Их место встречи - кухня. Бревалаэр поднимается раньше на несколько часов, просто потому, что жара начинается уже с пяти, несмотря на то, что открыты все окна. Этот август выдаётся чертовски жарким для Дюбуа, и его черные одежды привлекают свет, жадно в себя его впитывая - он тает на солнце, много матерится и старается не показываться на улицу до заката... да и потом тоже. Зачем? Основное место действия - в его квартире. В просторных апартаментах, которые выходят ему не так уж и дешёво, если брать по меркам обычных смертных. По ним же такие хоромы не нужны одинокому мужчине за сорок, который появляется в них от силы три месяца в году. Пару раз дом в его отсутствие даже пытались ограбить - и пожалели об этом, хотя и меньше, чем посчитал бы достойным Брев, окажись он дома. Но в любом случае... У него была эта квартира - вторая, после того, как он поселил в первой сына, - и ему было одиноко и почему-то тесно в ней. Сколько ни занимай проход от кухни до спальни - эти метры будут ничтножно малы, если тебе нет, до кого конкретного их проводить. Однако теперь всё изменилось, и было похоже на извращенный вид благотворительности - снова. Поселить у себя вчерашнего подростка, только на этот раз - чтоб его ещё и поебывать. Чтобы любоваться им-спящим. Чтобы осторожно убирать с его лба волосы, и поправлять рядышком скомкавшуюся простынь - а самому начинать свой день с того, чтобы идти в душ. Там слышен лишь плеск падающей практически с потолка воды - ох уж эти технологии!, - и Брев может закрыть себе глаза, представляя водопады,  под мощными струями которых когда-то стоял, и сползать по вообще-то прозрачной, но затуманенной стенке душевой вниз, хватаясь за голову. Была, конечно, и приличная ванна - с другой стороны, и она как раз шла в комплект ко всему дому. Дюбуа собирался было её открутить и выбросить - да застопорился чего-то... Как потом окажется - не зря, но это будет потом. А пока ему просто нравилось замкнутое пространство, наполненное паром и шумом воды. Он знает, что в ближайшее время Фрэнсис не проснётся, и можно сидеть, закрыв руками голову, пока на затылок и спину падает вода, и думать - что же он, блядь, такое наделал... И почему не жалеет об этом? Это был плевок в лицо - абсолютно всем, и своему статусу, и своей родне, что лишило его права на счастливую жизнь. "Лучше смерть, чем позор" - грозно поблескивает на метле, но Брев смеётся, потому что взятки с него гладки - он и так морально был мёртв!.. Очень много лет. И теперь обязан своим глупым, неуместным перерождением двумя людям, с одним из которых его связывает общая кровь, а с другим - собственное сердце, сжатое руками с облупившимся на ногтях чёрным лаком. Так... бывает? Чего только не бывает, но не у них, Дюбуа/Блишвиков. Образцовая семья, каждый член которой прекрасен и ужасен по-своему, и каждый имеет по скелету в шкафу. Бревалаэр свой шкаф выпотрошил и протёр ромашковым настоем - ничего тайного. Больше - ничего. Пусть, если хотят, приезжают хоть кто и любуются, что старший сын в семье и наследник взял, да решил зажить с юношей, да ещё и своим вчерашним учеником. Ему - не стыдно и не жаль. Ни на секунду. Хотя это будет больно и местами очень плохо, оно уже так, когда Бревалаэр вспоминает лицо матери... Плевать. Ему всё равно. Он слишком долго отвергал собственное счастье - и теперь хочет получить его сполна, выпить до последней капли, не морщась от алкогольно-вишневого привкуса, а принимая его, как родное, своё. Так, как он принимает Фрэна.
Водопадам отключают воду, когда посвежевший и словно бы обновленный, в очередной раз убедившийся в том, что всё делает правильно, Бревалаэр выходит из душа. Он не вытирается - только слегка промакивает голову, и оборачивает полотенце вокруг бедер, и идет на кухню готовить завтрак - разумеется, не себе. Бреву замечательно идёт и кружка чёрного, как смоль, кофе, иногда с коньяком на пару являющийся ещё его обедом, полдником и ужином, не исключая ночного жора. Но ему так нравится о ком-то заботиться. Так нравится ощущать себя... ну, частью чего-то. Поэтому он готовит, оставляя окна нараспашку, но закрыв в комнату дверь - чтобы раньше времени Фэя не разбудил аромат еды. Сегодня - оладьев. Брев делает их, что-то музыкальное тихо мурлыча, то и дело возвращаясь к маленькой аккуратной чашечке со своей смолой, и делая из неё небольшой глоток, наслаждаясь вкусом - крепким до того, что сводит челюсти. Как и от самого Ворона, ему нравится. Он улыбается в чашку, а когда её содержимое иссякает - переворачивает чашку в блюдце, и видит разводы, говорящие ему, что всё будет хорошо. Усмехается и достаёт из холодильника - хвала благам маггловской цивилизации! - вишневое варенье, прошлогоднее, но ещё не потерявшее свой вкус. Он сам его делал, хотя никогда и ни за что никому не признается, что этому ему с обоюдной скуки научила женщина из прислуги в родительском доме. Бревалаэр... чертовски хозяйственный. Ему нравится делать вид, что нет. Он выключает оладьи, и подаёт их на стол, на большой белой тарелке, и в цветастую вазочку наливает варенье - теперь наконец открывая дверь, пуская аромат в дом. Сам же наконец решает одеться, как следует, и вытаскивает тихо-тихо, чтобы не разбудить любимого раньше времени, более-менее приличные из домашних брюк и темную растянутую и в пятнах от хлорки футболку. Кому ни скажи, что Дюбуа может одеваться так - засмеются и не поверят. А он не теряет стати даже в этом тряпье, потому что не одежда делает человека, а человек собой украшает одежду. И только теперь он мягко наклоняется, и целует раскрывшегося во сне Фрэнсиса в плечо:
- Просыпайся, соня. Солнце уже высоко. - Хотя, конечно, девять утра - такое себе время для летнего человека, переживающего послендие в своей жизни каникулы. И можно было оставить Фрэнсиса спать - но оладьи же тогда остынут, кому их Брев готовил?! Но их место встречи - кухня, и Бреваль ускользает, посмеиваясь и не давая к себе даже лишний раз прикоснуться, оставляя Фрэнсиса наедине с его утренними процедурами - и ещё одной неизменной частью мужского утра. Это так забавно, Фрэн мог считать себя хоть кем, хоть синекрылой бабочкой - срываются с кончика его палочки, исчезая у Брева на пальцах, - но существовала такая простая деталь, что определяла его "истинную" принадлежность - заодно и ориентацию Бревалаэра. И он, признаться, очень любил и эту деталь тоже, хотя и Фрэна целиком любил бы, считай тот себя хоть женщиной, хоть пиратом, хоть розочкой от бутылки из-под вина. Когда любишь - не за что-то и не вопреки, это чувство вообще не поддается логике, разве что самую малость - химии и физике, наука маггловским, от которых Дюбуа, к сожалению, в силу своего воспитания и восприятия далёк. Поэтому его не интересует обыденное "Почему" и "Каким способом" - он просто раскрывает ладони и держит карманы шире, забирая то, что судьба даёт. И если она предоставила ему партнера, с которым у них одной красной нитью прошиты души, отныне связанные - пожалуйста. Хуже смерть, чем достойно признать свою участь. И более того - лучше смерть, чем ещё хоть раз отвергать то, от чего сердце наконец-то снова поёт.
А Фрэна на кухне ждут оладьи, кофе - и опершийся на плиту довольный, как слон, Бревалаэр. Страшилка для первокурсников, такая его улыбка.
- Неужели ночью тебе было мало?.. - Если Фрэнсис ответит честно и ожидаемо для Брева, тот согласится. Ему тоже - всегда будет мало.

Иногда Бревалаэр думает, что лучше бы Фрэнсис был аферистом. Лучше бы он был одним из тех дующих губы красоток и красавцев, которые считают, что им что-то положено за одно их существование. Бриллианты, и шубы, и эксклюзивные мётлы, и ещё много чего другого - и побольше, и подольше, чтобы однажды потонуть в груде всего этого от пыли. Дюбуа видел таких, с некоторыми знаком даже лично - охомутала, например, одна блондинка с вейловыми корнями одного из его школьных знакомых. Тоже молодая и фигуристая, настолько, что ей, наверное, тяжело из-за груди увидеть собственные ноги. Брев скептически ухмылялся, смотря на своего товарища, который, в свою очередь, глядел на свою пассию влюбленными и тупыми, коровьими глазами... А когда на стол к их совместному ужину подали десерт, его и вовсе тошнить начало, потому что было дико противно смотреть на то, как товарищ кормит эту девицу с ложечки, вытирая ей полотенцем уголки рта, и всё путаясь между "заеньками" и "солнышками", как невинно предположил Бреваль - потому что забыл её имя, обронил его где-то в декольте своей мадамы... Так то - блондинка со взглядом, по которому сразу написано, что она цену себе знает. По которому она выдает "Пупсик, мне нужна баснословная куча денег на новый котел, чтобы варить в нём себе омолаживающие зелья", но куда тебе зелья, дура, недавно исполнилось двадцать, только успела, считай, отвыкнуть от материнского молока! Но вслух Брев молчал. Всегда считал молчание в ситуациях, где не затрагивается собственная честь, самой выгодной позиции, потому что стоило ему распахнуть свой грязный рот... Неудивительно, что к сорока практически не осталось друзей. Кто захочет с таким сплетать свою судьбу? Хмурый, вечно брюзжащий, ни слова нежности, ничего хорошего. Ну точно не подарок - не искупить вину за себя ни золотом, ни вином. Так он бы и рад платить - кому? Фрэнсис - не похож на тех красоток. Его внешность такая...особенная, его волосы цвета ночи, его невыносимо голубые глаза и эта улыбка, Брев любит, когда она немного хитрая, острозубая - ему нравится тянуться к этой улыбке и целовать прям в неё, заставлять Фрэна замолчать на полуслове. Нравится не давать ему долго путаться в одежде, всё ловко делая самому. Нравится смотреть на чужое тело, одежды лишенное, для Брева - совершенное. Слишком изящное для мальчишеского, но всё же - доказательство есть, и его не скрыть никак, и вообще... не скрыть ничего. С возрастом это тело изменится и окрепнет, должно быть, но Бревалаэру и это нравится - он бы хотел быть рядом все эти годы, наблюдать изменения своими глазами, и поддерживать. Он бы хотел прожить с Фрэном до конца жизни?.. С этим мальчишкой, что запутался в себе, а потому не может подойти правильно к оцениванию других. Что ему вскружило голову в вороных волосах и глазах темнее ночи? Нашел бы себе кого получше, более подходящего по возрасту, ведь если с Дюбуа всё понятно - в определенном возрасте клинит, бывает, и хочется свежих и молодых, то Фрэнсис... вероятно, ошибается. Понятно, будь ещё Бреваль - типичным богатым папиком, готовым купать своего избранника в золоте, но Фрэн ведь не знает предела чужому богатству, не интересовался, сколько сотен галлеонов у Дюбуа в банке, что за бизнес принадлежит ему во Франции, и не знает, сколько шуб можно покупать на эти финансы в день. Да и более того - Бреву, в любом случае, не шуб, но денег в целом хватит Фэя полностью обеспечить, подарить ему всё, чего жаждала бы его ищущая душа - так ведь... не требует. И совсем не аферист, просто глупый запутавшийся мальчишка. Отказывается от золота и бриллиантов, и шубы ему не нужны, и вообще не требует он, а просит - так просит, что у Брева дрожат коленки, и чего - чтобы Дюбуа был рядом. Чтобы остался с ним. Сам не человек словно - драгоценность. Где, ну где ещё такого найдёшь?.. Бреву всегда было плевать на странные взгляды - готов, на кого угодно, кидать их сам. Но здесь он бессилен, и не слышит в свой адрес недоумения от посторонних, и не силится себя осуждать - да за что? За искренние чувства, что как думал, бывают раз в жизни, а его древние боги наградили за какие-то странные подвиги, подарив второй?.. От первого оставив прожигающее до костей напоминание - плод былой любви, созревший в прекрасного молодого человека, в его благородного смелого сына. Где бы Бреваль ни был - в голове почти всегда любовь к своему чаду лейтмотивом, он помнит и знает, и вот... и вот что, да есть ли, за что его осуждать?
Фрэн - снова в его рубашке, в укорах проходит лето, мол, это неэстетично, а вдруг к ним вообще наведается кто? И в конце июля действительно наведалась - Эльза, на чай, так кто бы ей запретил? Правда, пока удивленный Брев задерживал сестру в коридоре, Фрэн успел привести себя в порядок. А потом, стоило ей уйти за порог - Дюбуа кинулся на своего возлюбленного с претензиями и укорами, а в итоге - и сам не заметил, как оставил вообще без ничего... А на следующее утро - опять лицезрел на кухне в своей рубашке. Ох, небеса, пошлите ему сил...
Румяный август за окнами - ничего не меняется. А Брев и не хочет, навсегда бы остался в этом лете, но... Господи, как же сильно его разрывает на части - другая уже чувствует почти с нетерпением скорый отъезд в школу, на своё рабочее - своё место, учить детей, заглядывая в их ясные лица, в которых страх сменяется восторгом... Это ли не благодать? Но это будет значить - разлуку. И сердце Брева расколется надвое. Он бы хотел остаться в этом лете на подольше, но кто ж ему даст-то... За наслаждение всегда берут плату болью, всегда, он знает.
Ответ Фрэна - лучше ожидаемого. Брев... да, он не сомневается - но не потому, что настолько уверен в самом себе. Ох, может ли он быть таким желанным? Но определенно, обладает некими...умениями. Да и потом, будь он сам так же юн и влюблен - хотел бы вылезать вообще из постели, где можно нежничать с возлюбленным? Да только возраст и характер - бунтовской, ищущий, берут своё. Забирает последние крупицы своего властвования утро, а дальше уступит дню, и Дюбуа вряд ли сможет усидеть на месте. Он чувствует мурашки от чужих ладоней под футболкой - не чета его вечной строгой форме в школе, верно?.. - и думает мимолетно о том, что может, завтрак повременит?.. Но опять же - почти сурово глядят оладьи. Кому готовил?.. Темперамент не позволяет искать компромиссы, в меню у обоих - завтрак, у одного из них состоящий из очередной чашки черного, как смоль, кофе. Почти с неохотой разрывая объятия и в какой-то момент всё же наклоняясь, чтобы Фрэна как следует поцеловать без всяких табуреток, Брев садится рядом, а потом вдруг произносит, нарушая уютную тишину трапезы и глядя в темноту чашки:
- ...Выходи за меня. - Бросает так, как бросают на землю букет, и поднимает осторожный - и одновременно с этим дающий прочитать в себе вызов взгляд. - Я запланировал на сегодня хорошую пешую прогулку, раз ты не любишь летать. Путь идёт мимо чудесного ювелирного магазинчика. Выходи за меня, Фрэн. Пока - здесь, и как получится, обменяемся кольцами. А там подумаем о свадебном путешествии - может, к зиме... - И резко встает-вспархивает со стула, уходя от непонимающих взглядов и прочих ответов, чтобы помыть посуду. Оставляет улыбку в отражении в чашке - пусть Фрэнсис свыкнется с обращенным к нему звучанием подобных слов. Брев предлагает осознанно. Он не склонен к нежности - как и к необдуманным поступкам. Пусть правит им любовь - но идущая под руку с разумом, который не пропьешь и не выветришь, несясь на метле на огромной скорости.

Может быть, чужая реакция - немного не то, чего он ожидал. Да даже и не может быть, а так оно и есть. Но нужны ли ему вообще эти ожидания?.. Всегда стоит закрыть глаза - и оказываешься в абсолютной темноте, с ветром, бьющим в лицо, с древком метлы, так крепко и уверенно зажатом в руках. Может ли Бревалаэр поделиться этим с Фрэном? Объяснить ему, что иногда кажется, будто он не человек вовсе - а эта самая ночь, когда почти не следишь за облачным пространством перед собой, когда звезды иногда скрываются тучи, и не знаешь, какой из потоков подхватит, в какие дали унесет за собой. У Брева не было сестер - ни родных, ни тех, что играли бы в детстве в куклы, - и ему так чуждо всё это...мирское. Машинок у него, кстати, тоже не было. Была только детская метла, а потом он своровал у соседа взрослую, но ничего не получилось - всему своё время. А на первом курсе, показав сходу блестящие результаты, чуть ли не в первую же неделю взял - да и улетел в ночь, понимая, что еще очень многого не знает, и может переломать себе шею в любой момент, вот только - ну и что? Что веселое есть в полетах на метле у земли, что интересное в заранее расписанном исходе событий, в кем-то установленных нормах?.. Ах, ирония - у себя на работе Дюбуа и есть тот, кто ставит эти нормы. И он оскалится в лицо, не выказав ни капли жалости, тому, кто ночью упорхнет полетать, нарушая режим - если тот рухнет, разумеется, и переломает себе кости. Не его ответственность, не его обязанность, так? Но Фрэн - его. И одновременно Фрэнсис уже вышел из того возраста, где за ним нужен глаз да глаз, где нужно стоять над ним с палкой. Мальчишка волен поступать, как знает - сам. Даже если в итоге ему будет очень и очень больно. Сделает ли ему больно Дюбуа?.. Дюбуа делает ему больно ночью, если так подумать, но этой боли Фрэнсис жаждет еще и еще, буквально умоляет о ней. Но может, Брев сделает ему однажды больно иначе. У Фрэнсиса есть гарантии, что этот взрослый, повидавший жизнь мужчина не захочет закончить эту интрижку да хоть буквально через пару дней? Что ему не наскучит чужая экстравагантность и детскость. Нет ведь - и пенять ему только на себя, если упадет с этой высоты, куда Бревалаэр вознес его. Нельзя просчитать заранее, что в вороной голове, в какую сторону будет дуть ветер. Бревалаэр мог бы, конечно, падать на колени, и заливать Фрэну уши сиропом о том, как любит его - но разве их обоих не устраивает сироп, заботливо поданный к оладьям? Если кому-то в этом доме не хватает сладости. Нет, старый ворон поступит иначе, не предупреждая заранее, не оставляя времени и разоблачающие знаки - просто бросает вердиктами и поступками, как сухой листвой и запахом хвои в лицо.
И ведь в этом же положении и Дюбуа, только вот он тогда на пороховой бочке находится каждую секунду. Ох черт, не единственный в его жизни подросток этот фейский отпрыск, через преподавателя полетов вроде бы таких - проходят тысячи. Так что общую схему он примерно изучил, побузить там, поистерить здесь, устроить сцену тут... Но в случае Фэя все настройки будто вывела на максимум чья-то небрежная рука. И как теперь прикажете с этим справляться, как предугадать, какую реакцию из абсолютного на первый взгляд рандома выбросит следующей?.. Но Бревалаэру нравится. Он ловит кайф, как говорит сейчас молодежь, да, ловит кайф от этой неопределенности, зависающей в воздухе, ждет чужой реакции с упоением, всё равно мыслящий слишком взросло и скудно, чтобы быть готовым к ней - и принимает. Принимает, наслаждается, и изучает. Он изучает Фрэна, не как любого подростка, слишком сильно от них отделяя, изучает его с жадным упоением, бросая вызов сам себе - изучает как азбуку неизведанного языка, который ему необходимо узнать. Потому что тогда эта игра не станет менее интересной, наоборот - они просто выйдут на следующий уровень. И еще один. И еще. Чтобы понять Фрэна, чтобы броситься в этот омут и достигнуть дна, ему и всей жизни не хватит, но это не пугает, а привлекает его, вот и всё. Вот и весь секрет...
Но Фрэнсис не может пока понять этого, а Бревалаэр не может понять его - разворачивается, не видя причины для смеха, тем более, с полным ртом, потом обеспокоенно глядит Фрэну вслед - Мерлин, что же произойдет сейчас? Фрэнсис выбивает его из колеи своими громкими театральными выходками, но они...милы сердцу, даже когда он осуждающе хмурится, вот как сейчас, глядя на ленту на чужом пальце, и медленно качая головой. У него опускаются руки, остывает котел с каллиграфически выведенным "Гнев" на нем, потому что нельзя злиться на это юное чудо, не осознающее своей прелести. Фрэн, быть может, с возрастом и дурачиться так перестанет - но эта магия вокруг него останется, она кружит Бреву голову, как в танце - а потом затягивается поводком на горле. Далеко не уйти - задохнется и погибнет.
Фрэн говорит о букете, и Бревалаэр думает с досадой о том, что юноша - юноша, как бы не отрицал это, Брев чувствовал ночью своими руками...и ртом, - ведь прав. Действительно, цветы им лучше искать без шипов.
Однако он чуть улыбается, представляя Фрэна женой - в некогда белом, но почерневшем от копоти переднике, со взъерошенными волосами, стоящими над угольками, что должны бы стать их ужином, и улыбающимся виновато, но при этом с видом "Я же говорил". Говорил, говорила - Брев ведь не сможет разозлиться, возьмет на руки и зацелует, а с ужином справится сам, даже если будет голоден, как волк. А пока на плите будет готовиться ужин, может, у него получится утолить другой голод... который, на самом деле, вообще никогда не проходит, хотя при необходимости отвлечься от него можно. А можно представить Фрэна мужем - за рабочим столом, в твидовом костюме - всё равно подчеркивающим талию, почему нет, - попивающим кофе, который ему заботливо сварил Бревалаэр, который тогда, что же получается, возьмёт на себя роль заботливой женушки?.. И будет стоять и улыбаться, в чистом белом переднике, пока с кухни будет пахнуть так ароматно. Но всё равно это Фрэнсиса затем будут втрахивать в этот стол, уронив и разбив на счастье чашку. Тогда какая вообще разница, к чему эти гендерные роли в их доме?..
- Будь хорошим... собой. - Он преодолевает расстояние между ними мягко и плавно, подходя к Фрэну и беря его за руку, поднося ладонь с лентой к губам и целуя безымянный палец. - Или плохим. Мне нравится, когда ты плохой - когда ты плохая. - Произносит с нажимом, глядя влюбленно и почти отчаянно. - Будь, кем угодно - но собой. Потому что я люблю тебя. Я люблю тебя, и это стоит для меня выше благосклонности матери. Она вообще должна быть довольна тем, что вообще поставлю её перед фактом, после всего того, что она... - Что она скрыла от него. Но сейчас не место и не время для ярости, которая скользит с губ Брева мимолетно, так тщательно сдерживаемая, но которой он стыдится - к тому же, сейчас перед ним "раздражитель" куда сильнее. И взгляд ворона наполняется вновь любовью, она в нём сильнее всего, к сожалению или счастью. Брев прижимает Фрэна к себе максимально плотно, целуя его в макушку.
- Не отделывайся от меня никогда. Можешь даже свести меня в могилу, попортив все нервы - даю тебе официальное разрешение, мой "бывший ученик"... Но я люблю тебя. Я без тебя не смогу. И я не знаю, что обычно вкладывают в брак, но его же зовут "узами". Это просто...сделает связь между нами видимой и неоспоримой. А сама связь между нами - разве ты её не чувствуешь. - Чувствует. Они оба чувствуют её - звенит, как струна, стоит разойтись хотя бы на шаг друг от друга.