Тишина родового дома Селвинов, нарушаемая звуками, скорее, механическими - скрип пола при звуке шагов кое-где, легкий хлопок вдруг раскрывшегося от внезапного ветерка окна. Дыхание одного из полноправных хозяинов и домового эльфа, действительно в такой тишине - на грани слышимого. Иногда - тихие, спокойные голоса, оба полны достоинства, один - из воспитания, второй - как минимум из-за возраста. Звуков чертовски не хватает, поэтому посторонние из них встают в очередь, чтобы зазвучать в самый неподходящий момент, имея все шансы напугать, допустим, в той же ночи, если он не привык к этому дому так, как Леандр. Знакомыми становятся абсолютно все звуки, и наверное, для каждого найдется логичное объяснение - ни привидений, ни воров. Ничего... занимательного?
Шум в квартире Медеи Селвин. Пение, смех, голоса гостей, и даже когда их нет - шорох бумаги и скрип пера, звук падающего с полки будильника ранним утром, доносящиеся из распахнутого окна звуки улицы, тихая ругань, снова звук падения, сопровождающийся звучанием бьющейся чашки, снова пение, снова - голоса, нахальное мурчание и гневное мяуканье котов, звук когтей, вспарывающих обивку, смех и тихие разговоры только одного голоса, которому вторит, опять же, мурчание. Они множатся, они повторяются, идут кругами - но существуют всегда, уютно словно бы окутывая в мягкое одеяло. Достаточно дорогая и достаточно большая для обывателя квартира для того, чтобы в ней жила только одна женщина, но - она с детства привыкла к большим пространствам.
И всё же тишина родного дома для неё - что-то инородное. В родовом доме никогда не бывает пыльно - в квартире она начинает чихать от пыли и шерсти, если не убирается каждую неделю. В родовом доме всё блестит чистотой - у себя дома Медея запястьем убирает со лба волосы, вздыхая, а руки у неё в желтых намыленных перчатках в пене. В родовом доме всегда тишина и покой, всё логично, ожидаемо и понятно, - Медея теряет под кроватью носок, чтобы затем через две недели найти его в другой комнате в домике для одной из кошек, хотя она действительно убирается каждую неделю, и там - тоже.
Разница - как между нею и братом. Отставить половые различия, к чертям шелуху - выцарапать когтями, пробираясь вглубь, где дальше плоти и крови - душа и разум, что-то зыбкое и, тем не менее, управляющее ими. Он - образец достоинства. Он идёт по своему пути поэтапно и плавно, чтобы к своим годам достичь уважения в определенных, достаточно высоких кругах, и хорошего места на службе. Безумно хорошего, по мнению Медеи - потому что память человеческая кажется ей одним из самых опасных врагов, а возможность держать этого врага за горло - одной из самых страшных проявлений власти. Конечно-конечно, всё ограничивается легальностью и рамками заданий, но можно же позволить себе мыслить шире? Хотя бы гипотетически. Медея бы отдала всё на свете за возможность войти в чью-то память, пройдя сквозь шелуху жеманства, недоговоров, лжи и лицемерия. Подобрать ключик и раскрыть чужой разум, как сломанную музыкальную шкатулку, чтобы наполнить мир мелодией - и схватить за горло дурацкого клоуна на пружине, заменив его куда более приемлимой для таких шкатулок балериной. Красиво и так... поверхностно? Так легально и безопасно. Всё в этом мире стремится к законности и порядку, так или иначе. Меда иногда ловит себя на мысли о том, что хотела бы взобраться в голову Леандра, расслышать его мелодию - не только те ноты, что сплетаются в её собственном, это слишком просто. И именно поэтому она такой власти недостойна - никогда. Она считает, что у брата чудовищный уровень выдержки. Ей нужно скребать когтями там, где он мог бы черпать золотой ложкой - и уничтожить мир, перевернуть его с ног на голову. Медея иногда близка к этому, с её-то ресурсами, и хорошо, что ей мешает человеческий фактор собственный - и в редакции. Но станет ли память более серьёзным инструментом, если её можно заменить, надломать и стереть? Медея просит "Расскажи мне", но не достает блокнот, используя чужой инструмент в своих целях - запомнить. Всё, что связано с братом - въедается в память слишком глубоко и едко. Медее кажется, не подойдет никакая отмычка. Её двери из стали, если дело касается этого, и память - не шкатулка, а черный ящик разбитого маггловского самолета. Попробуй разбить меня, ты не поверишь глазам. Попробуй сломать меня - ты скорее сломаешься сам. Как хорошо, что прецедентов никогда не было - и не будет, как она думает. Был только один случай... Но тогда Медея по своей воле распахнула ящик и дала брату все необходимые шифры. Исключений, она надеется, больше не будет.
И ей действительно начинает казаться чужим этот дом, когда там не звучит голос сестры, отца и матери, помимо гласа Леандра, что всегда ведет его. Когда он один - Медея предпочитает звать его на иную - хоть на свою - территорию. Туда, где ей уютно, а брат, иногда женщине вдруг думается, готов пойти за ней на край света. Она за ним тоже - но Меда остается старшей, и ведущая роль в большинстве случаев остается ей. Старшее наследие семьи... живое и светловолосое, своевольное и с когтями, неслышно цокающими по полу, скрывающимися мягкостью ковров.
Этот дом не любим ею в своей пустоте - но всегда пускает её без расшаркиваний и предупреждения. Леандра она тоже не предупреждает на этот раз, идя на поводу у кошачьей натуры и желания гулять сама по себе, но надеется, что брат будет ей рад. В этот раз нет даже призрака шагов - но у ближайшего к Леандру окна вдруг появляется словно бы огненный шар, через мгновение приобретающий практически кошачьи очертания. Потому что конкретно эта кошка - размерами несколько больше. И роскошная шерсть её блестит на солнце, отливая чистым золотом. Покрасовавшись так мгновение-другое, кошка грациозно спрыгивает с окна на пол дома - и плавно, без посторонних шумов, обращается в уставшую женщину, одетую в чёрное. Однако её светлые волосы всё ещё не хотят отпускать солнце, и оно сияет в них, поэтому Медея, прежде чем подойти к брату ближе, разворачивается и коротким движением палочки, вытащенной из рукава, не иначе, закрывает шторы. А затем в тишине рождается звук каблуков.
- ...когда-нибудь я привыкну к тому, что под окном больше нет старого дерева, но явно не сегодня. - Она отряхивает несуществующие пылинки с пиджака, и еще одним движением палочки отодвигает стул рядом с Леандром, чтобы сесть рядом и упереться локтями в стол. Она не здоровается - по старой вальяжной привычке, как будто они с братом никогда не расстаются больше, чем на несколько часов. Обычно, когда Медея начинает разговор с приветствия - это плохой знак, значит, она очень взволнованна. Но не сейчас - старшее дитя семьи Селвин выражает собой достоинство, абсолютную уверенность в себе и что-то, на тон-полтора мягче деловой собранности.
- Мама писала, что вернется буквально на днях. Но даже если этот день - не сегодня, я думаю, что никто из нас не жалеет о моём визите, верно? - Меда склоняет голову чуть вбок и улыбается. В ней всё-таки даже так скользит что-то кошачье, и чёрт, она выглядит, как человек, имеющий полное право здесь находиться.
- Как ты? - Она протягивает Леандру ладонь, чтобы он взял её за руку, и вся собранность ненадолго исчезает. Не при человеке, с которым, играя в прятки давно-давно в этом самом доме, пряталась под стол, строить из себя деловую леди. Наверное, Леандр и так в курсе о своей сестре - не пошедшей по его пути и не получившей официальное тёплое место, предпочитающей тогда - и до сих пор хаос, и полную свободу действий. Ей явно не хватает усидчивости.