HP Luminary |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » HP Luminary » Waiting for better days » But what will we do when we're sober?
Действующие лица: Haydn Cornfoot & Oliver Cartwright
Место действия: гостиная Слизерина
Время действия: ноябрь 2022, после матча Гриффиндор-Слизерин
Описание: Просто был выходной, друзья провели его со мной (с) Или немного о последствиях слизеринских вечеринок
Предупреждения: это не то, что... ай, вы и сами всё знаете
Отредактировано Oliver Cartwright (2019-03-15 19:31:40)
В этот бренный мир Оливер возвращается с трудом и мыслью, входящей в рейтинг самых часто повторяемых лживых фраз: «Я больше не буду пить».
Голова, кажется, от малейшего движения готова просто расколоться на мельчайшие кусочки. Всё ещё ноют натруженные мышцы, а затёкшая от сна в неудобном положении шея отказывается нормально функционировать. И ко всему прочему зудит спина, точнее, где-то пониже неё. И вот это уже совсем странно. Но, пожалуй, искать ответ на сакраментальный вопрос «какую хрень я вытворял вчера вечером?» можно начать и позже.
Фаааак. Нет, вот переворачиваться было однозначно плохой идеей. Жжение становится сильнее, там сзади как будто бы долго и методично сдирали кожу. Да что за… Его сдавленные маты слышит кто-то из слишком жизнерадостно для такого времени переругивающихся уродов – а таковыми Картрайт сейчас склонен считать всех, особенно тех, кто издаёт звуки громче шёпота. Сопровождаемое дурацким смешком «вставай и сияй» явно адресовано ему. Запущенная наугад куда-то в сторону недоброжелателя подушка цели не достигает, а лежать становится ещё менее удобно. Приходится всё же восставать из мёртвых и отправляться в ванную, на ходу поправляя задравшуюся во сне майку. На удивлённое «Хееей, а эт ещё чё такое?» он только молча показывает средний палец, даже не потрудившись обернуться, и скрывается в ванной, хлопнув дверью слишком громко для блага собственной головы.
Приходится изловчиться, чтобы рассмотреть источник неприятных ощущений, а справившись с этим непростым делом, Оливер от переполняющих его эмоций забывает даже о головной боли и коротко бьётся головой о стенку.
Я.больше.не.буду.пить.
Воспоминания о вчерашнем дне весьма расплывчаты и мелькают в голове короткими обрывками – сколько, он, блин, выпил, чего и, главное, нахрена? Но, если чуть поднапрячься, отыскать виноватого вот в этом всё же оказывается несложно.
Матч. Проигрыш, хоть они все и выложились по полной. Мур так вообще как с цепи сорвался и таранил ворота соперника квоффл за квоффлом, будто бы на кону стояло что-то гораздо большее, чем просто победа в школьной игре. Но Гриффиндор явно решил взять реванш за прошлогодний разгром и уступать не собирался. Ему на воротах времени поскучать совсем не было. Проиграть было даже почти не стыдно, и всё же не залить горечь поражения оказалось невозможно. Какого фига только так-то понесло?
Где-то в этот момент связные воспоминания и заканчиваются. Слишком много и разного алкоголя поверх усталости после выматывающего матча. Диван кажется таким удобным. Мэг врубила режим старосты и всячески демонстрирует, что не одобряет происходящее и их - особенно его - поведение. В конце концов куда-то исчезает. Хайдн в чём-то его настойчиво убеждает. Добившись вялого вроде бы согласия, склоняется над ним и тащит футболку вверх…
Блядь.
Возможно, это всё дурное из-за похмелья настроение и воспалённое воображение, но, кажется, сегодня Корнфут его избегает. Что, в общем-то, довольно разумно с его стороны. Когда Оливер выходит из ванной, в спальне Хайдна уже нет – возможно, ушёл ещё раньше, он не обратил внимание. И до самого вечера все попытки перехватить однокурсника оборачиваются провалом. Да и вообще всё катится к чёртовой матери. Мэг всё ещё бесится, а Олли слишком чувствует себя виноватым, чтобы попытаться реабилитироваться. Уроки больше походят на пытку, а преподаватели, будто сговорившись, при малейшей оплошности заводят свою волынку о стремительно приближающейся Ж.А.Б.А. Очень хочется забить на всё, свалить нафиг и проспать до следующего утра. Им с этим миром явно нужно отдохнуть друг от друга. Вот только напоминание о чёртовых экзаменах и строгий взгляд серых глаз рядом заставляют не рыпаться и хотя бы попытаться изобразить из себя прилежного ученика, которым он в более удачное время, в общем-то, и является.
В гостиную вечером он возвращается выжатым как лимон и жаждущим убивать. Вот только слишком уставшим для этого. Наверное. Усомниться заставляет вид пристроившегося в кресле у камина Корнфута. Как всегда со своими почеркушками, вид которых сейчас вызывает глухую злость. Оливер быстрым шагом пересекает комнату, не давая Хайдну возможности опять куда-нибудь смотаться, завидев его, и, остановившись рядом с креслом, выговаривает глухо сквозь зубы – пока что стараясь не привлекать слишком много ненужного внимания:
- Какого, мать твою, хрена, Корнфут?
Если составлять список десяти самых сомнительных поступков, которые в своей короткой и не особо праведной жизни Хайдн совершал, провоцировал или в которых принимал участие против своей воли, то ничего из произошедшего в последние дни туда внести бы не получилось.
Потрясающие весь факультет, а с ним всех друзей, знакомых и малознакомых людей спортивные драмы? Пфф. Каждый год по паре.
Пьянки? Бывало, плавали. Зря что ли последние годы проходят для него под знаком зелёного змия.
Пьянки, где под шумок и за прекрасной вуалью алкоголя творились вещи, о которых при свете дня никто и не подумает? Да тоже ничего нового. Добро пожаловать в подземелье, где на подобное привыкаешь закрывать глаза и двери достаточно быстро.
Совершение действий, которые гуманным мировым судом будут признаны противоправным, так как одна половина явно перешла в состояние, где ни о каком информированном согласии речи быть не может? Ну случается с каждым в какой-то момент. Зачем расстраиваться из-за такой мелочи?
Однако Хайдн расстраивался. Да, ничего особенного, да, такое творится далеко не в первый раз, но почему-то вчерашние вечер и ночь представали совсем в другом свете. Обычно всё проходит куда веселее, всем участникам процесс доставляет немного извращенное удовольствие, кто-то переживает, а в конце или середине обязательно кричит или плачет (хотя с последним иногда помогают невольные свидетели происходящего). А уж результат... Результат, напоминающий о себе не самым комфортным чувством в первое время, потом перерастает в любимую историю и предмет гордости.
В этот раз всё пошло иначе. Веселье было злое, алкоголь скорее помогал забыться, а не расслабиться. Люди кричали и били посуду, и драк не случилось в основном благодаря невероятной вымотанности большей части гуляющей компании. А то, что казалось Хайдну отличной идеей, пусть и с небольшим налётом дружеской мстительности, на утро выглядело как злая шутка с элементами насилия.
Оливка, который не высказывал особого восторга ни до, ни в процессе, ни после вчерашнего мероприятия утром предстал, мягко говоря, помятым и явно всем своим видом указываюшим на желание подумать в одиночестве. Правда после того как Хайдн увидел, с каким хищным видом тот совершенно случайно рыскал по его, Хайдна, любимому коридору, к мыслям о том, что Картрайту явно надо подумать в одиночестве добавился ещё и инстинкт самосохранения, подсказывающий, что лучше этому типу под горячую руку не попадаться.
Однако от судьбы не уйдёшь. Благополучно слиняв в середине дня с какой-то не особо впечатляющей лекции по истории, Хайдн обнаружил свой любимый диван оккупированным очень сосредоточенными младшекурсницами, колдующими над чем-то смутно напоминающим блютус колонку. Вынужденный занять омерзительное кресло (скрипящее, как дверь в проклятом доме и ещё вечно качающееся из-за одной кривой ножки, на которую не действовали заклинания и которой не помогали даже подложенные под неё бумажки) Хайдн разложил свои скетчи под сомнительный рисунок на восточной стене и вот уже три часа как пытался придать ему законченный и гармоничный вид. Вид не придавался, рисунок казался всё более и более сомнительным и постепенно вызывал всё большее желание забросить его подальше в Чёрное озеро. Пока Корнфут комкал и засовывал в складки кресла уже четвертый по счету эскиз, младшекурсницы щебетали и осыпали окружающее пространство искрами и синими блестящими звёздочками, кто-то особо мерзлявый доложил дров в камин, а участвовавшие во вчерашней попойке старшекурсники с мученическими выражениями на бедных лицах призраками проплывали в сторону спален, очень тихо и аккуратно прикрывая за собой двери. Расслабившийся в относительном спокойствии и не уделивший должного внимания очередному вошедшему в гостиннную человеку Хайдн слишком поздно понял свою ошибку. Прятаться от змеи в змеином логове стоило с оглядкой на время учёбы этой самой змеи.
Поэтому, оглянувшись и встретившись с убийственным взглядом своей вчерашней жертвы, Хайдн откинулся на подлокотник кресла, максимально увеличивая между ними расстояние,и поиграв бровями подписал себе смертный приговор:
- Воу, Оливки, тебе так понравилось, что ты сразу за добавкой?
Ирония того, что сейчас ему с некоторой вероятностью начистит рыло чувак, чьи родители явно смотрели в другую сторону, когда решили дать ему имя в честь символа мира, придавала ситуации особой пикантности. Вот теперь вся эта история вполне могла войти в топ десять самых сомнительных поступков эвер.
Отредактировано Haydn Cornfoot (2019-07-08 10:06:50)
У Корнфута сегодня явно счастливый день. Потому как самой жестокой расправы, на которую он явно нарывается, Хайдн избегает по целому ряду причин. Во-первых, что бы там кто ни думал, себя Оливер считает вполне цивилизованным и миролюбивым человеком, не бросающимся на ближних своих с кулаками с их первой же фразы. Пусть даже заслуживающей войти в список золотых цитат суицидников. Во-вторых, его бедная голова просто не выдержит шума, который непременно поднимется (ладно, возможно, эта причина важнее) – вон та мелочь из кружка «юный техномаг» обязательно ведь разорётся, да ещё кто-нибудь подтянется. Ну и, в-третьих, но явно не в-последних по важности, Мэг определённо не оценит смертоубийства её лучшей подружки прямо посреди гостиной, а значит, примирение отложится на неопределённый срок. Собственные, в общем и целом скорее неплохие отношения с Корнфутом сейчас в расчёт не идут, потому что этот идиот, мать его, нарывается.
Однако, собрав все эти причины в кучу, руку Оливер с громким хлопком опускает не на чужую рожу, а всего-то на спинку кресла, и нависает теперь над Хайдном, сокращая старательно созданное им расстояние.
- Добавку, блядь, сейчас ты получишь, - фраза звучит почти как шипение. Не из особой любви к факультетскому символу, а просто, потому что говорить громче по-прежнему чревато, в первую очередь из-за коварно притаившейся и так и выжидающей подходящего момента, чтобы снова напасть, мигрени, - Пошли, поговорить надо.
Если бы Корнфут ввернул ещё какую-нибудь шуточку, Картрайт бы ему точно врезал. Но тому хватает то ли ума, то ли любви к собственной шкуре, чтобы промолчать. Оливер кивает в сторону лестницы, ведущей в спальни, всем своим видом показывая, что сопротивление бесполезно, а на случай, если вдруг этого недостаточно, дополняет слова лёгким толчком в плечо.
Хайдн всё-таки, в конце концов, выкарабкивается из своего не слишком надёжного кресельного укрытия и даже – о чудо – идёт в указанном направлении. Послать, хочется, конечно, подальше, но это ещё успеется. По пути кто-то из них задевает усыпанный бумагой столик, и один из испещрённых чернильными каракулями листков улетает куда-то в сторону камина. Внимания на это не обращают оба.
Спальня, в отличие от натопленной до духоты кем-то мерзлявым гостиной, встречает приятной прохладой, блаженным полумраком и пустотой, если не считать, конечно, привычного бардака, который, судя по байкам, ходящим в основном среди девчонок, является вполне самостоятельным здешним обитателем. В общем, обстановка располагает к расслаблению, и Оливер даже чувствует, как спадает градус раздражения. Так что как раз перешагнувшего порог Корнфута к стене он толкает не особо сильно, так, скорее для проформы.
- Какого хрена, - повторяет Картрайт, - ты про необходимость согласия слышал, вообще, нет? – и пусть только попробует заикнуться, насчёт какого-то пьяного «ага», которое пробормотал Оливер. Они оба прекрасно понимают, что на согласие оно было похоже примерно так же, как Паркинсон – на Дюймовочку, - Ну, и что теперь делать? – интересуется Оливер и, едва закончив фразу, из-за её идиотичности уже себя ощущает полным придурком, - Эту хрень можно… ну, отменить там? – не слишком удачно пытается переформулировать Картрайт и от этого глядит на Корнфута с опять возвращающимся раздражением.
Факультетская гостиная слизерина была далеко не самым худшим местом в Хогвартсе. В ней было достаточно места и укромных уголков как для угрюмых одиночек, так и для безудержных гулянок. Холодные полы были предусмотрительно застелены коврами, а на влажные стены кто-то очень умный и не любящий сырость и плесень наложил прекрасные консервирующие заклятия. Хайдн в них ничего не понимал, но каждый раз касаясь стены за пределами зеленого гнезда, удивлялся тому, какие они холодные и неприятные. Хотя панорамное окно с видом на озёрные глубины и его обитателей стабильно пугало первокурсников и гостей факультетской берлоги, но даже оно не могло сравнится с тем ужасом, который традиционно таили в себе спальни мальчиков с первого по седьмой курс.
Как и многие впечатлительные подростки, находящиеся в нежном возрасте неприятия социума, Хайдн предпочел бы закончить свою жизнь быстро и ярко. Сгореть молодым во взрыве сверхновой, а не сгнить забытым яблоком где-то среди куч чужих конспектов, квиддичного барахла и очень, очень давно лежащей одежды. Однако сегодня судьба в лице Оливки, хоть и практикующего широко известный в узких кругах подход Мэг “бей и своих тоже, чтоб неповадно было”, была благосклонна и вроде как не грозила ни быстрой кончиной, ни медленной.
Даже в нахмуренных бровях, застывших плечах и угрюмо поджатых губах Картрайта читались скорее негодование, растерянность и страдания (виной последнего, скорее всего, было давно закончившееся действие жидкой анестезии и последовавший за ним неминуемый откат), сменившие жажду мести и членовредительства.
И раз уж фееричного прерывания бренного существования для Корнфута на горизонте не маячило, то можно было подрасслабить булки и заняться минимизацией причиненного ущерба. Это было не первое и наверняка даже не последнее утро после и кому-то всегда приходится брать на себя большую ответственность. Правда в данном конкретном случае был скорее вечер, и вся ответственности лежала на самом Корнфуте, но это семантические мелочи.
Поэтому внимательно всматриваясь в складочку между страдающим изломом оливкиных бровей и состроив как можно более серьёзную мину, Хайдн гордо завёл любимую шарманку, параллельно пытаясь припомнить, где сейчас находится его аптечка-для-тех-кто-слаб-духом:
- Во-первых, эта хрень, между прочим, работа опытного мастера, - не сказать, что он помнил, насколько вчера озаботился применением своего относительно богатого опыта. Результат своих действий он воспринимал со смутной гордостью, что в хмельном угаре было весьма обманчивым источником информации - во-вторых, цитирую, “отменить” её конечно можно - даже у маглов есть технологии, и если уж несчастная жертва настолько хочет всё стереть с глаз долой и из сердца вон, то метод найдётся - правда я не могу гарантировать, что у тебя не выпадут брови, не срастутся пальцы или не отвалится жопа.
К концу предложения уверенность Хайдна немного поугасла и превратилась в неловкую паузу. Чтобы точно сказать, что именно отвалиться (а в том, что что-то точно должно произойти, он был уверен), нужно было посмотреть на конечный результат. Вчера было частью плана, да-да, немного мстительного, кривого, плохо продуманного и явно вышедшего из под контроля, но всё-таки плана с вполне определенным итогом. Так что очной ставки с травмированными частями тела было не избежать. Корнфут вздохнул поглубже, отвёл взгляд от своей невольной жертвы, и вытащив палочку подманил лежащую под кроватью цветную коробку.
Коробка с размаху врезалась ему в щиколотку, миновав рефлекторно поджавшего ногу Картрайта, но зато сразу, будто бы извиняясь, с готовностью откинула крышку. Хайдн со вздохом упал возле неё на пол и с опаской заглянув внутрь неловко продолжил:
- Раздевайся, Оливки. Только запри дверь, а то когда нас поймают в такой позе на трезвую голову, отбрехаться что именно мы тут отменял будет сложновато.
Оливер фыркает на заявление о мастерстве - ну конечно, сам себя не похвалишь, никто не похвалит. Хотя эта мысль не вполне справедлива - об умениях Корнфута и правда ходили слухи, а среди любителей экспериментов над собой могла даже образоваться небольшая очередь к нему. Но, во-первых, от попойки Хайдн вчера не уклонялся, так что вряд ли после смог проявить себя на все сто. А во-вторых, Оливер, мать вашу, ничего такого попросту не хотел, пусть бы он хоть на сто двадцать выложился. Тем более что бытовало небезосновательное - стоит хотя бы на Мура посмотреть, чтобы в этом убедиться - мнение, что, если начать, то это затягивает, и уже сложно остановиться. Спасибо, такого счастья тоже не надо. И лучше всего бы действительно избавиться от любого напоминания о произошедшем.
Вот только неуверенность Корнфута в обратимости процесса заставляет Оливера всё-таки засомневаться, надо ли оно ему - как-никак, ему дороги все части его тела, в своём первозданном виде. И наверняка же эта сволочь пугает почём зря, ведь даже магглы как-то справляются... Но рисковать всё-таки не хочется.
О чём там в этот момент думает Хайдн, остаётся загадкой, Оливер же размышляет о том, что прибить этого мастера наделать проблем на чужую задницу всё-таки надо, а пауза между тем неумолимо затягивается. И прерывается в конце концов полётом какой-то грёбаной коробки, увернуться от столкновения с которой Картрайту помогает, должно быть, только реакция вратаря, не убиваемая даже похмельем. Где ж она только на матче-то была?
Корнфуту везёт куда меньше, и встречи ноги с коробкой избежать не удаётся - ну так ему и надо.
Оливер фыркает и закатывает глаза - во-первых, в сложившихся обстоятельствах дурацкое прозвище звучит ещё хуже обычного, а во-вторых, да кого у них в спальне неоднозначными позами удивишь. Но он всё-таки предусмотрительно кидает на дверь запирающее заклинание, прежде чем направиться к собственной кровати - отбрехиваться от тупых шуток как минимум до самых каникул и правда не хочется.
Картрайт перекладывает на прикроватную тумбочку пару забытых после бесполезной попытки делать домашку учебников, снимает футболку, оставляя её валяться где-то рядом с кроватью, опускается животом на покрывало и, чуть посомневавшись, приспускает джинсы, до конца обнажая поясницу. Ползущая вниз ткань то ли вызывает неприятные ощущения, то ли ему уже кажется. И где, блядь, Корнфута черти носят? Вчера он что-то действовал куда решительней.
- Чего ты блин копаешься, - раздражённо торопит Картрайт, не получая от всей ситуации ровным счётом никакого удовольствия.
- Ну, и? -интересуется он нетерпеливо, когда, судя по звукам, Хайдн прекращает копаться в своей драгоценной коробке и наконец-то решает подойти к нему, - Скажи, что хотя бы не оставил меня уродом, маастер, - насмешливо тянет Оливер, поворачивая голову и пытаясь разглядеть, что там сзади происходит. Оставаться в неведении, когда кто-то нависает над тобой со спины, знаете ли, несколько нервирует.
Вы здесь » HP Luminary » Waiting for better days » But what will we do when we're sober?
