Дом стоял нараспашку. Защита взломана и снята.
Остин направился в единственное ложно-уединенное место и закрыл деревянную дверь своей комнаты, после чего наступила тишина. Здесь осталась хорошая звукоизоляция, которая могла подарить иллюзию, что он дома один. Напротив - нараспашку открытое окно с широким подоконником, где садилось солнце.
Вечер, и еще один день пережит. Последующие часы - скоротечны, но Остин еще не знает об этом.
Оставалось себе говорить, что все это временно. Никто не придет на помощь, все союзники затихли и выжидают, точнее даже будет сказать - наблюдают.
Основная масса людей в курсе событий и дел, но им дела нет, пусть тот, кто попал в эту ловушку, разгребается сам, лишняя помощь будет подозрительна, поэтому лучше остаться в стороне.
Так все и происходило. Остин переживал только за Лиру, за это незнание, которое было слишком жестоким - он не мог знать истинное положение дел. Она общается с одним из авроров, у которого длинный язык и душа широка, это было бы очень в его стиле - чистосердечный разговор по душам про родственные связи и плохие поступки, про преступления и наказания.
Сев на кровать, Нотт откинулся назад. Ладони легли на белую повязку, которой были прикрыты глаза. Третий день он не мог наблюдать ничего, что происходило в его родном доме; ориентировался по звукам - было сложно складывать воображаемую картинку вокруг себя, необходимое искал наощупь - и находил, благодаря любви к порядку. Все это было результатом глупости одного молодого аврора, который взял на себя ответственность приложить свои грязные руки к зельям. Он сгребал все со шкафов, после своих неаккуратностей и пошатнувшегося стеллажа успевая вскрикнуть защитное заклинание, остальное разбилось под ногами Нотта.
Завтра утром он сможет видеть. Наблюдать лица авроров, которые уже приелись и обжились здесь, вконец освинячившись. Остин, сцепив зубы, ждал, а ведь больше ничего и не оставалось.
Глупый-глупый аврор, все что у тебя на меня есть - это письма и знание моего тела больше, чем тебе дозволено, - исступленно подумал Остин.
Кайсану просто физически не хватит доказательств. У него были единомышленники - слышали звон, да не знали, где он. Остин рассчитывал, что кто-нибудь из его дружков либо случайным образом отравится, либо самоликвидируется, потому что были и те, кто боялись - старались не оставаться с Ноттом наедине, даже учитывая факт его нынешнего положения. Они были настолько юны в своем деле, что не понимали - Остин сейчас не представляет опасности, он обезоружен и только зол, что пытается подавлять. Поворачиваясь к ним спиной, он всегда напряжен, потому что понимает, что от этих людей можно ожидать все, что угодно. Они дышали в затылок и следили за каждым движением. И все-таки надеется на что-то, показывает свою отрешенность. Мол, ищите, вы зря пришли, здесь нет ничего. А в голове, перед тем, как провалиться в больной сон, мелькает «А вдруг... а вдруг... а вдруг...» Это слизеринцы могли пнуть упавшего. Эти же, остальные все, которые находились в его доме чередом, они все же пытались найти подход. Намекнуть, что они там, где должны быть, правы, и у него, как у пойманного, есть шанс исправиться своим признанием. Раскаянием. Были и те, которые предлагали выпить - Остин не реагировал на подобные предложения, чуя очевидный подвох за версту. Другие просто занимались своими делами, давая отпор хозяину дома, когда он пытался прекратить порчу имущества. В последний раз это закончилось разбитой губой, когда Нотт уже был с повязкой. Это угнетало. Исступляло сознание – «ты в ловушке». На какое-то время, и этого времени в кармане врагов много. Но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что происходило в первый день - допросы с пристрастием.
Вдох.
Остин спит.
Выдох, и слышит, как входная дверь отворилась - он весь превратился в слух.
Нотт спал очень чутко, всегда слышал, как ближе к одиннадцати вечера сменялись авроры. Сегодня слизеринец не просто услышал - он проснулся, чувствуя неладное. Внутренние ощущения его никогда не подводили. На фоне кромешной темноты и периодического страха он мог потеряться и счесть это предчувствие за ошибку, но, когда привычные звуки веселья и непринужденных разговоров внизу заменились серьезными голосами, от сомнений не осталось и следа.
Нотт сел на кровати. Он слышал голос Кайсана, и это создавало иллюзию, что хоть что-то на своих местах. Рука дернулась в сторону прикроватной тумбочки, и только когда горячая ладонь легла на деревянную поверхность, Остин вспомнил, что все зелья у него были изъяты, а на подвал, где находилась его «мастерская», наложены заклинания.
Дверь захлопнулась за спиной, и вот он слышит запах гербария трав на стене, - все хорошо, он на верном пути, через коридор, и впереди лестница. Он не собирался играть в заключенного - это его дом, а авроры здесь - гости. Незваные. Нотт двигался свободно, и только возле ступенек положил руку на расписные светлые перила, пальца легко скользили по полированной поверхности.
Направляясь мимо людей, Остин понял, что только что пришедших было как минимум двое, но не подал виду - пусть думают, что он совершенно слеп и не замечает ничего. Внутри была необоснованная тревога. Молчание как будто было обращено в его сторону, а может быть, ему так казалось. Ведь когда ты ничего не видишь, обстановку оценить сложно, однако были вещи, которых не заметить было невозможно.
Кайсан продолжил разговор, а Остин тем временем спокойно направился к шкафу с инструментами, ему нравилось, что его не замечают, однако понимал, насколько это ощущение обманчиво. Перед ним было высокое окно, в котором - он был уверен - сияла луна.
В разговоре авроров сквозила радостная мысль - напарника Стоуна подменяют.
Причина?
Складывалось впечатление, что разговор оборван. Прозвучала фраза, не имеющая смысла без контекста, а еще больше ничтожная в сравнение с тем, кто ее произнес. Показалось... этого не может быть. И вот оно, время пришло, решение родилось в секунду. Плевать на то, что еще хотя бы ночь, и Нотт бы совсем не жаловался на зрение…
Остин, оставаясь на месте, медленно поднял руки и коснулся руками повязки, с краю так же медленно непослушными пальцами потянул за веревочки. Словил себя на мысли, какова картина... когда ослепший стоит напротив окна. Он опустил голову, боясь своих опасений. Жаль, что все так медленно... но слизеринец был уверен, что у него есть какие-то жалкие пару минут. Первое, что он увидел - на подоконнике собственные ладони, белые костяшки, зажатая повязка в крови. Захотелось вернуться обратно в неведение - глаза жутко болели, блестели, имели жутко-холодный голубой оттенок. Он протер лицо руками. Я вижу. В груди радостно что-то запело, защебетало, словно птичка по весне...
Остин поднял голову и встретился с кем-то взглядом через отражение стекла.
Появилось ощущение, что только что этот кто-то расстрелял всех поющих птиц. Не расстрелял... но был способен.
Остин повернулся, не решаясь дальше сомневаться. Сомнений и не было - этот страшный сон оказался явью. Пока Стоун продолжал описывать подробности своих наставлений, Нортон так же смотрел ему в глаза, равносильно и неотрывно.
Внутри поднялась паника – нет! – этого никто не должен видеть. Он сам спустился на первый этаж, спустился в распростертые объятия ловушки.
В мыслях сокрушаясь, Остин пытается найти решение, всем видом показывая, что он часть этого человеческого триптиха. В голове больно пульсирует мысль, что ему не уйти, куда бы он ни шел, а дальше стен и хода нет.
Нотт одернул себя, назад повернувшись вполоборота к аврорам, взял инструмент и сунул в карман.
Он знал, как объяснить самому себе страх. В страхе нет ничего такого, особенно, когда он глубинный, и чувствуешь его только ты. Ты осознаешь действительность, понимаешь реальность - этот человек опасен, этот человек тебя здесь уничтожит...
Остин не хотел видеть себя в отражении - разбитое, с невменяемыми глазами лицо. Пусть Нортон посмотрит снова и поймет, что Остин готов.
- Выздоравливаешь?
- Выздоравливаю. - Короткий ответ на короткий вопрос Стоуна.
Нотт решает ретироваться наверх. Он нарочно проходит мимо Грэя, до последнего не отрывая взгляда, напряженного и жестокого, готового на все, «пойдешь за мной - и я задушу тебя голыми руками». Там, где никто не увидит. Где будет подходящий момент - если ты решишь тронуть меня. Звериное нутро требовало защищаться, это было насколько на глубинном уровне, сильнее, чем то, – чем все, – чем мысль, что когда-то бы появление Нортона стало спасением, но сегодня это стало неизбежностью, которая поглотит Нотта полностью, чем желание остановиться взглядом не только на оценивающем взгляде, а на одежде, ширине плеч и всём, что угодно, заметить какие-то изменения за столько времени, сто раз еще послушать голос, вспомнить всё, захлебнуться в воспоминаниях, а не пытаться сразу же обезопасить себя.
Остин услышал, как Стоун прощается и собирается уходить.