на татуировщице из салона Маркуса Сарркса. Знал Забини как-то одного Маркуса. Это был шотландский вислоухий кот его школьного товарища. Толстый, ленивый, серый. С писклявым голосом. Можно было вообразить, что Маркус поднялся. И теперь жиреет в полумраке салона, забивая когтями чернила под кожу волшебников. Но Забини не стал этого делать. Он даже не вспоминал этого кота. И едва ли о нем помнил. Ровно как и о том, кто был его хозяином. Он сухо мешал подошвами сапог кашу из мутного снега. И шел туда, где его не ждали. Где сам он быть не хотел. Но все еще шел. Потому что нужно. Потому что надо. Он, в отличии от Чесс, знал и понимал значение этого слова. А не просто подозревал о его существовании, когда удобно. И сейчас действительно нужно поговорить. Для чего? Чтобы она решила, что ему жаль. Или хотя бы, что он не хотел... Или слишком много выпил. Все казалось несуразным. Дезмонд ведь флегматичен. Почти всегда. За редким исключением, когда выходит из себя. Тогда уже бесполезно взывать к его рациональности. Это такая тупая черта спокойных людей. Убийственная.
Он думал прийти с чем-то. С цветами. Но знал, что те найдут свой укромный приют в урне. Если задуматься, то все, чтобы он сейчас не принес, окажется отправленным в утиль игнорирования. Даже он сам. Поэтому был план. Запасной, к которому Забини думал прибегнуть в самый последний момент. Он не был глуп и прозаичен. Ему бы не хотелось расточать себя и свою кожу. Но он был умнее, выше ожиданий. А потому готов был пожертвовать клочком эпидермы во имя конструктивного ДИАЛОГА. Все еще звучит утопично. Но Забини способен на невозможное. И его придеться простить как ни крути.
Он бы хотел сказать что-то вроде "вот это да, теперь у меня есть красотка-жена, я буду ее любить с каждым днем все больше; завтра больше, чем сегодня". Но вот что-то вся эта ванильная банальность не вращалась на языке. Может он был не так старомоден, как считал. Или он что-то путал. Консервативное воспитание взглядов и старомодную романтику. Для него "люблю" - не то, что чувствуют другие. Для него это партнерское доверие, товарищество. Не семья, а семейно дело. Бизнес. Чужие чаяния на живое сердце таят подобно одинокой свече. Разочарование возвращается бумерангом.
Колокольчик траурно брякнул. И Дезмонд разделил мгновение. Вот он был на улице, в снегу. А теперь таял в салоне, не замечая как белый прах зимних слез растворялся на плечах и волосах. Он медленно начал стягивать перчатки с рук, а после замер, заметив знакомые черты силуэта, с образом которого отец обрек его на долгие муки. Ее золотистые волосы искрились светом, словно впитали тепло сицилийского солнца. Пахло морем.
- Франческа, - голос был спокон, как утренний штиль, - нужно поговорить.
Он знал, что она ответить. Он даже знал, что это может быть банальное молчание. Это громче слов. Но она будет говорить. Будет слушать. Просто еще не знает этого. Забини знает.

Отредактировано Desmond Zabini (2019-01-26 01:25:18)

+2

3

междy ними секyндy назад было жаpко,
а тепеpь междy ними лежат снега Килиманджаpо.
патpоны в магазине, глазами на визине,
и отpавленный воздyх глотают так жадно
⊹──⊱✠⊰──⊹

Лондон ей не нравился. Сколько себя помнила, Франческа приезжала сюда с мыслями о хмурой погоде, промозглом ветре и чопорных людях, которых проще задушить, чем спровоцировать на улыбку. Искреннюю, а не просто вежливую. Вежливости в  них было и так столько, что впору сцеживать и продавать там, где ее не хватало. Ее было слишком много. Рано или поздно начинало мутить, требовалось срочная самодепортация - до тех времен, когда иммунитет восстановится и буде готов к новым испытанием северными ветрами и такими же сердцами. Но, как некоторые элементы рациона, вроде лука или рукколы в салате, некоторые вещи с возрастом видятся под иным углом. Когда-то Ферраро не заметила, как стала есть пряную зелень, уминая за обе щеки и прося добавки, так вышло и с городом Туманного Альбиона. Возможно, дело было и вправду не в нем, а в его обитателях, но спустя почти полтора месяца с момента прибытия, Франческа начала ловить себя на мысли о том, что здесь ей даже весело, что она все меньше скучает по Амстердаму, небо над головой не такое уж и серое, а надоевшие дожди заменил пролетающий время от времени снежок. Казалось, если все пойдет и дальше, то еще несколько месяцев - и она начнет признаваться Лондону в любви.
Но, возможно, весь секрет был в том, чтобы перестать плыть против течения. Смирившись с тем, что ей придется на какое-то время задержаться в Англии, Франческа попыталась на новом месте жить той жизнью, к которой привыкла по ту сторону пролива. Нашла квартиру в районе лондонского андеграунда под предлогом того, что ей нужно уединение, дабы рисовать (родители все еще считали занятия искусством самым безобидным из всего того, что могло прийти лапочке-дочке в голову), обосновалась в тату-салоне на допустим-что-постоянной основе, виделась со старыми друзьями, с поразительной легкостью заводила новых и почти стала забывать о том, почему она все еще находится в этом городе.
Помолвка осталась где-то за чертой. Или Чесс ее там оставила. Так или иначе, девушка предпочитала свято верить в то, что проблема разрешится сама по себе, без ее непосредственного участия. Просто однажды, в какой-нибудь прекрасный день отец придет и скажет, что передумал. Или Блейз передумал. Или просто Дезмонда случайно переехал поезд. Или съел акромантул. Ей без разницы. Нет жениха - нет проблемы. Точнее помолвки. Но правда была в том, что Франческа боялась - боялась принять решение, которое в глубине души давным давно приняла. Но оказалось, что этого недостаточно: сделать последний шаг - разорвать раз и навсегда связь с семьей - куда сложнее. Поэтому и надеялась, что делать этот шаг не придется, как не придется и выходить замуж.
Рафаэль, помогая с переездом, недвусмысленно намекал на то, что это дело решенное, и побег из респектабельного Ноттинг-Хилла в ободранный Кэмден лишь оттягивает неизбежное. Отец не передумает, и поезд не свернет в нужном направлении. Мать пишет письма многочисленным родственникам, извещая о столь радостном событии для двух семей, отец подсчитывает, во сколько ему обойдется приданное для невесты и сколько ему принесет этот брак впоследствии. Франческа - не более чем еще одно выгодное предприятие. Им плевать на ее счастье. Почему ей не плевать на них?
Ей понадобилась неделя - йога утром и медитативное перебирание гитарных струн вечером, пока их сестры внутри не вернулись в привычную гармонию окончательно, пока весь абсурд и хичкоковский ужас новогоднего ужина не остался окончательно позади. Все ее земное существование превратилось в бесконечную череду случайных знакомств, громких вечеринок, кистей и красок, мелодичного звучания гитары и успокаивающего жужжания машинки. Франческа была уверена, что такая жизнь автоматически уносит ее в параллельную реальность, в которой нет ни брака по расчету, ни наставлений матери, ни чертового Дезмонда Забини. И жизнь, увы, в очередной раз решила ткнуть итальянку носом в глубину ее собственных заблуждений.
Она протирала инструменты, не доверяя их палочке, как это предпочитало делать большинство мастеров, когда колокольчик возвестил о новом визите. Впрочем, Франческа решила, что на сегодня ее рабочий день был заслужено окончен, и даже не стала поднимать взгляда. В темном пабе на Уиллоу-стрит ее ждала веселая компания популярных в последние пару лет у молодежи музыкантов (тех даже называли новыми "Ведуньями") и пара стопок текилы.
Знакомый голос подействовал как удар током. Ферраро резко обернулась, уставившись на его источник. Так смотрят коты, когда их любезно приглашают пройти на купание. Одновременное отступление с явной агрессией. Будто с прошлого раза они лишились памяти и купятся на это еще раз. Франческа не забыла. Появление Дезмонда было вопиюще. Он не просто непрошенно явился в ее упорядоченную (или скорее творчески беспорядочную) жизнь, он явился на ее территорию. Здесь, в салоне Скаррса Франческа могла быть собой, не боясь поймать осуждение на лицах членов семьи. Здесь ее черная футболка, рваные джинсы, хаотично пестрящие на теле татуировки были уместны. Здесь сама Ферраро была уместна. Дезмонд - нет.
- Мне кажется, я однозначно выразилась, что больше не хочу тебя видеть, - бросила девушка, возвращаясь к работе. Ему нужно поговорить, не ей. И она точно не собиралась изменять своим планам. Не потому что злилась или была обижена. А потому что знала, что не поверит ни единому слову Дезмонда. Что даже если он пришел извиняться, то пришел исключительно потому, что его отправил отец - прямо или косвенно, потому что ему не плевать, потому что ему надо. Ей не надо, ей плевать. Потому что она не просто не поверит тому, что он скажет, она никогда не сможет доверять Забини без опаски. Она, черт возьми, всегда будет помнить жестокость в глазах, которые по цвету и температуре могли сравниться лишь с арктическими льдами. Но даже тем доверяют белые медведи и пингвины, ступая на поверхность, доверяя им свою собственную жизнь. Более того, у тех даже не возникает такого вопроса. А Франческе теперь от него было не избавиться. 
- Я не изменю своего решения только потому, что ты спустился с Олимпа и заявился в такую дыру, как эта. Так что встречай новость: ты в полной заднице, Монди, - она положила инструмент на стол и обратила полный уверенного спокойствия взгляд на волшебника, - - И тебе пора, мне нужно работать.

⊹──⊱✠⊰──⊹
http://sh.uploads.ru/t/4RvHj.gif

Отредактировано Francesca Ferraro (2019-01-28 02:45:24)

+3

4

Попробуй следовать своим словам или проваливай с моего пути

Забини ожидал подобного взгляда, который если бы и был способен на большее, чем просто смотреть - вот так вот смотреть - непременно бы сделал что-то. С телом Забини, с его сознанием. Разорвав в клочья или просто обращая в пережеванное пюре властолюбивого мудака. Но взгляд всегда остается взглядом, как Дезмонд остается вынужденным здесь быть против воли всех находящихся тут. Какие примитивы. И все во имя чего? Скорее... уместнее будет выразиться не "во имя чего", а "из-за чего". Аврор устал верить в праведность суждений. Ему нравилось их обвинять в происходящем. И обвинив их, понимая, что есть предмет злобы, предмет вины, становится проще. Проще не натравить своих демонов случайно на саму суть собственного нутра. Его приковали, как Прометея, к этой скале. За семью буквами одного слова кроется слишком много констант, игнорировать которые просто невозможно. Он, словно таможенный пес, наученный чувствовать граммы ответственности, спрятанной в самых неожиданных местах. Ему бы вырваться из этой замкнутости, сбросить шкуру, вырвать клыки. Стать человеком.
Он ощущал. Знал. Франческа думает, что он что-то неуместное. Словно дорогая роза в букете полевых ромашек. Но Дезмонд мог пойти дальше. Мог себе позволить подобные мысли. И не просто предположить, а быть уверенным, что это не он не подходит этому месту, а оно - ему. И вполне себе оправданно. Если бы он хотел, он бы мог сравнять это заведение с пустым местом. Но не делал этого. Потому что, во-первых, ему было все равно и, во-вторых, нельзя нарушать экосистему муравьиного подземного мира. Даже эта клоака кому-то да нужна. Например, Ферраро. Хоть это и смешно, но Дезмонд умел уважать ценности людей. Уважать и использовать против них. Первое на тяге интуиции, второе - безжалостности.

- А мне кажется, что ты уже поняла, как всем плевать на твои желания, - отстранённо произнес Забини, словно пытавшись сосчитать сколько же скважин в этих рваных джинсах. Он поднял взгляд к лицу Франчески, подозревая, что зря пустил ей песка в глаза на очевидное. Правда никому не поможет, когда она причиняет боль. Тут нужна была панацея лжи. И, слава высшим силам, Дезмонд прекрасно это знал и руководствовался этим негласным правилом не только часто, но и с завидным успехом. И Ферраро ему поверит, даже если думает, что нет. Дело в том, что слова и действия Забини обходят рациональность, пуская яд в душу. Отравляя достаточно латентно, чтобы жертва осознала о летальности своего положения, когда уже совсем поздно. Когда уже веришь, хоть и не понимаешь почему.
Чесс была мирным воином. Удивительной. Забини не понимал. Она была штилем, слова которого переливались морской пеной, в которой были мелкие камушки, гладкие стекла и ракушки. Дезмонд все ожидал, когда эти воды выплюнут на берег морскую тварь. Но этого не происходило. Это и настораживало. Все потому что Дезмонд привык считать, что в их тандеме он - спокойствие, а она - катализатор всего звериного, что в нем рыскает, вынюхивая свежий воздух скважин души. Она пробуждала в нем злобу. Которая клокотала внутри. Которая заставлял сжимать кулаки в бессильном желании врезать в стену, сломать, помять, стереть в порошок. И эту кипящую магму не залить мирными словами. Можно лишь выплеснуть, вырвав нефильтрованную агрессию. Тогда Дезмонд ощущал, как его нутро пробирала мелкая дрожь. Ему казалось, что он может седлать все, что угодно. Все самое тёмное и тлетворное. Что случилось тогда? Он и сам не знает. Но в глазах затаилась немая неосязаемая угроза, глубоко дышащая в пульсирующих зрачках. Он бы хотел вырезать эту темную часть себя. Но она, как сердце. Невозможно жить лишь с его половиной.
Забини вновь фокусирует взгляд на лице. Взгляд осознанный, вышедший из транса мыслей. Его тошнит от местного запаха. Какофония дыры. Дезмонд сощурился, в какой-то момент соглашаясь с Чесс. Возможно, задница могла выглядеть именно так. Как это место.
Девушка с характерным звуком опустила интрумент. Он лязгнул. Или стукнул. Дезмонд ощутил, как нечто инородное вскрыло самообладание.
Монди.
Твою ж мать.
Радовало лишь то, что это дерьмо не уплыло дальше сознания Ферраро. Только она додумалась так его звать. Как какую-то улитку. Ампулярию, например. Которую она кормит листом салата.
Держи, Монди, покушай.
Теперь любые сомнения отслоились, оставляя обнаженную уверенность. И в этот раз она будет в образе клинка без ножен. На лезвии будет слюдой течь лунный свет. Сталь будет холодно сверкать, дожидаясь утоления кровавой жажды.
- Да, - хладнокровно заявил Дезмонд, расстегивая пальто. - Со мной.
Одна из самых тупых необходимостей. Отдать свое тело - ладно, его кусок - на растерзание той, кто уже однажды рвала зубами плоть, как загнанный в угол зверь. Но может это поможет. Отвлечет ее. Пока она погружается с головой в одно из своих бесполезных, но любимых дел. Вряд ли вся эта идея закончится чем-то приличным на его коже, но это вполне в стиле Забини... делать все ради того, чтобы получить желаемое. Еще со школьных лет он отличался голодной плотоядностью, если перед его носом покрутить свежим куском мяса новой цели.
Забини кинул пальто в сторону на какую-то скамью. А после взглянул на Франческу, скучающе и удивленно приподняв брови.
- Куда проходить?

Чесс, ты ждёшь чудес,
А тел становится все больше.

Отредактировано Desmond Zabini (2019-01-29 22:25:06)

+2

5

вот она гильза от пули навылет
карта которую нечем покрыть
мы остаемся одни в этом мире
бог устал нас любить
⊹──⊱✠⊰──⊹

Стоило ей привести жизнь в порядок, достичь почти, было, утерянного равновесия, как появился Дезмонд, и вот - Франческа уже отчетливо слышала треск, с которым ее жизнь разваливалась на части, падая к ногам грудой бесполезного хлама, предварительно громко и ярко рассыпаясь в воздухе разноцветными красками. Как огни в ночь накануне празднования дня Гая Фокса. Она почти готова была поверить в то, что Забини со свойственной ему жестокостью нарочно выжидал все это время. Но Ферраро знала, что это чушь. Что, впрочем, вовсе не умаляло его безразличие к чужим проблемам. У него сейчас была своя и ее нужно было решить. Девушка ему в этом совершенно не собиралась помогать. Не потому что злилась и ее душа требовала мести (хотя и поэтому тоже), но скорее потому что их цели диаметрально противоположны. Дезмонду нужна была покладистая, удобная невеста. Франческе все это вообще даром не сдалось. Если ему необходимо было ее присутствие - разумеется, строго вписанное в рамки приличий и чужого одобрения, то ей - его отсутствие.
"Жаль, что ты до сих пор не понял, как мне плевать на твои", - подумала девушка, вслух решив не озвучивать очевидное. Вслух вообще лучше было ничего не озвучивать. Любая фраза, любой отклик будет расценено как поддержание разговора. А разговора нет и не будет. По крайней мере, не с ней. Дезмонд пришел не по адресу. 
Зачем он вообще пришел? Извиняться он не умел, признавать свою неправоту не горел желанием. Заставить ее вести себя так, как ему нужно? Пустая трата времени. Франческа никогда не жила по чьей-то указке. С чего Забини решил, что его упрямство может перебороть её? Тем более после того, как он так опрометчиво продемонстрировал не самую лицеприятную часть себя. Но для Ферраро не было секретом, что люди вроде Дезмонда просто искренне верят в то, что могут всё. Просто ради чего-то нужно постараться меньше, ради чего-то - больше. Принести свою жертву, заплатить двойную, а то и тройную цену, сделать полушаг назад, создать видимость уступки. И в самом крайнем случае применить Империо. Вероятно, ей стоило радоваться, что в ее ситуации это крайний случай и Дезмонд готов тратить время, хотя все могло быть куда проще. Но Франческа радости особо по этому поводу не испытывала. Просто надеялась, что он понимает, с кем связался.
Видимо, не понимал.
На лице девушки вспыхнуло недоумение, пока взгляд синих глаз с явным недоверием следил за тем, как юноша снимает пальто. Он ведь не всерьез, - могла она подумать, но не думала. Ибо знала - всерьез.
Когда она была ребенком, дедушка всегда повторял ей одну и ту же фразу: ты должна быть сильной. Даже когда шансы на победу стремительно бегут к нулю, даже когда весь мир, кажется, оборачивается против тебя. Словно знал, как непросто придется любимой внучке. Словно сам обрек ее на подобную судьбу, назвав Франческой. Самое неподходящее имя для родившейся в столь консервативной семьей, как Ферраро. Она не была уверена, что имел в виду дедушка, но Франческе казалось, что быть сильной - значит до последнего стоять на своем, быть стойкой и - непременно жить смеясь. Что она и делала двадцать два года своей жизни. До того злосчастного ужина.
Иногда быть сильной недостаточно. Нужно быть сильнее.
- Зря тратишь время. И свое, и чужое, - бросила итальянка, поднимаясь, и прошла мимо Забини, чтобы выглянуть в коридор в надежде, что удастся сплавить нерадивого клиента кому-нибудь другому. И плевать, что там Дезмонд мог выкинуть. Но салон словно вымер. Ферраро выругалась себе под нос. Взгляд упал на опрокинутое пальто. Франческа раздраженно передернула плечом и взмахом палочки отправила кричащую своей роскошью принадлежность к высшему классу на стоящую в углу вешалку. Не в хлев пришел.
Забини не оставлял ей выбора. Хотя, по правде, выбор был всегда. Например, уйти, и пусть Маркус завтра орет, пока миндалины не лопнут, - если вообще узнает. Но куда приятнее было заставить Дезмонда пожалеть о собственном выборе. Ибо, если волшебник думал, что светская беседа включена в стоимость, то глубоко ошибался. А вот весь спектр болевых ощущений напротив. Взглядом окинув Забини с ног до головы, девушка неверяще покачала головой. Все это выглядело еще абсурднее и нелепее, чем могло показаться. Сюда приходят разные люди, но аристократы в дорогих пальто за татуировками когда-то ходили к другому мастеру. Какой смысл подвергать себя маргинальной печати, чтобы спрятать ее под слоями костюма-тройки и высокомерной вежливости?
Франческа вновь взмахнула палочкой. В стене появился проход, а инструменты, как один, поднялись в воздух и исчезли там, откуда лились потоки неонового света.
- Тебе особое приглашение нужно? - Нетерпеливо подняв брови, поинтересовалась Ферраро, в глубине души свято надеясь на то, что Забини будет сыт по горло одним ее хамством, чтобы давать еще и на заклание собственную плоть. Но чего не сделаешь, чтобы папа был доволен. Впору проникнуться жалостью, но сочувствие к себе было сильнее.
Два стула, до сих пор прячущиеся в стороне, весело подкатились на шумных колесиках, затормозив у высокого стола. Там уже в ожидании своего часа устроились машинка, ряд игл и пестреющих на белом фоне чернил. Ферраро спрятала палочку за пояс джинсов и села на один из стульев, жестом приглашая Забини занять место напротив. Они были похожи на двух игроков в теннис. Перебрасывали друг другу обиды и оскорбления, словно мячик, отбивали, отправляя обратно, надеясь, что уж в этот раз на той стороне не ответят, но отвечали. И так могло происходить бесконечно. Но бесконечность - это слишком долгий срок для обид, но удобный для боли - со временем она онемеет. У Франчески не было столько времени, но и заканчивать игру можно было лишь, не отбивая мячик. А значит, добровольно принимая поражение. А потому единственным вариантом оставалось ждать. И надеяться, что быстрее устанет противник.
- Что тебе надо, Забини? - Она разглядывала Дезмонда, будто то ей могло сказать куда больше, чем сам волшебник. Ибо заранее знала - Дезмонд ей не скажет ни слова правды. - Ты прав: всем плевать на то, чего хочу я. Но проблема, знаешь, в чем? - Она оттолкнулась пятками, подъезжая к юноше вплотную, весело заглядывая в плещущиеся мертвым спокойствием глаза, - В том, что я все равно делаю то, что хочу. - Нараспев произнесла девушка, растягивая вызывающе алые губы в улыбке. В этом их отличие, в этом их непримиримый конфликт. Вокруг всем плевать на ее желания, но она единственная, кому плевать на то, что хочет Дезмонд. И этого он не может ей простить.
Она откатилась обратно, облокачиваясь одной рукой о стол и с чрезмерным любопытством уставилась на волшебника.
- Так что бить будем? И где. Если ты, конечно, еще не передумал.

Отредактировано Francesca Ferraro (2019-01-30 18:58:03)

+1

6

Дай мне уничтожить тебя.
Ради тебя...
Я уничтожу тебя.
http://s5.uploads.ru/heK28.gif

Забини сощурился. Разница между ним и прочими людьми в том, что у него нет желаний. У него есть лишь цели. О желаниях с лиричной ванильностью мечтают. Целей достигают. Все просто. Забини забирается так высоко не потому что думает, что не сорвется, а потому что не боится упасть.
Колесики шумели. Словно они единственные тошнили звуком в этом вакууме изумления, разрывая горло в болезненных спазмах. Они катились по полу. Может царапая его изредка, а может лишь блефуя. Но звук был вызывающим. Звучал дёшево, как пластмасса, как золото триста семьдесят пятой пробы, как признание в любви краской на асфальте.
Забини был спокоен. Едва ли жив, словно впал в анабиоз до лучших времён. Когда трава станет зеленее, грязнокровок - меньше, а Франческа - послушной. С такими запросами он мог и не надеяться вынырнуть из сна. А благополучно рассчитывать провести в объятиях Морфея то оставшееся время, что отвела ему судьба, мотая клубок его жизни. Он и не надеялся. Спал с открытыми глазами.
Он был мирен. Словно обратился тем человеком, которого всю жизнь выращивали, как подношение, чтобы в итоге вскормить богу хаоса. Например, Ктулху. Который спит на дне океана, погребенный тоннами нетленной истории, кораблями железными и деревянными, скелетами, слоями заставшей магмы... Сейчас перед ним был никто иной, как воплощение Эриды. Маленькая планета в поясе Койпера, которая то приближается к солнцу, то отдаляется от него на немыслимые расстояния. Покрывается мертвой темнотой на сотни лет. Вместе с ней, Забини сам того не подозревая, мог повторить печальную участь Плутона, выйдя из дивного парада планет высшего общества. Обращаясь в какое-то незначительное космическое пятно на орбите. Мало того, что Эрида не стала десятой планетой, так ещё и утянула за собой Плутон. Впрочем, Забини ощущал себя не Плутоном. И даже не Юпитером. А Солнцем. Центром, вокруг которого все и вращается. Вокруг его крови, вокруг его происхождения, вокруг взглядов, даже движений мышц. Они, словно непреодолимая гравитация, наизнанку выворачивающая микрокосмос внутреннего мира.
Солипсизм.

Она улыбалась. И её рот, словно кровоточившая рана выразительно разрезал лицо в улыбке. Соблазнительной. Забини помнит, как вчера на закате видел у горизонта следы от боинга. Обычно они белые, как гусиный пух. Но тогда были залитые солнцем. И алели. Казалось небо смертельно ранено и сейчас зальет кровью Лондон.
Дезмонд ощутил некий порыв на задворках сознания. Липкий, словно мед. Или клей, сваренный из кокаина. Она была так близко, поддаваясь вперед, что-то говоря этим алым ртом, розовым языком. Приковывала взгляд, стирая равнодушие, как иней с замёрзшего стекла обнаженная ладонь. Ее захотелось поцеловать. Может быть на зло. Потому что он знал, что Ферраро это не понравится. Рядом с ней Забини ощущал необходимость в маленькой мести. И не одной. Эти желания были такими же простыми, как дыхание. Под толщей морских вод.
В ней что-то было. Дезмонд не мог это отрицать, но и признать тоже не мог. Никто не поможет ему разобраться в себе. И в том, что все громче гудит в нутре. Пустота не сводит с ума. Чесс не была пустотой. Проблема. Тоже не верно. Проблемы решают. Но Франческу не решишь. Она не уравнение с неизвестным слагаемым. В ней сплошные "х" и ни одного известного значения. Чем же она была?..
Дезмонд поднимает взгляд к ее глазам. В них огонь вечного вызова. Вечный огонь, подаренный Прометеем лишь для нее. А Забини никак не мог усвоить, что Чесс никогда не была "чем-то". И никогда не будет. Она есть "кто-то". И этого "кто-то" нужно узнать, чтобы стало просто. Но не нужно препарировать чувства, как это привык делать Дезмонд. Его руки были в крови, а в отражении он видел анфас убийцы. Он жесток, хоть и пытается казаться порой нежным маньяком. Все его эмпирические методы познания человеческого нутра пахнут падалью.
И пусть сейчас они были близко, но между ними пролегала толща вод. Темных, не пропускающих звук слов. Откроешь рот - захлебнешься. Вот они и смотрят друг на друга. Но слишком плохо понимают, чтобы читать взгляды.
Сегодняшний выбор Дезмонда - всего лишь нота в симфонии. Он знал, что чернила на коже приоткроют занавес, за которым он не знает, что ожидает увидеть. Аврор просто хотел увидеть. А для того, чтобы не просто смотреть, а действительно видеть, нужно время. Не один сеанс. Поэтому Франческу ожидал не один час этого изысканного общества.
- Сделай так, чтобы мне было не стыдно раздеваться после твоей работы, - Дезмонд приподнял брови, покровительственно улыбнувшись. Он опустил веки, из-под ресниц наблюдая за тем, как собственные пальцы снимают запонки, а после закатывают рубашку на левой руке. Обнаженное предплечье, казалось теперь чистым полотном для художника. И Забини осознал, что еще ни разу не приносил осознано в жертву часть себя. Иногда, ему приходилось на рисковать на рейдах и выездах, пока он прятался в шкуре аврора. 
- Ты думаешь, что знаешь зачем я пришел, - Дезмонд поднимает взгляд к Франческе, кладя запонки на стол. Они звякнули в тишине. Не трудно было понять о чем думает Ферраро. И она была права. Но лишь отчасти.
- Ни ты, ни я не сможем сбежать от решения отцов. Но обещать быть вместе, не значит быть вместе всегда... В этом марафоне главное быть заодно, понимаешь? - Забини неуютно ухмыльнулся, кисло поведя плечом. Он не любил работать в команде. Потому что там придется довериться кому-то другому. А он даже себе не доверял порой. - Моей ты станешь в любом случае. И ты это знаешь. Вопрос не "если", а "насколько".
Дезмонд положил левое предплечье на стол, почти доверительно отдавая в распоряжение мастера.

+1

7

Она знала, что жизнь - это бесконечные гладиаторские бои. Иногда с другими, но куда чаще - с самим собой. Либо ты борешься и, возможно, побеждаешь, либо сдашься и терпишь поражение, даже не начав битву. Дорогое удовольствие, которое Ферраро не могла себе позволить. Она была воином. И победителем. Пацифизм даже с ее хиппующими наклонностями и воинствующим вегетарианством не более чем попытка сбежать от действительности. Франческа это понимала. Рано или поздно придется взять в руки меч. Присутствие Дезмонда рождало желание его далеко и не убирать. Он, как вечная угроза, своим присутствием нашептывал необходимость быть начеку, глядеть в оба. С ним Франческа против воли чувствовала постоянно беспокойство. Оно, как незваный гость, топталось и двери, готовое сделать шаг внутрь в любую секунду. Но не делало. И беспокойство усиливалось. Дезмонд - ее новая битва, и она знала, что та будет долгой, выматывающей и, вероятно, кровавой. Тем более, первая кровь уже пролилась.
Но Забини пришел с очевидными намерениями зарыть топор войны. И Франческе хватало ума, чтобы понимать - все это происходило, исключительно потому что Дезмонду было необходимо. Потому что ведя войну открыто, он ничего не добьется. Нельзя выходить один на один с драконом и верить, что справишься голыми руками. А у него было не так много оружия, которое Дезмонд мог против нее использовать. Попытка усыпить бдительность, заключив перемирие, была, как минимум, разумной. Хоть и бесполезной. Может, до того вечера она бы и поверила, что он заботится об их общем благе, но Ферраро была достаточно взрослой девочкой и выросла в достаточно циничном обществе, чтобы осознать очевидное: Дезмонда заботит лишь его собственное благополучие. К алтарю ее упрямого недоверия придется принести слишком много жертв, и первая была лишь каплей в море. Но Дезмонд, как истинный римлянин, нес в себе две важнейшие добродетели античного мужа - constantia и gravitas. И если способность хранить величественное самообладание было неотделимо от Забини, как таковое, то постоянство такого самообладание и непроходимое упорство идти до конца его лишь подпитывало. И создавало проблемы.
Она в немом ожидании наблюдала за волшебником, за тем, как тот расстегивает рукав, кладет запонки. Мерлин, да эти стены не видели запонок, вероятно, со времен первого владельца этого Богом забытого места. Уставившись на левое предплечье, Франческа почти с неверием подняла взгляд на Забини. Будто ожидала, что он вот-вот попросит изобразить там череп со змеей. Просто так, без подобающего этому символу сакрального значения, а так, лишь бы посмеяться, вывести ее из рамок мнимого спокойствия, за которым она все это время находила убежище. Но ничего не последовало. Страница истории, о которой в приличном обществе говорить не принято, так и осталась не раскрытой. Ферраро чуть склонила голову, разглядывая выступающие голубые вены на бледной коже, не в силах удержаться от настойчивых сравнений. Вот тебе и яблоко от яблони... Что это? Случайность? Или генетическая предрасположенность? Зов крови? Смешно, но у Франчески на мгновение мурашки пробежали по коже. 
Слова о грядущем браке, как хорошо знакомый раздражитель - беспощадно возвращали к реальности. Забини предлагал ей... партнерство? А Франческе хотелось поинтересоваться, не ударялся ли он с утра головой. Потому что уж что-что, а такие, как Дезмонд, явно предпочитают быть у руля в одиночестве. Абсолютный тоталитаризм, любое отклонение карается незамедлительно. Оруэллу даже не снилось подобное. Он один власть судебная и законодательная. Все остальные могут быть лишь исполнителями.
Она слушает молча, пока пальцы прячутся под слоем темного латекса. Даже сквозь него она чувствует результат работы сердца - того самого, чье наличие Дезмонд совсем недавно отрицал. Что ж, по крайней мере, оно выполняло свою прямую обязанность - перегоняло кровь по венам. И уже этим выводило происходящее за рамки обыденного. Как если бы Забини был акулой среди теплокровных млекопитающих - вроде дельфинов. С виду почти не отличишь, а суть совершенно иная.
Она слушала в пол-уха. Его словам не было ни грамма цены. Франческа понимала, что Дезмонд скажет все, что угодно, лишь бы она не выкинула очередной фокус, ибо тот - никто не сомневался в этом - станет фатальным. И финальным. И Ферраро понимала, что больший урон достанется ей, но была к нему готова. Или думала, что была. Пальцы легли на чужое предплечье, пока мозг генерировал идеи. Случайно брошенное слово не только заставило обратить все внимание к собеседнику, но и убило всякий творческий процесс еще в зачатке. Ферраро сжала пальцы. Злость вонзилась в чужую плоть дешевым латексом и немым гневом. Вновь раздался звук перекатывающихся по паркетному полу колес.
Моей.
Если Дезмонд и мог убить ее спокойствие и миролюбивый настрой на этот вечер, то он сделал это с легкостью виртуозного иллюзиониста, которому подвластно невозможное.
- Мне с детства не идут притяжательные местоимения, - вкрадчиво произнесла волшебница, растягивая рот в улыбке. Тот внезапно будто стал каучуковым. Если Забини пришел сюда с миром, то явно не учел, что гладить нужно не против шерсти.
- Заодно - это как, Дезмонд? Так, как вздумается тебе? - Она отъехала обратно, вытянутой рукой перебирая рассеяно иглы, выстроившиеся в ряд. Что бы она там ни набила, что бы ни думал об этом Забини. Если ей и придется тратить на него время, то Франческа предпочитала получить из этого максимум удовольствия для самой себя. В конце концов, он сам на это пошел, дав ей очередной карт-бланш. А Франческу не нужно было просить дважды им воспользоваться. - И что ты имеешь в виду под "не всегда"? Обещаешь оставить вдовой через год-другой? Что ж, - она замерла, будто прикидывая степень вероятности подобной альтернативы, а после пожала плечами, - Мне подходит, но надо подумать.
Идея была утопична в своей основе. Дезмонд не тот, кто предлагает сделку, не будучи уверенным в том, что выйдет из нее победителем, и победителем единственным. Ведь двух не бывает. А те, кто верит в обратное, наивные идиоты.Что бы там ни задумал волшебник, у него есть четкий план, и что-то подсказывало Франческе, что жатва эта будет абсолютной, но ей не достанется ни зернышка. Ибо под жернова пойдет и сама Ферраро.
- Или сам планируешь стать безутешным вдовцом, как только в мире станет на пару Забини мужского пола больше? - она усмехнулась. В воздухе запахло спиртом. Неизбежная угроза возгорания. - В общем, если ты не пришел сообщить об отмене этого лицемерного дерьма, прости, что не встречаю с распростертыми объятиями. Люди для тебя не более, чем расходный материал, Дезмонд. И мне не хочется быть в их числе. - девушка взяла в руки машинку и под мерное жужжание позволила себе погрузиться в работу.

Отредактировано Francesca Ferraro (2019-02-01 20:54:54)

+1

8

Одиночество - суть человеческого начала и финала. Следует предохраняться от сомнительных надежд на дуэт. Каким бы долгим и упоительным путем он не мерещился. Все это происходит спонтанно, словно чудесные объятия забвения. Трогательно и лирично. Словно свет луны сквозь зыбкую призму витражного окошка. Серебряный цветет мягким шепотом раненных чувств, рассыпаясь мириадами звездных осколков, путаясь в волосах, в глазах, просыпаясь сквозь пальцами лепестками ночной фиалки. Но все это самая большая, самая подлая, ласковая... ложь. Признание таится в сердце, заплетая в алое кружево кровавые письмена.
Дезмонд верил в путь одного единственного человека. Если идти вдвоем - можно уйти далек. Если идти одному - придешь быстрее. Забини всегда ценил время превыше всего. Каждая секунда, крупицей просыпающаяся в чашу песочных часов, словно слиток золота. Дорогой миг. И каждый удар секундной стрелки сердечным приступом отмеряет миллиметры пройденного пути. Дезмонд долго думал, кто же Франческа. Кто она на его пути? Проблема в том, что он не воспринимал людей иначе. Все они стояла на его пути. И никто не шел с ним рядом. Его манит эта мысль. Мысль обратиться во врага для всех. Мысль превратить всех и каждого в своего противника. Которого нужно одолеть. Единственным верным способом, не оставляющим шансов на реванш. Без историй в стиле "как я к этому пришел". Молча, неумолимо, как движение секиры, занесенной палачем над шеей приговоренного к смерти.
Жизнь с Чесс могла превратиться в праздник. Если похороны собственных амбиций можно было так назвать. Если жизнь за решеткой, в кандалах.. если это вообще можно было назвать жизнью, а не прискорбным существованием. Смешно, наверное, но Дезмонд также ощущал себя пленником обстоятельств. Ферраро не укротить. Пока что. И Забини ощущал приступы отчаяния, саморазрушения, смотря на этот розовый огонек от неоновых ламп в ее глазах. На эти шоколадные ресницы, опускающиеся, словно занавес. На это облако незримого дыхания, срывающегося лишь невесомым шелестом с губ. Дезмонд пытался пригласить себя взглянуть на Франческу под иной призмой. Чтобы увидеть ее иначе, не запыленной стереотипами нелестных знаний. Чтобы вообразить себе интимный стриптиз ее наигранных покровов. Или все же она настоящая, и это он привык искать ложь даже там, где чистая правда. Ведь он прежде не встречал искренности. Лишь ее жалкую пародию. Которой сам жил, которой сам питался, в которую верил, несмотря на то, что знал, что не стоит. Верил, потому что так удобнее. Потому что с детства знал, как заслужить свою конфету. Как ухаживать за всем этим горьким парадом безликой лести. Много, кто хотел протянуть ему руку, с сожалением улыбнувшись. Ты не хотел быть таким, тебя сделали таким. Медвежонок не хочет становиться убийцей с рождения. Но вырастая, обращается единственным животным, которое убивает во имя удовольствия. Забини такой же. Ему не нужно чужое сострадания. Ему нравится быть тем, в кого он превратился. В кого его превратили, чем он стал. Иначе он не представлял. Иначе не хотел. Все это казалось уже до смешного убогим. Кому нужно это овечье блеяние? Лучше уж рычать голодным волком, где каждый всего лишь пища. Всего лишь продукт утоления голода. Ведь он-то знал, что здесь ты либо хищник, либо еда. В его жабрах бурлила морская соль, а на языке разливалась стылая кровь. Чужая. И ему было вкусно.
Он внимательно слушал Ферраро. У нее был приятный голос. Звучный тембр, выливающийся медовым сгустком изо рта. Он вспомнил, что она умеет петь. Как никто другой. Забини попытался расслабиться в кресле. Оно было неудобным. Все равно, что табуретка со спинкой из фанеры. Все это отличалось от той комфортной роскоши, к которой он привык. И которой уже не замечал, принимая за данность. Но теперь разительно ощущал вкус разницы. Неужели Чесс могла променять безупречное кожаное кресло на этот несчастный стул? Что это за акт солидарности к нищете? Может ей казалось это красивым? Он была бунтаркой. А бунтари любят вопить со дна.
- Это смешно, - осклабился Дезмонд, прикрывая глаза. Ему казалось, что он хочет спать. Он не понимал. Правда устал. Или это хроническое. Он утомлен. Она его утомляет. Или убивает? Возможно, это взаимно. Аннигиляция откровенных чувств. Игла кусала его кожу, жалила. Но аврор даже не поморщился, изредка напрягая руку, сжимая пальцы, а после вновь расслабляя. Физическая боль заглушала тошнотворные мысли. - У тебя есть время язвить, но нет времени подумать объективно, - Забини выдохнул, в немом вопросе приоткрывая веки, вязко наблюдая из-под ресниц за Ферраро. Его глаза блестели жидким серебром. Словно ртуть. И источали ядовитые ледниковые испарения. Лучше не дыши, не смотри.
- Мне нравится твоя принципиальность. Это могло бы быть полезно, если бы ты не вела себя, как идиотка. А послушала меня. И делала бы так... как ты выразилась? - он деланно нахмурился, на мгновение закатив глаза, проводя пальцем по подбородку, - "как вздумается тебе". Именно так. И я признаю, что это не единственное решение. Зато верное.
Забини повел плечами. Он знал, что Чесс будет сопротивляться. Потому что она привыкла скалиться, как и он. Вот только из них двоих лишь он представлял как бороться с гидрой чистокровного общества. Для Ферраро это были неизведанные воды, которые она решила перейти вброд. Дезмонду оставалось лишь с сочувствием вздыхать, наблюдая за тем, как она утянет их двоих в мутную пучину болотной жижи. Ведь они связаны. Или повязаны. Или их сшили. Превратив в монстра, страдающего противоречием внутреннего мира.

+2

9

isn't it lovely, all alone
heart made of glass, my mind of stone
tear me to pieces, skin and bone
hello, welcome home
⊹──⊱✠⊰──⊹

Их разговор - кампания, заведомо обреченная на провал. Франческа не хочет говорить, а Дезмонд не хочет слышать. Они, борясь каждый за свою правду, тянули одеяло в разные стороны. Ферраро давно слышала треск и подозревала, что до того момента, как все пойдет коту под хвост, осталось не так далеко. Говорят, перед взрывом всегда очень тихо. А самые страшные катастрофы происходят из лучших побуждений. Мы делаем Вам добра - даже если Вы его не хотите. Дезмонд желал добра только себе, что не мешало ему игнорировать сам факт существования чужой воли. Франческа могла только продолжать спорить, острить, но все это было пустой тратой времени. Они оба стучали в закрытые двери, не подозревая, что между ними сотни миль, не имея ни грамма желания сократить их хотя бы на шаг. Ибо сделать шаг навстречу значит шагнуть навстречу капитуляции. Они говорили на разных языках, сами того не подозревая. Вавилонская башня на двоих. Их тандему была уготовлена та же судьба.
На улице был двадцать первый век, а они все еще должны были становиться жертва брака по сговору. Волшебники изрядно отставали в развитии, предпочтя однажды изоляцию от всего остального мира, но магическая аристократия была и вовсе порождением Каменного века, своего рода атавизм, полный еще сотни таких же. И самое опасное в этом было то, что сей класс наполняли люди, возомнившие себя сильными мира сего, центрами вселенной, "право имущими", и взращивали они себе подобных. Нескончаемый порочный круг. И ты либо вырываешься из него и становишься изгоем, либо смиряешься и превращаешься лишь в очередное звено этой бесконечной цепи. Любые отклонения воспринимались как личное оскорбление. Франческа это чувствовала не только во взгляде семьи, Дезмонда, она ощущала это на лицах людей, которые не имели к ней никакого отношения, чьих имен она, в большинстве случаев, даже не знала.
Франческа устала жить с постоянным чувством у себя за спиной, будто она делает что-то не так. И брак с Дезмондом связал бы ее этим самым чувством по рукам и ногам до конца жизни. Она была бы рада найти с ним общий язык - лишь для того, чтобы сойтись в едином мнении - этого брака необходимо избежать. Но Забини был иного мнения. Не потому что горел желанием связать себя с ней узами Гименея, а потому что, как хороший солдат, умел лишь исполнять полученный приказ. Потому что отменить еще одну помолвку, спустя меньше чем месяц, как канула в Лету предыдущая, было бы слишком сильным уроном. Не столько его репутации, сколько самолюбия. Иногда Франческа задавалась вопросом: неужели Дезмонду нравится так жить? Но как может не нравиться единственная жизнь, которая знакома. Ферраро имела неосторожность выглянуть из своего роскошной табакерки, увидеть большой мир - тот был куда больше, чем она могла вообразить. И это не измерялось в милях или футах. Это можно было лишь измерить душой и неуемной тягой к познанию этого самого мира.
Когда Франческа была ребенком, дедушка читал ей труды древних. Я знаю, что ничего не знаю, - говорил один из них. Прошло много лет, пока до девушки дошел истинный смысл этих слов. В этом вся трагедия жизни - в невозможности ее познать целиком. И в этом ее прелесть. Такие, как Дезмонд, были, напротив, уверены, что знают всё о жизни. Что управляют ею, тогда как все было совсем наоборот. Франческа могла продолжать спорить, затеять очередную дискуссию, но все это свелось бы к новому и такому же бессмысленному обмену колкостей. Они считали себя слишком правыми, чтобы позволить себе услышать друг друга.
Как идиотка.
Все-таки Забини совершенно не умел вести переговоры.
Рука дрогнула, и игла вошла куда глубже, чем этого требовал процесс. Она знала, что больно. И ей было плевать. Девушка резко остановилась, с громким стуком положив машинку на стол и подняв глаза на волшебника.
- Это что - такая тактика кнута и пряника? Сперва соглашаешься, а следом зовешь идиоткой? Позволь сэкономлю твои ресурсы. То, что верно для тебя, не верно для меня, Дезмонд. Ты зря пришел. Сделки не будет. Свадьбы не будет, - чеканила итальянка, будто каждый словом забивала гвозди в последнюю форточку, через которую они могли переговариваться в надежде быть услышанными. Ее захлестнули одновременно две эмоции - раздражение и упрямство. Будто бы одно было следствием другого. Чем больше Забини пытался убедить ее в заблуждении, тем сильнее ей хотелось пойти ему наперекор хотя, по сути, в словах юноши была доля истины. Если их что-то и объединяло сейчас, то лишь нежелание терпеть друг друга до конца своих дней. Но с каждым шагом Дезмонда навстречу к ней, Франческа делала два назад.
Она готова была разрушить собственную жизнь до основания, она уже это делала. И вместо того, чтобы схватить руку помощи Ферраро взяла в руки спички. Осталось лишь зажечь и поднести к груде хлама, в которую превратилось все ее существование, чтобы после, на пепелище начать все заново. Но какая жизнь на выжженной земле? Букет засохших прошлогодних фиалок.
- Я устала от этого бессмысленного разговора. Посмотри на меня и на себя. Вместо дорогой одежды, в которую ты запакован, как в броню, я предпочитаю хаос из тату. Боже, какой срам, - Театрально закатив глаза и растягивая слова, выдала Ферраро, - Как говорит моя дражайшая матушка. Да я сама - ходячий стыд. Мы с тобой пришельцы с разных планет, и эти планеты находятся в параллельных вселенных, - Она остановилась, переводя дыхание. Брови сошлись на переносице, подводя черту. Она, черт возьми, устала. Устала слушать о том, как она не права, а все вокруг правы. Ее не нужно исправлять, она не какой-нибудь сломанный механизм. Она - это она, и Франческе нравится человек, которого она видит каждый день в зеркале. - Поэтому будь любезен - завали со своими нотациями. И дай закончить работу, раз уж ты не оставил мне сегодня выбора.
Пальцы решительно обхватили машинку и вернулись к работе. Франческа чувствовала, как с каждой новой точкой вместе рисунком складывается, словно, раскиданный паззл и ее спокойствие. Дезмонду хватало лишь просто появиться, чтобы ее покой сыпался, словно карточный домик, и Ферраро это не нравилось. Таким, как Забини, было не место в ее мире, а в последнее время ее становилось слишком много. Стремительная экспансия, на которую она не давала согласия. Дезмонд был как черная дыра, и ей приходилось прикладывать слишком много усилий, чтобы лавировать на краю этой пропасти, не падая безвозвратно внутрь.
Время с этой секунды измерялось в точках. На третьей сотне Ферраро перестала считать, поглощенная процессом. В молчании - спасение. В тишине - блаженство. Порой Франческе даже казалось, что все могло быть иначе. Будто в параллельной вселенной. Где Забини - просто случайный парень, зашедший не более, чем за татуировкой. Его существование в пределах комнаты свелось к дюймам бледной кожи, сквозь которую подавала признаки жизнь, расчерченная голубыми венами и сокращением мышц. У Дезмонда были красивые руки, изящные пальцы. Красота, которую хотелось запечатлеть. Бросить машинку и взять в руки карандаш. Но стоило поднять взгляд - и мираж рассеивался, и все возвращалось на места.
Она выпрямилась, откладывая инструменты и снимая перчатки.
- На сегодня всё. Теперь ты чуть больше похож на нормального человека. Настойка из белладоны и абиссинской смоковницы отлично заживляет, - девушка поднялась на ноги, чувствую каждым мускулом затекшую спину. Взмахом палочки убрав все по местам, Ферраро вышла из комнаты, чтобы снять с вешалки куртку. Открыв небольшой ящик, девушка покопалась в глубине залежей мелких склянок, достав оттуда небольшой пузырек и бинт.
- Мальчик большой, сам себе поможешь, - накинув куртку, Франческа спрятала палочку во внутренний карман и направилась к выходу. Может, еще не поздно было для текилы. Задержавшись на пороге, итальянка обернулась, - И подыщи другого мастера.

Отредактировано Francesca Ferraro (2019-02-03 00:25:14)

+1

10

https://69.media.tumblr.com/da79b7c3b0f232ceea8ee2ea502acb39/tumblr_mwdm8gvWBo1spk3foo4_r1_250.gif

Он знал, что она сделает больно. Это была сознательная жертва. Ему казалось, что она выпьет подношение до дна, утолив свою кровавую жажду хотя бы на пару мгновений, чтобы он сумел разглядеть за этим безумием что-то человеческое, взывая - одами, стихами, песнями - к ее человеческому и давно забытому началу. Но вот она причиняет - осознанно впитывает - боль. Но он акула с опиумом в крови. И она видит, как он игнорирует иглу, лишь поджимает губы, напрягая пальцы в сжатом кулаке. И ей этого, очевидно, мало. Были бы вопли, были бы слезы. А так всего лишь подачка. Не пристало богини питаться объедками.
- Твои отрицания бесполезны. Всего лишь побег от констатации.
Она была невозможна. Как невозможно чихнуть с открытыми глазами. Как невозможен рассвет на западе. Как невозможно съесть ложку корицы. Как невозможно им быть вместе. Ферраро была невозможна. И это очередное ее имя. Из сотни тысяч других, не вызывающих доверия, не вызывающих надежды, веры. Невозможная Франческа.
Молчание, рожденное между ними, звучало скрипкой Страдивари, обладая в немом отголоске своим особым звуком. Эта симфония не пела. Она плакала. Проливая слезы плавленного воска на мраморные плиты несбывшихся союзов. Тяжелая крышка с неумолимой настойчивостью задвинулась над головой, смыкая рот, словно голодный безгубый ребенок с черными глазами. Из темных вод его впалых глазниц выглядывает потресканный мрамор человеческой кисти. Пахнет мертвыми цветами, и указательный палец ангела, словно кинжал, тычет в небо без звезд. Над поверхностью застывшей воды умиротворенно замерло лицо. Потемневшее, зловещее. С блаженной улыбкой.
Забини вдохнул. Со скупым сожалением. И опустил веки, проглотив очередную библейскую патетику своих реплик. Они могли бы быть счастливы. Франческа, кажется, даже была счастлива до встречи с ним. До того декабрьского полдня. До последнего первого снега ее жизни. Ибо перед ней восстала смерть, связав из цепей колыбель для кошки. Или петлю. Заманчиво приглашая на казнь, словно на ланч с этими дивными клубничными капкейками с розовой глазурью и маленьким кукольным сервизом из голубого фарфора.
Они могли бы быть счастливы. Вот только Дезмонд никогда не задумывался о том, что для него счастье. "Счастье" звучит слишком вызывающе. Слишком бесконтрольно. Становится в один ряд с паленой водкой и просроченным снотворным. Счастье слишком сомнительно. Иллюзорно. Мираж в пустыне, заставляющий бредить о том, как в твой рот вливается свежая вода, пока ты жрешь раскаленный до бела песок. Дезмонд был рационален, не подозревал о счастье, но и не давился песком.
Их взгляды пересеклись. В их головах играли одни и те же ноты. Шум зажигающейся спички. Она могла либо бороться за дюймы темноты, либо упасть в море керосина. И лучше, пока не поздно, пока не решили, затушить ее легким движением, направленным прямо из глубины души, из легких, через губы, сложенные почти в поцелуе, как оригами. Дезмонд решает взять на себя эту ответственность, погружая в спасительную темноту их острые силуэты. В могильную тишину, в которой жужжал аппарат, словно парад насекомых на летнем лугу. Забини замолчал, понимая, что лучше этого ничего не сможет предложить. И раз уж не о чем говорить, им всегда было о чем молчать. И вот каждый из них молчал, превращая мысли в шедевры Валери Хегарти.
Льдинки айсберга, дрейфуя, поплыли по стенам. Темным стенам с граффити, с иконами эскизов, с черепами, инсталляциями. Смотришь. И не можешь понять. Это современное искусство или кто-то забыл убраться? На выставке подобного жанра даже стойка с брошюрами будет воспринята экспонатом. Что хотел сказать художник? Ничего. Он хотел услышать, что скажете вы.
Забини провалился в мысли, пока чернилами на коже ложился новый шрам уходящего дня. Сколько еще таких останется в его памяти. А сколько на коже? Краска - не последнее средство отметин. Он уже почти успел забыть о том, что принесла ему зима. Как она свалила на него все то, что Дезмонд не хотел знать. Словно десятки острых сосулек пригвоздили его к проблемам. Распяли.
Забини устал смотреть, как все сгибается. А потому, когда Чесс выпрямляется, стягивая с рук темные перчатки, Дезмонд смотрит выразительно. Выжидающе. Опускает взгляд на зародыш идеи на своем предплечье. Он не знает, что чувствует. Ничего, кроме надоедливой боли. Именно надоедливой. Она беспокоит, но не очень.
Дезмонд теперь понимал, к чему идет. Для чего все это. Ей не спастись от неминуемого приручения. Она забудется, переварив чувства. И с ней можно будет говорить. Он усмехнулся на ее фразу. "Нормального человека". Не очень приятно было натягивать шкуру местного аборигена. Но для Забини мимикрия подобных экзекуций не была дебютной. 
Забини провел пальцами по невнятным воспаленным линиям, а после неосторожно замотал предплечье, не отпуская Чесс взглядом.
- Франческа, - позвал Дезмонд, быстрым шагом выходя вслед за девушкой, разматывая рукав рубашки, - во-первых, научись доводить работу до конца, - ночь на улице дышала морозом. Забини поспешил накинуть пальто, - и сделай из меня "нормального человека" самостоятельно, - спокойно произнес он, едва уловимо выдавая шлейф укоризненных нот. Если кому и позволять, то только ей. - И второе, - они сравнялись. С его широким шагом это было пустяком. - Почему ты так остро воспринимаешь свадьбу? Это всего лишь формальность. Или ты в кого-то влюбленна? - вкрадчиво уточни Забини. Ему нравились чужие слабости. И если Чесс влюблена - она слишком глубоко ранена, чтобы продолжать это сражение на равных.

+1

11

there’s something tragic, but almost pure
think I could love you, but I’m not sure

Словно ей опять было пять и ее учили жизни. Правда, уроки были уже знакомые. Жаль, и в этот раз Франческа не планировала менять тактику и следовать урокам жизни. Потому что уроки были, как максимум, жизни чужой, а Ферраро нравилась своя. Со своими ошибками и граблями. А Дезмонд как назойливая муха. Впору бы восхититься такой настойчивости, но девушка чувствовала себя на грани смерти от вселенского уныния, в которое ее вгоняли минуты в компании волшебника, чтобы ощущать что-то кроме фатальной усталости. Стоило голосу Забини зазвучать в ночной тишине Лютного, как тут же захотелось закрыть уши ладошками, как она это делала в детстве, чтобы не слышать бесконечных нотаций мадам Бове, и начать громко петь. Ее любимый репертуар в таких случаях - фривольные песенки такого содержания, от которого тщедушная и бледная француженка покрывалась пятнами и в несколько секунд успевала сменить на лице всей цвета флага родной страны. Но Франческе давно было не пять, и вряд ли бы Дезмонда смутили ее непотребные вопли. Тут бы они вообще никого не смутили, а тратить зря энергию, которой и так осталось немного, Ферраро не горела желанием. Чем скорее она избавится от нежелательной компании, тем быстрее вечер (и вся ее жизнь) вернется в нужный ритм.
Она прячет волосы под капюшон, закапывается поглубже в воротник парки и думает, что самое время начинать молиться всему древнеримскому пантеону. Если только те могут щелкнуть пальцами и заткнуть речевой поток позади себя. Тот приближается, и Ферраро готова завопить, если бы только это подействовало. Но помощи ждать неоткуда, придется вновь справляться самой. Или надеяться, что Дезмонду надоест. Ибо переубедить его задача, как минимум, невозможная. В конце концов, ему тоже должно быть жаль энергии, времени, сил и нервов. А если не жаль, то у всего должны быть пределы. Ибо терпение Франчески подходило к концу.
Девушка резко остановилась, услышав вопрос. Обернулась. Посмотрела на Дезмонда почти с удивлением. Или с неверием. И будто размышляя над ответом. Или над здравым рассудком собеседника. Она могла бы солгать, сказать, что влюблена. А еще лучше - что влюблена в его сестру. И вот был бы он и правда геем, то у них был бы шанс на союз. Как минимум, идеологический. Но вот беда, они и правда с разных берегов. А значит, радужному содружеству не судьба объединиться в борьбе с домостроем и патриархатом. Жаль, Франческе до зуда надоело быть клоуном в этом цирке. Ей самое больше не смешно, не весело, и любые шутки кажутся до неприличия глупыми. Со стороны они оба выглядели, как минимум, глупо. Точнее выглядела она. Как в старой басне маленькая собачонка, лающая на слона. Ибо Дезмонду действительно не важен был ответ. Что бы она ни ответила, он бы не услышал. Будто бы слова уносил лондонский ветер прежде, чем они долетали до сознания волшебника.
- Ты серьезно? Дезмонд, неделю назад ты абсолютно серьезно угрожал мне насилием. Ты и правда думаешь, что после этого мое желание выйти за тебя, вырастет до небес? - Она говорила с ним так, словно Дезмонд был либо глупым, либо ребенком с явным дефицитом внимания. Сколько ни пытайся что-то объяснить, только расшибешься о глухую стену. Но Забини даже не понимал, кажется, что дело было не только в нем, сколько в самом факте этой помолвки. Франческа не хотела ни при каких условиях выходить за того, кого выберет для нее отец. Для Забини брак по расчету был чем-то самим собой разумеющимся. Он рос с мыслями о том, что рано или поздно это просто случится. Как окончание школы. Или вставание по утрам. Нечто неминуемое и естественное, как дыхание. Он бы посмеялся, скажи ему Франческа, что именно в этом и проблема - в том, что она не влюблена. В том, что на такую авантюру, как брак, она решится лишь с тем, кого будет любить так сильно, что дышать будет больно. А рядом с Забини она и дышать толком не могла. Будто одно его присутствие сдавливало легкие, и на каждый лишний вздох ей будто требовалось спросить разрешения.
- Не мели чушь. Если тебе и правда интересно, что с этой свадьбой не так, Мистер-Я-Идеален-И-Безукоризнен, то слушай, - Ферраро ткнула указательным пальцем юношу в грудь. - В браке по расчету никто не ждет любви, заботы и прочего дерьма. Неуважение - вот, что задевает куда сильнее. Ты задел мою гордость, Дезмонд, поэтому проваливай к дементорам.
Она могла продолжать бесконечно. Говорить о том, что он готов был воспользоваться физическим преимуществом, готов был унизить, лишь бы доказать свое превосходство, свою правоту, показать, кто правит этом балом у Сатаны. И пока он не признает, что с противником ему не повезло, она не хочет тратить свое время. Да и брак по расчету уж точно не в ее планах. Выйди она за Забини - и вся ее жизнь сведется к званым вечерам, пропахшим нафталином, унылым салонам, тошнотворным светским сплетням, от которых у нее начинало все чесаться. Она будет вести себя вызывающе, совсем как не подобает леди, совсем как не подобает миссис Забини, а он будет проклинать тот день, когда Блейз решил повесить на него такую обузу. Они оба будут несчастны, и куда больше среды будут делать несчастными друг друга сами.
- И да, ты прав - это всего лишь формальность, а я не хочу, чтобы в моей жизни хоть что-то было формальностью.
Она выдохнула и бросила взгляд в сторону. Ей не стоило этого говорить. Ей вообще говорить с ним не стоило. Ему плевать. Дезмонду нужно лишь, чтобы система работала. И в этой системе все происходит так, как он запланировал. И на ближайшее будущее в его планах - официальная помолвка с дочерью Чезаре Ферраро. Фамильное кольцо трудами эльфов сверкает, заметка в светскую хронику уже заказана.
На противоположной стороне улицы показались два констебля. Франческа не заметила, как они вышли из Лютного и оказались на тихой лондонской улице, по которой почти не ездили машины. Только одинокая рекламная вывеска на здании мигала красным. План, родившийся в голове Ферраро, был удивительно прост и безжалостно бессмысленный. Неожиданно для всех Франческа вцепилась в Забини, подойдя вплотную к аврору, и, начав биться едва ли не в конвульсиях, замахала в воздухе свободной рукой.
- Констебль! Помогите! - Она оттолкнула от себя Забини, отпуская волшебника, делая шаг в сторону и меняясь в лице, - Этот мужчина меня преследует уже несколько кварталов, а сейчас схватил за руку, - заорала через улицу девушка, с бескрайним отчаянием и страхом уставившись на служителей порядка. Те обеспокоенно переглянулись и направились к волшебникам, предупредительно кладя ладони на свисающие с поясов дубинки.
- Молодой человек, можно Ваши документы? Мисс, Вы в порядке? - один из них подошел к Франческе, заглядывая в испуганное лицо волшебницы. Та неуверенно кивнула, чем вызвала еще большие подозрения насчет юноши. - Он Вас побеспокоил?
- Я просто возвращалась в кампус, а он увязался и начал приставать... - Франческа вполне естественно всхлипнула. Судя по выражениям лиц двух констеблей, о мужской солидарности не шло и речи. Те подошли к Забини с двух сторон. Один безапелляционно взял волшебника за локоть, а второй предупреждающе положил ладонь на кобуру.
- Вам придется пройти с нами. Мисс, - тот, что постарше, обернулся к Ферраро, - Вы можете пойти с нами, а из участка наши коллеги доставят Вас домой в целости...
- Нет, спасибо, я вызову Uber. К тому же, мне уже спокойнее от мысли, что этот парень на вашем попечении и больше никого не побеспокоит. - Итальянка окинула аврора презрительным взглядом, на которым только могла быть способна оскорбленная случайным горе-маньяком студентка-магла. 
Улыбнувшись двум констеблям, Франческа сделала несколько шагов назад, все хуже слыша содержание последовавшего после ее ухода разговора, но отлично видя на себе прицельный взгляд Забини. Он единственный все еще смотрел в ее сторону. Послав напоследок так и не состоявшемуся жениху воздушный поцелуй, Ферраро выудила из рукава волшебную палочку аврора, которую незаметно стащила всего несколько мгновений назад - в тот самый момент, когда схватила его за руку, подойдя совсем близко, и позвала на помощь маглов. Помахав ею в воздухе, девушка широко улыбнулась, развернулась на пятках и продолжила дорогу. Уиллоу-стрит была совсем рядом.

Отредактировано Francesca Ferraro (2019-02-06 17:48:10)

+2

12

http://s9.uploads.ru/JPpyf.gifhttp://s3.uploads.ru/OJutQ.gif

Он всегда понимал. Понимал безысходность ситуации. Словно они вдвоем толкают камень. С разных сторон. И каждый от себя. Толкают без устали, не смыкая глаз и не думая сдаваться. И не важно на чьей стороне будет сила и выносливость. Потому что камень, что они толкают - лишь вершина. Его тело закопано в землю, обмотано корнями предрассудков, погребленно под слоем взаимного нежелания пойти навстречу. Но они не знают, что оба бессильны, а старания... тщетны. Им не известно, что для разгадки простой головоломки им нужно капнуть глубже. И понять. Но понимание - слишком дорого стоит. А все они жадные эгоисты.
Дезмонд не готов принять свободу Франчески. Потому что она всегда будет противоречить скрижали его философии. Она никогда не станет той, кого он ожидает видеть рядом с собой. Она не будет ему правой рукой. Она сломает его праву руку. И нечем ее купить, подкупить, выкупить. Махать перед ее носом солидным чеком - пустая трата времени. Она мечтает о том, что он не может ей дать. О свободе. Потому что он в сути своей петля, кандалы, поводок, ошейник?.. Капкан. Медвежий с острой сталью зубов. И Чесс угодила прямо в него. Не ногой. Не рукой. А шеей. Ей тяжело дышать. Кажется, все тело немеет, пред глазами темнеет и мир становится таким не значимым, сводящимся до одной единственной точки перед глазами. До какого-нибудь примитивного фантика воспоминаний, который он скомкает, ловким броском посылая в топку. Или на Марс.
Кто они, если присмотреться? Да. Франческа добавила капель никотина в его море. Но этого мало для акулы. Для того, чтобы ее утопить нужно лишиться части души. Она - косяк сардин, принимающий образ огромного облака. Пугает лишь издалека. Но подплыви ближе - ощутишь дрожащий аппетит проглотить стайку хитрых рыбешек, которые двигаются с изумительной синхронностью.
И вот Забини превратился в ту акулу, которая приоткрывает пасть с сотнями лезвий, готовая перемолоть жизнь в рыбий пашет. И ему не жаль. Потому что он устал от прелюдий и угрожающих па вокруг ее персоны. Или ему наскучило. Он бы хотел ворваться в нее, разрывая стройный ряд, разбавляя алой дымкой водную толщу, истребляя все живое. Чтобы подчинить. Чтобы забрать себе ошметки. Так она будет совсем ручная, совсем мертвая. Зато послушная. И единственное течение, спасительным гольфстримом пролегающее между ними, не позволяло Дезмонду проглотить ее вместе с чешуей и плавниками. Отцы. Оба. И его, и ее. Они, как матерые китобои, без проблем справятся с разбушевавшейся акулой. Протыкая шкуру гарпуном, подвешивая за хвост к мачте, пока стекает вода, вытекает жизнь, а чайки клюют глаза.
Вот он все еще смотрел. Голодно клацая челюстью. Терпел. И понимал, что либо съест ее, либо умрет от голода. Все зависит от него. А она лишь закуска с чертовски сложным характером. Но это не добавляет ей острых зубов.
Франческа говорила и говорила. А он минорно плыл с ней рядом, полуприкрыв веки. Используя технику не совсем активного, но слушания. Он изредка кивал, словно болванчик с интеллектом во взгляде. Кисло поджимал губы, когда хотелось ответить, возразить... использовать право протеста! Но продолжал молчать. Потому что понимал, что сегодня его не будут слушать. Как вчера. Как и завтра. Ровно, как и он. Единственное, в чем они были солидарны так это в том, что оба не желали слушать. А когда Забини попытался, то осознал, что они говорят на разных языках. Тут уже ничего не исправить. Только лоботомия.
В подворотню нырнула дворовая кошка. В ее взгляде зловеще отразились осколки фотонов. Она задержала выразительной взгляд пары полных лун на волшебниках, а после нырнула в темноту. Чтобы тебя любили кошки, в следующей жизни, очевидно, лучше родиться коробкой. А кем нужно родиться, чтобы Франческа полюбила? Простым парнем с открытым сердцем, туннелями в ушах, рваной майке в краске и с боевым макияжем татуировок на всем теле?
"Теперь ты больше похож на нормального человека"
У нее тоже были свои шаблонные стереотипы, которые отрицали роскошь, в которую он облачен, как дракон в чешую. Ей не нравился его костюм, его манеры, его взгляд, слова. Потому что она заранее не любила его образ, считая его неправильным. Как он считал неправильным ее. И оба они были неправы, как и оба были нормальными. Но каждый по-своему. А теперь он стал на грамм нормальнее и не нормальнее одновременно. Начинала болеть голова.
Забини отвел взгляд. Его не может ранить подобное. Даже задеть не может. Он гордится отражением в зеркале. Молодым и сильным. С трезвым беспринципным взглядом эффективного мудака. Иначе нельзя. Почему она этого не понимала, все еще наблюдая мир даже не просто через розовые очки, а через какофонию цветной палитры. Она верила в то, что еще существуют те самые островки, где нет зимнего солнца, где тень не таит в себе монстров, а всего лишь дарует спасительную прохладу, где играет хорошая музыка из магнитолы оранжевого мустанга 1969 года, в бардачке которого спит все еще прохладное пиво и пара фальшивых документов двух сбежавших влюбленных... Но все это застыло лишь на поцарапанной пленке старых фильмов.
- Попробуй смириться с тем, что эта жизнь не будет никогда принадлежать тебе, - Забини виновато поджал губы, пожимая плечами, словно извиняясь за ситуацию. Словно это он обрек ее быть камнем в этой жизни, который все пинают. - Почитай Бардо Тодол...
Забини не успел закончить. Его голос был слишком размеренным, чтобы сопротивляться неожиданному цунами воплей Ферраро. Припадок Чесс, обрушившийся взрывом, вывел из равновесия Забини, и он в немом изумлении открыл рот, с испуганным беспокойством уставившись на невесту. Она вцепилась в его руку, прижимая так, словно сейчас их постигнет диффузия, к которой оба не были готовы. Она оттолкнула его, и Дезмонд - к своему удивление - ретировался на пару шагов, изумленно приоткрывая рот. Почти скривившись, когда ее чувственные губы начали нести подобную херню.
- Ферраро, заткнись, - прошипел Дезмонд, приподнимая руки перед собой и призывая быть потише. Бесполезно. На них уже обратили внимание. Забини готов был разбиться о стену. Или зарыться в снег. Но вместо этого лишь в который раз устало прикрыл лицо рукой, второй ладонью подпирая локоть, представляя собой драматическое произведение отчаяния и гедонизма. Хуже всего не то, что Франческа оболгала его, а то, что придется марать руки о магловских служителей закона. А ведь они в какой-то степени коллеги. Но это никого не волнует.
- Молодой человек, можно Ваши документы? - Забини сощурился, поражаясь несправедливости. Они не знали с кем говорят. И что их ждет. В душе Забини уже ощущал мрачное и голодное торжество.
- А ее документы Вас не волнуют, мистер... как Вас там? - даже без тени уважения ядовито процедил Забини, разводя руками.
- Я просто возвращалась в кампус, а он увязался и начал приставать...
- Ты маленькая лгунья, - прошипел Дезмонд, шагнув к Ферраро, но рука констебля терпеливо, но беспрекословно остановила его. - Браво, все это дерьмо заслуживает оваций, - Забини демонстративно похлопал с надрывным раздражением.
Этот вечер начинал приобретать оттенок сюрреализма. Словно это не очередной четверг, а "Андалузийский пес".
- Вам придется пройти с нами.
- А теперь слушай меня. И я скажу тебе, кусок мусора, что будет дальше. Сначала вы принесете свои искренние извинения. Потом ты поцелуешь своего дружка в губки, - Забини сардонически улыбался, почти невинно склоняя голову в глумливой ужимке, - а после отдерете друг друга вот этими вот дубинками, - он фривольно ухмыльнулся, щелкнув пальцами по инвентарю стража порядка. - Но только когда я уйду, не хочу видеть это... - Дезмонд с отвращением оскалился, качая головой, словно не в силах подобрать нужных эпитетов. А после перевел взгляд к Франческе. - А ты, гном, - он сощурился, давая понять, что ее ждет, если не порка, то неделя в подвале, - живо вернулась...
Забини поймал взглядом воздушный поцелуй Ферраро, а после нервно улыбнулся, ощущая как губы в спазмах растягиваются в безумном припадке.
- Какого ху... - Дезмонд похлопал себя по карманам, а после перевел взгляд к констеблям. Они угрюмо молчали. Лучше бы кричали. Забини шумно втянул воздух сквозь зубы, виновато улыбаясь.
- Что-то потерял, говнюк?
А дальше темнота. Видимо, хук с права весьма прицельно заточен на таких богатых мальчиков, как Дезмонд Забини.

Очнувшись, Дезмонд надеялся, что окажется в своей постели. Но он там не был. Если вдруг его постель не стала отрыжкой сатаны. Его кто-то пнул, и он, вздрогнув, резко принял вертикальное положение на скамейке. Ладонь вляпалась во что-то влажное, и Забини едва сумел подавить рвотный рефлекс, замотав кистью, как кот, угодивший в лужу. Он ошарашенно огляделся, ощущая боль на лице. Он коснулся кожи и отдернул пальцы, понимая, что на белой эпидерме расцветают лепестки синяка. Во рту запеклось немного крови. Но хуже был громила со скрещенными руками в центре камеры. У него на одном глазу была катаракта, а во втором - гнев корридского быка. Забини, к сожалению, не прихватил с собой бандерилья.
Он отвел взгляд, чтобы не нарываться. В другом углу сидели представительницы древнейшей профессии. Гуру любви или, как их звали в некоторых кварталах, жрицы спермы.
- Хрен ли ты уставился, Эдвард Кален? - жуя жвачку, протявкала девушка, надувая огромный розовый пузырь.
- Кто?.. - растерянно произнес Дезмонд, а после отшатнулся, когда пузырь лопнул.
Бля.

+4

13

Jesus Christ! Don’t be kind to it
Honey don’t feed it — it will come back

Ночь по всем характеристикам стремилась к тому, чтобы стать идеальной. Слегка пощипывающий нос морозный воздух, ночная тишина и отсутствие Дезмонда Забини. Что еще, казалось бы, для счастья надо? Возможно, долгожданная пара стопок текилы, громкие дебаты с местными философами, поклонниками культа Его Величества Огненного Виски, слабые звуки гитары где-то в отдалении и долгожданное ощущение покоя, того, что ты на своем месте. Да и все вокруг там, где и должно быть. Она не только избавилась от нежелательного собеседника, но еще и обеспечила ему увлекательное путешествие в мир маглов, и, увы, не в самую лучшую его часть. От одного воспоминания о том, какое выражение замерло на лице Забини, когда тот обнаружил отсутствие палочки, заставляло губы Франчески растягиваться в улыбке Чеширского кота, а сердце трепетать от триумфа. Вся вселенная вокруг играла победный марш. Она спрятала чужую палочку во внутренний карман парки, сворачивая на знакомую улицу. Палочку она вернет завтра - отправит с совой в фамильное палаццо Забини. Хотя что-то подсказывало Ферраро, что владелец палочки найдет ее раньше. Но это будет не раньше завтрашнего утра, а значит, у нее в запасе масса времени. А за эту ночь с Забини, возможно, и спеси немного сойдет. Магловские участки этому, судя по слухам, немало способствовали.
Она подошла к старому зданию, где в полуподвальном помещении ютился один из немногих приютов магического андеграунда, но вместо того, чтобы спуститься и толкнуть тяжелую дверь, над которой с тоскливым поскрипыванием раскачивалась вывеска, волшебница остановилась. Воображение совершенно некстати подкидывало картинки возможного развития событий в участке, и одна была хуже другой. Часть девушки отчаянно вопила о том, что Забини все это заслужил. И даже куда больше. Но другая часть вкрадчиво пыталась донести, что Франческа не Забини. Месть - это приятно, и все, что чувствовала последние несколько минут итальянка, было ликование. Безграничное и искреннее. Она могли войти в этот бар, взять что-нибудь выпить и провести остаток ночи наилучшим образом. Возможно, противный голос внутри рано или поздно заглохнет, захлебнувшись мексиканской водкой. Возможно, на утро Чесс будет плевать. Возможно, нет, но она поверит в обратное, убедив себя уверенностью в   справедливости подобного. Факт последней даже не стоял под вопросом. Девушку волновало скорее то, что мешало ей без колебаний сделать шаг. А потом еще один. То, чего не было у Забини. То, что, по его мнению, было лишь раковой опухолью.
Франческе мешала совесть. И идея о том, что правильно. А не справедливо. В конце концов, это не ей решать.
Она развернулась спиной к двери и сделала шаг. Секунду спустя повторила манипуляцию и вновь уставилась на знакомую вывеску. Протяни руку к медному кольцу, потяни на себя. И в мир тихих лондонских улиц вольется нестройный гул веселых голосов.
Завтра на нее обрушится кара небесная в виде Дезмонда. Глупо было полагать, что тот не станет мстить. Конечно, станет. Как бы она ни поступила дальше. Но сейчас, представляя Забини в пестром окружении бездомных и мелких преступников, Франческа представляла себе лишь испуганного мальчишку, впервые оказавшемся в полной заднице безысходности. Дезмонд был тот еще бездушный кретин. Но Ферраро такой не была.
К тому же, теперь она в каком-то смысле отплатила ему тем же, что пережила сама. Страх и отчаяние.
Хотя, с другой стороны, все могло быть не так уж и печально, как рисовало ей воображение. Заливать он умеет славно.
Она могла бы обрести в лице Забини союзника - по крайней мере, стоило бы выслушать его идею, а в итоге из-за своего упрямства рисковала заполучить врага. Потоптавшись на месте еще несколько секунд, девушка остановилась и издала полурык-полустон. Вот уж кто испытывал отчаяние и безысходность в полной мере. Франческа достала палочку Дезмонда, а после и свою. Произнесла заклинание и стала наблюдать за тем, как по земле расползаются контуры улиц и домов, проявляются названия улиц, номера домов. Поиск владельца завершился спустя полминуты, загоревшись яркой точкой совсем неподалеку от того места, где находилась Ферраро. Точка погасла, исчезла карта, улица вновь погрузилась в полночный мрак. Девушка спрятала обе палочки и трансгрессировала.

В полицейском участке ее встретил уже знакомый констебль. Мужчина приподнял в немом вопросе брови и приветливо улыбнулся.
- Что-то забыли?
Франческа смущенно улыбнулась, стараясь вложить в улыбку и взгляд все обаяние, на какое только была способна. Не то что бы в ней его были крупные запасы. Ферраро молчала, подбирая слова, переминаясь с ноги на ноги, а недоумение на лице служителя закона только возрастало.
- В общем, мне стало немного стыдно, и я пришла признаться, что солгала, - в синих глазах плескалась почти детская невинность, обеспечившая бы при желании итальянке, как минимум, приз Британской киноакадемии. - Тот парень - он не преследовал меня. По правде, это мой... старший брат, - называть Дезмонда женихом даже сейчас казалось чем-то крамольным, - Увязался со мной на вечеринку, думает, что без него я там глупости натворю. Знаете, этот постоянный контроль доводит до отчаяния, - Франческа глубоко вздохнула, изобразив крайнюю степени несчастья.
Констебль озадачено склонил голову, и волшебница имела возможность наблюдать, как былое недоумение сходит со строгого лица, уступая место очевидному недовольству. Мужчина упер руки в бока, покряхтел, прокашлявшись, будто решая, что делать с горе-прекрасной дамой и ее параноидальным старшим братом. У полицейских было и без того забот по горло, тем более ночью. Камеры временного содержания вот-вот грозили стать переполненными, а тут еще и эти детские игры. Когда родители перестали объяснять своим детям, что шутки с законом, как минимум, не такие уж забавные, как могут показаться. И уж точно не способ решать личные проблемы. Вот его детям такое бы точно в голову не пришло.
- Пройдемте. - Констебль кивнул головой по направлению к указателю на камеры временного изолятора. - Но нужно будет сдать личные вещи. Получите их обратно на выходе.
Ферраро радостно кивнула, радуясь, что обошлось хотя бы без выговора, и стала выворачивать карманы. Впрочем, там кроме двух волшебных палочек ничего не оказалось. Ни телефона, ни ключей от квартиры. Ни всего того, что бы мог ожидать увидеть полицейский. Кустистые брови вновь взлетели кверху, переводя вопросительный взгляд с двух деревяшек на девушку.
- Вырезаю по дереву. Лобзиком, - пожала плечами Ферраро, - Хобби такое, - и еще раз улыбнулась, захлопав ресницами.
Констебль повел ее за собой. Когда они остановились у крайней камеры, девушка сразу же увидела Дезмонда. Тот в подобных интерьерах смотрелся также чужеродно, как и в тату-салоне. Если не более. На мгновение, уловив черты растерянности на лице Забини, Франческа усомнилась: действительно ли это был он? Но дорогое пальто выдавало наследника древнейшего и чистокровнейшего с потрохами.
Полицейский молча открыл камеру, кивая Ферраро внутрь - в тот угол, где сидел волшебник.
Девушка сделала шаг прежде, чем осознала в отсутствии подобной необходимости. Но было поздно - решетка с лязгом задвинулась за ней, являя ее недавнего спасителя в новом образе.
- Обсудите свои семейные проблемы. До утра у вас двоих полно времени. Может, впредь не будете втягивать в это посторонних, - назидательно заявил мужчина и удалился, что-то бурча под нос о том, что у них и так полно работы, а молодежь нынче бездельники и так далее. Франческа медленно обернулась.
- Хай, подруга! И тебя замели, - растягивая гласные, проговорила размалеванная девица в короткой юбке из леопардового принта. На черных колготках побежала, потягивая бледную дорожку, вниз стрелка. Это могло бы выглядеть как стиль гранж, но было всего лишь печатью уличных трудяг. - А ты откуда? Из Кингс-Кросс? Мы тут все из Сохо!
Ферраро покосилась на стайку девиц и решительно направилась к скамейке, на которой сидел Забини. Оглядев ее поверхность, девушка аккуратно присела рядом, так и не взглянув на юношу.
- Ничего не хочу слышать.

+2

14

https://i.pinimg.com/originals/6c/51/9c/6c519cd15d46683bcabab6927e8fed28.gif
Бывает так, что оказываешься там,
где быть совсем не хочешь.
С людьми, которых не знаешь.
Но вот появляется она.
...И все становится в разы хуже.

Дезмонд боялся моргнуть. Ему казалось, сделай это, у него украдут почку. Или сожрут. Вон та дама с размазанной розовой помадой, словно и правда кого-то сожрала. Он долго, сощурившись, смотрел на нее. Такое бывает, когда в тебе вопит чувство перфекциониста, приказывая убрать шерстинку с чужого пальто. Или поправить коробки с соками в гипермаркете... В данном случае, хотелось повернуть эту особь лицом к стене. Или замуровать в стене. Она, как и все прочие, оскорбляли эстетический вкус Забини. Причем весьма экстравагантно оскорбляли. Это все равно, что брезгливую принцесску посадить в чан с тараканами. Будет истошный визг, прорывающий озоновый слой, за чем следует ультрафиолетовый армагеддон. Забини молчал, переплетая пальцы в замок. Он плотно сжал губы. Они побледнели, как и он. А внутри него вопило что-то мелкое и истеричное, вызывая моральный апокалипсис. Самое время царапать послание пером на коже лучшего друга, которого доедали гиеновые голуби, отрывать и скручивать в бутылку, чтобы токсичное море однажды прибило к берегу послание из кромешного ада. Чтобы хоть кто-то знал, что было. И чего не следует повторять.
Какой-то чахлый парень в толстовке, в которой вполне могла прятаться еще пара таких же азиатов, о чем-то бормотал, пытаясь протиснуть голову между прутьями решетки. Забини заинтересовано приподнял брови, когда тот все-таки просунул голову, смазанную потом и так ловко проскользнувшую, словно кошачья. Вот только он не был котом. А потому побег головы не был гарантом побега всего тела. Слоновьи уши мешали вернуться назад. Теперь среди них был счастливчик, сбежавший на одну восьмую. На лице Дезмонда появилось туповатое смирение. И он закатил глаза, понимая, что оправдывает парня тем, что тот не опустил руки, а хотя бы пытался. Словно у него уже была пара зэковских наколок. "Пусть ненавидят, лишь бы боялись". А вот у тех барышень, которые все, как одна, сложив ногу на ногу, совершенно точно носили на груди черную надпись "девственность - роскошь", а на заднице набили дьявола. Тот азиат явно был с чем-то кричащим, как и его идиотизм. «Рожден для мук, в счастье не нуждаюсь».
Дезмонд вздохнул. Он сидел в углу. Подальше от того, в котором гадили. И пытался быть автономно от этой черни, чтобы случайно не пасть жертвой диффузии классов... А шлюхи оказались безупречными продавцами своей плоти. Говорили убедительно, вешая алчным взглядом ценники на шею Забини. И пожалуй... любой бы мог поверить, что у нее между ног не собачья будка, а номер люкс с видом на космос. Но только не Дезмонд. Он был уверен, что где угодно лучше, чем в этой девке с густо накрашенными глазами, на щеках которой засохли потеки туши.
Его будут удерживать здесь до, как с ядовитым удовольствием заметил мистер Мосби, выяснения обстоятельств. Дезмонд не понимал, что тут можно выяснять. Он был для них все равно, что марсианином или криминальным инкогнито. Без отпечатков пальцев, паспорта и имени. Копы из отделения уже жадно потирали ладони, думая, что неспроста у парня с улицы нет никаких документов, но есть часы, которые стоят больше, чем полтора килограммам человеческого костного мозга.
Дезмонд переживал за часы. Он помнит какими путями они вернулись к нему. Не хотелось повторять подобные распятия личности.
Так странно. Осознавать, что все это начало происходить с ним после того, как ему насильно вживили Франческу в жизнь. Организм ощущал инородное тело. Пытался выпроводить путем отторжения. Но все тщетно. Есть вещи сильнее биомеханизмов. Как есть и тюрьмы пострашнее слов.
И как она считала, что он разрушает ее жизнь, так она травила его. Только не иллюзорно. А вот очень даже по-настоящему. Дезмонд много где мог оказаться, после разговора с femme fatale, но только не в такой заднице. Еще и с разбитым лицом. Но опыт всегда опыт. Даже печальный. Главное, чтобы об этом дерьме никто не узнал. Отцу не понравятся воли в заголовках утренних газет в противном случае.
Забини не собирался оставаться в этом притоне. Если кто-нибудь видел дно, то, пробив его и обнаружив еще одно, только тогда бы смог понять ощущение Дезмонда. Потому что он все еще проламывал эти литосферные плиты. Скатываясь по ощущениям все ниже и ниже. Словно снежный ком с Джомолунгмы. Под конец этот снежный ком станет размером с гору. И проломит новое дно. Рекурсия безнадеги.
Аврор снова скосил взгляд к горе мышц. Он был настолько суров, что казалось истории Дезмонда о его рейдах покажутся смешными. Словно бы Забини рассказывал про день рождение восьмилетней девчули в розовом платье на веранде, где бегали ламы-облачка. Этот мужик, казалось, еще в младенчестве мог затушить себе об глаз бычок. И Дез боялся, что его сегодня тоже затушат. Или загасят.
Послышался скрип клетки. Так в зоопарке загоняю свежее мясо из дикой природы для зрителей, уставших от грустных макак, спящего гиппопотама и ягуара, вечно прячущегося в тени. Дезмонд даже не обратил бы внимания. Не поднял бы глаза. Но ощутил на себе взгляд. И если обычно узнают по голосу, то Дезмонду хватило и этого. То, как на него смотрят. Узнал в своих ощущениях Франческу. Испытывая, какой уже раз за этот вечер, смешанные чувства. В первую очередь совершенное непонимание и вымученное изумление. Он устал удивляться. Но Ферраро не устанет удивлять.
Забини невольно ухмыльнулся, решив, что Чесс все исправит. И сейчас выведет их отсюда. Но девушка, даже не смотря на него, просто тупо прошла и села рядом. Потушив надежду, утопив беспощадно одной единственной репликой, которая ни о чем не говорила, а просто вопила о том, что у нее нет никакого, сука, плана!
Дезмонд поджал губы, в какой раз отмечая слабоумие и отвагу гриффиндора.
- Bellissimo, Френни - иронично воскликнул Забини, фривольно приобнимая Чесс за шею и притягивая к себе. - познакомьтесь, господа и... - Дезмонд с цинизмом, от которого нет лекарства, кивнул девушкам на противоположной скамейке, - дамы, с моей невестой. У нее весьма экстравагантные предпочтения, раз она решила устроить нам свидание в убогой обители ущербных личностей и шлюх, - аврор с наигранным сожалением широко улыбнулся, - извините за мои манеры. Я... сексист, - он положил руку на сердце, наблюдая за тем, как лица заключённых меняются, словно они становились чем-то одержимы. - Но знайте, самок в этом городе достаточно. Тебя вот, - он кивнул блондинке с цветными прядями, - покрутят на хую еще пару раз, а после выкинут, как использованный презерватив, - Дезмонд замолчал, траурно закивав. Забини устало закатил глаза, взглянув на мужчину, у которого вздулись вены и жилки на висках.
- Долго пялиться будешь, ублюдок? Тебя сюда посадили за то, что ты свою мамашу сожрал? - фыркнул он, мысленно вздыхая и готовясь к смерти. Отсюда можно было выйти только ногами вперед. А Дезмонд очень хотел выйти. Уже скучал по свободе и забывал, как выглядит лицо его сестры.

Отредактировано Desmond Zabini (2019-02-09 15:30:56)

+1

15

Франческа вовсе не была изнеженной чистокровной барышней. За годы странствий после школы ей довелось побывать во всяких передрягах, почувствовать на собственной шкуре самые разные бытовые условия - от роскошных апартаментов дяди и спального мешка где-то посреди Тибетских гор до богемных клоповников Парижа и Амстердама, но лондонский изолятор временного содержания бил все рекорды по терпимости. Точнее, это делали его обитатели. Нищая парижская богема вызывала куда меньше опасений, нежели лондонские маргиналы, закрытые в пределах нескольких квадратных метров. Тут было грязно, отвратительно пахло и угроза подхватить какую-нибудь мерзкую инфекцию росла на глазах. И если Ферраро надеялась, что Дезмонд окажется единственным оплотом благоразумия в этот сумасшедшем доме, то она сильно ошибалась.
Девушка сдавленно ойкнула, когда ее притянули к себе резким движением, совершенно не заботясь о благополучии ее шеи. На мгновение она попыталась избежать жутких запахов, уткнувшись носом в черную шерсть чужого пальто, но вместо ожидаемого аромата дорогого одеколона учуяла какую-то непонятную смесь роскоши и помойки. Забини слишком много времени провел тут. Девушка попыталась отпрянуть. Воздух заполнили тихие итальянские ругательства и проклятия - все они были обращены, разумеется, лишь к одному адресату. Тот же то ли красноречием решил блеснуть (совершенно, к слову, не вовремя), то ли похвастаться умением налаживать социальные связи (умения эти на глазах Ферраро и всех присутствующих стремительно бежали к нулевым показателям). До сих пор девушке казалось, что она досконально изучила внешнюю оболочку Забини. Эдакий излишне воспитанный джентльмен-аристократ, воротящий нос от всего, что хоть на дюйм вылезает за рамки приличий, которого досадное пятнышко на белоснежном манжете введет в состояние комы в той же мере, как это может сделать случайно оброненное ругательство. Но все представления Франчески о Дезмонде рушились на глазах с каждым словом, вылетавшим из уст волшебника. "Да он не в своем уме", - выпутавшись из захвата юноши, Ферраро ошалело уставилась на него, вздрагивая от каждой фразы, и отказывалась верить собственным ушам. И итальянка не была точно уверена, что больше ее шокировало: знание Дезмондом подобного лексикона, или то, что тот совершенно целенаправленно роет себе могилу. 
- Замолчи сейчас же! - зашипела ведьма, цепляясь за рукав Забини, и потянула к себе, словно ей было куда его утащить, дабы окружающие не слышали этот стыд. А ей уже становилось стыдно. Мерлин! Никогда Франческа Ферраро не думала, что ей станет стыдно, да еще и перед социальным дном Великобритании. И уж точно не гадала-не ведала, что источником ее стыда станет Дезмонд Забини. Глаза девушки, мечущиеся от Дезмонда к противоположному углу, кричали зарождающейся паникой, словно неоновая вывеска "HELP", но помощи ждать точно было неоткуда. Она видела, как заполняются мстительной яростью глаза той самой блондинки, чье будущее имел неосторожность предсказать волшебник, видела, как краснеют щеки громилы в центре камеры. Ей хотелось встать и броситься к решетке и отчаянно кричать о помощи, звать того самого офицера, которого она, по собственной дурости, обманула. И пускай Забини сам разбирается.
Но, кажется, разбираться и быть благоразумной была очередь Франчески. Было более чем очевидно, что не вмешайся она - и через мгновение от них останутся лишь два хладных трупа. Будущее в браке с Дезмондом было тоже так себе перспективкой, но умереть в тюрьме - еще хуже. Итальянка вскочила на ноги, заметив, что барышня с цветными прядями приближается, покинув волчью стаю, готовая атаковать - стремительно и безжалостно.
- Постойте! - встав между Дезмондом и проституткой, Франческа выставила примирительно руку вперед, - Мисс, Вы же не восприняли слова этого ненормального всерьез? Он не в себе, поверьте. Его пожалеть нужно, а не злиться. Его родители вызвали санитаров сегодня, чтобы положить в частную клинику, а он сбежал, когда узнал об этом.
Вранье лилось из нее горной рекой. Ни капли угрызений совести, только инстинкт самосохранения. Ей плевать было на Забини, плевать на эту девчонку, плевать на всех, кто был в этой чертовой камере. Все, чего Франческе хотелось, это выбраться отсюда и не лишиться волос. Из представительницы древнейшей из профессий полился такой поток отборной брани, что на мгновение Ферраро почти поверила, что учились они с Дезмондом у одного мастера словесности.
Она обернулась к Забини, угрожающе сверкнув синими глазами.
- Сделай что-нибудь, иначе Мерлином клянусь, если они тебя не убьют, это сделаю я.
Франческа всплеснула резко руками, вновь оборачиваясь туда, где стояла блондинка с крашенными прядями, когда ее запястье на развороте ударилось во что-то твердое. Раздался тихий хруст, и девушка почти почувствовала под ребром ладони легкое, едва уловимое движение. А после хруста тишину камеры огласил пронзительный вой. Проститутка схватилась обеими руками за нос, а Франческа, игнорируя острую боль в руке, прикрыв в ужасе ладонями открывшийся в изумлении рот, смотрела на то, как пальцы с облупившимся красным лаком медленно окропляются кровью, брызнувшей из носа женщины.
- Dio mio, - только и пробормотала волшебница.
- Я убью тебя, стерва, - заголосила лондонская мамзелька, когда к ней с сочувствие подбежали ее товарки. Та выпуталась из кольца рук, принявшихся утешать подругу, и бросилась на Ферраро. Итальянка только и успела сделать шаг в сторону, прижавшись к решетке, когда женщина оступилась и едва не распласталась на каменном полу, случайно задев пяткой вставшего громилу. Спустя секунду в камере началась такая суматоха, что через минуту у решетки появился тот самый офицер.
- Кого дьявола вы тут устроили?
- Эта дрянь сломала мне нос! Как я теперь буду работать? - завопила та самая с прядями. Франческа отыскала глазами Дезмонда, будто ища в нем поддержки в такое несправедливое время. Уж он-то знает, что это обвинение совершенно безосновательно. Ну, почти безосновательно.
- Ты и ты, - офицер указал пальцем сперва на Ферраро, а потом и на Забини. - Из камеры вышли оба.
Франческе и в голову бы не пришло спорить. Дождавшись, когда Дезмонд с ней поравняется, девушка направилась к выходу, краем глаза следя за тем, что происходило вокруг - получить напоследок удар в затылок меньше всего хотелось. Итальянка уже готова была пуститься в благодарности за спасение их жизней, но не прошли они и нескольких футов, как констебль остановился и открыл весело звенящими на огромном кольце ключами дверь другой камеры. Та была пустая. Увы, констебль планировал это недоразумение исправить.
- Заходите. И не сломайте носы хотя бы друг другу.

+2

16

Забини проглотил пожёванный или пережеванный ком чувств. По углу самосохранения прошлись грубой наждачкой. Притупили. Или и вовсе сточили. И пока благородство тлело в углях, уже была подготовлена урна для праха достоинства.
Дезмонд ощутил как слишком резко вышел за рамки своего комфорта. Словно танцовщица, растянувшаяся в шпагате без должной подготовки. Все тело свело. Или это мысли? Он смотрел - вернее, его заиндевевшие глаза - на притон белковой массы. Лицо человека напротив казалось серым, несмотря на то, что проступала багряная злость из-под кожи. Оно напоминало пепельницу. Спутницу раздражительной бессонницы с щетиной окурков.
По магистрали липких мыслей пронеслось что-то вроде "только опять не в нос". Это было бы слишком даже для такого бесчестного мудака, как Дезмонд. Все-таки даже в его случае был лимит суточной нормы мести от вселенной. Сейчас Забини казалось, что мир решил перевыполнить план, унизив до боли на год вперёд. По Земле бродят столько уродов, таская плешивые хвосты, а попался в объятия иронии только Дезмонд. И в последнее время ему казалось, что Франческа маяк. Обычно это звучит лирично, романтично и прочее бла-бла, но в этот раз это не комплимент, а упрек. Ферраро яркий маяк, луч топлёного масла которого направлен на Дезмонда. И привлекает он всякую плотоядную гниль судьбы, которая кидается на вкусные цвета из темноты. Словно чернильные пятная на белой ткани. Расползаются, как раскрывающаяся голодная пасть. Или бездна.
Громила резко дернулся, шагнув и качнувшись в сторону Забини. Будто кобра, проверяющая или запугивающая. Дезмонд тут же поднялся со скамейки, с вызовом сощурившись, невольно пропуская аккорды ужаса в глазах. Он потянулся машинально к терновику, забыв, что он покоится в свалке мусора чужих вещей у констебля. Голова кружилась от вони, от бессилия, от злости. Сердце ускорило ритм, беря кредит доверия на очередной забег, в который раз не рассчитывая оправдать это мистическое слово на "д", пропитанное несуществующей моралью цветка папоротника. Забини с какой-то брезгливой безнадежностью поморщился, не зная откуда будет отскребать своё тело: скамейка, стена, пол? А все могло закончится куда прозаичнее: ужин, душ, кровать. И Дезмонд был не против скучной рекурсии очередного вечера.
Он бы уже мог чавкать разбитым лицом под кулаком мужчины, но громкий голос Чесс заставил обратить на себя внимание. Она могла бы спеть. Как в старом вестерне. Невероятно красивая барменша, которую вечно путали с путаной, неожиданно прерывает пьяную драку всего трактира, какой-нибудь всем известной песней. Ей подпевают. И вместо крови на лицах текут слезы. У пьяных всегда так. Из крайности в крайность. И Дезмонд если и был пьян сегодня, то чем-то другим. Чем-то ещё более несносным, чем бурбон.
Чесс умела действовать с переменностью погоды в сердце моря. Час назад она обрекла его на казнь, а сейчас спасает. Невольно и ради собственной безопасности. Но все равно приятно. Она ловко остановила словом женщину. Заколдовав, словно факир змею.
Нужно помнить, что не все слои общества способны воспринимать слова на уровне том, котором задана фраза. Чаще всего язык боли, считающийся примитивнейшим, а потому и доступнейшим, действовал с куда более выразительным успехом. Правда, не в этом случае. В данном кругу людей скорее всего состоится диалог, а не монолог боли. Это проблема. Для того, кто привык говорить на нем, а не слушать. У Забини вообще были проблемы с тем, чтобы слушать и с тем, чтобы понимать. Он притворялся, на самом деле оставаясь при своём циничном мнении, которым пытался прошить чужие сознания. Слишком упёртый, слишком упрямый. Слишком железный. Или точно вольфрам, температура плавления которого безбожно высока. А может быть состав стержня характера Дезмонда недооценён. И подобной прочности просто не существует в таблице металлов. Даже алмазная решетка не соответствует.
Забини прислушался. Ровно как и все. Занятная история, но вряд ли кто поведётся. Да и для таких, как эти люди, не существует уважительной причины. Любое оправдания сводится до синонимов  раболепства, которые вызывает приступы диареи и желание у кулака встретиться с лицом в неуютном свидании. Лежачих бьют, старшим место не уступают. Классика, а не баян аморали.
Перед лицом Дезмонда переливались в дрожащем полумраке дешевого электричества пшеничные пряди Франчески. Они переплетались, путались, но все равно казались на ощупь мягким и гладкими, словно глянец журнала. Когда она говорила, то волосы дрожали в такт, словно согласно кивали, подписываясь под каждым её словом. А после она повернулась. И они морской волной покачнулись, расплываясь бензиновым пятном на плече. Забини поднял взгляд к лицу девушки. Её синие глаза спрятали в себе таинственную угрозу марианской впадины. Или может все было проще. Она разделается с ним, как пёс на травле лисицы. И не было ничего загадочного в пучине этих синих глаз. Сейчас они были прозрачными (по своим мотивам), как чистое стекло.
Забини пожимает плечами, вполне себе оправдано не находясь с ответом. Что он может сделать? Ему казалось, что он уже сделал достаточно. И стало только хуже. Правда, как известно, у худшего нет границ. Как и у совершенства. Худшее совершенство.
В который раз, пока Чесс взмахнула изящной кистью руки, он успел задуматься о том, как пришёл ко всему этому абсурду. Пока сиреной взвилась к потолку камеры женская трель боли, Дезмонд успел выкурить мысль о том, как вечер, обещающий стать неудачным, превращается в воистину фатальный. Забини не видит лицо Франчески, но уверен, что её выражение едва ли отличается от его. Почему-то он осознал, что это была последняя капля в море перед мировым ценами сокрушительной силы. Будто бы литосферные плиты не просто вздрогнули, а их кто-то встряхнул.
И пусть итальянка толком не успела испортить изысканную атмосферу перемирия, но её жест буквально свернул шею голубю мира. Дезмонд попятился, когда мужчина шагнул к нему, но чья-то месть явно прошла параллелью, потому что девушка с разбитым носом, зацепившись о ногу громилы, распласталась на полу, пролегая прямо между ним и аврором. Забини поднял взгляд и, используя слабость замешательства, врезал в челюсть. Он не знал, что было хуже: адская боль в руке или то, что соперник разозлился лишь ещё больше, выплевывая зуб почти в ладони Дезмонду. Аврор почти заскулил, сжав зубы и с шипением встряхивая руку. И, пока не дошла его очередь принимать хук, метнулся к скамейке, пиная её под ноги громилы.
Все могло закончится весьма плачевно, но кто бы мог подумать, что Дезмонд когда-нибудь будет рад видеть констебля после того, как он же ему разбил нос. Но, черт возьми, он был рад его видеть, как никогда. А ещё пару минут назад он думал, что унижаться дальше некуда. Но вот. Есть.
Выйдя из камеры, они тут же попали в другую.
- Ты посмотри, номер люкс на двоих. Почти подарок на помолвку от служителей закона.
Услышав, как камера закрывается, Дезмонд взглянул на Франческу.
- Пора отсюда сваливать. Надеюсь, он скоро уснёт. Заберём ключи. 

+2

17

[indent] Меньше всего ей хотелось закончить этот вечер в одиночной камере. Хотя, может, в одиночной было бы не так уж и плохо, если б ее не пришлось делить с Дезмондом, в которого, к тому же, вселилась начинающая звезда стэнд апа. Ферраро была на грани того, чтобы пасть ниц перед служителями закона, обливаться слезами и умолять отпустить ее со всеми прилагающимися "ну, дяденька, ну пожалуйста" и "я больше так не буду". Увы, "дяденьки" даже не дали ей шанса не только покаяться, но и вообще что бы то ни было толком объяснить. То, что Франческа не хотела никого увечить, интересовало, очевидно, одну лишь ее совесть. Девушка еще какое-то время простояла у самой решетки, обратив полный тоски взгляд констеблям вслед, пока ее не вернул к реальности голос Забини, раздавшийся за спиной. Тоска померкла в синеве ее глаз, уступив место яркой бирюзе негодования. Ферраро резко обернулась.
[indent]  - Обязательно было лезть на рожон? - она поверить не могла, что взывает если не к совести юноши, то, как минимум, к его здравому смыслу, будто они поменялись местами - и по правде говоря, Франческе ее привычная роль нравилась куда больше. Не говоря уж о том, что она и представить себе не могла подобное лексическое своеобразие, коим блеснул Дезмонд четверть часа назад. - Решил дать себе волю внутреннему комику и устроить низкопробное представление перед соответствующей аудиторией?
[indent] Итальянка чувствовала, как внутри нее по нервам поднимается дремлющая до сих пор злость - на себя, на Дезмонда, на произошедшее в его доме неделю назад, злость на родителей и на всё, что не давало ей жить полной жизнью, дышать, не оглядываясь на других. Ей, по правде, плевать было и на представителей лондонского дна, на их сломанные носы и конечности, плевать было на то, как вел себя  с ними Забини или как выражался - какая из нее полиция нравов. Франческа чувствовала, что весь стресс, вся накопленная усталость с тех самых пор, как она сошла с поезда на вокзале Кингс-Кросс, обрушились на нее и сбили с ног ударной волной. А Дезмонд не только попался под горячую руку, но и был одним из прямых виновников.
[indent]  - Ну и как оно? Говорить, что думаешь? Не заботиться о чужом осуждении? - Она медленно подошла к волшебнику почти вплотную, с почти насмешливой улыбкой поднимая к нему лицо и заглядывая в глаза. Уголок ее дернулся, и девушка шепотом добавила, - Приятно, Забини? Кто бы мог подумать, что среди отбросов социума ты вдруг покажешь свое истинное лицо, мистер-я-до-тошноты-идеален. Ты где слов таких понабрался-то?, - почти снисходительно, словно с малым ребенком, продолжила Чесс, - В книжке прочитал?
[indent] Ее улыбка погасла, а челюсти плотно сжались. Дезмонд насквозь фальшивый, как и любой другой представитель среды, которая ее взрастила.  Ферраро невольно вспоминает выражения его лица часами ранее, когда они сидели в мастерской Скаррса, вели очередной чеховский диалог - где вопрос не в наличии или отсутствии смысла, а в том, что никто друг друга не слышит - и даже не пытается. Она вспоминает проступившие на коже алые капли - как минимум, физическая оболочка не вызывала сомнений в своей реальности. Она задается вопросом, ответ на который ее и вовсе не должен волновать: а есть ли в Дезмонде вообще что-то настоящее? Или он, подобно хамелеону, приобретает черты той среды, в которой находится? На светском приеме он безупречен в своем аристократизме, в лондонской тюрьме отвратителен в своей грубости, а в стенах аврората, вероятно, не снимает своего белого плаща доблести и чести. Пустой симулякр, который можно наполнить любым из существующих смыслов.
[indent] Ферраро отступила и рухнула на скамью, чувствуя, что опять пошла у него на поводу, хотя обещала себе не вестись на провокации. А тут даже и провокаций не понадобилось. Зачем она вообще вернулась? Совесть замучила? Или и вправду решила, что они в одной лодке, а, значит, им есть о чем договориться? Хотя, судя по словам Забини, он-то уже обо всем договорился, раз шутил над помолвкой так, словно это дело уже решенное.
[indent] - Очень интересно, как ты собираешься забрать у них ключи, находясь внутри камеры. Поделись своим гениальным планом, о, великий и могучий, - вымолвила девушка так, словно "великий" и "могучий" были самыми последними ругательствами, кои только существовали на белом свете. В ее славном голландском прошлом были случаи задержания магловской полиции и, если у их английских коллег не было особого подхода к мелким нарушителям, то их с Дезмондом должны были выпустить утром.
[indent] Девушка обвела тоскливым взглядом камеру, остановившись с немым удивлением на торчащей из рукава пальто кисти с сбитым костяшками, и вспомнила взревевшего громилу из прошлой камеры. Да уж, у мистера Забини сегодня было предостаточно приключений - на всю жизнь вперед. Ей даже немного стало его жаль - но только немного. Вся эта ситуация с самого начала была какой-то бутафорской, а Дезмонд в своем дорогом пальто - пусть и не белом, со всем своим безупречным, вылощенным внешним видом и надменной физиономией был как чужеродный нарост, нелепая драма в плохой комедии, которая ее даже в трагикомедию не превратит - до того все нелепо. От его визита в тату-салон до этой истории с констеблями и тюрьмой. Франческа не знала, какие планы были у Забини, но она точно понимала, что ей места в этих планах не было. Даже если Дезмонд думал иначе. Пусть считает это жестом ее доброй воли. Или человеколюбия - в конце концов, Дезмонд был человеком, пускай, вероятно, и не самым хорошим. 
[indent] - Послушай, - вдруг заговорила итальянка, - Весь сегодняшний вечер - одно сплошное доказательство того, что нам с тобой не по пути. Иначе подобные приключения будут подстерегать тебя до конца твоих блистательных чистокровных дней, - она позволила себе широкую улыбку, полную почти садистского удовольствия - о да, если ей испортят жизнь, Ферраро ответит тем же и в двойном размере, - Но ты кое в чем прав, Забини, нам действительно лучше быть заодно. Но у меня есть одно условие, дабы в этом, как ты изволил выразиться, марафоне, не тебе одному было весело. Если я соглашусь на помолвку и буду торговать лицом вместе с тобой на всех этих унылых, проетых молью, светских раутах, ты будешь делать то, что я хочу. Обещаю не просить невозможного.
[indent] Девушка откинулась спиной к стене, подтянула колени, сев по-турецки, и довольно улыбнулась.

+1

18

Взгляд зацепился за силуэт. В клетке было темно и искусственный свет обрисовывал формальдегидную тоску Франчески, которая вцепилась в прутья решетки. Дешёвое золото электричества вплелось в ее волосы, успевшие растрепаться, и свило там гнездо.
Мимолётная дрожь безысходности всколыхнула воздух, когда Чесс с искренней верой вглядывалась в спину констебля. Но он был картонным и двигался по заданной системе координат. Машину бесполезно о чем-то просить. Как и Дезмонда.
И, если на то пошло, Забини знал, что от него хочет Франческа. Он всегда успешно лавировал в чужих интересах, потому что только они могут стать достойным рычагом давления в финале. Не страхи, а желания. Не все это знают. Он знал.
Но суть заключалась в том, что он все никак не находил причины быть комфортным и для Ферраро. Хватит с него долга перед семьей, долга перед философией. Он и так достаточно механический. Чесс он ничего не должен. Между ними могло бы образоваться партнёрство, но она не командный игрок.
Дезмонд даже допускал, что ее жизненные позиции имеют место быть. Они истинные, просто субъективные. Очень. И существуют только для малышки Френни.
С возрастом Дез понимал, что практически все банальности, клише и расхожие мнения верны. Субъективно верны. Он замечал с меланхоличным принятием, что жизнь вульгарно отдаётся силе ускорения с каждым прожитым годом, что жизнь действительно очень короткая - как об этом и предупреждали с самого начала.
Да, Забини молод, но он видит, как стареют те, кто были молоды в его детстве. И как бы ему не хотелось верить в собственную неуязвимость перед смертью, даже он, в конечном итоге станет ничем. А пока что он верит в собственную бесконечность. А иногда и безнаказанность.
Он смотрит на Франческу, не понимая, что сейчас кочует из его мыслей во взгляд. Что отражается в паре мертвых льдинок?
И если все-таки верить в субъективную правду, то может в самом деле есть и понимание в человеческом сердце, застрявшее где-то на орбите, где-то на периферии реальности. Потому что, если все остальные утверждения верны (даже субъективно), почему Дезмонд вдруг не должен верить и этому?..
Может понимание улыбнётся и им?
Но с другой стороны, как говорил Брайан Трейси, если хочешь получить то, что никогда не имел, стань тем, кем никогда не был. Заключенным в каком-то маггловском притоне Забини ещё не был. Теперь он может получить послушание Франчески? Или это слишком?..

Дезмонд смотрит на Чесс, складывай сумму причин, почему она должна остаться в живых. Складывая и надеясь, что итог будет больше его злости. И ему не придется извиняться перед Ферраро за несчастный случай.
Дезмонд вздыхает и старается выбрать мир. 
Выбор всегда важен. Даже если ты не замечаешь его значимости. Это не значит, что ее нет.
Дезмонд видел, как человек опоздал на поезд, который сошёл с рельс. Так что то, что кажется плохим может быть таковым лишь на первый взгляд. К сожалению, он думал, что Чесс - это и поезд, сошедший с рельс, и рельсы, которых даже не было, и человек, опоздавший на опыт собственной смерти.
Франческа была неоднозначным персонажем вселенной. И совершенно точно каким-то дурным сном для сноба из высшего общества. Его персональным сном. Дезмонда. И он думал, что если закрыть глаза, то ее не станет. Но… скорее его не станет, если она закроет глаза. Ведь справедливо будет считать, что из них двоих он выглядит чем-то искусственным, чем-то синтетическим и изможденным, словно фантазия умирающего.

Дезмонд упрямо смотрит в глаза Франчески. Обычно это работает. Люди отводят взгляд. Но только не она. Она возмутительна во всем. Будто это вопрос чести быть такой невыносимой.
Он не станет отвечать на ее провокации. Так он думает. Как и сама Франческа, должно быть, не хотела отвечать ему. Но теперь Дезмонд не уверен. Здесь, где стёрты кости морали в пыль о решетки, уже можно не думать о том, что о тебе подумают. Думать тут не в почете, верно? Да и все те, кто станут свидетелями его искренности, для него пустые места. Или даже хуже: плесень на стене, грязные кофейные кружкИ на столе, пыль, скопившаяся в углах камер, бычки и чёрные следы от их тушения. Все они, если говорить проще, - мусор. Иногда Дезмонд мог говорить проще, чтобы донести одноклеточную мысль до первобытных инстинктов идиотов.
Говорят, у людей нет инстинктов. Есть импульсы. По сути инстинкт - это то, чем нельзя сопротивляться. Ну… как же нет? Чесс вот просто не может не приносить проблем. Это ее животный инстинкт, а не импульс желания.
И сейчас она - животное. Запертое в камере с каким-то Забини. И ее слова - обнаженные клыки. Наверное, она хочет его сожрать.

Дезмонд твёрдо решил, что не станет ей отвечать. Не станет, пока дело касается желчи, сарказма и язвительности. Это пустая трата времени. И он не предоставит ей такого удовольствия, как катализатор возгорания.
И в первой партии он сохраняет за собой право молчания.
Забини медленно выдыхает, словно этот жест результат титанической работы над собой. Результат невидимого силового поля, которого на самом деле нет. Потому что ничто не отскакивает, а попадает очень четко.
Конечно же, обычно он говорит то, что люди хотят слышать. Но! Это не слабость. Это стратегия. Ей этого не понять. Она привыкла жить в своём мире, полным свободы, полным и переполненным. И ей просто не понять его мир. Его строгий мир формальностей. От чего-то ей хочется разорвать покровы официоза. Почему бы просто не оставить в покое. Ему так комфортно, а ей иначе. Понимание такая дорогая валюта. Даже им не по карману. Хотя они, вроде бы, невозможно богаты.
- Истинное лицо? - он не выдержал. Словно бы фрукт перезрел и кожура треснула. Забини искренне усмехнулся, его губы скололись в улыбке. Словно сухая штукатурка. Он усмехнулся, потому что она сказала глупость. Такую невыносимую, такую тупиковую, такую непроходимую глупость. Будто у него есть истинное лицо. Будто оно не потерялось среди образов, которые он представляет обществу под блистательные овации. Иногда Дезмонд думал, что настоящий он - это пустой шаблон, на которые он примеряет манекены персонажей. А он просто то, что можно заполнить. Деликатное описание вакуума.
Если у него и было истинное лицо, то очень давно. И его обглодало общество.
Франческе остался лишь отполированный череп идеальной лжи и невнятных домыслов.

Забини опустился на… это можно назвать скамейкой? Хорошо, он брезгливо опустился на неё, снова ощущая отвращение ко всему, что его окружало. Даже Франческа теперь казалась чем-то инородным этому месту. Но все же менее, чем он.
Дезмонд подпер голову рукой, локоть которой устроил на бедре. Получился почти мыслитель Родена.
Его вдруг пронзила одна подлая идея. Это не лучшее место для разговора, но здесь она хотя бы уже не сможет кинуть его за решетку. Потому что они оба в ней. Некоторая символическая тюрьма стала их домом в тот самый момент, как была объявлена помолвка. Эти слова были символическими кандалами, плахой и гильотинной. А вся их дальнейшая жизнь казалась милым приглашением на казнь.
Но… может им и правда стоил ещё немного пересилить раздражение к друг другу и отвращения к этой клетке?

На ее слова, от которых едва заметно потянуло скрытой угрозой (будто она нарочно я клялась сделать его жизнь одной большой ошибкой, если он не откажется от помолвки), Дезмонд скучающие перевёл взгляд к Чесс. Он почему-то верил, что она способна реализовать свои слова. Но если бы он пасовал перед всем, что вызывает у него отчаяние или тревогу, кем бы он тогда был? Скорее всего тем, кто не сидит за решеткой…
И все равно это было бесполезно. Любые слове Чесс, любые доказательства, что без неё лучше. Забини не привык тратить жизнь на желания, словно он не знал, что так вообще можно. У него с самого детства (которого не было) существовали определенные обязательства. Долг. И если ему говорят, что грязнокровки - вредный лишай на теле общества, значит так оно и есть. Он верил, что те, кто это говорят, знают куда больше, чем он. С высоты своего опыта им виднее, как ему следует потратить свою жизнь.
Так что у него по сути не было выбора. Он просто принимал все, как есть. И если отец сказал, что Чесс отныне его невеста, даже ее слова и капризы ничего не изменят. Слова старших своего рода закон и табу, которое нельзя нарушать.

- Френни, я бы на твоём месте не прижимался к этим стенам… - с явно брезгливым пренебрежением посоветовал Дезмонд, приподнимая голову. Его искренне заинтересовало даже не то, что Франческа согласна быть леди на светских раутах, а то, что она протянула символическую руку сотрудничества. Иронично, что только клетка смогла привести их к какому-то соглашению. Очевидно сама помолвка должна пройти в какой-нибудь газовой камере. Чтобы повторить успех.

Конечно он был согласен. Заранее согласен на что угодно, лишь бы она хотя бы на минуту перестала быть… Франческой. Потому что мир строгих галстуков и острых каблуков просто не вмещал Чесс. Для этого мира она была слишком… просто слишком. А он в самый раз.
Чтобы она не думала, что его так просто купить послушанием, Забини скептически взглянул на ее улыбку. И ее улыбка была одной из самых настоящих, что ему доводилось видеть. Чесс вообще вся была настоящая. Без консервантов и химикатов. Это немного ошеломляло.

- Ты же в курсе, что все твои торги - формальность? Все уже решено. У нас будет помолвка, потом свадьба. И даже ты не можешь все испортить, - настало его время угрожать? Это было обещание. Обещание непоколебимое. Обещание того, что Дезмонд заставит этот механизм работать, даже если Франческа не согласна. У неё нет выбора, как и у него. Так он считал. - Но… - Дезмонд почти миролюбиво кивнул, почти улыбнулся и почти смягчил голос. Все, что касалось настоящего было лишь на долю таким. В остальном это были отрепетированные невербальные сигналы. - хоть и звучит сомнительно, но вполне приемлемо. А так, как я уверен, что ты все равно будешь устраивать выступления, за которые всем будет стыдно, кроме тебя, то я оставлю за собой право выбора. Потому что соглашаться всегда делать то, что ты хочешь… - Забини поморщился, смотря на Чесс, будто она сумасшедшая, - я что похож на слабоумного?

+1


Вы здесь » HP Luminary » Waiting for better days » Babe, listen


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно