Пар покрывал витражи неясной пеленой при каждом выдохе, а холодный воздух резал кожу при каждом вдохе. В подземельях было особенно приятно, когда на улице стояла жаркая погода, смешивающаяся с мерзлостью каменных стен и дающая необходимую прохладу. Сейчас прохлада была излишней. Февраль холодный, завершающий зиму так, чтобы о ней вспоминали ровно до следующей. Калеб за семь лет уже привык, перестал носить шарф и засовывать руки в карманы, с усмешкой наблюдал за первокурсниками в толстенных свитерах со слабым иммунитетом, которые однажды перестанут жаловаться и примут равнодушие подземелий, как свое собственное, поймут, что эти влажные стены их дом и защита. Они не гриффиндорцы с собственной башней на седьмом этаже, где всегда тепло и уютно, не рэйвенкловцы, которые стоят особняком где-то в западной части замка, и даже не барсуки, хоть соседствующие, но совершенно иные. Когда идешь по коридору в сторону гостиной хаффлпаффа создается впечатление, словно ты уже вовсе не в подземельях - там другой запах, даже другое освещение. Какое-то время Бёрк завидовал их близости к кухне и злился от того, что самое тяжелое досталось слизеринцам, но потом понял, что никто другой с этим справиться бы не смог. Синева на стенах, ядовито-зеленые цвета, пар изо рта, влага на камнях - все то, что делало их сильнее, стирало все границы, помогало справляться со страхами, уничтожало слабость. Здесь никогда не было места для нежности, а у тех, кто сюда попал было только два выхода - принять или сдаться.
Калеб принял и помогал этому месту уничтожить тех, кто сдался. Это не являлось его главной целью или предназначением, он просто делал то, что считал необходимым. И сейчас он делал это снова, выжидающе сидя на подоконнике напротив кабинета зельеварения. Зимняя прохлада главенствовала и внутри, несмотря на то, что там постоянно грелись котлы на огне. Бёрк знал, что студенты других факультетов не любят заниматься здесь зимой, тем не менее, в кружке Кэрроу были студенты, которые желали обучаться во внеурочное время, но не имели возможности выбирать себе кабинет для занятий. Это было забавно и жалко одновременно.
Калеб ждал уже больше часа, слушая голос практиканта, раздающийся из-за приоткрытой двери и елозя пальцем по единственному витражу в подземелье. Он не был уверен, находится ли там сейчас Мари, но знал,  что зельеварение ее привлекало настолько, что она не побоялась бы высоких температур. Калеб в любом случае собирался ее сегодня подловить. Если не будет здесь, значит найдет в другом месте. Его недоверие, смешенное с любопытством и тотальным нежеланием раскрывать карты кому попало, дошло до своего пика еще месяц назад, но не позволяло себе вылезти наружу, заглушенное другими проблемами. Еще больше времени прошло с того момента, как Шеймус за руку привел девчонку, вжимающуюся в него так сильно, что, казалось, она хочет провалиться в его нутро и стать там с ним одним целым. Ходж громко высказалась по этому поводу, Бёрк как всегда промолчал, позволяя рулить тому, кто это должен делать. Всему должна быть причина и слизеринец был уверен, что скоро она станет понятна. Но часы тикали, нарезая круги, а причина по-прежнему висела в воздухе, сокрытая тайной, и Калеб решил, что пришла пора разорвать эту пелену.
Массивная дверь отворилась, первым из кабинета вышел Роб, уверенно и быстро направляясь в сторону лестницы. Похоже, практикант ненавидел это место еще больше своих учеников. Калеб слез с подоконника и быстро выловил нужную светловолосую макушку. Рука тяжело упала на плечи девушки, отворачивая ее от выхода и направляя вглубь слизеринских подземелий, где сейчас должно было быть пустынно.
- Эй, милашка. Надо поговорить, ты не против? - вопрос, прозвучавший скорее как утверждение, оборвался в полнейшей тишине. Студенты быстро разошлись, коридор принадлежал только им двоим, а чем дальше он ее вел, тем становилось еще более тускло. Он шел не слишком быстро, сжимая плечо гриффиндорки сильнее на случай, если она захочет вывернуться. Калебу было плевать и на возможный синяк и на большую вероятность того, что он ее наверняка пугает. Все ответы будут получены сегодня, если не на добровольной основе, значит на любой насильственной.
- Думаешь, этот кретин разбирается в зельях? Ты тратишь свое драгоценное время в никчемном кружке с еще более никчемным преподавателем, - Бёрк наконец-то остановился и отпустил Оушен. От вида ее непонимания губы разрезала усмешка, он облокотился о стену и склонил голову набок, кидая на нее оценивающий взгляд. - Прости, я жуткий грубиян. Должно быть, в меня не так приятно вжиматься, как в Паркинсона.

Ее безобидный вид, руки, перебирающие края юбки, волосы, спадающие на лицо и взгляд, направленный куда-то сквозь него, пробуждали только больший интерес, мешаясь с толикой злости и раздражения. Это как добавить соль в тыквенный пирог. На кой черт она там нужна? Мари была солью, и ее нельзя вытащить из пирога ложкой, потому что тот, кто его испек, позаботился об этом. Но несмотря на то, что Бёрк не смел перечить Паркинсону и его задумкам, он понимал, что даже Шейм ошибался, и в последнее время все чаще и чаще, что было непозволительно, потому что от дальнейших действий красных змей зависело, как минимум, его собственное будущее. И эта безобидная девчонка, переминающаяся с ноги на ноги прямо перед ним, могла испортить все своей наивностью и невинностью. Калеб хотел остановить ее прежде, чем она допустит роковую ошибку, а их беседа могла дать гриффиндорке шанс, если не объяснить причины, то хотя бы спокойно уйти, но скорее это был шанс решениям Паркинсона. Калеб не спасал девиц в беде, их спасали от него.
— Да, это логично. Рад, что ты догадалась, - ее настроение менялось с каждой произнесенной им фразой. Сначала она испуганно не понимала происходящего, а теперь набиралась храбрости, чтобы отшить его, не показывая своих слабостей. Это забавляло, а ей ведь было у кого учиться. — Что ты, это просто дружеский совет. Мы же теперь друзья, правильно? Нельзя состоять в большой группе и дружить только с ее боссом, это очень грубо, - от стены, в которую вжималась Оушен веяло холодом так сильно, что это чувствовал даже Калеб, стоящий в стороне. Она касалась ее спиной в жилетке, под которой была тонкая рубашка, и не чувствовала колкостей хлада, проникающего под одежду. Верхние пуговицы ее рубашки были расстегнуты, а грудь вздымалась в спокойном темпе. Но что было более удивительным, Мари считала, что сможет самовольно уйти, произнеся только имя Паркинсона вслух, словно он ее оберег. На пару секунд, Калеб даже позволил ей поверить в это, не произнеся ни звука во время ее пылкой речь, но как только Оушен сдвинулась в места, проходя мимо него, рука резко сжалась на бледном запястье гриффиндорки, сжимая его еще сильнее, чем ранее плечо.
— Ты не в том положении, чтобы так разговаривать со мной, - еще одно резкое движение и спина Оушен вновь коснулась стены, только теперь уже грубым ударом, вдавливаясь все сильнее. Руки Бёрка перешли на ключицу, одна застыла на плече, а другая пока еще мягко сжала шею, упираясь пальцами в сонную артерию. — Ты права, я не Шеймус, я не собираюсь читать тебе сказки и петь колыбельные на ночь. И мне абсолютно наплевать на грустную историю, которую ты выдумала, чтобы Паркинсон тебя пожалел. Плевать, есть ли у тебя мамочка, или ее растерзали бомжи в какой-нибудь подворотне. Если ты еще не поняла, куда попала, то позволь мне тебе рассказать, - он склонил голову, находясь в непозволительное близости от ее лица. Рука, лежащая на плече, коснулась золотистых волос, нежно заправила прядь за ухо, а затем снова грубо сжала кость. Ему нравилось вводить в страх, делать больно, а потом успокаивать, расслаблять, и снова заставлять бороться. В этом было что-то прекрасное, как смотреть сцену в фильме ужасов, где персонаж должен умереть, но перед этим он попытается выжить, в его глазах зажжется надежда, а потом резко погаснет, когда над телом занесется нож.
— Ты не туда пришла, если искала друзей и сочувствия. Раскаявшиеся полукровки полезны только в том случае, если им есть что предложить. Что можешь предложить ты?  Ты не видела, как далеко мы заходили, и как далеко еще зайдем. А когда увидишь, побежишь плакаться к кому-то такому же милому и невинному, как ты сама. И не думай, что меня хоть что-то остановит от желания разбить твое симпатичное личико об эту самую стену, если ты и дальше продолжишь так разговаривать со мной, - рука схватилась за подбородок гриффиндорки и резко повернула ее лицо в сторону, заставляя вглядываться в промерзший камень. — А если из-за тебя будут проблемы, - он наклонился к самому уху девушки, касаясь лбом ее волос. ... — я тебя уничтожу. Как думаешь? Нам есть о чем разговаривать?

Его губы расползлись в улыбке, такой чистой и наивной, которой он крайне редко пользовался. В уголках появились ямочки, а лицо, внезапно богатое на мимику, вдруг стало живым и невинным, словно это его сейчас должны были запугивать в коридорах. Хватка ослабла на пару секунд, давая девушке возможность выдохнуть, и сам Калеб  расслабился, позволяя накатываемому чувству взять вверх. Это чувство сорвалось с губ громким смехом. Он смеялся, смотря на гриффиндорку, а невинность и чистота стали исчезать с его лица так же быстро, как появились.
— Поет? И что же он тебе спел, малютка? Неужели я был прав насчет колыбельных? - рука вновь стиснула шею, в коридорах будто бы потемнело еще сильнее, а стены подземелий наполнились влагой, стало отчетливо слышно, как капли стучат, ударяясь о камни. Он поверить не мог, что у Шеймуса не было достаточно причин посвятить пятнадцатилетнюю девчонку в свои планы, но сейчас, стоя здесь и прислушиваясь к ее словам, Бёрк буквально тонул в собственном гневе. Она была настолько бесполезна, что сожми он руку на ее бледной шее посильнее, она хрустнет и Мари размякнет в его руках бездыханным телом, которое никому больше не будет нужно.
— Что он тебе спел? - с каждым словом пальцы сильнее врезались в кожу. В какой-то момент он уже перегнул палку, и останавливаться сейчас не было смысла. Так или иначе, они оба запомнят этот день, этот разговор, эту боль, разливающуюся по телу. Если начал, надо идти до конца.
— Ты, - фраза оборвалась в практически мертвой тишине коридоров. Вода застыла на стенах, пальцы волчицы, сжимающие его запястье, словно минули плоть и сразу прорвались к кости, нажимая на самые хрупкие места. Ему было больно, но это не то, что его интересовало. Стискивая зубы, он смотрел в глаза, отливающие золотом, в глаза, которые только что были серо-голубыми.
Калеб не стал сопротивляться, он позволил бы ей сломать свою руку, чтобы увидеть настоящую Оушен, потому что она только что дала ему понять, не было никакой ошибки. Он увидел то, за чем пришел.
— Это было бы не так интересно, - Бёрк шумно выдохнул. Он не дышал все то время, пока она держала его запястье. Волчица вновь обратилась в маленькую невинную девочку, от которой не было толка. Но то, что он видел всего пару секунд назад, по-настоящему прекрасно. Такого он никогда не видел, и Паркинсон, наверняка, тоже. Эта девчонка ведь могла вынести половину замка, даже его растерзать на части, а, насколько известно Калебу, ей даже не надо этого желать, все произойдет само.
— Отпустить? Нет. Я хочу посмотреть еще, - рука, лежащая на плече, сжалась так, что костяшки пальцев побелели. Вторая сильнее схватилась за шею, перекрывая кислород. Это была словно жизненная необходимость, даже если она полностью преобразится прямо здесь и накинется на него, Бёрк собирался запомнить каждую обратившуюся черту на ее лице. Он читал про оборотней, не фанатично, но за пределами школьной парты, и надо быть полным идиотом, чтобы не узнать зверя, когда он показывается прямо перед тобой.
— Ну же, я не отпущу тебя просто так.

В его руках была сила, власть и одна маленькая жизнь, которая ускользала из хрупкого тельца вместе с воздухом. Разумеется, он не собирался отнимать эту жизнь здесь и сейчас, но желание было таким ярким и осязаемым, что с каждой последующей секундой было все сложнее остановиться. Он уже дошел до пика, насладился ее беспомощностью, резко обратившейся в нечто зверское, и теперь лишь хотел снова это пробудить, но не мог сопротивляться своей жажде, кипящей внутри, как лава в жерле вулкана. Калеб сам не знал, получилось бы у него унять это самостоятельно или все бы закончилась прямо в этом коридоре.
Боль от укуса, стремительно растекающаяся по руке, словно вернула его обратно из совершенно иного мира. Он успел только сжать зубы и накрыть рукой рану прежде, чем оказался впечатанным в противоположную стену.
Ее глаза, ее, казалось, даже изменившийся голос, яростный взгляд и жилка, пульсирующая на шее, не вызывали в нем той реакции, которую наверняка вызвали в Шеймусе. Да, Бёрк был в какой-то степени восхищен, потому что никогда не видел оборотней в живую, но он читал о них и прекрасно знал, что эти существа из себя представляют.
— Спорю, Паркинсон сказал, что ты совершенна,  — хриплый смешок вырвался из его грудины, и болезненная улыбка растеклась по губам. В голове звенело от удара об стену, рука изнывала от боли, аиКалеб в первые в жизни почувствовал себя жертвой. Сейчас он был на месте Марианн, был таким же беспомощным, как она минуту назад,. Сейчас эта маленькая хрупкая девочка могла разорвать его на части своими аккуратными ногтями, вычистить кровь и ошметки из под них, и снова стать той миленькой и тихой гриффиндоркой, о существовании которой никто не знает. Они поменялись ролями, и Бёрку не нравился этот обмен.
— Ты блефуешь, щеночек. Едва ли тебе бы позволили разгуливать по школе, если бы ты не умела контролировать себя, — Калеб скривился, опираясь на стену. В глазах летали мушки, а от резких движений начинало тошнить. Он потрогал затылок и взглянул на пальцы, слегка обагренные кровью. — Хотя знаешь, забавно, мы ведь действительно могли друг друга убить.
Бёрк сделал несколько шагов по направлению к девушке. Столько, на сколько хватило сил. Присев рядом с ней, он приложил к укусу ткань своей одежды, при этом издавая болезненные стоны.
— Не подходите близко ко львам  — они кусаются, — рассмеялся Калеб, стараясь хоть как-то отвлечься от ноющей раны. Укус был небольшой, но дающий о себе знать. И, скорее всего, заживать он будет достаточно долго.
— О, я доволен. Что мне от этого будет? Просто легкая агония? Или вырастет один клык? — взгляд упал на окровавленную руку девушки, от которой исходил сильный металлических запах. Вот там уже была рана колоссальных размеров. Кровь испачкала одежду гриффиндорки и стекала на каменный пол, издавая характерные звуки. От подобной картины в дрожь бросила даже самого Бёрка, хотя он старался этого не показывать.
— Правда я так и не понял, нахрена он взял тебя в красные змеи. Зачем ты здесь? Ты вообще когда-нибудь убивала или твой максимум это кусь за ручку? Ты не смогла толком защититься от человека, который тебя унизил и насильно обнажил, на что ты можешь быть способна в настоящей борьбе, малышка? Ты уверена, что оно тебе надо?