Субботний вечер. Субботний вечер, вот, на что кажется со стороны похожей жизнь Тайтуса Уркхарта, когда он в очередной раз вальяжно проходится по сцене, одергивая свой золотой пиджак, по которому словно бы пробегают золотые искры, ловя лучи ламп перед ним и неона - позади. Одно сияние никогда не давит другое, а мягко успевает ему дорогу, в зависимости от того, что сейчас больше пойдет под настроение тому из владельцев, что духовно ближе к этому месту. Безумная Моника манит и сверкает огнями, но не один из них не сравнится с улыбкой Тайтуса Персиваля, которую он посылает кому-то совершенно рандомному из посетителей на этот вечер, даже не видя их за их одеждой, за их манерами, за кучей мелких деталей, что вроде как должны описывать и раскрывать их, но в результате своей пустотой лишь отражают самого мужчину, как зеркало. Он прекрасен? Превосходен. Ему всё равно. Он равнодушно сияет, равнодушно для них, наслаждаясь происходящим в данный момент времени просто от того, что это - тоже беспалочковая магия, и он бы делал это с одинаковым упорством снова и снова, даже не будь у него такой благодарной публики. Он поёт в душе, поёт в пустом кабаре, напевает на заданиях, вызывая полный презрения и раздражения взгляд Стоуна, потому что выбирает для этого совершенно неправильные моменты, он поёт даже внутри своих снов, если только не проваливается в безвременье до звонка очередного будильника, выжатый, как лимон, после очередного рабочего дня, после очередного шикарного своего выступления - о, это для него благословение, хоть иногда не петь, держать закрытым свой красиво очерченный, но не более того, рот. Он поёт даже во сне, это правда, но не тогда, когда проводит ночь с очередной дамой, тогда ему не до сна совершенно, и его рот занят её вишневой помадой во всех значениях этой фразы, но к сожалению, всё чаще это происходит почти механически, для физической разрядки, потому что он - молодой мужчина, в отличной форме и расцвете сил, ему это нужно. Но куда большее эстетическое наслаждение ему приносят выступления, притом даже далеко не всегда собственные - и чужие тоже, Тит любит собирать первые бутоны в этом саду драгоценных камней, ограждая их забором, ущербно удобряя комплиментами и деньгами, и затем пуская в свет, прославляя своё имя. Салем относится к этому холодно, являясь полноправным владельцем, но не настоящим создателем, и считая себя слишком далеким от этого дерьма, а тех звездочек, что срывает с небес Уркхарт - слишком неблагодарными, это - плохое вложение, но чем бы дитя не тешилось. Поэтому Тайтус тешит себя впечатлениями, тешит себя людьми необычными, людьми искренними, обжигающими как лёд или выбивающими дух, как пламя. Его манят красивые вещи и красивые люди, за красоту свою (за красотой своей?) приравниваемые к вещам. Это - его маленькая слабость, Тайти - сорока, и он, кажется, готов почти на всё, что угодно, чтобы собрать в свою коллекцию ещё что-нибудь необычное, чтобы...
Его сбивает с мыслей и одновременно с этим выводит в свет музыка. Прерывается очередная стандартная мелодия и скрипучий голос очередной насильницы кабаре, и в зале наконец разносится приятный гул, стук бокалов, шорох костюмов и платьев. Именно в этом приятном фоновом шуме, в укромном его закутке, рождается мелодия. Она пульсирует, и с нею в такт пульсирует сердце Уркхарта. Он живёт, здесь и сейчас, он и это место едины, его дыхание - дыхание кабаре. Оно сладко замирает... Прежде чем он, до сих пор практически неприметный - темнота поглощает золото, как внутри него, так, разумеется, и снаружи, - выступает вперед. Проскальзывает на каблуках к стойке, между делом замечая сегодняшнюю жертву - молодого человека, как раз что-то заказывающего, с весьма необычной и пленительной внешностью. Успевает приглянуться и вбить на первое место в своём списке "Хочу", хотя не станет продолжать попыток, если сходу напорется на отказ - слишком уж много чести. Всё равно никто здесь, вообще никто здесь... Свет меркнет. Тайтус запевает, без микрофона, но с действующим похоже заклинанием, тут же заставляя свою палочку почти исчезнуть. Когда включается свет снова, оказывается, что народ в зале расступились, публика рассажена по своим местам, а на Тайтуса наступают медленно трое... нет, вот, со второго этажа спускаются ещё двое... людей, одетых в маски. У них в руках - оружие наголо, но не палочки, потому что никто же не хочет, чтобы загорелись ближайшие шторы, верно? Их оружие - холодное и прекрасное, и оно может казаться бутафорским, но ровно до тех пор, пока один из ножей не пролетает над головой у едва успевшего пригнуться, но не изменившегося в лице Уркхарта, и не срезает горлышко стоящей на витрине бутылке с шампанским. Сегодня все входящие предупреждены, что что бы они не увидели - не стоит вмешиваться, и уж тем более браться за палочку, но всё равно, выглядит всё это слишком по-настоящему, будто не сто раз проработанный номер - хотя на самом деле это так, он отточен до последнего полудвижения и вздоха. Тайтус, не сбиваясь с ритма песни, ринулся вперед, навстречу якобы завоевателям, и следующие три минуты вместили в себя боевик, комедию и какой-нибудь документальный фильм про полубога...  Нет, всё-таки, здесь всё настоящее. Настоящая даже кровь из носа отброшенного Уркхартом в стену захватчиком, хотя конечно, они стараются обычно актерам не вредить - здоровье не побьют даже самые заоблачные гонорары. Настоящий кончик галстука, отрезанный в пылу бойни, но исход не изменен - перед тем, как свет, уже давно не прожектора, а приятный комнатный, чтобы можно было насладиться реалистичностью, гаснет, Тайти остаётся целый и невредимый среди поверженных. Вываливается обратно из-за стойки обрушенный туда в пылу битвы захватчик, благо бармен успел вовремя пригнуться и отскочить, не разбито больше ни единой бутылки, а Персиваль дышит рвано, но совершенно не выглядит загнанным - как разгоряченный жеребец, скорее. Когда свет включается опять, Тайтус, теперь позволяя себе расслабиться, проскальзывает к стойке уже более безопасным образом, и заказывает себе мартини, а затем снова находит свой сегодняшний объект созерцания. Или не только?
-  Не находишь здешние номера несколько... дикими? - Улыбается уголком рта, давая осознать иронию, хотя если честно, он ждет положительного ответа - да, вот именно, он находит! Находит, а иначе сюда не приходят, если люди хотят себе более мирного (менее безопасного) времяпровождения - они могут выбрать любое другое заведение Лютного, правда, там никто не даёт им гарантии, что произошедшее представление не повторится, уже совершенно по-настоящему, не с актерами, а с агрессивными пьянчугами, что будут не прочь проломить им голову. Ожидая ответа и своего мартини, Уркхарт скользит взглядом по незнакомцу, теперь уже - откровенно оценивающе, и завлекающе, в его абсолютно чёрных от освещения глазах, тем не менее, скользит неон - вывеска с полуобнаженной дамой оказывается висящей сбоку от Дэмиана. На него смотреть очень приятно, и Тайтус спокойно наслаждается, не боясь абсолютно никакой реакции - она ему не нужна, потому что даже её отсутствие дало бы ему все ответы. Хотя, с другой стороны, не играя, не сможешь и проиграть, а он ставит на кон все свои карты - в особенности этот вечер. Просто так, со скуки, потому что его сердце взбудораженно мечется, а ночь только набирает свои обороты.
- Я - Тайтус. Младший хозяин Моники, она сама по себе весьма буйная. - Ухмыляется и протягивает Лавеллу ладонь, при этом второй рукой, не глядя, ловя подкатившийся к нему бокал за ножку. Всего лишь часть шоу, отточенное годами движение - одно из тысячи тысяч, кажется. Тайтус поднимает бокал. - За тебя? У нас бывают разного сорта посетители, но из них настолько...притягательных даже не треть. - И, кажется, это правда. Во всяком случае, Уркхарт почти загипнотизирован и похож на принявшую стойку борзую.