Это был унылый вечер вторника... или среды. Признаться честно, Забини не особо следил за временем. Сейчас не следил. Раньше - до того, как его постигла худшая из участей наследника семьи, которая является преданным приверженцем идеологии чистой крови - он держал все в строжайшем контроле. Сейчас же эта дерьмовая жизнь начинала вызывать рвотные позывы. Его задолбало подниматься каждый день с рабской смиренностью и, гремя кандалами, шествовать в цитадель умственно отсталых кретинов. Какое к черту понимание? Они все рехнулись, если решили, что чистокровные семьи позволят себе даже мысль о том, чтобы пойти на мировую. Только когда последний осквернитель крови подавиться своими заблуждениями насчет равенства их статусов, тогда Альянс уймет свой гнев. А пока эта мерзость находит в себе силы на сопротивление, пускай даже не надеется на помилование и снисхождение. О, как бы Забини хотел увидеть их падение. Он бы многое отдал за место в первом ряду. Но пока лёд был скован, и их корабль праведной мести стоял мертвым грузом. Тоска.
Вот же подлая сука эта судьба! Сколько можно поворачиваться к нему задницей, а другим улыбаться своей неверной, но чертовски притягательной улыбкой?
Очередной день, проведенный в Аврорате, был невыносим. И пусть Дезмонд был чертовски хорошим актером, который умело играл на струнах чужой души, что даже самые ярые параноики могли поверить в искренность его намерений служить на благо общества, отринув семейные устои, но эта фальшивая жизнь дико утомляло. Сколько можно говорить то, во что сам не веришь? И делать то, на что в настоящей жизни по доброй воли никогда бы не согласился? Очевидно, что именно Забини мог нести это бремя весь тот срок, что ему отмерен на земле, потому что это был его священный долг перед семьей. Он бы и хотел оспорить решение старших из Забини, но понимал: в нем глаголит эгоизм и желание сорвать маску. Он просто взбешен, устал и его начинает тошнить от самого себя, когда он снова начинает радушно вести себя в обществе осквернителей крови. Но это не повод сдавать позиции. Он не был бы Забини, если бы мазал по щекам капли и вечно ныл о своей жестокой судьбе. Да, он бы хотел роскошную жизнь, где нет места глупому риску жизни на заданиях от Министерства, где нет грязнокровок, которые возомнили себя равными ему. Он бы хотел купаться в женской ласки и выпивать столько, сколько влезет, а то и больше; ему бы хотелось днями напролет упиваться своей прекрасной молодостью, но все сложилось иначе... Теперь он в одиночестве все чаще зависает в баре по вечерам, проглатывая вместе с виски свою ненависть. Бармен стал его личным психиатром - чертов засранец, всегда знает как развести на диалог - а официантки не раз оставляли ему номера на салфетке, чем сам Забини не грешил пользоваться. Жаркий секс в холодные ночи - божественный контраст.
В этот вечер Дезмонд не был настроен быть галантным к дамам, а потому равнодушно оставил чаевые, проигнорировав ее игривый взгляд. Сегодня Забини не намерен был играть словами, ублажая слух девушки, чтобы она дала. К тому же он ощущал, что ходит на грани между рациональностью и пьяной пропастью. Он ощущал гнетущее настроение и неприемлемую рассеянность. И понимая, что сегодня находиться не в лучшем расположении духа, решил не убиваться в хлам, чтобы потом не пришлось разбираться с последствиями.
Забини задумчиво плелся по темному переулку, где сиротливо изредка подмигивали пара фонарей, один из которых вскоре и вовсе умер. Дезмонд шел в съемную квартиру. Он был мракоборцем, а потому не задерживался на одном месте, чтобы в один прекрасный день не застать какого-нибудь темного типа в своем кресле. И пусть Забини был предан идеям Альянса, но не все его участники теперь полностью доверяли наследнику. Да, как уже было справедливо замечено, он прекрасный актер, а потому его игра не только заставляла врагов поверить, но и друзей - вернее, соратников. А потому многие из сошек, не посвященных в глубину политики Блейза Забини, могли ошибочно принять свои заблуждения за истину. В общем, в какой-то степени сейчас Дезмонд был сам за себя.
Иногда он поддавался нелестному настроению и иронично подлавливал себя на том, что все чаще напоминает тех редких индивидов, которые в каждом шорохе видят опасность и прячут под своей подушкой CZ-75. Еще пара лет подобной жизни и красавчик-наследник превратиться в затворника с красными от недосыпа глазами. Впрочем, это лишь пьяное уныние говорило в его голове. На деле же Дезмонд знал, что Альянс не станет томить. И вскоре сделает свой ход. А далее... это лишь вопрос времени, когда Забини сможет отравить весь свой отдел.
Впереди рисовалась сосущая темнота мрачного переулка. Дезмонд уже давно перерос того мальчика, который жил, не зная боли и страха. Работа дала ему неоценимый опыт, а потому ему уже нельзя было так просто сломать нос. И все же сомнительное чувство тревоги тяготило его. Забини замедлил шаг, с подозрением вглядываясь в ночь. Зернистая темнота поглощала абсолютно все. И даже если там кто-то был - Дезмонд узнает об этом только в том случае, если сам окунется в черноту. Забини ухмыльнулся самому себе, но вышло как-то сдавленно. Хотелось бы как-то избежать темноты, но это единственный путь до квартиры. Он зачем-то достал фамильные часы, посмотрев на них. Большой палец погладил изящный орнамент на крышке. Это успокаивало. Забини знал, что все это его паранойя и ее нужно переболеть.
Зайдя под давящие своды переулка, Дезмонд услышал шаги, но настойчиво игнорировал их, принимая за игру разума и обычное эхо своего шага. Напрасно. Спустя миг он погрузился в еще более черную тьму, чем та, что нашла приют в этой темной подворотне.

Отредактировано Desmond Zabini (2017-04-21 23:41:36)

Сон можно различить по мере вязкости. Иногда темная материя настолько густая, что вопль утреннего будильника ввергает в глубочайший шок неожиданности, буквально вырывая из объятий сна, что приводит к временной потере реальности и явного непонимания происходящего. А порой в мультивселенной сна лавируется очень спокойно; легки и подвластны нити морфия в пальцах сновидца, тогда и просыпаться легче: словно медленно выныриваешь из воды, рассекая слой за слоем, выплывая из мрачных глубин океана к голубой ряби поверхности.
Сейчас ему казалось, будто две стороны медали смешались в одну в жутком танце энтропии. Вокруг было слишком плотно и душно, тьма не хотела отступать, но при этом она, как частица Хокинга, вытекающая за горизонт событий чёрной дыры, все-таки медленно рассасывалась, приводя воспалённое сознание в движение. Нейроны заискрились, посылая пучки информации по мостам.
Пальцы шевельнулись и рука, вздрогнув, потянулась ко внутреннему карману, но не успела достигнуть цели, обессиленно устроившись на грудной клетке. Порой это случается. Она и сама не знала зачем прилагала столько усилий, чтобы в итоге сдаться, пересчитывая подушечками пальцев рёбра. Но знала, что это было важно. Крайне, несомненно. И если она не обнаружит, что ищет - дрожь ужаса и паралич необратимости схватит все тело. Может поэтому она сдалась, решив не усугублять положение.
Первой ожила рука, но в след за ней тепло разлилось по всему телу, и теперь он ясно понимал, что границы его тела простираются куда дальше, чем единственная пятерня, приютившаяся в солнечном сплетении. Он ощутил ноги и холод, исходивший от асфальта; осязал торс, завёрнутый в темную мантию, которая испуганными складками  жалась к хозяину; и наконец почувствовал голову, которой повезло больше всего, потому что она покоилась на чем-то мягком и источающим тепло.
Веки не спешили подниматься, обнажая хрусталик голубых глаз; хотелось вновь провалиться в забвение, но ровно до тех пор, пока нечто пульсирующее не возмутило сознание. Боль настойчиво напоминала о себе, явно не желая терпеть безучастности. Она требовательно давила в затылочной части, заставляя невольно морщиться и слабо крутить головой, словно весь этот дискомфорт можно смахнуть подобно наваждению с глаз, если хорошенько поморгать.
Послышался настойчивый, но не навязчивый голос. Молодой, женский, приятный. Стало интересно, кто же это щебечет над ним. Он ясно понимал, что голос до безумного знакомый, но никак не мог припомнить чей же. Впрочем, все женские голоса - за редким исключением, но, как известно, исключение лишь подтверждает правило - казались мелодичными, знакомыми и родными. Или может ему это лишь казалось. Сейчас он совершенно чётко понимал, что раньше подобного рода рассуждения в его голову не приходили.
Девушка сказала "это я", и слова эти внушили некий комфорт и осознание нахождения ровно там, где это требуется. "Я" обычно не может быть чужим.
Рано или поздно, но вопросы должны были восторжествовать над праздным бездельем. Он ощутил потребность открыть глаза. Мягкое сияние, исходящее из кончика палочки прокладывало мрачные тени на её лице, но от этого она не становилось угловатой или искаженной. Зрачок сузился под натиском фотонов, наполняющих чёрную зеницу. Он ленивым взглядом ловил её изображение, решив не спешить с ответом. Сумев оторвать взгляд от взволнованного лица - а может это лишь игра света и теней? - он обвёл взглядом темноту, которая плотным кольцом обступила метры улицы. Большую часть его тела тьма уже доедала, оставался лишь торс, озарённый налетом сияния.
- Не знаю, - прохрипел голос, показавшийся чужим. Тело гудело, особенно голова. Можно ли это считать "целым?". Что-то подсказывало, что именно это и можно назвать "целым", ведь могло быть и хуже. Он приподнялся на локтях, пересилив измену и протесты собственного тела, оглянувшись вокруг. Это ничего не дало: вокруг было темно.
Который час?
Он невольно потянутая ко внутреннему карману мантии, но ничего там не обнаружил, кроме одинокой пустоты в кармане. Он нахмурится, тщетно пытаясь обосновать привычный жест, но никак не мог припомнить, чтобы носил с собой часы.
- Слушай, - устало протянул он, но не без попытки смягчить голос, чтобы расположить к себе, - что произошло? И где это мы?..
Он то ли поморщился, то ли нахмурился, явно силясь восстановить в памяти хоть что-то. Удивительно, но вопросов рождалось все больше, приводя в некое замешательство. Почему он не знает ответа?

Тьма сгущалась, заплетаясь черными атласными лентами в хитросплетениях узких переулков; нити лоснились, переливаясь в мигающих далеких фонарях, в которых догорала жизнь, а после лопалась (то ли пасть ночи смыкалась, то ли свет ощущал себя сконфуженно и неуместно, а потому трусливо прятался, растворяясь в невесомости ламп), оставляя случайного прохожего  один на один с голодной темнотой. И там, где робко дрожал свет, струящийся из волшебной палочки и озаряющий по-своему озадаченные лица магов, узел совсем крепчал, затягиваясь и путаясь, словно моток непослушной лески неаккуратного рыбака... и чем больше прикладываешь усилий, тем плотнее узел, тем дальше развязка. Пока один запутанный ум все ещё пребывал во мраке, ощущая саднящее желание дернуть обманчиво истинный кончик мыслей, который лишь затянет непонимание туже.
В груди на месте сердца тикала пустота, отмеряя миллиметры забытого. Перед внутренним оком расстилались пустые залы, которые были слишком огромным, для того, чтобы оставаться незаполненными. Он не знал наверняка, но чутьё подсказывало: это не верно, не естественно. Тупые и примитивные инстинкты никуда не делись, остались и рациональные, например, что лежать ночью на земле в какой-то подворотне - не то, что положено человеку, а тем более - магу. Это он тоже помнил. Помнил и обеденный этикет, и мотивы классических произведений, которые помогали расслабиться; знал, что солнце встаёт на восходе и садиться на западе; ясно осознавал, что попал в какую-то идиотскую ситуацию, но более всего ощущал, что потерял нечто ценное и весомое, пустота от которого саднила внутренний карман темной мантии. Ему и в голову не приходило (до определенного момента) что забытое нечто - это не первая по важности проблема, вырисовывающаяся перед его мысленным взором. В сознании было слишком пусто, если не считать базовых знаний образованного человека. Ему казалось, что личность, которую он не ощущал даже на задворках сознания, не фундаментальная его составляющей. Сильнее всего терзала эта навязчивая пустота и тиканье невесомости, застрявшее в стенах домов, сомкнувших ладони по обе стороны от него и девушки, которая привела его в чувства.
Отстранившись, от вакуума собственной пустоты, он снова поморщился, преодолевая пламя саднящей боли в затылке, наконец-то совсем поднимаясь, предпочитая особо не опираться о хрупкие плечи дамы.
Он по инерции потёр место ушиба, невольно поморщившись, ощущая как пульсация, напоминая о себе, разливается с новыми переливами, раскрывая иные палитры, играючи заставляя мужчину с неудовольствием скривить линию плотно сжатых губ. И все же какая-то навязчивая мысль не давала покоя, пока он по привычке, сам не замечая того, задумчиво зачесал волосы назад, давая время на некоторый анализ происходящего, ощущая себя детективом, попавшим на место преступления. Улик было до безобразия мало. Пустоту в голове занимала боль, а пустоту под сердцем непонимание и дразнящее желание; в остальном ему отчего-то казалось, что он едва ли удивлён. Словно его тело носила не один шрам и затягивало не первую рану. Это логично, но почему-то ему казалось, что для него это куда более обыденно, чем для остальных. В доминирующем большинстве.
Мужчина выдохнул, скрещивая руки на груди, слегка осунувшись от усталости, которая резким штилем укрыла плечи ватной пеленой, а после исподлобья долгим не мигающим взглядом - едва ли не изучающим из-под лупы - уставился на совсем невесомое создание с темными вьющимися волосами и точеными - едва ли не исхудавшими - чертами лица. Пытался какое-то время отыскать знакомые черты и даже находил, но незримые преграды уводили прочь, заставляя блуждать в лабиринтах бессознательности.
- Итак, - прокашлявшись, произнёс он, ощущая, что голос вполне его. Пусть он его и не помнил, но словно бы всегда знал о его тембре, нотах и диапазоне. - Во-первых, я не пойду в Мунго, - непреклонным тоном, как движение ледника, поставил перед фактом. Теперь, когда разум прояснялся, то он совершенно чётко знал, что его роль замешана в какой-то сомнительной игре, где каждое движение - баланс на лезвии. Пытаясь разобраться куда можно идти, а куда - нет, он осознавал, что проще вообще никуда не двигаться. А если и двигаться, то пока что в некуда.
- Во-вторых, я кое-что потерял, - уже тише произнёс голос, а руки невольно проверили карманы. Но что-то подсказывало кончикам пальцев, что искомое могло быть лишь в одном месте. А так как там его не обнаруживалось, значит оно не будет и где-то в складках мантии и пальто.
Он поднял голову, оглядевшись. На лице отразились ноты колебания и неясных сомнений, но ему удалось побороть отголоски слабости, а потому взгляд вновь коснулся девушки.
- И чего ты ждёшь? - прохладно поинтересовался мужчина. - Спасибо, что помогла, - веки невольно сощурились в немом подозрении, - но дальше я сам.
Какая-то внутренняя паранойя кусала руку, если та желала доверительно коснуться чужих пальцев. Нутро - или что там ещё могло красноречиво кричать об осторожности? - явственно нашептывало быть крайне подозрительным. А действительно ли она не знает почему он оказался без сознания с ушибом и в ночном переулке? Мужчина поморщился, потерев переносицу, пытаясь вспомнить, что он делал до этого, но все было не просто как в тумане, в оказалось кромешным мраком. И не ясно скрывается в его пучине что-то или нет.
И пока он судорожно пытался нащупать потерянное из памяти время, то невольно осознал, что не помнит ничего, что могло бы подсказать ему о недавних часах. Как он проводит время? Где и с кем? Как часто? Для чего? После чего? Может затворник? Если последнее - где прячется? Он абсолютно не помнил ни как дойти до дома, ни где его дом. Мужчина покачал головой, монотонно с какой-то натяжкой, будто его шея держаться на шарнирах кукольного кроя. Не знал ждёт ли его кто-то? Или никто? Единственное, как ему казалось, что он сейчас знал, так это совершенно точно, что ничего.
Он потёр лицо двумя руками, едва ли не пытаясь соскоблить кожу с черепа. Разве таке возможно? Невнятная паника грызла нутро, ехидно хрустя костями. Даже имени не знал. Но что-то подсказывало, что дело явно не в незнании. Нет. Он знал, но не помнил.

Он медленно опускает голову, плавно прикрывая веки. Манёвр по спасению рациональности. Как керрилизм. Где пытаешься схватить ещё немного времени для размышления, прежде чем в любом случае выставить себя конченным имбицилом. Но сдавливаешь минуты слишком сильно, нервно свидетельствуя время смерти. Нет у него ни времени, ни ответов для неё. И когда он это осознаёт, горло душит необъяснимая паника, словно он залпом проглотил шот чистого спирта.

Если бы в то мгновение он вдруг решил оцепенеть, стирая с лица растерянность, он бы вдруг усмехнулся. До чего же забавно, не правда ли? Словно ребёнок. А из чего сделаны облака? Я проглотил косточку, у меня в животе вырастет арбуз? Я проснулся в темном переулке, должно быть меня ударили по голове? Может быть даже ты, мисс колдмедик, разумеется. Он даже мог передразнить ее в мыслях. Много чего мог, но в темноте, в страхе не так часто приходится выбирать. С ужасом либо борются, либо убегают. Оба варианта - хуже некуда. Просто изначально нужно было сделать все, чтобы не оказаться здесь и сейчас в таком положении.

Он не помнил ничего. Ни где живет, ни сколько ему лет. В какой-то момент ему пришлось невесомо хлопнуть себя по груди, чтобы на всякий случай убедиться, что он хотя бы мужчина и в этом ему память не изменяет. Вернее, это было скорее интуитивное понимание. Как и то, что в какой-то момент следует моргать, дышать лучше не забывать, и если темно - это ночь.

Она что-то спрашивает, будто у него в глазах читается бегущая дорожка «стойка информации». Но, пожалуй, в бездарных карикатурах больше смысла, чем у него осмысленности ситуации. Он рассчитывал, что это она объяснит, что с ним случилось, почему у него болит голова и сколько все это происходит. Словно Лимбо отчаяния, наверняка он вновь совершил ошибку и его бросило к старту. Насилие над душой. Если она все-таки существует.
Вдруг он неожиданно осознал, что все это гребанный сон. Так ведь проще принять неизвестность.

Хорошо. Это похоже на правду. Потому что все остальное кажется бредом. Например, удивительная девушка в темном переулке спасает ему жизнь. И зачем-то светит в лицо странным фонариком. Он был уверен, что о таких снах лучше не рассказывать, если конечно не дойдет до постели. Тогда вполне сносная история.
Он с осуждением поджимает губы. Было бы рядом зеркало, он бы взглянул сам на себя с усталым «серьезно?». Идиотизм крепчал. Кажется, он питается беспамятством и мигренью.

- Мунго? - снисходительная улыбка меняется приглушенным смешком. Какое ублюдское название. Это секта, новый вид терроризма или эпитафия здравомыслия. Может ее тоже ударили. Что такое Мунго и почему он должен туда идти? Кто вообще захочет пойти в место с таким нелепым названием? Это бар где-то на задворках Сохо? Или хостел? Чем бы оно ни было, но одно название вело ассоциативный ряд к помойному вёдру. Шлак, токсин. И если он вдруг умрет, то попадёт не в Ад. Ада нет, а вот Мунго вполне. Документальные доказательства найдены. И упаси господь согрешить теперь. Мунго жадно выискивало глупцов, насмехающихся над ним. Проглатывало их, а потом возможно выплевывало без памяти в темном переулке. Нет, в Мунго они не пойдут.

Улыбка касается его губ. Бесстыдно ироничная. Почти сатирической оскал. Теперь это она кажется ему полоумной. Может это она его ударила? Так обычно и случается. Ты думаешь, что это милая малышка спасёт тебя, а на самом деле вырвет сердце и принесет в жертву своему этому Мунго. Теперь он переживал, что это что-то вроде плотоядных богов ацтеков. Как плохо, что он не силен в теологии. Этот Мунго точно спрятался где-то на страницах энциклопедий.
Она вдруг оказалось ближе, обезоруживающие улыбаясь. Иногда в кошмарах нужно просто дать себя поймать. Тогда и просыпаешься.

Но что это за «призови вещь»? Он же не собаку потерял. Это либо шутка, либо нет. Лучше уж первое, сарказм можно понять, слабоумие - сложнее.
Может это ему нужно быть с ней помягче? Кто знает, вдруг у неё маленький ножик в кармане, которым он решит вырезать ему глаза. Но пока просто берет за руку. Выглядит не больно и безобидно. Но он уже ощущает себя безликим параноиком. Безликим, потому что без имени и без лица. Он даже не знает как выглядит. И либо это он высокий, либо перед ним карлик. Или перерубленная наполовину девушка. Во снах все возможно. Кошмарах уж точно.

А он подозревал, что происходит тут тот ещё кошмар.

- Дез? - переспрашивает он, потому что ему отчётливо показалось, что она к нему обращается. Теперь возникало болезненное понимание того, что она о нем знает гораздо больше.
И эй… что за идиотское Дез? Такой новый вид оскорбления? Мудак с итальянского?

- И что твой отец мне решил передать? - он приподнимает брови, надеясь, что в голосе куда меньше кислотного сарказма, чем плескалось в голове. Да черт, какой ещё Дез? Идиотский сон. Что же, что же… Дез надеялся, что хотя бы не будет заточки  в брюхо. Вдруг он однажды что-то сделал не так. А они какие-нибудь криминальные авторитеты. Теперь не удивительно, что он валяется без памяти в темном переулке. Очень даже логично. Самое логичное за этот вечер. Или уже ночь? Впрочем, не суть. Ему даже день недели неизвестен.

Дез… серьезно?...

- Ну… - он беспомощно пожал плечами, - хорошо.
И оглянулся. А в какой стороне его дом?

Он взглянул на нее. Так цепко, будто ее слова послужили катализатором. Его взгляд буквально мог наждачкой соскоблить, если не лицо, то улыбку с ее губ.
Ты же думаешь, что это я?
А ты хочешь, чтобы я так думал?
Вступая в немой диалог с собственной интуицией, он старается избежать заблуждений. Он не был знаком лично с этим миром, потому что у него сотни масок и ни единой настоящей. Сотни скальпов и тысячи оскалов. Он не был знаком с этим миром, но периферия беспамятства протягивала руку ладонью верх. Обнажая свои намерения, будто внушая интуитивное доверие, прошивая самообманом уровни ДНК.
Думает ли Дез, что это она его ударила? Нет, конечно. Но она заставляет его задуматься, и он медленно, как проваливаются в сон, заглядывает в пару насыщенных глаз. Хрусталь обрамляет черную точку. Ресницы едва заметно подрагивают. Неуловимое колебание. Что скрывается за фарфоровыми признаками Дюшена, какие сигналы посылают синапсы?
Способна ли ты на такое? Взять и ударить? Почему нет? Это же так просто... поддаться всполохам всепоглощающих эмоций. Чем бы ты руководствовалась? Что я такого мог тебе сделать? Но проблема в том, что я даже не понимаю, кто я такой.

Удар на затылке назойливо саднит. Словно ревниво не позволяя забывать о себе, не позволяя отдавать все свое внимание этой... невесте? А скоро - жене. Что-то подсказывало Дезу, что у нее почему-то было много причин оставить что-то больше, чем удар на затылке. Может нож в грудь? Самый близкий путь к сердцу мужчины пролегает между пятым и шестым ребром. У них могли быть изысканные отношения, приправленные нотами экзистенциального ужаса. Ни это ли истинная любовь, когда теряешь себя в желании прирезать нахрен эту свою невыносимую, нестерпимую, великолепную, возвышенную любовь! Эту гребанную любовь, приговором ложащуюся в ее нежную улыбку. В этот перелив темноты в ее голосе. Или ему только все это мерещится. Голова так болит, будто сколопендра вьет гнездо на задворках сознания.

- А когда планировала? - вдруг спрашивает он, а после качает головой, будто говоря "забудь". Но если честно его интересует этот вопрос. Если их свадьба сорвется, наверняка будет много проблем. Возможно, уже заказали торт и голубей. Торт испортится, голуби останутся без работы. Это очень плохо. Дорогая, нам нельзя срывать свадьбу. Родители впадут в кому. Может начнут пить и перестанут верить в бога. Ведь, если он есть, то как допустил этого произвола? В смысле, ты планируешь расстроить нашу свадьбу? Милая, милая моя, подумай о голубях. Если не хочешь обо мне и наших нерожденных детях.
Все это печально и грустно.
Но Дез не расстраивался. Он был в замешательстве. Потому что если его невеста и думала расстроить свадьбу, то свадьба сама виновата, что расстроилась.

Эти бумаги отца никак не выходили у него из головы. Он потер подбородок и легкая щетина шершаво облизала пальцы. Он беспокойно повел бровью, но вовремя утопил подозрительные мысли. Что за бумаги? Только бы не завещание. После расстроенной свадьбы, Дез бы не пережил еще и смерть отца. Теперь все вполне себе складывалось в его голове. Возможно, это был акт деструкции. Потому что все в его жизни теперь казалось темнее ночи. Может потерять памяти - его шанс начать все сначала.
Он едва ли не закатывает глаза на свои меланхоличные мысли, пульсирующие по артерии беспамятства. Херня какая-то.
Дерьмо случается. Но с ним - никогда.

Около двери Дез замялся. Ему вдруг казалось, что она от него чего-то ждет. Например, открытия двери. Насколько он знал, а в этом он кое-что понимал, для того, чтобы открыть дверь нужна либо грубая сила, либо ключи. Первое Дез не хотел применять, а второго у него не было. Хотя, для невесты можно и дверь выбить. У них же любовь. И свадьба вот-вот сорвется. Может уже хоть что-то сделать. Отсутствие памяти едва ли может стать весомым аргументом. Еще и отец со своими бумагами. Целый лабиринт, где дверь в квартиру тупиково взглянула на них. Упрямая штука.

- Кто? -  уточнил Дез, выразительно взглянув. В полумраке, впрочем, не особы заметны эмоции. Зато ее рука вполне ощутима. - А... они. Да, - он замер, решая не мешать невесте делать то, в чем она разбирается явно лучше, - в штанах, точно, где же еще, - пожимая плечами.
Пройдя в квартиру, она оповещает о том, что это принадлежит ему. Дез без интереса обводит взглядом прихожую. Тут ничего не говорит о том, кто он такой. Слишком все лаконично. Поэтому на ее реплику, он выдает глубокомысленное мычание, которое можно перевести как что-то вроде "буду иметь в курсе".
Опустившись на диван, Дез расслабленно выдыхает и стягивает кашемировое пальто, сбрасывая на соседнее кресло. Тигровый клен, элементами проглядывающий в мебели глянцево поблескивает темными оттенками. Дез в нарастающем отчаянии смотрит в одну точки. Зацепился за золотистую стрелку высоких часов с литавровым блеском. Вот он дома. И она тоже. Что дальше?
Допрос. Конечно же.
- Эм... Помню, что сейчас 2022 года и... - Дез сложил пальцы домиком, наклонившись вперед, сосредоточенно выискивая изъян в расписном японском столике с подносом декандеров. - Что ты ударила меня по голове, - посмеялся он, но слишком сухо. Развеселиться не получалось. Что-то густое и пугающее закопошилось в груди. - Я помню, ты посветила мне в глаза. Я что-то хотел найти, - он устало потер лицо, будто пытаясь соскоблить с него забвение. - Что-то очень важное, понимаешь. Мне кажется, меня прикончат, - сухо констатировал он. Отчего-то ему казалось, что потерянное настолько важно, что его за утрату предадут анафеме. Или сразу отправят на гильотину. От этого начинало мутить. Или это все сказывается удар.
Дез поднял взгляд, услышав ее просьбу. Рядом с ней ему невольно становилось спокойнее. Будто надменный бег в паре с ветром, если и стоит прервать, то только ради нее. Эта забота, проскальзывающая сквозь пальцы. Забота такая естественная, будто ей совсем не сложно переживать. Будто ее сердце открыто. И совсем не боится. Он ничего не помнит, а ее это не вводит в панику. Но это не безразличие. Это участие. Ее неподдельное участие, в котором разливается велюровая теплота. Очень комфортно. Очень приятно.
Без таких, как она, не прыгнуть выше крыш и звезд не достать. Нет. Вся эта борьба и драка будет без смысла. Ведь без нее устанешь нырять в эту суету без надежд и без обещаний. Пылью в глаза лягут строки дней. Мог ли он заслужить думать, что имеет счастье видеть эту красоту?
- У меня два вопроса, - меняя вуаль задумчивости на скептицизм, Дез смотрит на ее руку, - как тебя зовут, - звучит немного виновата, но с улыбкой, - и зачем ты притащила эту палку?..

Пост посвящается победе Гарпий.
А если они не победят...
нафиг я писал? хд

Он улыбнулся. И эта улыбка едва заметно прокралась на его губы. Незаметно, пожалуй, даже для него. Оказалась неожиданной, но уместно, если вспомнить, что он ничего не помнит. Обычно Дезмонд привык скрывать все то, что пыталось быть откровенным с миром. Искренность никогда не приносила ничего, кроме улик и компромата. Поэтому сталкиваться с подобными проблемами он никогда не торопился. Проще сохранять стылое безразличие. Ко всему прочему... это был его конек. Потому что в большинстве случаев ему правда было все равно. Этот паршивый флегматизм достался ему от матери. Наверное, это была последняя капля, которая потушила жар от пламени некогда итальянского рода. Осталась лишь фамилия. Но вряд ли это имеет значение. Для Деза нет. Ему куда важнее не то, что уже случилось, а то, что может случиться. Потому нужно сохранять вежливое равнодушие на лице, чтобы не спугнуть возможности.

Он улыбнулся ей. Потому что не помнил, кто он. Не помнил, кто она. И ничто не мело значения, кроме того, чем теперь он обладал. Сейчас его жизнь составлял час, может чуть больше. И всю эту жизнь - ничтожно малую - занимала только она. Вычесть ее - вычесть не слагаемое, а стереть уравнение с доски. Она и слагаемые, она и неизвестное, и множитель, и ответ. Она-  все и сейчас так забавно уверяет в том, что смогла бы разобраться с ним куда более изящным методом. Будто это какой-то конкурс талантов. "Кто интереснее прикончит Деза". Видимо, она только готовила план. Иначе... почему он жив?

И почему в твоих руках эта глупая палка? Это и есть твой план? Лучше возьми нож. Это самое популярное орудие убийства в быту.

Дез не сдержал усмешку, почти подавившись ей. Забавно. Он был уверен, что она до сих пор смеется над ним. Мол, если он ударился головой, то поверит, что на Марсе есть жизнь, а в пачке чипсов больше чипсов, чем воздуха. И, конечно же, эта палка волшебная. Почему не использовать какие-нибудь камушки, хрустальный шар с мистическим дымком внутри или карты таро?
Он смотрит с сомнением, но смягчает свой скептицизм. Она ему нравится, поэтому он готов подыграть... Она ведь его невеста. И пока он смотрел на нее, то все думал, где же спрятались изъяны. А вот он. Она просто полоумная. Или сумасшедшая. Немного фантазерка. Но это даже очаровательно. Может за это он ее и полюбил. Или за все вместе. Любят же не за что-то конкретное. Это как вкусный тортик. Только смешав все - он не очень был силен в кулинарии - и приготовив, понимаешь, что... ммм вот это то, что нужно. Наверное, она была тоже тортиком. Но на любителя. Смешно, что этим гурманом оказался он.

Он пожимает ей руку, думая, что все это немного смахивает на бред. Но рядом с ней абсолютно не тревожно. Особенно, если она и правда целитель. А даже если и нет, то он не очень расстроится. Ему было не страшно, потому что он не представлял, что может быть бесконтрольнее и невозможнее потери памяти. Дальше только инвалидное кресло. Или смерть.
Поворачиваясь к ней спиной, уставившись в окно, в котором сгустилась темнота, такая же непроглядная, как закоулки его прошлого, он думал о том, что она все-таки сумасшедшая, но не маньячка. За стеклом мазались золотистые огоньки искусственного света. Они как соты светились в домах напротив. И в каждом из них затаился сюжет: пара размахивала руками, наверное, в ругани; кошачий силуэт лениво потянулся, исчезая с подоконник; чьи-то руки застегнули шторы, пряча личную жизнь за тяжелой завесой; сизый дым тянулся к звездам через форточку.
А вот они, сидят тут. И... Дез заинтересованно похлопал по всем карманам - потайным и не очень - и нашел палочку.
Лира водит пальцами по его голове, словно поглаживая, а он изучающе рассматривает этот бред в своих руках. Палочка длинная и резная. Дез удивленно покрутил ее в пальцах. Древесина глянцево поблескивала. Кто сделал эту красоту? Но что интереснее, он вдруг осознал, что Лира не сумасшедшая. Лира... какое интересное имя. Нет. Не сумасшедшая. Они оба сумасшедшие. Какие-то фанатики, закопавшиеся в любви. И им плевать, что весь мир спросит, зачем они притащили палки в дом. Они гордо скажут, что они - палки - волшебные. И что каждый у себя в кармане сможет отыскать такую. Если захочет.

- А как колдовать? - вдруг спросил он. А она спрашивает про аптечку. От собственного вопроса стало неловко. Будто он ребенок, поверивший, что под его кроватью и правда живет монстр. На самом деле монстры спрятаны на работе, на улице, в зарплате и в ценниках на гребанную на колбасу из страуса. Дез потянулся к затылку, касаясь пальцами места удара. Что-то мокрое коснулось его пальцев. И он решил, что это кровь. И должно быть подушечки его пальцев окрасились красным. Таким же красным, как вскоре окрасит солнце горизонт за востоке.

Пережив боль, которую обещала Лира, а она оказалась честной, Дез повернулся к ней, снова потянувшись рукой к затылку, но время себя остановил, думая, что это не лучшая идея.
- Амнезия может так быстро пройти? - он искренне удивился, а после опомнился, - спасибо, Лира, не знаю, чтобы я без тебя делал. Я рад, что у нас будет свадьба, - Дез искренне улыбнулся, добродушно приподняв брови. - Если что, ты меня спасешь, - он даже успел забыть о том, что что-то потерял. И о том, что что-то нужно было найти. Потому что это крайне важно. Сейчас самым важным казалась она. Даже не казалась - была.
- Я даже не знаю... - растерянно обводя комнату взглядом, он улыбнулся ей снова. Будто рядом с ней иначе невозможно. Будь Забини в здравом уме, он бы уже устал улыбаться. - Можем что-то выпить. Чай или что тут есть... я совсем не знаю, что тут есть. Это точно моя квартира? - Дез опустил лицо в ладони, потирая переносицу.
- Лира, - тихо позвал он, понизив голос, обращаясь вкрадчиво, доверительно. - расскажи кто я. Или нет. Какой я человек?
Он перевел к ней взгляд цвета остывшего неба.