Магнетизм - вот что отличает зиму от всех пор года. Снег особенно задумчиво кружится в порывах ветра - как-то очень медленно, будто заторможенно, усыпляя, убаюкивая; иногда он, словно дикий мустанг, скачками срывался в метель, чтобы потом снова спокойна закружится в неспешном танце, будто застыв в невесомости. В отличие от людей он никуда не спешит - ему не нужно быть в нужном месте и в нужное время, все это он выбирает сам, независимо от чужих чаяний и желаний. Быть может, в этом кроется истинное счастье: быть независимым ото вся и всех?
Седьмой год обучения тянулся медленно, будто бы неспешно, но это все было настолько обманчиво: выпускные экзамены уже неприступно маячили впереди, и большинство учеников уже задумалась о том, что, возможно, настала пара с полной серьезностью открыть учебники и погрузиться в штудирование материала. Вопрос был в том, на сколько кого хватит.
"Отстаньте от меня все".
Именно на седьмом курсе это было почти что девизом, ибо все осточертело. Нет, серьезно, не пора ли закончить выпендрёж и детские игры? Занялись бы чем-то ответственным. Но нет, куда там, понимания и распределения дел по категориям явно не для всех.
Были ли такие мысли ранее? Стоун хмыкнул про себя, поправляя шлейку сумки, некстати сползшую с плеча под тяжестью содержимого. Наверное нет, но отчаянные времена требуют отчаянных мер, и к концу пятого курса веселье кончилось, уступив место совсем другим занятиям.
Когда-то давно, еще в детстве - сколько ему было? шесть, может, семь? - мать подарила ему книгу Джека Лондона. Новенькая, пахнущая типографией, иллюстрированная, не по-детски серьезная книга с первого мгновения запала мальчишке в душу и была поглощена в максимально короткое время. Он сопереживал истории волчонка-полукровки, считая его отважным воином, с характером. закаленным Северной Глушью, но никогда не мог даже вообразить, что ситуация в его жизни может быть хоть сколько-то похоже на противостояние Белого Клыка и ездовых собак. И еще сложнее было представить, что человек, который его приручил, взрастит в нем не послушного пса, а дикого зверя, который готов будет клыками сражаться за свое место под солнцем.
Зябко, колюче - ветер сменил направление. Снег забился в стекла, кристаллами стекая по гладкой поверхности - упрямо, тяжело, пытаясь проникнуть за толстые каменные стены. В такое время думается, что засесть в библиотеке или в гостиной факультета - отличный и самый мудрый выбор.
Этим вечером Кайсан планировал углубиться в зельеварение. Он точно знал, что среди книг будет спокойнее и уж точно не придется препираться с местными зубоскалами, а значит, день удастся хотя бы в чем-то, а это уже что-то. Пока не будет атаки, не будет и отпора; Кай не намерен был нарываться - сегодня у него было мрачное настроение и полное погружение в собственные мысли.
Движение сбоку отвлекло его: юноша искоса взглянул на женский силуэт, спрыгнувший с окна, и пластика движений абсолютно точно подсказала ему, что это Эйвори. Час был достаточно поздний, а потому встретить здесь Беатрикс было занятной случайностью. Ее тон был язвительным и явно настроенным не на дружественную беседу.
Уголок рта вздернулся вверх. Забини, помнится, испытывал животное влечение к этой девушке еще на пятом курсе. Кай хорошо помнил, как оборотное зелье, подсунутое Дезмондом, обратило его в эту сексапильную блондинку на некоторое время. О, было занятно пытаться повторить ее улыбку и едва ли не модельную походку, о чем Стоун вспоминал с кривоватой ухмылкой: видал он тогда заинтересованный взгляд слизеринца, говорящий без слов о многом, о чем в приличном обществе предпочитают молчать, пряча свои грязные мыслишки.
Красотка, которая знает, как пользоваться данным природой - опасная хищница. Кай не сомневался, что именно такой была по натуре Эйвори. Ее громкая фамилия кричала о том, насколько она не любит нечистокровных волшебников, а лукавая улыбка таила скрытую угрозу. Эй, Бека, что тебе помешало просто посидеть у окна, проигнорировав одиноко бредущего за знаниями орленка? Гордость не позволила?
- Вечера, Беатрикс, - коротко, возможно, несколько более сухо, чем хотелось, но без видимого раздражения и негатива - просто буднично и чуть более официально, как со знакомым, о котором знаешь только имя-фамилию и теоретический знак гороскопа. - Это угроза или дружеский совет? - он усмехнулся.

Отредактировано Kaisan Stone (2017-04-24 11:25:13)

Странно. Почему всем так охота довести Стоуна до ручки? Возможно, это было некоторое спортивное соревнование? Выигравший его непременно получит сломанные нос и кучу неприятный ассоциаций с именем орленка - гарантированно. Кай в гневе не страшен - он просто молча бьет с левой, снимая чужую ухмылку с лица. Пока, конечно, горбинкой на носу - пускай и временной - был награжден только Забини, но чем черт не шутят. Пташку сложно вывести из себя, уж очень он уравновешенный. Но сказать, что он чрезвычайно миролюбив - большая ошибка; нет, Стоун просто умеет глубоко вдохнуть и досчитать до десяти в момент, когда температура достигает опасной отметки. Кайсан не боялся проблем - но и кулаки у него не чесались пока не наступит "крайний случай". Эйвери, ты серьезно думаешь, что можешь заставить меня бежать, поджав хвост, как драная собака? Вот наивная.
- Занимательная формулировка, Бека, - он нарочно назвал её сокращенным именем.  Фамильярно? Возможно. Но честно - просто плевать. - Я сделаю вид, что учел твою трогательную заботу.
Синие глаза смерили Эйвери насмешливым взглядом. Конечно, Беатрикс полностью уверена в том, что может говорить, что душе угодно - и останется безнаказанной. Да, конечно - кто ведь поднимет руку на леди? Воспитание, и все такое прочее; Кайсан хмыкнул, словно посмеявшись над собственными мыслями. Опасная, хищная блондинка. Интересно, почему ей так сложно было сдержать свой змеиный язык и пройти мимо, сделав вид, что Пташки не существует если не в этой вселенной, то в данном измерении точно? Женщины - сложные существа; Эйвери, видно в особенности.
Забавно, они ведь почти не знакомы. Только вот если Стоун может хотя бы примерно представить, как поведет себя Беатрикс через минуту, то Кай был для нее закрытой книгой. Должно быть, эту барышню возбуждает адреналин.
- Приятно знать, что слышала, - копируя ее насмешливый тон и ухмылку, произнес Пташка. О, да, он единожды успел почувствовать себя в шкуре Беки - когда Забини опоил его оборотным зельем. Засранец. - Я не думал, что тебе знакомы такие слова. А ты не слишком смелая?
Беседа на грани. Давай, Эйвери, поиграем в "кто кого". Тебе же это интересно. Мне плевать, а ты насколько крепкая? Бесите своей спесью; сидела бы на окне и любовалась снегом.
- Я? - Кай даже не сдержал тихий смешок и прищурился. - Побойся лучше за свои штанишки, Эйвери. Я не выхожу за грани дозволенного, пока не трогают меня, - достаточно красноречивый намек для того, чтобы не понять, о чем говорит Стоун. И снова - ни капли не угроза, сухая констатация факта, приправленная, как горячее блюдо, солидной долей острого перца и солью. Ну, Беатрикс, принимаешь игру? Первая начала обмен любезностями, не сможешь оставить последнее слово за мерзким грязнокровкой.
Кайсан действительно не лез на рожон намеренно - но не мог пройти мимо творившейся вокруг наглости. Что значит чистота крови? В этих людях нет ничего, кроме громких, известных фамилий, и большинство из них не стоят и волоса с головы их известных предков. А многие из них и вовсе были убийцами, предателями - и после этого гордиться тем, что носишь такую громкую, знакомую всем фамилию? абсурд, видит Мерлин. Тошно от них всех. От этого разделения, от непрерывной борьбы с ветряными мельницами.
Наглая ухмылка Беатрикс никак не действовала на Стоуна. Улыбайся-улыбайся. Ты скоро потеряешь интерес к этому разговору, и я наконец смогу заняться более важными занятиями, которые явно не включали в себя эту занимательную беседу.

Отредактировано Kaisan Stone (2017-05-08 09:10:20)

Иногда мы ходим по лезвию ножа, раня беззащитные ступни: прочь громкими каплями барабанит по полу, но звук этот в радость, в удовольствие, и мы смеёмся, смеёмся, упиваясь игрой, подчиняясь животным инстинктам. Странно, непостижимо, эта игра заводит, и раз, единственный раз распробовав риск на вкус, уже не можешь от него отказаться. Наркотик наряду с чувствами: любовью, похотью, расслабленностью, поразившей тело как после принятия дозы, ощущением боли, нанесённой себе самому; сильный, вызывающий зависимость после первого потребления.
Мы не признаемся себе в этом: боимся показаться глупыми, слабыми - но что сделать, если это часть человеческой натуры, которую не истребить, волшебник ты или маггл?
Беатрикс тоже подсела на адреналиновую иглу. Её иллюзорные идеалы делили людей на касты, разделяли пропастью происхождения тех, кто мог бы быть половниками одного целого, верша новую историю, плести новую нить. Человечество давно уже выяснило причину "обеднения" древних родов, которые в погоне за чистотой крови сами изничтожали себя, оставив свои имела лишь пеплом на страницах истории. Устаревание, угнетение, многочисленные отклонения от нормы: вот что ждало их ответ на связи братьями, кузенами, другими близкими родственниками, в которых в недалёком поколении течёт кровь одного и того же предка. Да, они ещё не до конца понимают это, считая сквибов глупой случайностью - но не ответ ли это на то, что что природа против этого?
Кого заботит? Кто знает? Всем все равно. Идеалы не всегда правильны. А когда мы следуем им слепо, чересчур преданно - они превращаются в безумную идею. Сколько людей скатились в пропасть? Не хватит пальцев пересчитать их в мировой истории.
То, что я назвал тебя по имени задело тебя, Беатрикс? Откажешься от него потому, что мои грязные губы произнесли его с толикой явной насмешки?
Эйвери нравится эта игра. Она смеется в полутьме, разрезая воздух предвкушением чего-то большего, нежели слова. Дергает оголенные нервы, надеясь задеть безусловный рефлекс. Даже при понимании это трудно пропускать мимо ушей то, что она говорит.
Беатрикс, зачем? Зачем ты говоришь все это мне? Я противен тебе - нет, даже вызываю отвращение - так ответь мне, на милость, что нужно тебе сейчас? Задеть, ранить, убить?
- Раскатают по полу? - Стоун откровенно засмеялся - зубы сверкнули в полутьме опасным оскалом. Пусть собаки попробуют. Он будет защищаться. Так, что не оставит ни одно горло целым, пока сам замертво не упадет. Знаете, как говорят, псы? Не спрашивай - не говори. Не лезьте - и не будет бессмысленной бойни. - Ты волнуешься за меня, Беа? Скажи, у тебя неприязнь лично ко мне или аллергия на общество в целом? С последним ничем помочь не могу, а для первого есть лечение: просто сгинь - сразу же чесотка пройдет, гарантирую.
Кай еще не был зол, однако воздух между ними ощутимо нагревался.
- Это не самый одинокий коридор Хогвартса, я бы на твоем месте не разбрасывался бы словами.
Закатил глаза, услышав ее замечание: Мерлин, это наказание, а не женщина. Раздражает.
Эйвери спрыгнула с подоконника - по змеиному юрко, быстро, даже грациозно, - и нетеропливо подошла к нему. Кай смотрел на нее внимательно, слегка щурясь; ему не понравился этот жест, ему не понравилось то, как она двигается, и все его звериной существо оскалило зубы, тихонько рыча. Сам же анимаг замер, сверху вниз наблюдая за действиями девушки, которая откровенно пыталась развести его на какие-либо действия. Следующий ход? Пока ты ничем не смогла меня пронять.
Длинный ноготь ткнулся Пташке в грудь, царапая кожу. На этом месте непременно взбухнет неприятная, красная полоска-полумесяц, но больше задевает сам факт того, насколько много позволяет себе Беатрикс: детка, я не твою друг-любовник, убери руки от меня. Не хочу иметь с тобой дела - ты змея, спрятавшаяся в теле красивой женщины, а меня интересуют внутренности, а не их оболочка. У вас с Забини отличный дуэт - так иди, холоди его тело своей чешуей.
На ее выпад он промолчал - только в упор смотрел на нее, сверля ее лицо невозможно синим, цепким взглядом.
От Бетрикс пахло злым возбуждением, злорадством и торжеством одновременно: она знала, что хочет сказать, и анимаг решил позволить ей высказаться.
Но яд ее слов прожигал в груди дыру, заполняющуюся пустотой.
Лицо Кая оставалось безэмоциональным, строгим, только лишь взгляд потемнел, но этого не было вид из-под опущенных ресниц, которые скрывали их выражение.
Эйвери угрожала ему - фактически неприкрыто, завуалировав это словами, подчеркнув его беспомощность перед системой. У всех этих богатеньких детей с грозными фамилиями тенями маячили матери и отцы, влияние которых помогло бы замять фактически любое преступление, выставив его невинной провинностью и детской шалостью; такие, как он, не имеют никакой воздушной подушки - всецело предоставленные себе, вынужденные выживать в мире, где мало кто протянет руку. Одинокие, богом ненужные, предоставленные самим себе, часто забитые и забывшие о том, что ровняет не кровь, а поступки.
Хотя, кажется, весь мир уже забыл об этом: решающ звон монет и громкие имена, рука влияния которых простирается над чужими головами.
Стоун сжал зубы, сдерживая тихое рычание. Беатрикс не могла видеть того, как побелели его и без того сбитые костяшки, и как на ладони взбухли кровавые полумесяцы.
О, он помнил. Помнил свою стихийную магию: детскую, бессознательную, слишком сложную для того, чтобы не вызвать страх окружающих - всех, кроме матери. Почему та не была удивлена? Только обнимала и успокаивала ребенка, напуганного реакцией других. Малыши так восприимчивы, а от того он помнил все.
Помнил, как отец, впервые увидев ненормального ребенка, после кричал на мать.
Слышал то, как злой мужской голос кричит "шлюха!".
Слышал звонкие удары пощечин.
Видел материнские слезы и кровь у нее на губе.
В тот день стихийное проявление было особенно сильным. Особенно сильным для того, чтобы это заставило страшного человека испугаться и уйти. Этот мужчина просто не мог быть его отцом. Действительно ли боялся? Искал предлог, чтобы бросить мать? Кто знает.
Что ты знаешь об этом, Беатрикс? О страхе, о ненависти, о боли, о том, что каждый день перетекает в ночь кошмаров? Что ты знаешь о настоящих, сильных чувствах?
"Такие люди – самые несчастные на свете, милый", - так сказала она перед своей смертью. Мне следует их жалеть? Нет!
Кайсан не говорил не слова. Сложно было представить, что он двинется с места - стоял каменной статуей, слушая дерзкие речи Беатрикс, стискивал зубы, стараясь дышать ровнее и тише - но у него не выходила. Слишком свежим было воспоминание, и трость до только недавно была заброшена под кровать - рана не была способна зажить в столь короткий срок. Надлом так просто не крепишь скотчем, если память слишком сильна, а ты - слишком человек, юнец, которому нет и семнадцати.
А потому его выпад был резким, сильным - уж точно не таким, каким могла подумать Эйвери. Сильная рука прижимала ее к стене - пока еще не доставляя боли, но опасно сжимая тонкое, белое горло. Слишком надежно, слишком яростно, чтобы пытаться как-то ответить на действия.
От такого человека, как Стоун, сложно представить подобных действий - наверное потому вся эта ситуация выглядит еще более интересной, более острой, более неожиданной, чем могла бы казаться в проекции сознания. Артерия под пальцами забилась быстрее - рука сжалась чуть сильнее, чуть требовательнее.
- Я не бью женщин, Беатрикс, - их глаза были очень близко, но даже если бы Эйвери захотела пнуть Пташку и выбраться из его захвата, то у нее ничего бы не вышла: у Стоуна навык владения собственным телом был отработан куда лучше и более того, драка была у него в крови, в то время как Беатрикс не обладала должным опытом и физической силой для того, чтобы нанести ему какой-либо вред. Как птичка в силке - не выбраться, не двинуться, не вздохнуть. Только смотреть в чужие глаза, думая над тем, что предпримет охотник. - И ради тебя я не буду делать исключений - ты того не стоишь.
Ее губы близко. Ухмылка разрезает собственные - воспоминание о том, что на пятом курсе он попробовал их на вкус, но не распробовал.
Кай схватил подбородок Эйвери, заставляя смотреть только на себя.
- Ты похожа на собачонку, которая если уж научилась гавкать, то ее не остановить; умерь свой пыл. Уходи, Беатрикс. Просто уходи. Тебя заждались в гостиной Слизерина.
Отпустил - и сразу отступил на шаг, сохраняя выражение лица каменным.
Мы не враги, так ведь? Я даю тебе спокойно уйти.
Хочешь неприкрытой вражды? Я сыт по горло. Не заставляй меня быть таким, каким я боюсь стать.

Злость.
Она всегда разная, с разными оттенками и послевкусием. Кай боится выйти за рамки, окунуться в нее полностью, поддавшись порыву, в котором он - не он, не может быть им; отражение в зеркале этих эмоций искажено, искривлено и покорежено, мечется в безобразных осколках, не в силах найти выход - не помогает счет и глубокое дыхание, ведь где-то над сердцем тугим комком рвется наружу нечто темное, поглощающее, то, чему нельзя выходить на свет.
Кровь на губе задорила. Будоражила. В горле зарождалось рычание - оно клокотало низко, едва слышимо, но явственно, его нельзя было подделать. Злость переходила в чувства иного порядка, и приправленные собственной кровью, они становились только горячее.
Сильнее.
Яростнее.
Звонкая пощечина - не отрезвляет, а только наоборот еще туже собирает пружину. Пташка видит разъяренное лицо Беатрикс словно со стороны, он - не он, не там и одновременно здесь, будто незримой материей за спиной, бесстрастной, невозмутимой. Девушка сама нарывается на продолжения беспорядочной, жесткой игры - своим укусом, который никак не был похож на защиту, тем, что щека горит от ее ногтей; на ней набухают красные полосы - Эйвери сняла кожу легко, и теперь не останется сомнений, что он встретился с разъяренной кошкой, имя которой Беатрикс. Зачем она это делает, зачем продолжает провокацию. если чувствует, что жертва давно переквалифицировалась в убийцу, перевернув все с ног на голову?
Опасность щекочет нервы.
Он стирает с губы кровь.
Ей не хватает адреналина. Или же она пытается как-то скрасить свое одиночество чужой агрессией, болью, тем незабываемым ощущением пульсации в висках и пота, скатывающегося к подбородку? Я не знаю, Эйвери, не знаю, не понимаю, не говорю, не слушаю - смотрю на себя со стороны и чувствую, как холодеет нутро. Я не хочу поступать неправильно, я не хочу быть таким же, как все они: жадные, льстивые, злобные - но поддаюсь на твою манипуляцию, на сердитый блеск в твоих глазах и срывающееся дыхание.
Наверное, мне придется извиниться. И я уже это делаю, хотя и не произношу вслух то, о чем думаю.
Она кричит, кричит, в этом голосе сквозь гнев тянется тонкая красная нить страха; неужели ты, Беа, напугана тем, что я могу быть не тем, каким меня привыкли видеть? Знаешь, я тоже. Но отчаянные времена требуют отчаянных мер, а я давно уже почти коснулся дна своего одиночества, которое пока все еще сильнее того, что я приобрел.
- Продолжай угрожать мне, Беатрикс, - Стоун не узнает свой голос, то, как звучит имя слизеринки в его устах теперь теперь кажется еще более чужим, змеиным и черствым - каждая буква шипится, извивается гадючьим жестом на языке. - Теряйся в собственной мании величия и думай, - шаг к Эйвери, снова резкий и быстрый, вжимающий в стену: девушка не смогла бы не ступить назад, инстинкт самосохранения в ней гораздо сильнее, чем она только может подозревать, - думай, что все у твоих ног - пока не услышишь звон короны о пол. Представляешь, она так легко сбивается, - еще один рывок, хищный, дерзкий - и его губы накрыли её достаточно требовательно, сминая напором. В голове шумит, в ушах - глухо, не слышно остального мира, и анимаг делится своей кровью, оставляя свой отпечаток, окрашивая светло-розовый в кричащий красный.
Пташка ведь делал это раньше. Тогда, когда он в облике самой Беатрикс столкнулся нос в нос, совершенно не ожидая такой подлости; тогда это было нечто связанное, нелепое, просто губы к губам, хотя и достаточно напористо, возможно - агрессивно, но сейчас - иначе, непозволительно взросло и яростно.
К ужасу, Кай понимал, что пожалеет об этом. Просто потому что Стоун знал, что такого делать нельзя, нужно держать себя в руках, держаться принципов и правил, но понимание это рассыпалось осколками вскрытой Эйвери раны.
Он оторвался от ее губ также внезапно, как и приник. Синие глаза смотрели в упор, словно выискивая что-то глубоко в зрачках самой слизеринки, но не находил это что-то, безнадежно потеряв какой-то отблеск.
Снег за окном с воем, ревом и плачем бросался на окна, стачивал клыки о глухой камень, не в силах пробраться внутрь. В коридоре было слышно теперь только чуть сбитое дыхание двух молодых людей, которые друг на друга с одинаковым непониманием, пораженные сегодняшней глупостью.
Выдох - немного судорожный, стыдливый; Кай чувствует, как смущение и чувство вины за несдержанность одолевает его, но не отводит взгляд: знает, что должен был проигнорировать выпады Беатрикс, пройти мимо, но что сделано - то сделано, никак уже не переиграть этот раунд, закончившийся то ли поражением, то ли победой - каждый решит для себя сам.
Стоуну показалось, что он проиграл самому себе.
Полшага назад - не отступление, но что-то похожее на оное. Еще  немного, итоговое расстояние вытянутой руки и раскрытой ладони - не отрывая взгляда от ее лица и черт, с которых удивление уже смыло отпечаток гнева.
Прости, Беатрикс.
- Извини, - выдыхает, чувствуя, как медленно отпускает позвоночник парализующая игла. Все то, что готово было сжечь его, отступило мгновенно, будто и не было того безумного огня. - Я не хотел делать тебе больно.
Неужели он вообще произносил что-то вслух до этого?
Орленок закрыл глаза, стараясь поставить на место разметавшиеся мысли. Неприятное чувство неправильности нарастало, и с ним было почти невозможно справиться. Да, сегодня - Пташка осознавал это сейчас все лучше и лучше - он поступил плохо, настолько плохо, что нельзя оправдывать себя тем, что ты не хотел. Ты все равно сорвался, дал зверю внутри себя распробовать на вкус чужой страх.
Понравился он тебе, Стоун?
Понравился или нет?
Нет.
На корне языка осела тошнотворная горечь. Признаться, его начинало даже немного мутить - сильный выплеск эмоций усилил слабость и боль в измученном бедре. Похоже, вечер безнадежно испорчен - и не только у него, пожалуй. Чем дольше он смотрел на Беатрикс, тем явнее это становилось.
Ее красиво уложенные светлые волосы слегка растрепались. Машинально рука заправила самую непослушно выбившуюся прядь - не задумываясь, просто инстинктивный, ничего не значащий жест и не более того.
Кайсан выглядел совершенно смущенным, с какой-то стороны - растерянным до неловкости, а потому руку он отдернул, ею же растрепав и собственные волосы, будто пытаясь сгладить возникшую в его движения скованность, которая кричала не только его взглядом, но и легким, но заметным румянцем на скулах.
- И уж тем более не должен был.