[nick]Aiden Scamander[/nick][icon]https://i.ibb.co/yQkwzdk/5MgHw.png[/icon][sign]...[/sign][status]***[/status]

Эйдену было бы сложно подобрать слова, чтобы описать прошедшее лето. Он ждал его как избавления, как глоток свежего воздуха. Ждал этой возможности побыть одному наедине с самим собой, когда было бы время подумать и уяснить, кто он и что он вообще такое, а уже потом разобраться в своих чувствах.
Наверное, это не было странным, что тот случай в середине учебного года выбил Лео из колеи. Это были его первые попытки построить с кем-то, страшно сказать, отношения. С кем-то, кто не был бы Дорианом Гринграссом, потому что он — это уже совсем другая история, и с ним, как считал Лео, построить ничего невозможно вообще. Ему казалось, что все неплохо. Во всяком случае, тот парень никогда не говорил ему о том, что что-то его не устраивало. Они готовили вместе домашние задания, ходили в Хогсмид (конечно же на свидания) и целовались в коридоре по ночам, когда почти все лампы уже погасли, что позволяло спрятать что-то особо личное от чужих глаз. Хотя целенаправленно они никогда не скрывали факта своих начавшихся отношений, и многие знали. Дориан знал тоже.
Возможно, Лео воспринял бы это проще, если бы его парень однажды заявил, что уходит к кому-то другому. Не к первому красавчику школы. Не к парню, который никого не воспринимает всерьез. Не к человеку, который нагло клеится к тебе уже не первый год. Конечно, дело ведь совсем не в Дориане, и Эйден просто не может и не имеет никакого права [долго] на него злиться. Все дело только в нем самом. В Лео. В том, что если бы он был нужен, если бы его действительно любили, то не оставили бы даже ради Дориана. И даже ради ста Дорианов тоже.
Конечно, это не была какая-то великая сильная и страстная любовь. Это даже не его первая любовь. Лео не строил каких-то глобальных планов, но… Все равно. Все равно произошедшее задевает его намного сильнее, чем должно было бы задеть. Он никому не рассказывает об этом. Даже Френсису, своему лучшему другу, и вовсе не из-за негласного правила не обсуждать Дориана. Ведь дело совсем не в нем. И вполне успешно делает вид, как будто это маленькое недоразумение осталось в прошлом. Правда после этого попыток сблизиться с кем бы то ни было не предпринимал.
Сначала ему нужно было понять. Самого себя. А уже потом попытаться и других…
Но у него будет не так много времени на размышления.

Про поездку Скамандеров в Италию Лео знал уже давно. Они планировали ее в течение целого года, и именно она должна была дать им достаточно материалов для того, чтобы закончить новую книгу, над которой они трудились последние несколько лет. Правда, присутствие Эйдена изначально не предполагалось, и, честно, он так до конца и не понял, почему они решили потащить с собой и его. Он отказывался, как мог, и приводил миллион аргументов в пользу того, чтобы остаться в Англии, но доводы родителей оказались убедительнее, а последней каплей стало нытье Арчи. Еще с его рождения браться общались очень редко, но все равно, по какой-то непонятной причине были нежно друг к другу привязаны, поэтому старший под напором бесконечных «ну, пожа-а-а-алу-у-уйся» сдавался очень быстро. Казалось бы, какие у них вообще могли быть точки соприкосновения с разницей в возрасте около четырнадцати лет? Но, как ни странно, Лео всегда с удовольствием проводил время с младшим братом, хотя в первые дни после разлуки ему бывало сложно смириться с отсутствием личного пространства.
Незадолго до своего отъезда он написал письмо Френсису, в котором делился с ним своими мыслями о предполагаемом испорченном лете. Оказалось, что их семья тоже планировала поездку. И даже не одну. Эйден старательно избегал малейших упоминаний о Дориане, хотя рука как будто сама несколько раз порывалась написать несколько строк о его делах.
Он ведь так ждал, когда вздохнет, наконец, свободно?

Я дал твой адрес Дориану. Он так [далее следовало тщательно зачеркнутое «достал»] просил, что мне проще было согласиться. Надеюсь, ты простишь меня когда-нибудь.

Примерно это Лео прочитал в постскриптуме ответа, сначала даже не зная, смеяться ли ему от полу ироничного извинения друга или что-то другое… Честно говоря, намного проще и правильнее было бы забыть об этом вообще. Ведь у Гринграссов на это лето такие грандиозные планы, а потому с высокой долей вероятности Дориан в этой суете просто забудет о канители с письмами и вряд ли найдет время его доставать. Он всегда такой. Говорит одно, делает — совершенно другое. Или не делает вообще ничего [а Лео даже не знал, что из этого хуже]. Говорит, как сильно ему нравится, а потом уходит с кем-то другим после ужина (наивно полагая, что Эйден этого не замечает?). Говорит, что серьезен, а потом обязательно вытворяет такую дичь, что хочется только хлопнуть ладонью по лицу и надеть футболку «я не с ним». Так обязательно будет и с письмом. И Лео даже думать не хочет о том, что почувствует, если Гринграсс действительно ему напишет. Если хоть раз сделает что-то… Сделает, а не просто скажет. Может, для кого-то письмо и не значит ничего серьезного, но в отношении Дориана это действительно был бы какой-то реальный шаг? Но изменило ли бы это что-нибудь? И что Лео со всем этим бы сделал?

Он ждет это письмо, прекрасно понимая, что нечего ждать. Что никто ничего ему не обещал. Что «просто взять адрес» еще ничего не означает. Тем более уже зная за столько лет, что Дориан умеет говорить. Но совершенно не умеет делать. [а, может, просто не хочет?]
Перед самым отъездом последний раз проверяет общую почту (а мало ли?), и совершенно не удивляется, обнаружив там ебаное «ничего». Внутри неприятно щемит, но он находит в себе силы, и на вопрос брата, прыгающего вокруг: «Ну, что там?» — только пожимает плечами, отрешенно и спокойно констатируя факт. «Ничего». И заставляет себя не думать об этом. Потому что это уже слишком…

Это лето, которое должно было стать глотком свежего воздуха, душит его с первых дней, и поездка, разумеется, не становится исключением. Лео никогда не был в Италии, но с первых ненавидит ее буквально за все. За солнце, за жару. За странную еду. В общем, за все. Оказалось, что путешествовать они будут не одни — к ним присоединилась группа магозоологов из шести человек. Какое уж тут блаженное одиночество? Его особо не дергали и насильно не тащили в работу, и его единственной задачей было следить за мелким, а еще развлекать его всеми возможными силами. Лео целыми днями болтался с Арчи, который очень быстро нашел себе новую цель для доставаний и по совместительству нового кумира среди итальянцев, и трещал про него целыми днями, а Эйден не знал, в чем его смысл нахождения здесь и сейчас. Это был парень, относительно молодой на фоне остальных ученых, лет двадцати пяти, плюс-минус пара лет. Разумеется, у него было полным-полно своей работы, но мелкого этого никогда не останавливало, а Ричард (так его звали), всегда каким-то магическим образом находил время на то, чтобы поиграть с ребенком. Лео это не особо интересовало, и поначалу он оставался просто наблюдателем, но в такой тесной компании все время оставаться в стороне невозможно. И постепенно они начали общаться. Сначала про Арчи, затем немного о работе экспедиции. Лео больше интересовали чисто практические аспекты (например, возможности применения тех или иных частей растений и тварей в качестве ингредиентов) нежели научные теоретические изыскания, но он неплохо для своего возраста ориентировался в теме и мог поддержать диалог. А после разговаривали и о «личном», хотя Эйден не спешил делиться всем и сразу, оставаясь немного отстраненным и часто отвечая односложно. Как оказалось, и этого оказалось вполне достаточно. Ричард относился к этому с пониманием, никогда не настаивал и с удовольствием брал диалог в свои руки, рассказывая больше о себе. Это немного скрашивало мучительные дни. И постепенно они как будто бы… Нет, Лео никогда бы не назвал это «подружились». Он прекрасно видел, что в том, как Ричард смотрит на него, как говорит и как касается иногда как будто невзначай его колена или запястья, едва ли было что-то дружеское. Было немного страшно, но вместе с тем почему-то волнительно. И хотя не было никаких объективных причин, и Ричард не казался ему каким-то необычно привлекательным [в отличие от..], его сердце всегда отзывалось как-то странно, стоило их взглядам вот так по-особенному встретиться. Сначала он, очевидно смущаясь, сразу отворачивался. Думал: «Может, ему это только кажется?». А затем как будто принял игру и принимал это стойко, успешно делая вид, словно ничего не замечает. Его более чем устраивали эти правила. И сам он бы никогда и мысли не допустил о чем-то большем, но Арчи все время подливал масла во вспыхивающий то и дело огонь.

— Ричард такой классный, правда? — Бесхитростно заявил он как-то вечером в их двухместной палатке, уже готовясь ко сну.
«Классный?»
Лео вспыхнул, но, к счастью, в темноте этого не было заметно, а брат тут же продолжил реплику, ненадолго избавляя его от необходимости ненужного в данной ситуации самокопания. — Видел, какие самолеты он свернул мне из тех пергаментов? Ты такие не умеешь!
— Не умею. — Смиренно согласился Лео, предчувствуя, что с воплощением детской непосредственности под боком, этот разговор обязательно свернет в какое-нибудь не очень удачное русло. — Ты спать собираешься? — Добавил он, помогая барахтающемуся в куче ткани ребенку разобраться со спальником.
— Нет, Лео! Ты видел? — С новым запалом энергии вскрикнул Арчи.
— Видел что?
— Как он умеет нырять! Как думаешь, он научит меня? — Волнительно продолжил он, выглядывая высовывая любопытные глазки из спальника, которые немного по-звериному поблескивали в темноте. Он еще не контролировал анимагию должным образом, и было в нем иногда что-то такое…
— Думаю, научит, если пообещаешь быть осторожным. — Будучи осторожным сам тихо сказал Лео. Конечно, он видел. И о чем только думал в этот момент? Ему скоро семнадцать, и в его возрасте подобные мысли нормальны. Но он, кажется, пообещал себе не лезть в подобное, пока не разберется в самом себе и не поймет собственных границ. — Слушай, давай спи уже. А то проспишь все самое интересное и останешься без ныряний.
— Лео?
— Что еще?
— А тебе?
— Что?
— Тебе нравится Ричард?
Конечно, маленький Арчи не имел ввиду ничего «такого», но вопрос словно удар в живот кулаком. Больно и перехватывает дыхание. Он и сам еще не понял… Кажется, Ричард симпатичный по общепринятым стандартам (пару раз Лео замечал, как смотрит на него девушка из их группы). Он общительный, и с ним очень просто вести диалог. А еще отлично ладит с Арчибальдом. Умеет нырять, делать самолеты. И вот это вот все. Но… [это было совсем не похоже на…] Лео еще не понял.
Нравится ему Ричард или то, как Ричард на него смотрит.
— Нравится? — С уже вот-вот готовым проклюнуться наружу разочарованием требовательно повторил маленький Скамандер.
— Нравится. Конечно нравится. — Сказал он конечно же только для того, чтобы не вызвать какую-то небольшую истерику, но чувствуя, как дрогнул голос, и прекрасно понимая, что от внимательных детских глаз невозможно было укрыть ничего.
— Но почему тогда… — Начал было он, но Лео тут же рявкнул.
— Все, спать, Арчи. — И чтобы уж наверняка утихомирить ребенка, добавил строго, но достаточно спокойно. — Прямо сейчас.
На некоторое время в их палатке воцарилась тишина, и Эйден несколько раз зажмурился, чувствуя где-то в висках свое бешено бьющееся сердце и тщетно пытаясь заставить себя уснуть, однако буквально через минут десять в соседнем спальнике снова началось шевеление.
— Лео? — Тихо и даже немного жалобно позвал Арчи.
— Ну что еще? — Буркнул он в ответ, вздохнув.
— В туалет хочу.
Лео закатил глаза.
— Сходишь со мной?
Конечно сходит, не прыгать же ему с подводной лодки. Несколько минут занимает распаковка спальников и вылезание из палатки, десять шагов в сторону леса, а затем Эйден рассматривает звезды, пока Арчи делает свои дела.

Вернувшись к палатке, он замечает, что костер еще горит. А рядом знакомая до дрожи в коленях фигура.
— Ты… Ты иди, а я сейчас. — Неуверенно начинает он, пропуская Арчи в платку, а затем буквально впихивает его туда и закрывает замок вместе с возможными возражениями. — Иди.
Он ни в чем не уверен, но ноги сами несут его к костру.
— А ты почему здесь? — Произносит он тихо, останавливаясь за чужой спиной, и закусывает губу, сдерживая тяжелый вздох.
— Не спится. — Буквально тут же, стоит только закончить реплику, следует такой же тихий ответ, но человек, сидящий у костра не разворачивается. В ушах звенит недавний вопрос Арчи, и Лео переступает с ноги на ногу, снова и снова мысленно задавая его самому себе, рассматривая яркие блики в темных вьющихся волосах.
Несколько минут они оба молчат, а затем Ричард медленно разворачивается и внимательно смотрит на него снизу вверх.
— Так… Значит, я тебе нравлюсь? — Произносит он почему-то без особой интонации, но требовательно смотрит прямо в глаза, от чего внутри все переворачивается с ног на голову и немного краснеют щеки, что, конечно же, можно списать всего лишь на жар, исходящий от пылающего костра.
— А ты, значит, подслушиваешь? — Спокойно отвечает Лео, почему-то совсем не чувствуя удивления от заданного вопроса, и выдерживает этот взгляд, после чего обращает взор подчеркнуто в сторону. Второй раз за вечер с ним этот трюк не провернуть. И когда-то это все-таки должно было произойти…
И снова молчание. Длиннее, намного длиннее, чем недавнее. За которое каждый из них должен был решить что-то важное для себя.
— Лео… — Ричард первым прерывает молчание, наверное, впервые за все время их знакомства называя его так, и резко встает с места.
— Я, пожалуй, пойду. — Практически одновременно произносит Эйден и, бросив на парня короткий взгляд, возвращается в палатку.

Он не спал еще несколько часов, и даже ровное посапываение теплого Арчи под боком не могло его успокоить.

Уже почти совсем под утро, в тот самый предрассветный час, который, как гласили все книги «был самым темным», а еще дарил самый крепкий сон, Лео выбрался из палатки. Было действительно темно, но он точно знал, куда ему идти, осторожно ступая босиком по мягкой чуть влажной земле. И, конечно же, знал, что там, куда он идет, кто-то не спит. Точно так же, как он.

Это был не единственный раз, когда они с Ричардом делали это. А потом Лео решил, что ему лучше уехать, и когда настал этот момент, они лишь коротко пожали друг другу руки, как будто не было между ними жарких бессонных ночей. И не было вообще ничего. Какое-то банальное «удачи» смазывает и без того не очень четкую картинку, а когда Лео оказывается, наконец, в Англии, первым делом лезет проверять почту [просто чтобы подтвердить очевидное для себя, а не потому что все еще верил], а уже потом, обнаружив там очередное «ничто», делает первый вдох.

Ему не хочется думать о том, что произошло. Не хочется думать и про Дориана, но первое, что он слышит в Хогвартс-экспрессе от одной из своих однокрусниц это:
— А ты почему один?
Почему он один? Действительно, почему? Потому что специально отправился в противоположную сторону поезда, заметив в толпе на перроне знакомую светлую макушку? Их было несколько, но именно эту он узнал бы из тысячи, как бы банально и глупо это ни звучало. Или по какой-то другой причине?
— А вы что, уже не считаетесь? — В деланной невозмутимостью спрашивает он, прекрасно понимая, о чем сейчас пойдет речь. Дориан такой… Сложно подобрать слова. Кажется, ему было вообще плевать, что подумают о нем, когда дело касалось Лео. Или он лишь позволял себе иногда думать так. На самом деле ему просто всегда плевать. О чем бы ни шла речь.
— Да брось, Эйден, мы все понимаем. — Девушки хихикают и заговорщически подмигивают друг другу. — Все всё понимают. Но ты не переживай, мы же не сплетницы какие-то!
Конечно, они не сплетницы. И именно поэтому, как только светловолосая фигура заваливается в их купе, не поленившись пройти ради этого едва ли не через все вагоны поезда, какое-то время остаются и греют уши об увлекательные истории Дориана о прошедшем лете. Что ж… Он явно провел его веселее, чем Лео. И даже с «мудозвоном» снова успел пересечься. Лео плевать. О да, конечно же ему плевать. И он ни капельки не ревнует, когда едва заметно дергает плечом от этого рассказа. Ведь он «спас» Дориана совсем не потому что… А только по той причине, что зелья подобного плана — это нечестно. И, с его точки зрения, должны представлять чисто научный интерес.
Он расспрашивает о каникулах и Лео, но… Что он должен был сказать? Только пожимает плечами и говорит несколько общих фраз вроде «скучно» и немного рассказывает о работе родителей в Италии. Он чувствует себя странно. Злится на Дориана за то, что тот не написал ему [и позволил тем самым чему-то подобному произойти], а вместе с тем и на себя за то, что допускает такие мысли в принципе. Ведь случившееся — только его собственный выбор и его ответственность. Одно знает точно — об этом он не расскажет Дориану никогда, ведь тогда…

Когда соседки, наконец-то, догадываются оставить их наедине, Дориан предпринимает попытку обняться, мотивируя это тем, как он соскучился, но это выходит как-то неуверенно и несуразно. Наверное, Лео совсем отвык от подобного за это лето, хотя, раньше, вроде как, почти даже смирился с тем, что иногда его пытаются… затискать?
Уже в Хогвартсе Дориан приглашает его на тренировку по квиддичу, а затем даже на репетицию [своего балагана]. Лео думает, что он совсем без тормозов… И неужели не знает или просто не хочет замечать, как в действительности относится к Эйдену его семья (за исключением близнецов) и большинство друзей? Так глупо и опрометчиво с его стороны думать, что Лео когда-нибудь сможет хоть сколько-то спокойно находиться в их обществе, не говоря уже большем. А на квиддичной тренировке зрителей [обожателей] у него и без того достаточно. Вот только пополнять ряды безумных фанаток ему не хватало! А еще Эйден не любит квиддич. И уж кто-кто, а Дориан уже давно должен был это понять. Но…
Наверное, не будет ничего страшного, если он посмотрит, как тренируется их команда. Где-нибудь в углу стадиона, сделав вид, как будто лучшего места для чтения книги не нашлось. Он так далек от квиддича… Но Дориану, наверное, к черту не сдалось зельеварение. И все равно они иногда занимались.
Лео пока не сказал ему о своем решении, да и вряд ли скажет. Просто молча возьмет и придет. А потом так же молча уйдет. Все и без слов будет более чем очевидно…

И вот теперь Лео держал в руках это письмо. Оглушенный произошедшим. Он как будто уже почти совсем вернулся в свой привычный ритм. Книги, зелья, сокурсники. [Дориан]
Как будто и не было никогда этой дурацкой Италии, а он все еще такой же, как был до этого лета, и до прошлого лета тоже. Такой же, как всегда.
Он хотел бы, наверное, навсегда забыть произошедшее и ту идиотскую ночь со странными вопросами, тем взглядом у костра и губами, которые шептали ему…

Погруженный в свои мысли, он даже не заметил, что был на башне не один, и вздрогнул от знакомого возгласа. Наверное, было бы лучше [для всех], если бы его рука нечаянно разжалась и выпустила письмо. Но пальцы лишь сильнее впились в желтую бумагу, оставляя на ней несколько вмятин. Чужие руки обхватывают его за талию, и все внутри как будто взрывается в один миг, когда рядом с плечом оказывается знакомое лицо.
Чуть повернув голову, Лео рассматривает Дориана. Его глаза совсем-совсем близко. И губы тоже. Одно неосторожное движение и…
Почему из всех студентов Хогвартса здесь оказывается именно он? Буквально на секунду Эйден успевает забыть о письме, и его тут же выхватывают из рук.
— ЭЙ! Верни! — Спохватившись, очень громко кричит он, не слыша сам себя. Ему плевать, если бы кто-то прочитал это злосчастное письмо. Если бы кто-то узнал… Но Дориан… Боже, он никогда… — Дориан! Черт, отдай! — Он машет руками, пытаясь выхватить листок прежде чем Гринграсс прочитает то, что не должен читать никогда в жизни, но лишь жалко прыгает вокруг, почти готовый разрыдаться от отчаяния. В один момент он замечает, как мрачнеет обычно радостное выражение лица и растворяется в остатках тумана сиятельная улыбка, а рука наконец-то опускается до того уровня, с которого можно легко вернуть письмо обратно.
Вот только, кажется, теперь это не имело вообще никакого смысла.

— Поздравляю. — Сухо произносит Дориан, и от его голоса что-то внутри надрывается. Лопается, как мыльный пузырь то хрупкое, что эти два года удерживало их рядом, и вместе с этим коротким словом, ударившим по щеке, как кнут, приходит осознание своей собственной правоты. Он с самого начала знал, что произойдет именно это. И именно поэтому не хотел, чтобы Дориан узнал…
Лео не собирался когда-нибудь начинать с ним [что-то], он был уверен, что у них ничего не получится. А теперь знал. Потому что сложив два плюс два происходящее и мотивация Гринграсса были очевидны.
— С чем? — Разом осипшим голосом выдавливает Эйден, чувствуя, как внутри закипает обида. Он не надеялся… Не хотел надеяться. Именно поэтому. И сейчас больше всего на свете ему бы хотелось оказаться неправым, но все уже произошло. — В семействе Гринграсс теперь не учат, что читать чужие письма не хорошо? — Язвительно цедит он, все еще сжимая в руке листок бумаги. И неужели все это время, «это» было единственным, что тебя интересовало?— Странно. Знаешь, за Френсом я такого не замечал.
Не стоило ему говорить такое, но в этот момент Лео почему-то чувствовал себя преданным. Руки чесались прижать Дориана к стене и врезать ему как следует за все, но у Эйдена не было никаких сил на подобное действие. Он злился, но эта злость готова была вот-вот надломиться и перейти в какие-то отчаянные слезы.

— Завтра тренировку по квиддичу отменили, можешь не приходить, если собирался. — Тихо добавляет Дориан, но от его голоса почему-то звенит в ушах. Эта фраза в любой другой момент была бы совершено обычной, но именно сейчас, в контексте ситуации, звучала парадоксально жестоко. Как пинок. Плевок в душу. И доказательство того, что ты теперь свободен и можешь гулять на все четыре стороны.

Он всегда был свободен, но…

— Ладно. — Задержав дыхание [чтобы случайно не…] произносит Лео, и зачем-то добавляет, сминая письмо и пихая его в карман, — не приду, — наблюдая затем, как Дориан призывает свою сову. — У меня все равно планы на это время. — Это неправда. Точнее, не совсем. Он мог бы отменить это, он собирался это отменить. Но теперь просто не мог сказать иначе, чувствуя необходимость хоть в какой-то психической защите и опоре. Сделать вид, как будто и не собирался, как будто ему плевать. Хотя, кажется, это не очень получилось.
Он всегда знал, что Дориан бросит его, как только наиграется и получит свое. Ну, что же…
Теперь не получит.
И теперь, наконец, оставит его в покое.

Лео наблюдает за тем, как Гринграсс привязывает письмо. Он делает несколько глубоких вдохов, пытаясь осознать это странное утреннее недоразумение, но не может сделать это сейчас в полной мере. В голове становится абсолютно пусто, а тело как будто ватное. Эйден несколько раз сжимает и разжимает кулаки, пытаясь вернуть себе чувство реальности Он мог бы просто уйти, но чувство какой-то безумной горечи не дает ему сделать и шага.
— Знаешь что… Тебя вообще это не касается. Я в твою постель не лезу, и ты в мою не лезь. — Наконец, выдает он, совершенно не думая ЧТО, пытаясь придать своему голосу хоть немного уверенности.

Отредактировано Ginger Spruce (2019-09-23 16:07:55)