Sometimes quiet is violent
I find it hard to hide it
My pride is no longer inside
It's on my sleeve, my skin will scream

Свой день рождения, щадя друзей и себя самого, Фрэнк перенёс с четверга на субботу, которая, судя по масштабам, грозила захватить с собой и щедрый кусок воскресенья. Хотя, на самом деле, поздравляли его с раннего утра четверга и до сих пор - то ли потому, что его отец был деканом Гриффиндора, то ли потому, что Фрэнки сам по себе был умным и добрым малым, его многие знали, и встречали в гостиной чуть ли не фанфарами. А юноша улыбался и застенчиво, подарки самые разные принимая скорее всего из желания не обидеть, а не потому, что ему хоть от кого-нибудь было нужно  - кроме, разве что, ответных улыбок. Хотя три подарка он, безусловно, всё-таки ждал - первым была, как ни странно, его девушка, при каждом взгляде на которую юноша всё сильнее убеждался, что хочет прожить с ней всю жизнь, как его отец проживает с его матерью. Пример отношений, на самом деле, потрясающий, и глядя на то, как родители смотрят друг на друга, с любовью, и заботой, и беспокойством, он ощущал, что его собственное сердце теплеет, и самому хочется завести семью - с Гринадин, конечно же. Хотя обсуждать её с отцом, как и некоторые другие вещи, всё ещё было порою тяжело. Но Грин нужна была ему целиком, он готов был взять и все её заморочки, всё плохое и хорошее, что в ней было - хотя искренне считал, что последнего куда больше. Вторым был подарок от отца, но здесь тоже угодить и не угодить Фрэнку было попросту невозможно - он даже сам не знал, что загадал бы, кроме полного гордости взгляда Лонгботтома-старшего. И получал его куда чаще, чем просто раз в году на день рождения, чему сам был несравненно рад, и что из раза в раз не становилось для него хоть сколько-нибудь меньшей честью. Фрэнки был воспитан с любовью и уважением к своей родне. И ладно, всё-таки во вторую очередь можно было внести подарки и от сестры, и от матери, и от прабабушки тоже - он любил их, и всё, что с ними связано, имело для него большое значение. Хотя, если честно, юноша думал порою, что птенцу, которым он являлся - даже патронус являлся тому подтверждением, - пора вылетать из гнезда, расправлять крылья самому. Ему восемнадцать, он совершеннолетний уже целый год, и через несколько месяцев закончит обучение в Хогвартсе - с высокими отметками, с выуженным из школьной программы максимумом знаний, и даже чем-то несколько большим, - и вступит во взрослую жизнь. Он уже всё себе распланировал и действует очень просто, в духе "Вижу цель - иду к цели", не взирая ни на какие препятствия. Только вот проблема в том, что они появляются в жизни упорно снова и снова...
Он держит двумя пальцами хрустальную ножку бокала - ну, хотя бы представляет себе веселья ради, что это - дорогой хрусталь, а не обыкновенное стекло, и опускает наконец на колени подарок от Мередита Криви - третий по списку среди "самых-самых", хотя на самом деле не менее дорогой сердцу, который держал до этого в руках, и поправляет импровизированный воротник, который ему подарил кто-то из шестикурсниц, услышав краем уха жалобу от Фрэнка о том, что хотя зимой ему, как и всем прочим, холодно, шарфы он не носит из-за странной аллергии, покрывающей после их длительного ношения шею. Это было забавно, и воротник не к чему даже было прикреплять особо, а потом было не так забавно, когда Фрэнк услышал, что воротник этот из меха какого-то редкого магического животного, хоть и совершенно варварски окрашен, но право слово, не обижать же ему девчонку? Поэтому он сидел в этом воротнике весь вечер, и черный мех расплывался на фоне белой до голубизны рубашки, в которой он остался, сняв мантию - а затем и галстук, расстегивая пару верхних пуговиц и радуясь между делом, что аллергию воротник действительно не вызывал - хотя вряд ли юноша действительно будет его носить. Грин, кстати, приревновала Фрэнка к той шестикурснице, а он всё никак не мог понять, почему, но решил выяснить это потом, когда будет более трезв - кто-то пронёс шампанское, почти справедливо решив, что вряд ли сынка декана в этот вечер накажут. И ему действительно не хотелось убирать куда-то часы, подаренные Мерри, потому что они служили и символом, и сами по себе напоминанием - вперёд, вперёд, время не будет ждать его, взрослая жизнь уже ждёт за углом... Да он ведь и сам только "за" - но страшно. Ох, Мерлин милостивый, как же страшно всё оставлять, Мерри останется учиться ещё целый год после него, и что будет с Хогвартсом, что будет с ними всеми? Да, кстати об этом... Чем больше в нём плескалось алкоголя, тем тверже становилось понимание, что так больше нельзя. Фрэнки сам словно зажал себя в тиски, и они успели заржаветь на нём, и здесь, чтобы справиться, нужны просто титанические усилия и терпение, и храбрость  - но он уже на всё готов. Хватит, всё, что угодно, будет лучше, чем необходимость юлить перед отцом - то, что не давало ему даже сейчас расслабиться окончательно, алкоголь ласковым туманным морем омывал разум, но не затрагивал тиски, только лишь наполняя их солями и делая ещё тяжелее. В голове лопались пузырьки  - легко и весело, но недостаточно для того, чтобы всерьёз довериться этому. Фрэнк не доверял себе в этом... Вообще больше всего себе не доверял  - но отцу-то он довериться мог, верно? Это являлось попросту аксиомой.
И всё равно, сидел Фрэнки, как на иголках. Поэтому по итогу всё-таки решился, поцеловав куда-то в висок Ходж, сказав ей, что скоро придёт, и передал ей в руки часы, попросив беречь их, как зеницу ока - и отправился на уже не таких твердых, как обычно, ногах к отцу, позабыв при этом снять воротник. Правда, по мере того, как Фрэнк приближался к обиталищу декана Гриффиндора, он словно бы обратно трезвел - пусть от него и пахло шампанским, ещё и немного пролитым на брюки, взгляд голубых глаз становился всё более осмысленным и полным решимости - плохо или хорошо, но смотреть так Фрэнки научился, пожалуй, слишком рано, и никогда не жалел об уходе своего детства- вопреки всему пытаясь продлить его, правда, сестре и Мерри.
Наверное, было очень хорошо, что отец благоразумно решил сделать вид, что не знает никаких пьющих гриффиндорцев, и что это вообще не его факультет, потому не пришёл до сих пор накрывать их всех с поличным, и снимать со своего же факультета пачками баллы - а ведь с него сталось бы, это же неподкупный и справедливый Невилл Лонгботтом! Причина гордости своего сына. Сына, который почти самоубийственно решил побыть горой, что шла к Магомеду, и благодарил небеса за метры расстояния, дающие ему возможность хоть немного обдумать всё.
Но по итогу оказалось, что протрезвел у Фрэнки только разум, и то, это было весьма спорное заявление, а вот ноги из-за того, что пил Фрэнк крайне редко и обычно несколько меньше, и иммунитета к алкоголю не имел практически никакого, держать его твердо отказывались напрочь, поэтому открыв дверь отцовского кабинета, юноша первым делом совершенно глупейшим образом споткнулся о порог - и выругался тихо, чудом сохранив равновесие, но пожертвовав воротником, который поднял и кое-как надел себе обратно на плечи, теперь даже не потрудившись завязать - и два больших шага преодолел расстояние до отца, почти врезаясь в него и заключая в крепкие объятия.
- Пап, я так... Так люблю тебя. Спасибо, что вы с мамой меня сделали, и воспитали таким... Таким. - Он повёл рукой в воздухе неопределенно, а потом сел на край чужого стола, ища равновесие и проводя по лицу ладонями в беззащитном и несколько усталом жесте. Нет, всё-таки, быть пьяным ему категорически не нравилось.  - Пап, я ненадолго, наверное... Я поговорить пришёл. Но не мог бы ты для начала дать мне что-то отрезвляющее? Мне стыдно, но я чувствую, что выпил немного больше, чем хотел. Не ругай их...нас. Они просто хотели сделать мне приятное. - Фрэнки убирает ладони от лица и улыбается отцу очень светло и трогательно, а затем непроизвольно тянет ладонь к своим волосам, зарываясь в них пальцами - и отчаянно пытаясь поймать вдруг начинающие разбегаться слова. Невилл внимает по крайней мере одной из его просьб, и кажется, принимается искать что-то для сына, а Фрэнки неожиданно говорит в спину отцу куда тверже, хоть в чём-то наконец собравшись:
- По поводу Армии Дамблдора. - Это звучит так, что не предполагает предположения вроде тысячного "Расскажи, как оно было-то?", но действительно похоже на разговор, однажды уже так вовремя прерванный, и прокручивающийся в голове Лонгботтома-младшего снова и снова. Однако продолжать он не спешит, одним своим молчанием давая понять, что без чего-нибудь, что даст ему ощутить себя немножечко хотя бы трезвее и легче, больше ничего не скажет. Интересно, а упрямство передалось ему от матери, или тоже от отца?.. Хотя посидев так пару мгновений, Фрэнк неожиданно тихо запевает, жалея, что не взял сюда гитару - хотя блин, зачем она ему вообще...
- I ponder of something great
My lungs will fill and then deflate
They fill with fire, exhale desire
I know it's dire my time today... - А потом на его губах рождается ещё одна улыбка, чуть более скромная и почти горькая, что ли. - Петь всё-таки легче, чем говорить. Если ты не против, я мог бы, в качестве вступления, как в фильмах... Я люблю движущиеся картинки, па. И там часто герои вот, когда им предстоит сделать трудное решение, или когда они испытывают что-то сильное... Музыка сопровождает их. Жаль, что так в жизни не так, правда?..

Отец предлагает ему пить, но Фрэнк, держащий желанную еще пару мгновений назад склянку в руках, и успевший задуматься о том, действительно, а есть ли подобное у Невилла, неужели никто не приходил к нему, чтобы получить спасение от последствий встречи с "зеленой феей", вдруг задумывается - а стоит ли? Блаженное забытье окутывало его словно бы туманом, давало ему ощущение покоя, защищенности. Трезвость ума заставляет считать последствия. Заставляет осознавать риск, на который юноша идет, собираясь... предать своих друзей своему отцу? Но не только друзей - заложить одних, не задев других, в любом случае не получилось бы. И что - ему теперь сообщать самое важное, будучи трезвым, чтобы в итоге не начать запинаться, но и не сболтнуть лишнего - ровно нужной степени возможно достигнуть, лишь сохраняя разум кристально чистым. Кристально... Кристаллы тоже врут и искажают отражение. Но Фрэнки кивает послушно и делает глоток из склянки - задерживая содержимое во рту, перекатывая на языке, пытаясь разделить содержимое на компоненты. Отдельные ноты угадывает, но не все, и просто позволяет снадобью обжечь горло, уже с первых мгновений ощущая, как начинает проясняться в голове - словно выходит из-за туч солнце. Но его солнце - с зубами, и безжалостно палит на ледяном зимнем ветру, в уханье которого ему слышатся отголоски недавних ссор с Мередитом, Джеймсом, признание Гринадин, невысказанные, но уже перекатывавшиеся на языке подозрения, часть из которых он сейчас выскажет... Может, еще не поздно уйти от ответа, он же умный мальчишка, справится даже без неожиданной помощи так вовремя подоспевшего Чарли. Да, всего лишь мальчишка, пусть и жаждущий быть мужчиной - впереди еще так много всего. И всему своё время, и обязанности тоже  свои, и в них явно не входит... Мысль не успевает оформиться - его язык развязывается раньше. Поэтому Лонгботтом встает поровнее и выдыхает наконец:
- Пап, это мы теперь - Армия Дамблдора. - Звучит весомо, но одновременно с этим - недостаточно, фраза звучит так странно, и её Фрэнки привык слышать от отца, она звучала естественно и спокойно, но здесь и сейчас - фальшивая нота. Локоть, скользнувший по фортепьяно, и палец, пораненный о струны гитары. Звук даже не успевает остыть, когда юноша подхватывает его, продолжая тревожную и такую неподходящую мелодию:
- Я был правой рукой, как в своё время - ты, и на меня можно было положиться... Можно было, но теперь нет, пап - потому что я устал. Я так задрался... - Не помогло? Неужели он не протрезвел окончательно? Фрэнк жмурится, как от первой стопки водки. Всё вокруг становится музыкой, поразительно не гармоничной, звучащей в унисон с чем-то внутри него - почти заржавевший, но вдруг начавший движение механизм, которому он не знает названия. - Мы решили сделать это снова. Продолжить ваше дело, потому что над Хогвартсом висит - если вообще прекращала хоть когда-либо, - угроза, пап. Ты же не слепой. Ты видишь... Ты знаешь. Я не многое могу тебе сказать, мы еще не до всего дошли сами, но одно я знаю точно - зло не всегда принимает обличье Темного Лорда. Иногда оно - просто внутри. Внутри у нас, у таких же, как я, школьников, подростков, слишком много возомнивших о себе и теряющих порою контроль, но пап, разве с этим должны разбираться другие подростки? - Он не допил, вот в чем дело. Фрэнк накрывает склянку ладонью - достаточно. Он твердо стоит на ногах и говорит без запинок. Это трусость, но осознавать глубину своего предательства до конца - слишком тяжело. - Я думаю, всё, что им нужно - хорошая порка, да кому-то - визит к специалисту. Но не нам выдавать им эту порку, понимаешь?.. Мы ведь такие же, как они. Только не поехали крышей на почве мифов о собственной уникальности. Моя кровь чиста, мои намерения, я стараюсь, чтобы были тоже -  так ведь и хорошо, правда, отец?.. - Фрэнк видит, как меняется лицо отца, но тот дает ему договорить, не перебивая, но все же выдерживать его взгляд юноша оказывается не в силах, и опускает голову, наклоняясь и упираясь руками в край чужого стола. - ...Ты даже можешь задать мне вопросы, пап. Задавай, уточняй, но предугадывая, скажу тебе - да, скорее всего, случившееся с троллем осенью - их вина. Мы не знаем, как они себя называют, но догадываемся, кто, скорее всего, есть среди них... И они объявили нам войну. В которой я не намерен участвовать... Даже если ты назовешь меня трусом. - Последнюю фразу он выдыхает особенно горько, выпрямляясь - и поднося ладонь к лицу, проводя указательным пальцем под глазами - снимая удивленно единственную слезинку. Он не собирался плакать, все-таки мужчина, верно? Да и перед отцом, перед самым дорогим человеком - именно поэтому перед ним и можно? Фрэнки думал, он сможет отдохнуть хотя бы в свой день рождения. Но теперь он все равно снова зол и растерян, и не знает, что делать дальше - но точно знает, что делать не станет. И во всей той сумбурщине, что наговорил, Лонгботтом-младший сам теряется и тонет. Остается понадеяться, что отец окажется понятливее и уловит самую суть. Фрэнк присаживается на ближайший стул, потому что ноги перестают словно держать - но не от того, что снова вернулось опьянение, а просто потому, что ему горько почти физически, словно уже началось похмелье, и словно этот груз, давящий на него, вдруг стал материальным. Но то, что он всё выяснил с Мередитом перед праздником, уже греет, хотя и об этом намерении признаться во всём отцу они ни разу еще не разговаривали - а вот с Гринадин да. Милая, чудесная Гринадин, его любовь, ради которой он и отказывается от весьма ласкающей самооценку "вакансии" - хотя, чёрт, это же так глупо! Тут дело не в самооценке, и даже не в чести - а в том, что они просто хотели
защитить своих друзей... но, видать, не справляются даже с этим. Фрэнк слишком чётко сумел осознать это - оправдание, которого у его отца не было, и выбор, который ему тоже не дали. Никому - особенно тем, кто в тот день не покинул место бойни. Не благородной войны - действительно бойни, так говорил пьяный дядя Финниган, ещё очень давно - а Фрэнк услышал, и запомнил это сравнение, хотя тогда не был согласен с ним. Но сейчас он вырос, и начинает осознавать - ничего не меняется. Он по-прежнему имеет возможность гордиться храбростью отца и его друзей - но не более. Не войны, а бойня, бойня во имя чужих идеалов, навязанных былыми поколениями, вот, что это такое.
- И да, пап... Имена я тебе всё же по доброй воле не назову.  Часть из них я даже точно не знаю, не могу быть уверен, а ещё часть... Я - разочарованный в своём деле юноша, но не стукач. - Звучит осторожно. Просто Фрэнк знает, что наверняка уж для действий Лонгботтому-старшему понадобятся имена, и тот мог бы, конечно, потребовать их у сына, напоить его Веритасерумом, сделать ещё бог знает что - но не станет, именно потому, что это Невилл Лонгботтом. Как минимум в глазах своего сына - олицетворение честности и справедливости. И зная это, юноша поднимает взгляд на отца, выдерживая его.

Отредактировано Frank Longbottom (2019-04-01 15:31:52)

Фрэнк смотрит на отца, и читает реакцию по его глазам, как книгу, чувствуя при этом, как ему словно бы вставили в затылок два острых тонких прута, и медленно проталкивают их внутрь - еще немного, и пройдет насквозь. И пока юноша замолкает, ожидая реакции - он невольно потирает шею, будто боится, что действительно ощутит пальцами тонкие, не больше иглы, кончики. Но - ничего. Только у него всё тело стало вдруг таким холодным, горят только ладони - и уши, от стыда, видимо. Невиллу явно видится слишком мало приятного в том, что он слышит, и Фрэнки даже не представляет себе, как бы ощущал себя он, поменяйся с отцом местами - приди к нему его сын и заяви, что с удовольствием наступил на грабли, с которых в своё время с великой осторожностью сошёл он сам, надеясь закопать их максимально глубоко в своей памяти - и не возвращаться больше никогда. Вот только проблема была в том, что это даже не приносило удовольствия. Первые моменты разве что, может быть, когда дух захватывало от того, что он и Джеймс смогут сделать что-то важное, помочь школе, а потом к ним присоединились и сестра, и Мерри, и много кто еще, и... Ничего не сработало. Они почти ничем не помогли. Они практически бесполезны. Сам Фрэнк - уж точно. Он надеется, что у Поттера получится больше - хотя и эта надежда сходит на нет, потому что они просто глупые дети, которые решили сыграть в героев там, где вовсе не герои нужны, а хорошая трепка, где нужно вмешательство кого-то хорошего и сильного, как... как отец Фрэнка. Для своего сына как минимум - живое воплощение житейской мудрости, внутренней силы и...наверное, даже не совсем доброты - справедливости. Отец всегда точно знал, когда стоит сжалиться и простить, например, нарушителя, а когда заставить его понести заслуженное наказание. Даже если нарушителем был его сын.
И при этом совсем идеальным назвать Невилла тоже было нельзя, потому что иногда он не справлялся без напоминалок, и у него могло что-то выпасть из рук, и вообще он был одарен обычными человеческими слабостями - и этим становился для Фрэнки, даже если считать это парадоксом, еще ближе и любимее. Просто человек - но хороший. И Фрэнк тоже может быть таким. У него может что-то не получаться, он может ошибаться, выбирать не всегда тот путь, и... оставаться при этом хороший? Появилась иррациональная и глупая мысль спросить у отца, является ли Фрэнк до сих пор хорошим, ввязавшись во всё это. Остаётся ли он хороший, сидя перед отцом вот такой, протрезвевший не окончательно, и рассказывая ему не самую приятную правду о происходящем в Хогвартсе. Хотя бы её кусок. Но спрашивать в итоге необходимости нет... Лонгботтом-младший, опустивший было в стыде взгляд, поднимает голову, смотря на отца, потому что ответ слышит всё равно. Вот только неоднозначный, не понять, действительно ли Фрэнки - такой молодец, если сразу за похвалой следует "Вот только", которое словно бы бьёт его по рукам - но теперь отвести взгляд он не может. Потому что он разбросал эти камни - время их собирать. Потому что отец прав - никто из них ведь не обратился к тем, чьей прямой обязанностью является... это. Давать по мозгам плохим и защищать хороших. Чем они могли быть хуже? Фрэнк поначалу верил - что ничем. Теперь он понимает, что заблуждается, но всё равно болезненно вскидывается, желая что-то сказать, например переспросить, неужели Невилл считает, что в сложившейся ситуации выбор был конкретно у него, например, если судить не о группке доброшкольников, а о каждом из них по отдельности - крысой быть никому не хочется. Но разве Фрэнк... не делает свой выбор прямо сейчас? Сидя перед отцом, и не собираясь никуда бежать, как бы ни было стыдно и - больно. Это действительно похоже на боль, где-то под ногтями и в горле, но от неё никуда не деться, и потрогать её, ощущая нарыв и пульсацию, тоже нельзя.
Отец снова, стоит ему подать голос, говорит правду. И Фрэнк думает мимолетно о том, что ох, Мерлин, возможно, было бы лучше, веди себя отец с ним построже. Не говори он так мягко и вкрадчиво, как со взрослым, было бы лучше, если бы он не играл по правилам сына, было бы лучше, если бы он наказывал его в детстве, как наказывают другие родители других мальчишек - ремнем, и... Перед глазами опустившего плечи и собирающегося с духом Фрэнка возникают два образа, наслаиваясь одним на другой. Первый - его боггарт на третьем курсе, принявший форму его отца, только не того, кто сейчас сидит перед ним, ожидая взрослого ответа на взрослые вопросы, а какого-то другого, злого и чужого. И второй - тот случай, еще перед вторым курсом летом, когда Фрэнки поссорился с сестрой, они разошлись, и к нему пристали...какие-то три пьяных ублюдка. Он помнит лицо отца, который был готов, вероятно, за сына убить. Готов ли он сейчас это сделать? Фрэнк мог бы предположить, что... да? Но вот, в чём загвоздка - он вырос. Ему больше не нужна чужая защита, и уж тем более, не нужно, чтобы за него кому-то вредили - в абсолютном большинстве Фрэнки справляется сам, без того, чтобы вредить кому-то. Исключение - недавняя ссора с Паркинсоном, дошедшая еще чуть раньше до драки, где их разнимали, где... Паркинсон. Вот, чья фамилия готова сорваться с губ Лонгботтома-младшего, но он ей этого не позволяет, переставая горбиться и поднимая взгляд на отца.
- Почему ты спрашиваешь именно это, пап? Почему ты... - Ох, чёрт, Фрэнки, что ты спросишь? Папочка, почему ты считаешь меня личностью? Почему интересуешься мной? Фрэнк сжимает губы в тонкую линию и качает головой.
- Впрочем, неважно. Знаешь, пап - я всё-таки именно разочарован. Я думаю, я бы ничего не сказал, будь у нас дальше всё хорошо. Я был вдохновлен поначалу, но это похоже на пранк, выходящий из-под контроля... Ты знаешь, что такое пранк, пап? Глупый розыгрыш, потому что мне кажется, что они думают, что всё это несерьёзно. Но ты прав - в следующий раз может не так повезти. И да, конечно, я бы сказал тебе, узнай я о чем-то серьёзном. - Кивает медленно, но уверенно, не отводя взгляд от Невилла - хотя дается это тяжелее, чем хотелось бы.
- Но я, к сожалению, мало что знаю - особенно сейчас, уйдя. Пап, я ругался с Мерри, и... - Вздрагивает, понимая, что почти проболтался - но через мгновение пожимает плечами. Да ладно, будто отец не догадался.  - ...в общем, я ни в чем пока не уверен. Но пап, если произойдёт что-то ещё плохое - знай, скорее всего это они. Не верь тем, кто пытается отвести глаза. У нас в школе есть концентрация придурков, и в шайку-лейку, которой в противовес мы собрали Армию, впустили из неё попросту максимум из неё. И раньше я думал, что ими руководит любовь к чистой крови, но теперь я... Не уверен. - Он выставляет руки вперед, смотря на них - намекая на их с отцом хранящееся чистокровие. Лонгботтомов не любят просто поколениями за их статус - и нежелание соответствовать ему. Фрэнки прячет руки в карманы.
- Просто пап, они - психи, или попросту избалованы своими родителями. Я думаю, каждый ребенок мечтает о сказке на ночь... Вот только эти сказки - не всегда имеют хорошую мораль. Но у меня ведь нет доказательств, поэтому даже назови я тебе хоть пару-тройку фамилий - что мы будем делать, па? Ты будешь ходить за ними с лупой, ожидая, где они споткнутся и дадут законное основание дать им по щам?.. Как это делали мы.  - Фрэнки болезненно кривится - они делали это. Они искали - он искал. Но его словно бы обводят вокруг пальца раз за разом. Хитрые змеи, не оставляющие следов - по крайней мере, тех, что может разглядеть школьник.
- Но то, чего я ожидаю... - На какой-то миг Фрэнк опускает голову, пожимая плечами. После снова смотрит на отца - с надеждой и волнением одновременно. - Я ожидаю того, чтобы ты поверил мне, пап. И был в курсе. Я думаю, у тебя получится лучше, чем у Армии Дамблдора, и мы сможем поймать их на горячем. - Тихо выдыхает - и вздрагивает, словно успел озябнуть.
- ...действительно, дурацкое название. У вас не было выбора - но была хорошая цель. У нас... у них - есть выбор, но они не знают, чего хотят. А я хочу покоя. И чёрт, часть из Армии не видела Дамблдора нигде, кроме как на карточках из лягушек... Ооох, Мерлин. - И Фрэнки с тихим стуком падает лицом в стол, опуская ладони себе на затылок. - Я просто хочу, чтоб это закончилось, пап. Я хочу закончить нормально Хогвартс - и уйти в Отдел Тайн, зная, что не оставлю за собой угрозы для Элис и Мерри. Вот, чего я не ожидаю - но на что я чертовски надеюсь.

Begin with bullet, now add fire to the proof
But I'm still not sure if fear's a rival or a close relative to truth
Either way it helps to hear these words bounce off of you
The softest echo could be enough for me to make it through

Отец говорит, что Хогвартс - это школа. И Фрэнки не поднимает головы, но сжимает пальцы на своём затылке крепче, словно пытающийся совершить какое-то упражнение из разминки, и уставший на середине пути. Хогвартс - это школа, Лондон - столица Британии, фамилия декана Гриффиндора и загонщика команды в квиддиче - Лонгботтом, и - что? Карточные домики из названий, которые легко сдуть ветром или случайным неловким движением - они с отцом в этом как раз мастера. Они не передают суть. А суть в том, что... Хогвартс - это крепость. Крепость и защита от внешнего мира, хотя бы до некоторых пор. Хогвартсу пришлось несладко в своё время, досталось, но замок выстоял угрозу извне. Но теперь внутри этой крепости завелись... Фрэнк думает "Крысы", еще не зная, что пусть он не слишком-то силен в прорицаниях, скоро о крысах пойдет речь, даже если ему прямо об этом не скажут, укрыв всё лоскутным покрывалом мнимой правильности. Но сейчас это - именно крысы, нет никакой чести в том, что они делают, нагнетая страх и побуждая ропот среди студентов. Будь в них хоть немного благородства - они бы заявили о себе. И Фрэнки приходит на ум, что если гриффиндорцы среди них и есть - безумно мало. Те, у кого действительно львиное сердце, кому не Шляпа дала смелость, но определила её очень чётко, могут звать себя Трусливыми львами - но вряд ли пойдут на такое. А вот что не так со Слизерином? Лонгботтом-младший на собраниях жмёт руки тем, кого объективно - если он может так судить, - вполне можно назвать змеей. Однако надо же. Стоят плечом к плечу - и будут стоять ещё, если надо. И отец ведет, кажется, к тому, что отказаться стоять в ряд  - не трусость в данном случае. А... в идеале - здравомыслие. Хогвартс - это школа. И Фрэнк априори не может разочароваться в отце, но тем не менее он вздрагивает, когда Невилл продолжает свои слова. В школе есть рычаги воздействия на... Можно озвучить свои мысли - но Фрэнк слишком не в том состоянии для этого. Поэтому лучше бы ему помолчать. Отец ведь далеко не глупый. Не злодей, которых повидала эта школа, но и не похож на каноничного добряка, который руководствуется одним сердцем, вместо разума набив голову ватой вперемешку со сводами правил, которые должны по идее выполняться. И Фрэнки готов поспорить, что сейчас в голове из них крутятся похожие мысли. И одному они приносят горечь осознания, другому - накапливают сомнений. Если даже пед.состав не сможет ничего сделать, то - кто? Насильственная лоботомия?.. Фрэнк пугается этих мыслей, они словно бы не принадлежат ему. И перед его внутренним взором возникает Паркинсон, который говорит, что Фрэнк сам не без греха. Говорит, что Фрэнк даже хуже. И его имя почти готово сорваться с губ, мол, приглядывай за ним, папочка, я не знаю, связан ли он с этой шайкой, но он - точно псих! И этим можно облегчить себе душу, избавиться от прилипшего к нему грязного груза - но юноша сжимает губы, не поднимая головы от стола. Решая нести этот крест. Возможно, он пожалеет об этом.
Отец склоняется над ним и целует в макушку, и Фрэнки почти хочет на него разозлиться за это - потому что это жест, возвращающий его в детство, в тот период, где Фрэнк был уверен, что отец защитит его от всего в этом мире. Но отец не может защитить его от этих разъедающих разум темных мыслей. Не может защитить его от взросления. Не может защитить его от...от жизни. Или в каком-то смысле даже может, если попросить очень-очень, но - Фрэнк не будет. Даже если очень захочется. Потому что Невиллу никто не помогал, и именно из-за этого и безумно сильной любви к нему, может, даже немного сильнее, чем было бы разумным - нет. Фрэнки приподнимается, убирая ладони с затылка, глядит на отца - со слезами, стоящими в глазах. И ему впервые очень хочется закричать. Очень хочется повысить на отца голос, наверное, впервые - не от гнева даже, а от отчаяния. Хочется сказать что-то вроде "Повеселиться?! КАК я могу веселиться?!", но юноша опять не говорит ничего, потому что волна схлынула так же быстро, как и накрыла его. Потому что во-первых, он умрет, если отец посмотрит на него с негодованием, неодобрением. А во-вторых... Правда в том, что он - может. Мог до тех пор, пока не пришел сюда. И сможет, если так нужно, как выйдет отсюда и несколько раз глубоко выдохнет и вдохнет. Веселиться - потому что один шаг до безумия и забвения, если не расслабляться вообще никогда. Потому что Хогвартс - это школа. И в школе положено быть послушным, пока идет урок, и веселиться во внеурочное время - не забывая о заданиях, конечно.
- Мы поговорим, папа. Обещаю тебе. Как случится что-то ещё... Или ещё раньше. - Фрэнк делает паузу, хмурясь. Уверенность собственных слов пугает его. "Как", а не если. - ...или ещё раньше. - Вытирает слёзы. Он не плакал, это просто вода, это не считается. И обнимает отца за шею как-то резко, словно даже не думал об этом, но руки вдруг взяли контроль за это сами, потому что иногда тело умнее разума, так бывает. И от того, что Фрэнки замирает так, прижимаясь к отцу, проявляя слабость - но на мгновения этих объятий ощущая себя под защитой, напитываясь этим ощущением, как почва вблизи пустыни - внезапно полившимся дождем, и неожиданно ему действительно становится легче. Может, эффект от объятий временный, как от алкоголя - но Фрэнку кажется, что он справится. Они справятся вместе, пройдут этот этап, и да, он не может решить проблемы всего мира - по крайней мере, один, но он не один. Их как минимум... ну, трое? Не стоит убирать со счетов Элис. Черт, и Мерри, потому что между ними всё точно наладится окончательно, и Мерри будет на его стороне, а Фрэнк будет на стороне Мерри. Это работает так. А четверо - это уже очень даже неплохо. Поэтому Фрэнк выдыхает, успокаиваясь, так и не заплакав, не опустившись окончательно в детство, и осторожно размыкает объятия, заглядывая отцу в глаза и улыбаясь. Устало, но это уже что-то.
- Да, папа. Мы не переусердствуем, слово гриффиндорца. - Невольно даже усмехается, в, быть может, слишком уж нежно-телячьем жесте чмокает отца в щеку, успокаивая себя тем, что это не по-детски, он же взрослый, просто пьяный, и может себе позволить. И выходит из кабинета, первым же делом решая напиться так, чтобы все тревоги утопить, и желательно - не один, а в чьей-нибудь компании.