Ночь тихая и безветренная, и, оставшись без сил, я легко засыпаю, только коснувшись свернутой куртки, что служит мне нынче подушкой. День был сложным и долгим: священник в этих краях и психолог, и нянька, и акушер. Не мне жаловаться, но на долю мою Господь послал невиданные до того испытания.
Грохот.
Кажется, разбиваются стекла, но это уже не важно, ведь следом раздается автоматная очередь. Прямо за стеной, рядом с нами. На этот случай я сплю, не раздеваясь, и отточенным движением выхватываю из-под матраса не пистолет, но лакированные деревянные четки. Я не должен носить оружия. Оно мне ни к чему. Я же человек Божий, и не пристало мне быть карателем и убийцей. Пусть все военные учения останутся позади: я здесь, чтобы нести Слово Божие.
Женщины вскакивают, потревоженные, но никто не произносит ни звука. На лицах в темноте различима лишь бесконечная усталость и безысходность: никто давно не удивляется даже обстрелу. Они закрывают собой детей, когда я командую лечь на пол, и сердце сжимается от тоски и бесконечного страха.
Помилуй нас, Пресвятая Дева Мария. Они не заслужили кары твоей.
Вдоль стены приходится пробираться осторожно, страшно высунуться: там, за неровной кладкой из кирпичей, нас ждет верная смерть. Выждав момент, я выглядываю, и тут же меня слепит луч фонаря. Приходится спрятаться снова и повторить свой маневр секундами позже.
- Все в порядке, - судорожно выдыхаю, - армия миротворцев.
Это могло бы означать для нас приход мира и спокойствия, но Воля Божия распорядилась иначе.
Это была армия миротворцев, что на рассвете убьют детей и изнасилуют женщин. Звук детского черепа, раскалывающегося об кирпич, тогда едва не заставил меня упасть на колени и разрыдаться. Если бы в моих руках было хоть что-то помимо молитвы.

Это была та армия миротворцев, что даруют мне миску с водой и плесневелую пресную кашу. Тогда ночи в разрушенных Ливийских деревнях, когда вместо подушки лишь свернутая под головой куртка, покажутся мне курортом.
Но я еще не знаю об этом, и лишь сжимаю в пальцах гладкие бусины.
Помилуй нас, Боже, ибо душе моей не вынести зверств человеческих.

***
Просыпаюсь в холодном поту. Прошло вот уже два месяца, и Ливия снится мне каждую ночь, стоит только закрыть глаза. В квартире все тихо – всего лишь кошмарный сон. Трясущихся рук хватает только на то, чтобы кое-как откинуть с себя одеяло. Я сплю на свежайшем постельном белье, и под головой моей – мягкая синтепоновая подушка. Только это не приносит успокоения.
И в его поисках я иду на балкон, чтобы вытянуть из пачки сигарету и закурить. Никотиновый вдох немного успокаивает, и со временем дрожь утихает. Просто сон. Докурив, я возвращаюсь в комнату, чтобы встать на колени, и молить Его ниспослать мне немного Его благодати. Больше у меня ничего не осталось.
Ибо кошмары преследуют меня из ночи в ночь, и я предпочитаю изматывать себя до предела, чтобы провалиться в спасительный сон без сновидений. Раньше это действительно помогало, но в последнее время я слышу взрывы бомб, даже просто прикрывая глаза.
Это безумие.
Боже.

Задерживаться в приходе до глубокой ночи – благо, а отнюдь не та острая необходимость, как я говорю другим. Уже давно за полночь, и я отпиваю остывший кофе из кружки, надеясь, что сон отступит, и я еще смогу сделать что-то полезное. Что угодно, только бы не идти домой. Там ничего нет, и все, что я смогу – прислониться щекой к подушке и уснуть своим беспокойным сном. Я боюсь этого.
Я не хочу.
Пронзительный крик выводит меня из оцепенения. Марта! Сегодня она решила остаться со мной допоздна, чтобы привести в порядок старые книги. Крик больше не повторяется, и тишина теперь кажется какой-то зловещей. Не теряя времени зря, я устремляюсь в ту часть храма, где, по моему мнению, должна была находиться Марта. Хлопает входная дверь, и нехорошее предчувствие колет меня между ребер. Пытаясь сохранить трезвость рассудка, я спешно соображаю. Кому мы нужны? Да, в храме есть золото и иконы, но кто осмелится согрешить в Божьем доме? Эта мысль почти успокаивает меня на какую-то долю секунды.
Но не успеваю я выйти из ризницы, как сердце пропускает удар. На белом каменном полу темное пятно, разрастающееся все больше и больше. Тусклый свет десятка свечей превращает бордово-алый в черный, но я уже догадываюсь, что там, на полу. Чувствуя слабость в ногах, я опускаюсь перед распростертым безжизненным телом. Все вокруг в крови – какая нечеловеческая жестокость! Лицо изуродовано почти до неузнаваемости, но я все равно тянусь пальцами к шее, чтобы нащупать пульс.
Тишина. А если подержать еще пару секунд? Ничего.
Мои руки тоже в крови, и я отчетливо ощущаю, как ужас поднимается во мне с новой силой. Тошнота подступает к горлу.

Четверть часа спустя за окном слышится вой сирен. Я сижу на холодном полу, прижимаясь лопатками к деревянной скамье. Взгляд упирается в мраморный пол, плечи бесшумно содрогаются от пережитого потрясения. Никак не могу выпустить из рук телефон, сжимая его с такой силой, что кажется: он вот-вот сломается, не выдержав такого давления.
Мне казалось, что с возвращением во Францию все ужасы смерти останутся позади.
Я ошибался.
- Месье?
Поднимаю голову, но даже не вижу человека передо мной. Взгляд затуманен. Кажется, меня ставят на ноги. Хватка грубая, снова и снова я возвращаюсь во время своих кошмаров. В таком состоянии даже пропускаю мимо ушей почти все, о чем они переговариваются между собой. Может быть, зря, но выхватываю только последнюю реплику, адресованную уже мне:
- Месье, вам придется проехать с нами в участок. Вы обвиняетесь в убийстве.
Бесполезно спорить, бесполезно взывать к милости Божьей. Все мы равны перед законом. Со мной особо не церемонятся, и прикладывают об стену так нежно, что глаза слезятся от боли. Никто в этом городе еще толком не знает меня, и, наверное, я действительно похожу на убийцу. На то Воля твоя, Господи. Судорожный выдох сквозь приоткрытые губы. Возможно, они сломали мне нос. Но что могут значить мои физические страдания по сравнению с убийством Божьей дочери в доме Господа нашего? За какие грехи ты допускаешь все это, Отче?
Руки закованы в наручники, и мне никак не удается достать из кармана свои верные четки. Только это помогает сосредоточиться.
Да святится Имя Твое, да пребудет Царствие Твое.
И на Земле, и на Небе.
Уже сидя в полицейской машине, я чувствую, как по губам к подбородку стекает тонкая струйка крови. Во рту немедленно появляется металлический привкус. Меня хотят обвинить в преступлении, которого я не совершал.

В участке мне позволяют сесть, пока я жду капитана Ребера. Пробую это имя на вкус, слизывая красную соль. За время моего отсутствия в Лилле многое изменилось. Почти невозможные события для нашего городка.
Руки затекли, сидеть так весьма неудобно, и очень, почти до боли хочется закурить. Они посмеиваются: я не похож на святого отца, и не под стать духовному сану и кожаная куртка, и джинсы, и грубые кожаные ботинки. Мне говорят, что я имею право молчать до прихода его величества Капитана, но всеми силами стараются вывести на разговор. «Чистосердечное» - так они это называют.
- Это же очевидно. Так как труп был замечен на месте преступления, он и был убийцей, - я одариваю их презрительным взглядом, но открывшаяся дверь заставляет меня осечься.
- Капитан.
Во рту моментально пересыхает.
[nick]Étienne Noir[/nick][status]priest[/status][icon]https://sun9-49.userapi.com/c858324/v858324795/52d4c/wXO30bKr2yY.jpg[/icon][sign]   [/sign]

Капитан становится моим спасением: ещё хотя бы полчаса в обществе этих двоих, и я бы уже начал всерьёз сомневаться в собственной адекватности. Голова идёт кругом. Сказывается, наверное, недосып и внезапность происходящего. Не могу сказать, что мне страшно - нет, бывало намного страшнее. Но под взглядом холодных глаз капитана Ребера я начинаю чувствовать себя неуютно, хотя и неосознанно ловлю этот взгляд снова и снова.
Моя жизнь в руках Господа Бога и капитана Эрве Ребера.
Попытка заёрзать на неудобном стуле вызывает у меня приступ невыносимой боли, и впредь я предпочитаю не шевелиться. Возможно, я что-то упустил в ожидании капитана, и меня пару раз приложили по рёбрам, не могу понять точно, в голове какая-то мешанина. События последних нескольких часов смазались, и я уже с трудом могу вспомнить, как оказался в полицейской машине. Вдох получается хриплым.
Даже когда горячие руки проводят досмотр, я стараюсь не совершать ни одного лишнего движения. Сцепив зубы, прижимаясь лбом к холодной стене. Горячее дыхание на моей шее, заставляющее меня громко сглотнуть.
Воздух искрит, наполняясь нашим жаром и напряжением.
Пути твои неисповедимы, Боже.

Взгляд из-под полуопущенных ресниц изучающий, несколько дерзкий. Меня сложно запугать наручниками и несколькими ударами под дых. Я знаю, что невиновен, но все равно стараюсь подбирать слова тщательно, оставаясь при этом искренним. Не то, чтобы я боялся снова ощутить боль, но капитан Ребер оказался добр ко мне в каком-то смысле, и мне стоило бы отплатить ему тем же.
Бессонная ночь (возможно, даже не первая), отразилась следами усталости на его лице. Очень красивом лице. Сгорая со стыда, я всеми силами напрягаю память, чтобы воспроизвести по кусочкам события минувшей ночи.
- ...я задержался в приходе по своим делам. Переводил книги, которые нам доставили из Марселя, они все ещё лежат на столе, если кто-то будет проводить обыск. Все было, как обычно, а потом я услышал крик Марты и побежал на звук. Когда я нашёл ее...- дыхание перехватывает, я сбиваюсь. Мне нужны чётки, чтобы успокоиться, но они, словно дразня, лежат перед капитаном на противоположном конце стола, а руки все ещё держат наручники. С трудом, но мне удаётся совладать с собственным голосом. - ...когда я нашёл ее, везде была кровь. Я сразу проверил пульс, но было уже слишком поздно.
Мне тяжело говорить об этом, но уповать на милость Божию не приходится, и я рассказываю все, что успел запомнить. Господь судья всем нам, но до ворот Царствия Его, я надеюсь, ещё далеко. И мне не хотелось бы провести остаток жизни мирской за решеткой. Более того, пока мы сидим здесь, где-то по городу разгуливает настоящий убийца.
Поднимая глаза, я с удивлением и каким-то неправильным удовлетворением чувствую, что капитан верит мне. Отче откликнулся на мольбу сына своего, пусть и не столь праведного, как того требовала Воля Его. Это воодушевляет меня, и на последующие вопросы я отвечаю гораздо охотнее.
Не проходит и получаса, как Эрве снимает с меня наручники и уходит, приказав не двигаться с места. Его низкий голос заставляет меня ощутить очередную волну постыдного жара. Сейчас я мог бы встать на колени, если бы он попросил. Это грешно, ужасно грешно: он ведь знает, насколько красив и статен, и что способен творить его голос с простыми смертными?
В любом случае, моим запястьям гораздо приятнее без стальных оков, и за это ощущение я благодарен. В комнату для допросов Эрве возвращается с полотенцем. Отвлекаюсь от растирания затёкших конечностей, чтобы принять его из рук капитана. На мгновение наши руки соприкасаются, и оба мы замираем, как заворожённые, смотря друг другу в глаза. К горлу подкатывает предательский комок, и я лишь послушно беру полотенце, не произнеся больше ни слова. Только глаза выражают мою благодарность, открывать рот я не осмеливаюсь.
Ничто не мешает ему ещё раз приложить меня об бетонную стену, и это тоже играет немаловажную роль.
Тряпка, зажатая в пальцах, оказывается холодной и мокрой, смутно отдающей запахом кофе. Вероятно, до этого ей вытирали кофейные лужи. Я не в обиде, и безропотно прижимаю ее к лицу, чтобы остановить кровотечение. Одежда испачкана кровью. Нос, губы, подбородок и шея – все оказалось в крови. Это нестрашно.
Стоит мне только подумать об этом, как я начинаю чувствовать боль, о которой успел забыть. Нос обжигает огнём, приходится сцепить зубы, чтобы не зашипеть. Ну-ну, родной, сколько раз ты был сломан за мою недолгую жизнь? Тошнота поднимается из пустого желудка, и лишь огромным усилием воли мне удаётся подавить рвотный позыв.
- Спасибо, капитан, - голос больше похож на хрип, и я отвожу глаза, смущаясь собственной слабости. - Могу ли я попросить вас ещё кое о чем?
В первую секунду мне кажется, что капитан строго одернет меня, как зарвавшегося мальчишку. Не многовато ли просьб от того, кто все ещё находится под подозрением? Но он лишь делает глубокий вдох, смерив меня крайне тяжелым взглядом. И я решаюсь попытать счастья и все же спросить.
- Могли бы вы вернуть мне чётки? - сглатываю, понимая, как жалко звучит собственный голос. - Пожалуйста, это всего лишь инструмент для молитвы.
Ещё один крайне тяжелый взгляд, но Эрве и тут проявляет небывалую милость, подталкивая лежащие на столе чётки в моем направлении. Беру их осторожно, словно боясь навредить, но, ощутив знакомые гладкие бусины в своей ладони, вцепляюсь в них так, как будто бы от этого может зависеть моя жизнь. Полотенце тут же оказывается отброшено в сторону. Перебирая бусины пальцами, я даже не замечаю, как губы сами шевелятся в беззвучной молитве. Взгляд становится затуманенным, направленным в никуда. Хотел бы я узреть лик твой, Боже, чтобы понять, за что ты так гневаешься на детей своих. Почему позволяешь совершать убийства в доме своём, почему потакаешь этой жестокости?
Шевеление на другом конце стола приводит меня в чувство. Встрепенувшись, я снова обращаюсь взглядом к капитану Реберу.
- Простите, капитан. Давайте продолжим.
Взгляд его ясных глаз заставляет меня забыть, как дышать. И все, что я могу - это смотреть на то, как приоткрываются на выдохе его губы, как грудь вздымается от дыхания. По телу пробегают мурашки. Оно же, грешное, еще хранит прикосновение его сильных рук.
Да не введи нас во искушение, Боже.
- При каких обстоятельствах вы разбили нос?
Я выдерживаю паузу, давая себе время тщательно обдумать ответ.
- Те добрые люди, что приехали на вызов, вероятно, приняли меня за убийцу... И я весьма неосторожно прижался к стене, капитан. Бог им судья. У вас в аптечке не найдётся обезболивающего? Кажется, в ожидании вашего появления я ещё пару раз ударился рёбрами.
Тон звучит буднично, как будто ничего не произошло. Я не хотел жаловаться капитану на тех двоих. В конце концов, они считали меня виновным. Но боль напоминает о себе снова и снова, и боюсь, что могу просто не дожить до конца допроса, отдав душу Господу раньше, чем хотелось бы.
Когда в разговоре он упоминает о Ливии, я мрачнею.
- Это было очень темное время, капитан. Сначала я был в миротворческих войсках: читал проповеди и молитвы, поднимал, так сказать, боевой дух. Конечно, я не держал в руках оружия и обязан был носить знаки отличия. Как мне говорили: религия вне войны, – едкий смешок. - Это продолжалось около года. А потом... - мне требуется несколько секунд, чтобы собраться с духом - это та часть моей жизни, говорить о которой я люблю меньше всего. Но под взглядом капитана Эрве напряжение стискивает меня стальной хваткой, опускаясь в низ живота, и приходится спешно продолжить. - А потом на наш лагерь напали. Господь им судья за те нечеловеческие зверства, что они причинили всем, прежде чем лишить жизни. Меня взяли в плен. Я не знаю, капитан, есть ли у войны правила, которые бы никто не нарушал, но... чего стоит неприкосновенность священника для десятков пар горящих ненавистью глаз? Я пробыл в плену почти полтора года, и... Простите, капитан. Это действительно было очень плохое время.
Я замолкаю, с трудом сдерживая очередной приступ тошноты. Трясущиеся пальцы бездумно перебирают деревянные бусины, но даже это не способно облегчить моих страданий сейчас.

Чужие пальцы впиваются в волосы, натягивая их так, словно хотят снять с меня скальп. Грубый толчок, и лицо встречается с бетонной поверхностью пола.
У меня нет сил, чтобы сопротивляться. Ноги в тяжелых ботинках бьют меня в корпус, и я инстинктивно пытаюсь сгруппироваться, но тело перестает меня слушаться. Всему виной усталость, голод и истощение. Больше я не способен ни на одно движение.
Просто прекрати это, Боже. Где же ты, когда сотни голосов взывают к тебе с Земли грешной?
Вкус крови во рту стал привычным. Смех и отрывистые команды на чужом языке – тоже. Какая-то чеченка, кажется, ее зовут Хаджар, бросается ко мне, чтобы остановить кровь и омыть лицо грязной водой.
Да хранит ее Бог. И не важно, как его называют.

В протянутую капитаном сигарету я вцепляюсь, как в спасательный круг.
[nick]Étienne Noir[/nick][status]priest[/status][icon]https://sun9-49.userapi.com/c858324/v858324795/52d4c/wXO30bKr2yY.jpg[/icon][sign]   [/sign]

Отредактировано Guido dе Salazar (2019-10-09 13:45:09)

Шумный выдох обдаёт кожу горячим дыханием. Цепочка мурашек спускается от затылка к самой пояснице, вызывая дрожь во всем теле. Я впиваюсь пальцами в тёмные пряди, заставляя его отстраниться. Хочу видеть его лицо. Он улыбается, чуть приоткрыв губы, и я не могу сдержаться, чтобы не поцеловать эту улыбку.

Так просто - одним движением развести его ноги в стороны. Оказаться сверху, угрожающее скалясь в лицо. Не бойся, мой милый, я не причиню тебе боли.
Но в его глазах нет страха, и он лишь доверчиво подаётся бёдрами мне навстречу, позволяя войти в него одним плавным движением. Узкий, но скользкий от смазки, он заставляет меня несдержанно застонать, тут же, словно стыдясь, обхватывая губами его большой палец. Ладонь нежно прижимается к моей щеке.
Кровать жалобно скрипит от наших движений, воздух пахнет терпким одеколоном и нашим - одним на двоих - развратом. В комнате душно, и закрытые окна хранят в тайне откровенные стоны капитана Эрве Ребера.

Простынь прилипла к влажному телу. Не могу сказать точно, что стало причиной моего пробуждения, но проснувшись, я чувствую смесь разочарования и стыда. Кончики пальцев хранят прикосновения к его коже, хотя я касался его на самом деле лишь мимолетно, но в первые несколько секунд все равно бездумно сжимаю и разжимаю опустевшие пальцы. Словно так я могу поймать ускользающее видение.
Господи, прости мою душу грешную.
Я должен перестать думать о нем.
Но не могу.

Плеть опускается в четвёртый раз, рассекая кожу и оставляя на ней багровый след. Рука дрожит, не в силах вынести тяжести наказания, которое избрал для себя я сам.
Я не был безгрешен и в прошлой жизни, но осмелюсь сказать, что никогда прежде я не получал столько будоражащего душу удовольствия от грехопадения, как сейчас. Даже обжигающий поцелуй карающей плети не способен заставить меня забыть.
Мне не вычеркнуть из воспоминаний, как капитан Ребер касался моего тела и дыхание его становилось сбивчивым и тяжёлым.

***
«У Фьори» - довольно уютное заведение, и ранним утром оно уже наполнено запахом яичницы и свежего хлеба. В семь двадцать три я здесь единственный посетитель, и мои верные спутники на данный момент - это чашка крепкого кофе и книга в потёртой обложке.
В ожидании капитана я коротаю время за чтением проповедей Фордайса. Довольно занятное произведение, весьма актуальное для своего времени. Оно представляет для меня исключительно исследовательский интерес - давно хотел почитать что-то о пуританских нравах из первоисточника, так сказать.
«Беседуй с мужчинами так, чтобы продемонстрировать скромность и не дать им почувствовать твое превосходство».
- Доброе утро, отец Этьен.
Едва заметно вздрагиваю, ощущая, как тепло разливается по телу от его голоса.
- Доброе утро, капитан.
Теперь оно стало действительно добрым. Мы говорим много и долго, смеёмся, и пьём уже по второй чашке кофе за утро. В одно неловкое мгновение мы одновременно берёмся за вновь принесенное нам меню, чтобы выбрать что-то ещё. Мои пальцы накрывают тёплую ладонь капитана, и это прикосновение - мимолетное, даже случайное - вызывает по телу жар и напряжение. Я улыбаюсь ему лукаво, совсем не безгрешно.
- Простите, капитан.
Но никто не спешит разорвать это прикосновение.
Спину обжигают следы наказания, и я закусываю губу, с интересом всматриваясь в лицо капитана.
- На ваш выбор, Эрве.

***
Путь от Сен-Морис до дома всегда лежал через парк. Я редко хожу здесь пешком, но сегодня мой двухколесный друг захворал, и я предпочёл прогуляться до дома своим ходом, наслаждаясь красотой погруженных в сумрак деревьев.
И, наверное, я настолько отвык от пеших прогулок, что мне всю дорогу кажется, что кто-то идёт за мной. Возможно, всему виной недавнее убийство в приходе. Кому нужен святой отец, да ещё и в начале девятого? Ещё и не стемнело толком, и эти параноидальные мысли кажутся просто смешными.
Руки в карманах кожаной куртки, тяжелые ботинки глухо стучат по асфальту, шлепая в остатках дневного дождя. До дома полмили от силы и я внутренне расслабляюсь. Эти места можно назвать родными.
Слева забор - вечный недострой разорённой гостиницы. Справа пустырь на месте такого же снесённого недостроя. Этот район мало-помалу пытаются перестраивать, что не может не радовать. Людей вокруг нет - я один на всю серую неприметную улицу.
По крайне мере, мне так показалось. Ровно до того момента, пока чужие шаги не заставили мое сердце сжаться от внезапного приступа страха. Интуиция - проклятие от Лукавого, но сегодня она сохранила мне жизнь. Не успев обернуться, я почувствовал тяжесть тела, навалившегося на мои плечи. Тела, по ощущениям юного, но довольного крепкого и сильного.
Все инстинкты обостряются словно в одно мгновение. Бесконечные тренировки не прошли даром. Пока мой невидимый противник пытается заткнуть ладонью мой рот, я бью его с локтя точно по печени. Всего секунда, чтобы я мог увидеть в его руке нож. Он решил прирезать меня прямо на улице?
А дальше все происходит так быстро, что я с трудом осознаю свои действия. Отточенным движением выходит попытка обезоружить нападавшего, и лезвие скользит по его собственной ладони. Вскрик, и окровавленные руки целятся мне в лицо. Благо, я ещё помню азы рукопашного боя и не даю отправить себя в нокаут. Со всей щедростью прикладываю наглеца о колено и поддаю резким ударом в корпус.
Мы ещё какое-то время покрываем друг друга ударами, но преимущество и выносливость на моей стороне. Слышится шум и в глаза немилосердно бьет дальний свет приближающегося автомобиля. Ослеплённый, я пропускаю сильный толчок, чудом устояв на ногах. Мой же противник, порядком побитый и обессиленный, пускается со всех ног и прыгает через забор.
Машина пролетает в каких-то сантиметрах от меня, и из приоткрытого окна я слышу громкую брань в адрес сумасшедших пешеходов, не знающих, что такое светоотражающие элементы.
Запрокинув голову к темному небу, я стою несколько секунд, жадно хватая ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба.
Дальнейший путь кажется бесконечным. На ватных ногах я совершаю последние шаги по ступеням, и у меня едва ли хватает сил, чтобы выдавить из себя улыбку для миссис Сорель, моей добродушной соседки. Фонарь на крыльце приветливо загорается, освещая залитое кровью лицо.
[nick]Étienne Noir[/nick][status]priest[/status][icon]https://sun9-49.userapi.com/c858324/v858324795/52d4c/wXO30bKr2yY.jpg[/icon][sign]   [/sign]

Отредактировано Guido dе Salazar (2019-10-14 11:22:11)

Кафельная стена душевой врезается в лопатки и холодит кожу. Багровые полосы шрамов вдоль позвоночника жжет огнем, но я не чувствую в себе сил, чтобы суметь отстраниться. Эти следы – знаки отличия сына Божьего, праведно живущего во Христе. Мне следует не забывать об этом.
Без одежды холодно, но я не могу дотянуться, чтобы открыть кран с горячей водой. Наверное, даже больше не хочу: тремор в конечностях пугает, а собственные движения настолько заторможенные и вялые, что я предпочитаю замереть в одной позе и больше не двигаться. Кокон. Словно это сможет меня спасти. Страх, что распространяется внутри хуже, чем яд, страх, что заставляет меня чувствовать себя жалким и слабым.
Чему ты хочешь научить меня, Боже?
Что ты хочешь сказать? Быть может, я слеп и глух, и не понимаю слов Твоих. Затылок тоже прижимается к холодной стене. За дверью шаги. Быть может, убийца вернулся. Быть может, сейчас все решится. Меня впервые больно колет мысль о том, что там, на холодном полу, вместо Марты должен был лежать я. Может быть, тогда убийца приходил за мной. Теперь ты восстанавливаешь порядок вещей, Отче? Вот только отнятой жизни уже не вернуть, кому ли, как не тебе, знать это. Думаю о том, что я слишком глуп, чтобы понять Высший замысел. Я устал играть в игры.
Дверь открывается, кто-то оказывается совсем близко, а я все никак не могу заставить себя посмотреть в сторону незваного гостя. Лишь голос – до боли желанный, но тот, что я никак не ожидал здесь услышать – заставляет меня вздрогнуть, как от пощечины. Или мне только кажется, что я вздрагиваю, и все это происходит в моей голове? У меня так много вопросов, но никто не сможет на них ответить. Он снова окликает меня.
Может быть ты расскажешь мне, мой капитан? Мне чужда злость, но в словах своих я срываюсь на отчаяние и горечь. Возможно, это не то, что Эрве хотел бы услышать, но у меня нет оправдания собственной слабости.
- Иногда мне кажется, что я остался там, в сыром подвале. И все ещё истекаю кровью.
В глазах темнеет, кажется, даже губы теперь шевелятся с трудом. Становится трудно дышать. Но рука капитана Ребера выводит меня из тьмы. Кажется, он сам способен спасти самую грешную душу, развеять самые черные тучи и исцелить самое израненное сердце в мире. Когда я поднимаюсь, следуя за его голосом, как за дудкой гамельнского крысолова, между нами не остается преград. Не важно, кто из нас одет, а кто обнажен: мы оба оказались беззащитны напротив друг друга. Обнаженные души – вот, что важнее. Вдох сквозь приоткрытые губы – благодаря ему я снова могу дышать.
Под взглядом капитана забывается все дурное, что только происходило со мной. Дрожь от страха и отчаяния уходит, и теперь тело напрягается в нетерпении. Он совсем близко, в каких-то считанных сантиметрах от меня. Нетвердой рукой я на ощупь нахожу кран и дергаю его, обдавая нас обоих потоком теплой воды.
Несколько секунд, чтобы сморгнуть капли с ресниц и вдохнуть. Больше я не хочу давать себе времени на размышления. Спина горит от воды, ласкающей рассеченную кожу, и я снова не обращаю на это никакого внимания. Только он. Вода смывает с лица и рук следы чужой крови, унося вместе с ними и все тревоги. Когда мы оказываемся совсем близко, капитан не делает попыток от меня отстраниться.
Прикосновение.
Я больше не знаю мира вокруг, кроме Эрве Ребера. «Не сотвори кумира» - меня предостерегали. Но сейчас я готов отдать свою бессмертную душу, весь мир, чтобы этот поцелуй длился вечность. Чтобы руки капитана так же изучающе скользили по моему телу, чтобы наши губы встречались в прикосновении снова и снова. Пропускаю влажные пряди сквозь пальцы, наслаждаясь их мягкостью. Не хочу отрываться от него, даже чтобы вдохнуть, словно бы сейчас он спохватится, что это – большая ошибка.
Ведь мы действительно не должны были этого делать.
Я не должен был. С затылка пальцы перемещаются на грудь, спешно расстегивая его прилипшую к телу рубашку. Желание прижаться к его обнаженной груди заставляет меня едва ли не отрывать скользящие в пальцах пуговицы. Мы отрываемся друг от друга только чтобы он мог раздеться.
Душевую заволакивает паром, одежда валяется на полу, мои лопатки вновь соприкасаются со стеной. Только на этот раз меня к ней прижимает сам капитан Ребер, и я готов вытерпеть хоть сотню поцелуев кнута, лишь бы он делал так снова и снова. Я прижимаю его к себе, касаюсь губами шеи. Ладони ложатся на ягодицы, чуть сжимая, и бедром я чувствую его напряжение. Так же, как и он мое.
- Капитан… - вода почти заглушает мой шепот.
Очень тихо, в самое ухо, с хищным укусом выдавая свои намерения без объяснений. Я хочу его: здесь и сейчас, в окутанной паром душевой комнате. Хочу с того самого момента, как впервые увидел в полицейском участке, хотя знаю, что нам нужно остановиться, давно следовало бы. Не стоило вообще все это начинать, но мы зашли так далеко, что уже не получится сделать вид, словно бы ничего не происходило. Я – сын Божий и последователь Его, несущий Слово Божие и Волю.
И сейчас я хочу обладать мужчиной, сжатым в моих руках. Грязно, безраздельно, брать его, как животное, заявляя свои права.
Это очень грешно.
Капитан – мой капитан – оказывается не менее грешен помыслами, чем я сам. Такой, казалось бы, холодный и отчужденный, он покрывает меня поцелуями, и каждый из них я чувствую обжигающе, как клеймо. Пожалуйста, еще. Пальцы вновь оказываются в его волосах, чуть сжимая. Голова запрокинута, дыхание едва ли поддается контролю. Вода льется Эрве на спину, не давая замерзнуть, но от моего внимания не укрывается россыпь мурашек от едва заметного соприкосновения бедер. Еще немного. Толчок бедрами откровенный, одной рукой я все еще развратно оглаживаю его, не позволяя совсем отстраниться.
Поцелуи переходят все ниже. Мой непогрешимый капитан, чей взгляд способен заковать в лед любого, оказывается со мной так откровенен. Отчаянно закусываю губу, ощущая его дыхание внизу живота. Пальцы зарываются в темные пряди, я едва сдерживаю стон нетерпения. Где-то на периферии, конечно же, мне очень, безмерно стыдно. Но здесь и сейчас я хочу толкнуться ему в глотку. Схватить крепко за волосы, чтобы он не имел шанса вырваться. Он сам намекает на это, целуя меня вот так бесстыдно, и я мог бы воспользоваться этим сию же секунду. Однако я все же заставляю себя посмотреть капитану в глаза. Пытаюсь сказать ему без слов, что вот это забыть уже не получится, что после такого не будет пути обратно. Это не поцелуй в клубе на хмельную голову. Это больше, чем что-либо, что бывало вообще в моей жизни. Он спокойно выдерживает мой взгляд.
И раз уж нам вместе гореть в Аду, я мягко оглаживаю его по щеке, касаясь губ подушечкой большого пальца.
- Возьми его. В рот.

[nick]Étienne Noir[/nick][status]priest[/status][icon]https://sun9-49.userapi.com/c858324/v858324795/52d4c/wXO30bKr2yY.jpg[/icon][sign]   [/sign]

Отредактировано Guido dе Salazar (2019-10-16 16:01:16)

Мой серьезный капитан оказывается таким податливым и послушным, а его рот – очень горячим, и это заставляет меня порывисто выдохнуть, едва сдерживая себя. Слишком горячо, почти обжигающе, страстно. Раздираемый противоречиями, я готов умолять его не останавливаться, и, в то же время, мне хочется оттащить его от себя за волосы, чтобы перейти к более откровенным прикосновениям. Чтобы коснуться его в ответ, услышать такой же вздох или развратный стон. Сейчас мне просто необходимо увидеть, что наши желания совпадают, что он готов отдать душу за то, чтобы я касался его снова и снова.
И он отдает. Протягивает себя на ладони, прижимаясь в трепетно-жарком поцелуе, когда моя рука бесстыдно касается нас двоих.
За эту близость я готов гореть в Аду до конца своих дней.

Вода смывает с ладони сперму, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не слизать ее самому. Мне чертовски хочется ощутить Эрве на вкус. В какой-то момент я даже подумываю опуститься перед ним на колени, чтобы собрать языком белые капли на его бедрах и животе, но он отстраняется, выпуская меня из объятий. И без его крепких рук я чувствую себя неожиданно пустым и лишенным сил.
Мне стыдно.
Стыдно скорее не за то, что мы совершили: мы поступили ужасно греховно, это действительно так. Однако хуже всего то, что это вызвало неподдельное удовольствие; мне действительно это понравилось. Это невозможно сравнить с тем, что было со мной там, в прошлой жизни – я ведь никогда не был праведником, на самом-то деле. С Эрве все было совсем по-другому. И до боли, до сумасшествия я хотел бы почувствовать это еще раз: как сводит от волнения мышцы, как экстаз накрывает волной, рассыпая по телу приятную дрожь. Как Эрве впивается в мою кожу зубами, пытаясь сдержать стон наслаждения.
Будет приятно однажды узнать, что он перестал сдерживаться в моих руках. Заметить это в раскрепощённых движениях, в том, как он будет отдаваться мне снова и снова. Чтобы мы не остановились на этой легкой прелюдии в душевой.
Даже больше. Меня обдает жгучим стыдом, когда я ловлю себя на мысли, что хочу, чтобы он кричал. Чтобы умолял меня не останавливаться, брать его еще быстрее и жестче. Эта картинка так ярко предстает перед моими глазами, что лишь огромным усилием воли мне удается прогнать наваждение.
Помилуй меня, Боже, хоть я и не заслужил милости Твоей.
В смятении я покидаю душевую, когда меня останавливает оклик Эрве. По спине, вдоль позвоночника и багрово-красных полос, пробегает предательский холодок. Я не хотел, чтобы он видел следы моей слабости.
- Каждый грех имеет свою цену, капитан. Даже если совершаешь его лишь в помыслах, - стараюсь исправить неловкую ситуацию легкой улыбкой, но капитан даже не удостаивает меня ответом.
В последний раз оглядев его подтянутое, красивое тело, я небрежно бросаю ему полотенце.
- Пойдемте, капитан, нужно подыскать вам рубашку. Ваша совсем промокла.
По дороге в участок мы молчим, переживая произошедшее каждый внутри себя. Капитан поворачивается в мою сторону, только чтобы заглянуть в боковое зеркало. Я же не отвожу взгляда от темноты за окном, словно бы там сейчас вся моя жизнь. Редкие огни проносятся мимо, и мне кажется, или мы едем не так уж быстро? Тем не менее, капитан молчит, и я не стремлюсь разрушить наше молчание. Лишь впиваюсь взглядом в улицы Лилля, словно бы они мне совсем не знакомы.
Не выдержав первым, я кладу ладонь на его колено, и лед между нами наконец тает. В ответ Эрве порывисто выдыхает, не отрывая взгляда от дороги, но, улучив момент, накрывает мою руку своей, и ведёт ее выше. Ему чертовски идет моя черная рубашка, что пришлась как раз по размеру. Мне хочется сорвать ее, прижаться губами к горячей коже, оставляя синяки от поцелуев-укусов.
Мое искушение, моя страсть и погибель.
Ладонь сжимает его провокационно и жадно, когда мы подъезжаем к участку.

***
Во время допроса я крепко затягиваюсь в паузах, давая себе возможность ещё раз, но уже осознанно и спокойно, пережить события вечера. Сизая струйка дыма вырывается из приоткрытых губ капитана, и в голове тут же всплывает совсем иное событие. Он, стоящий на коленях с моим членом во рту. Право, это самое прекрасное, что я видел за свою недолгую жизнь. Приходится рассеянно скользить взглядом по кабинету в поисках, за что бы такое зацепиться, чтобы настроить себя на деловой лад.
В своем рассказе я еще раз переживаю момент нападения, и внутри расползается неприятный холод. Ощущение, что я выжил лишь по воле Господа своего, которого подвел и опорочил в благодарность за Его милость.
- Эрве, - произносить его имя невероятно сладко, и я чуть подаюсь вперёд. - Убийца все ещё на свободе, а в приходе работает три десятка невинных людей. Больше никто не должен пострадать.

***
Дома плеть обрушивается на меня с обжигающей болью, но она отдаёт поцелуем. Тем самым развратным поцелуем в душе, ведь все, к чему прикоснулась рука Эрве, теперь имеет особый смысл.
Снова и снова.
Я становлюсь на колени и прошу: Господи, укажи мне дорогу. Мы дети твои, так чем же мы заслужили гнев твой? Лишь ты способен прогнать наваждение.
На восьмом ударе я роняю плеть на пол, и падаю вперёд, обхватив себя руками за плечи. Боль сравнима с пытками Инквизиции, и Господь мне свидетель: сейчас я готов признаться и раскаяться во всем, что угодно. Полуголый и дрожащий, прижимающийся к холодному полу, я думаю лишь о том, что каждый удар стоил хотя бы одного прикосновения капитана.

***
Яркость дисплея смартфона приглушена до минимума, но все равно бьет в глаза, заставляя их болеть и слезиться. Часы показывают без четверти два, но я никак не могу заснуть. Воспоминания об этом дне накатывают на меня, и темнота комнаты кажется почти что враждебной. Я не боюсь темноты – вполне вероятно, что оставленный под моими окнами патруль сможет уберечь меня от убийцы или хотя бы отпугнуть его одним своим видом.
Я беспокоюсь о чем-то ином. О той темноте, что расползается внутри меня, пускает корни и яд, который течет теперь во мне вместо крови. Я пал в пучину своих грехов и не хочу из нее выбираться.
Ворочаюсь еще какое-то время, стараясь вспоминать самые постыдные и приятные моменты прошедшего вечера. Запах волос Эрве, прикосновения его губ. Это не помогает.

«Хочу ощутить твой член в своей глотке».
В ожидании запрокидываю голову, и смотрю на белеющий потолок. Огни проезжающего мимо автомобиля. Хлопают дверцы патрульной машины – это офицеры в очередной раз выходят в ночную прохладу, чтобы размяться. Значит, два ровно.
Прижимаю телефон экраном к груди и лежу так, не смея пошевелиться, словно боясь спугнуть своего невидимого собеседника. Мне жарко и невыносимо, спина напоминает о себе жгучей болью. Несмотря на все пережитое, я не сомневаюсь, что он тоже не спит.
Не проходит и пары минут, как мобильник вибрирует, оповещая меня о новом входящем.
[nick]Étienne Noir[/nick][status]priest[/status][icon]https://sun9-49.userapi.com/c858324/v858324795/52d4c/wXO30bKr2yY.jpg[/icon][sign]   [/sign][lz]Этьен Нуар, настоятель церкви Сен-Морис, отдавший душу и разум своему наваждению.[/lz]

Отредактировано Guido dе Salazar (2019-10-30 11:57:59)

[nick]Étienne Noir[/nick][status]priest[/status][icon]https://i.imgur.com/5XGYbPS.png[/icon][sign][/sign][lz]Сын Божий[/lz]

Это безумие. Дыхание становится частым, грудь тяжело вздымается, сердце, кажется, стучит прямо в ушах. Весь мир концентрируется на экране смартфона, пока я жду ответного сообщения. Это порочно и гадко, но я хочу знать, что это взаимно. Что эти мысли волнуют и капитана Ребера, так же вызывая сладкое напряжение внизу живота. Что я не один тону в этой пучине греха, что нас двое, что произошедшее вечером в душе не прошло бесследно для нас двоих.
И он отвечает мне. Да.
Рука под одеялом провокационно спускается вниз.
«Представь, что это я касаюсь тебя. Тебе нравится?»
В ожидании ответа прикрываю глаза. Пальцы касаются очень развратно, и комнату наполняет шум моего дыхания и едва сдерживаемый стон. Тело непроизвольно выгибается, губы искусаны до боли, но мне мало этого, хотя я и чувствую, что разрядка уже близка. Спина саднит от недавнего истязания, и в голове проносится постыдная мысль, что ягодицам капитана очень пошли бы розовые полосы от удара ремнём.
«Я люблю жёстче».
В ответ лишь короткое: «как?»
«Чтобы ты кричал моё имя каждый раз, когда будешь кончать».
Движения становятся быстрее, пальцы свободной руки что есть силы впиваются в простынь. Ровно до момента, пока телефон снова не оповещает об одном сообщении. Мы оба на грани, двое тонущих во грехе, перешедшие все рамки приличий.
«Я хочу, чтобы ты кончил сейчас».
Под прикрытыми веками яркие вспышки. Перед глазами снова встаёт картинка этого вечера: капитан, такой послушный и дерзкий, стоящий передо мной на коленях. Влажные губы и взгляд снизу-вверх, пока я грубо толкаюсь ему прямо в глотку. Удовольствие разливается по телу вместе со спермой, заливающей пальцы, когда я думаю о том, как сладко было бы кончать ему в рот, заставляя проглотить все до капли. Готов поспорить, моему капитану бы это пришлось по вкусу.

В спортивном зале по Рю Рояль темноволосая девушка отчаянно улыбается мне, стараясь поймать каждый взгляд. Смутившись, я закидываю на плечо полотенце и, сделав глоток изотоника, направляюсь в сторону душа. Мне жаль, если она неверно расценила мою реакцию. Если быть до конца откровенным, то я заметил её присутствие гораздо позже, чем она моё, и все мои мысли заняты лишь капитаном Эрве Ребером.

***
Я не могу перестать думать о нем ни на лекции для прихожан, ни в супермаркете, ни по дороге домой.
Стоит ли говорить, что, увидев его машину возле своего дома, я с трудом преодолеваю желание подойти. Это неправильно и греховно, я говорю себе об этом весь день, намереваясь оставить очередное сообщение без ответа. Ну, следующее уж точно. Я должен.
«Хочу снова коснуться тебя.»
Он захватил мой разум и душу, и я не уверен, что хочу, чтобы было иначе.

***
Вечером я долгое время стою в душе под прохладной водой, надеясь хотя бы так прогнать наваждение. Не хочу больше прикасаться к себе. Мне нужны прикосновения Эрве, его приоткрытые губы и взгляд потемневших глаз, полный похоти и желания. Страшно представить, но я влюблен, и больше ничего не имеет значения, если Эрве чувствует то же самое.
Влажная кожа покрывается мурашками, когда я выхожу из ванной в одном полотенце. Взгляд в окно мимолетный - не знаю, что я хотел там увидеть. Зато Эрве ловит это мгновение куда лучше, чем я, и, выждав для приличия пару минут, я возвращаюсь к окну с тряпкой и чистящим средством. Не то чтобы мне было так необходимо мыть окна в семь вечера, но раз уж Эрве нравится на это смотреть, я не могу отказать ему в удовольствии. И пускай домашние штаны заменили полотенце, обмотанное вокруг бёдер, торс я решил оставить все-таки обнаженным.
Отопление в этом году жаркое не по сезону.
Закончив с имитацией влажной уборки, я намереваюсь и в самом деле навести дома порядок, когда звонок в дверь заставляет меня неприятно вздрогнуть. А последовавший за ним голос Эрве и успокаивает, и волнует меня одновременно. Сердце пропускает удар, и я ненавижу себя за эту слабость.
В прихожей темно. Не хочу, чтобы его напарник увидел моё напряжение и жадный, почти неприличный взгляд. Но Эрве приходит один и говорит что-то про кофе. Конечно.
Его лопатки с силой врезаются в стену, когда мы сливаемся в поцелуе. Прикосновения вызывают мурашки по телу, разорвать их сейчас равносильно самому страшному преступлению.
В этот раз все не так: как двое изголодавшихся, изнывающих от желания прикоснуться друг к другу, мы боремся за право подарить наслаждение, и теперь капитан проигрывает этот бой. Мягко, не оставляя следов, я кусаю его за шею, прежде чем цепочкой прикосновений губ опуститься ниже, даже не расстегивая его рубашку. У нас нет времени на все эти мелочи.
Губы касаются его паха сквозь форменные брюки, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не сообщить капитану, как ему идёт полицейская форма. Я мог бы взять его, практически не раздевая. У стены в прихожей или на столе в кухне. В душе или в спальне, где угодном если бы у нас было чуть больше времени.
Звук расстёгиваемой молнии теряется в шуме дыхания и несдержанном стоне, стоит мне только воплотить в жизнь наши ночные мечты.
Сначала играя, неглубоко, обхватив лишь одними губами, чтобы почувствовать его нетерпение. Взгляд снизу-вверх, и теперь моя очередь довести его до исступления. Ласка становится глубже, и пальцы Эрве путаются в моих волосах. Головка упирается в горло, но я сдерживаю естественный спазм, едва оставляя себе возможность дышать. Не знаю, почему мне важно его впечатлить, но какой-то частью себя я хочу, чтобы он ушёл, изнывая от желания получить больше. Чтобы хотел ощутить меня не только в своей глотке.
От этих мыслей напряжение становится практически нестерпимым, по подбородку стекает тонкая нить слюны. Он размазывает её большим пальцем и запрокидывает голову, когда я беру его ещё глубже. Вот так?
Замедлив движения, я с удовлетворением чувствую, как он выгибается мне навстречу, не сдержав шумный выдох. Мы понимаем друг друга без слов, и больше я не останавливаюсь и не отстраняюсь, пока он не выдохнет снова, сдавленно шепча моё имя. Пока в глотку мне не ударит тёплый, солено-горьковатый поток, который я послушно глотаю, не оставив следов нашего маленького грехопадения. 
В последнем поцелуе Эрве чувствует свой вкус на губах, и я улыбаюсь ему дерзко и немного провокационно. Взгляд спрашивает без слов: тебе нравится?
Но вслух я произношу только:
- Вам кофе с сахаром или без?

Отредактировано Guido dе Salazar (2020-01-07 20:57:19)

[nick]Étienne Noir[/nick][status]priest[/status][icon]https://i.imgur.com/5XGYbPS.png[/icon][sign][/sign][lz]Сын Божий[/lz]

- …И когда Он недалеко уже был от дома, сотник прислал к Нему друзей — сказать Ему: не трудись, Господи! ибо я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой; потому и себя самого не почел я... - взгляд выхватывает ищущего себе место Эрве, и мысли моментально путаются, а внизу живота сладко сводит. Евангелие от Луки тут же стирается из памяти, хотя всего секунду назад я знал эту главу наизусть. Сглатываю, собираясь с мыслями. Прихожане смотрят: кто с удивлением, кто - с тревогой, но с некоторых пор мне не важно, что они думают. Все они, кроме одного. Ладони неприятно потеют, холодок пробегает вдоль позвоночника. Делаю размеренный вдох и выдох, стараясь собраться с мыслями. Желание не ударить в грязь лицом перед капитаном оказывается сильнее волнения, и заветные слова снова возникают в памяти, словно бы никуда и не исчезали. - ... не почел я достойным прийти к Тебе; но скажи слово, и выздоровеет слуга мой.
Очень тяжело не смотреть на капитана, кажется, что взгляд сам то и дело возвращается к его лицу и глазам, которые, я уверен, сейчас смотрят на меня с похотью. Глядя на него, я вспоминаю тот жар, с которым мы касались друг друга, ту похоть, которая была в каждом нашем движении. И здесь, в доме Божьем, мне становится очень стыдно. Настолько, что я нахожу в себе силы переключиться взглядом в пустоту над головами своих прихожан и продолжить размеренно и мягко, делая акцент в определенных местах.
Мне сложно думать о священном Писании, пока внутри дотлевают эмоции, оставляя после себя только горечь. Благо, моя речь подходит к концу.
- …Услышав сие, Иисус удивился ему и, обратившись, сказал идущему за Ним народу: сказываю вам, что и в Израиле не нашел Я такой веры. Посланные, возвратившись в дом, нашли больного слугу выздоровевшим. Слово Божие.
Амвон я покидаю с тяжелым сердцем. Дальнейшее толкование текстов Святого Писания пройдет без меня, и сейчас это кажется избавлением. Не могу смотреть на Эрве. Не хочу думать о нем, и в то же время так страстно желаю посвятить ему все свои мысли. Во рту предательски пересыхает, стоит мне лишь украдкой представить, как я мог бы брать его, грубо держа за волосы, чтобы ему приходилось выгибаться навстречу. Во мне совсем не осталось ничего святого, и я должен бежать отсюда, как самое грязное и недостойное существо в этом мире. Порок захватил мою грешную душу, не оставив там место для святости.
В ризнице я каюсь и исповедуюсь себе самому. Посмотри на мою боль, Боже. Я не достоин Твоей милости и прощения: я готов отказаться от них ради прикосновения его теплых рук. Лицо прячется в липких ладонях.
До исповеди остается всего пара минут.

***
Арки конфессионала закрыты шторой, скрывающей нас от любопытных глаз. Двоих, отдавших душу если не дьяволу, то друг другу. Никто не посмеет тревожить исповедующегося и духовника, и у нас есть все время в мире.
Когда Эрве говорит о том, что тревожит его, что захватило все его мысли, сердце словно начинает биться не просто быстрее: я ощущаю его где-то в горле. Стараясь успокоиться, медленно делаю несколько вдохов и выдохов, надеясь, что капитан не сможет уловить волнение, звучащее в моем голосе. Мне приходится хорошо подумать, прежде чем разобраться в собственных мыслях и сложить их в более-менее правильный ответ.
- Библия учит нас тому, что Бог - это любовь, достаточно вспомнить первое послание Иоанна Богослова: «Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь». И если тобой движет именно любовь, сын мой, если она привела тебя сюда, - мне приходится прикладывать невероятные усилия, чтобы голос звучал спокойно и даже несколько покровительственно, - ...если это любовь от Господа, то нет разницы: любишь ли ты женщину или мужчину. Наше общество ещё не привыкло к тому, что привычные уклады могут меняться. Но Господь так же учит нас и терпению. А любовь и всепрощение - высшие дары, о которых мы можем только молить Его.
Говоря все это я, неожиданно для себя самого, и сам проникаюсь этими мыслями. То, как Эрве говорил о своём влечении, опрометчиво заставляет думать меня о большем, нежели просто похоть. Было бы приятно сейчас коснуться подушечкой большого пальца его щеки, спуститься ниже и поймать его улыбку губами. В первом своем послании апостол Пётр говорил: «более же всего имейте усердную любовь друг ко другу, потому что любовь покрывает множество грехов».
- Расскажи о грешных мыслях, что тревожат тебя.
И он говорит, описывая в деталях, пока меня от услышанного бросает то в жар, то в холод. Сомневаюсь, что хоть что-то сможет покрыть те грехи, которым я хочу предаваться с Эрве Ребером.
- Я думаю, нам не помешало бы покурить, капитан, - быть отстраненным и чужим больше не получается, и Эрве, скорее всего, тоже ощутил эту перемену в моей интонации. - Через десять минут на заднем дворе.
Было бы приятно поторопить его звонким шлепком.

***
Яркое апрельское солнце слепит глаза, когда я выхожу на улицу. Воздух совсем пахнет весной, и от этого наблюдения на душе становится как-то светлее. Увидев фигуру Эрве на углу в нескольких метрах от меня, я уже делаю шаг ему навстречу, и его улыбка отражается и во мне самом. Словно давние любовники, мы улыбаемся друг другу почти заговорщицки, очень интимно, когда меня окликают в спину. На мгновение улыбка гаснет, я опускаю глаза, но тут же снова беру себя в руки.
- Отец Этьен! – мадам Креспен, одна из прихожанок, самая дотошная и весьма своеобразная. Не хочу сказать ничего плохого: можно считать, что мадам Креспен действительно уникальна, во всем мире она такая одна. И слава Богу. – Отец Этьен! Мы с супругом собираемся в путешествие, - оборачиваюсь в надежде на продолжение, но она смотрит на меня требовательно, в голосе слышатся истеричные нотки. – Благословите нас!
- Всего хорошего вам, дитя мое, езжайте с Богом, - на время одной головной болью мне будет меньше.
Мы улыбаемся друг другу, а затем еще пару секунд я смотрю ей вслед, чтобы убедиться, что она действительно ушла. На плечи тут же наваливается тяжесть от мысли, что я хотел отделаться от нее побыстрее не только потому что она весьма своеобразна в общении: я хотел как можно скорее снова увидеть Эрве. С ним действительно перестает иметь значение все остальное.
Солнце играет бликами в его волосах, глаза щурятся – немного смешливо и, в то же время, как-то провокационно. Не сговариваясь, мы отходим за угол хозяйственной постройки, чтобы нас не смогли увидеть или услышать покидающие храм прихожане.
- Добрый вечер, отец Этьен. Мне понравилась ваша проповедь.
Будь я человеком мирским, то подумал бы: «будь ты проклят, Эрве», ведь даже такая невинная фраза вызывает у меня жар. Но вместо этого я киваю - почти так же покровительственно, как общался с ним в исповедальне - и беру предложенную сигарету из пачки. Щёлкает зажигалка.
- Если вам будет интересно, капитан, я бы с удовольствием обсудил с вами Священное Писание в менее... официальной обстановке. Более того, я хотел бы вернуть вам ваши очки. Вы забыли их у меня накануне, - смотрим друг на друга, словно сражаемся взглядами, и губы у меня растягиваются в провокационной улыбке. - Мне понравилась ваша исповедь, - делаю шаг вперёд, оказываясь лицом к лицу с капитаном. - Настолько, что я хотел взять вас прямо там.
Мы так близко, что едва ли не прикасаемся друг к другу. Ещё немного, и он смог бы почувствовать мое возбуждение, но, затянувшись, я все же отступаю немного назад, возвращая расстояние между нами. Со стороны все снова практически в рамках приличий. Отвести взгляд от Эрве кажется невозможным. Дым вырывается из его приоткрытых губ, и это зрелище завораживает меня, хотя я и без того ловлю каждое слово моего капитана. Чем он и пользуется.
- Вы будете дома в девять?
Кивок и усмешка. Ради него я готов к девяти вечера пройти босиком до самого Назарета.
Большой палец смахивает с сигареты излишний пепел.
- Увидимся вечером, капитан.

Отредактировано Guido dе Salazar (2020-02-06 16:55:45)

[nick]Étienne Noir[/nick][status]priest[/status][icon]https://i.imgur.com/5XGYbPS.png[/icon][sign][/sign][lz]Сын Божий[/lz]
Остаток дня я готовлюсь к нашей встрече с Эрве. Надеюсь, не мне одному очевидно, что забытые очки - всего лишь повод, мне бы хотелось верить, что это действительно намёк, такая игра. И этот вечер станет решающим, какой бы тяжелой ни была эта мысль. Мы либо остановимся и разрушим все собственными руками, либо зайдем ещё дальше, возможно, все глубже погружаясь в пучину разврата. Я бы солгал, если бы сказал, что предпочитаю первый вариант. Капитан так хорош с моим членом во рту.
Несмотря на то, что мы договорились лишь о короткой встрече – речь ведь шла об очках, не более – я заезжаю в супермаркет за бутылкой вина, сыром и прочими мелочами для хорошего ужина. На всякий случай посещаю и местный магазин товаров для взрослых. Консультант, девушка внешне мне незнакомая, смотрит на меня странно и изучающе, словно бы вспоминая, где могла видеть мое лицо. Мирская одежда на мне явно не позволяет узнать святого отца из Сен-Морис, и я, к своему стыду, этому безмерно рад. Мне бы не хотелось, чтобы в городе пошли слухи. А здесь они распространяются очень быстро. Так и представляю заголовки статей.
Помимо презервативов и смазки прихватываю ещё парочку мелочей. Так, просто на всякий случай, если мой капитан внезапно заиграется и захочет ещё.
Внутри предательски ноет от предвкушения.

***
К приезду Эрве все готово: по всему первому этажу расставлены и зажжены свечи, в кухонном мини-баре бутылка красного сухого вина, на столе скромные закуски на случай, если капитан захочет остаться на ужин. На мне простая футболка и самые обычные джинсы, одеколон тот же, что и в нашу первую встречу, волосы лишь слегка уложены гелем. Несмотря на то, что я провел перед зеркалом немало времени, мне хотелось выглядеть небрежно. Как-то глупо, по-подростковому. Словно бы я и не ждал никого вовсе, и бутылка вина у меня в баре оказалась по чистой случайности. Просто совпадение, капитан, давно пылится без дела.
И все же, я рад, что до девяти у меня достаточно времени, чтобы сходить в душ и привести себя в порядок. Следить за собой – моя ежедневная привычка, появившаяся еще до армии, но укоренившаяся гораздо сильнее после нее. Когда спишь на бетонном полу без возможности принять душ на протяжении года, желание чувствовать свежесть собственного тела и определенный комфорт кажутся важными, как никогда. В каком-то смысле это стало моей экзистенциальной базой, только так я чувствую себя по-настоящему собой.
Стоя под теплыми потоками воды в душе, я думаю об Эрве, и обо всем том, о чем мы говорили ночами. Речь шла не только о сексуальном влечении и определенных пристрастиях: с ним приятно было обсудить и музыку, и историю, и какие-то иные увлечения. И для меня этот разговор был словно шаг в душу, который Эрве с готовностью помог сделать. Оба мы не старались быть лучше, чем есть, говорили открыто и честно, и в какой-то момент я ощутил себя совершенно иначе. С ним все не так, как бывало с другими. Не просто желание тела, скорее, порыв души. Каждое его сообщение вызывало и вызывает у меня сладостное предвкушение. И весь остаток дня я провожу в такой радости, словно сегодня вечером внезапное Рождество.
Простое влечение к капитану выросло во мне до чего-то большего, гораздо более серьезного и приятного, дающего надежду на какие-то перспективы. Если никто никогда не узнает о нас, разумеется. Мои родители будут в ужасе, узнай они, что днями и ночами я мечтаю о том, чтобы исступленно вбиваться в тело одного-единственного мужчины, грубо вцепившись зубами в шею. И что хуже всего, я уже практически не считаю это каким-то страшным пороком, и почти готов поверить в слова святого Петра, они ведь так нам близки.
Любовь покрывает любые грехи, матушка, надеюсь Господь найдет в себе силы меня простить.

***
Прикосновения заменяют слова, стоит Эрве оказаться на моей территории. Поцелуи рассказывают ему о том, как я скучал, соприкосновение бедер – о том, как хочу его прямо сейчас. Сцепившись, мы не отрываемся друг от друга ни на мгновение. Я хочу большего. Ладонями коснуться щеки, шеи, спуститься ниже. Губы безмолвно передают ему слова восхищения и разврата. Боюсь, до спальни мы уже не доберемся.
Одежда летит на пол, прикосновение к его обнаженному торсу заставляет жадно сглотнуть. Под пальцами ощущается рельеф его тела, и мне остаётся лишь горячо выдохнуть ему в шею, тут же сменив поцелуй на укус, заставивший Эрве запрокинуть голову от боли и удовольствия. Ладонь сжимает пах провокационно и грубо.
- Ты хочешь этого?
Несдержанный стон служит ответом, и я в спешке расстегиваю ремень. Не хочу ждать, но чертовски хочу услышать, как он просит меня об этом. Как умоляет взять его, мой строгий и правильный капитан.
Он совсем беззащитен, когда одной рукой я держу его запястья над головой, а второй игриво скольжу снизу-вверх, сжимая влажными от слюны пальцами, заставляя его подаваться бёдрами мне навстречу. Это так жарко - видеть, как он стонет и рассыпается на части, готовый на все, чтобы получить больше.
И я хочу дать ему это. Во рту пересыхает при мысли о том, как я буду вбиваться в него, держа за горло, чтобы он мог лишь выгибаться навстречу, позволяя входить глубже, брать его, как никто и никогда.
Причудливые тени танцуют на наших телах и лицах, и само время перестаёт существовать до конца жаркого, развратного поцелуя.
А затем, не давая опомниться, грубый толчок - и Эрве оказывается коленями на диване, выставив ладони вперёд. В моих движениях все больше жесткости и нетерпения, но он, кажется, не возражает, и пожалуй, даже наслаждается этим. В его выгнутой спине мне так и видится желание отдаться мне здесь и сейчас. Тогда я вжимаю его лицом в диван и покрываю шею, спину и плечи десятком хищных поцелуев-укусов. Интересно, нравится ли капитану, когда его дерут сзади, зажимая ладонью рот? Пожалуй, уже даже нет смысла просить прощения у Господа за такие мысли, ведь я намерен проверить это на деле. Спускаясь ниже, сжимаю его крепкие ягодицы и не могу отказать себе в удовольствии звонко шлепнуть по ним несколько раз. За прошедшие дни и ночи я так часто представлял себе это, что теперь покрасневшая кожа со следами моей ладони особенно радует глаз. Эрве вздрагивает, пока на моем лице расцветает хищная, порочная улыбка самого грязного и развратного существа в этом мире. Пластмассовый флакончик оказывается в руках. Запах соленой карамели и холодок на ладони, а Эрве так призывно сжимается, что я еле сдерживаю порыв взять его одним плавным движением бёдер. В тусклом свете десятка свечей он кажется ещё более совершенным, тени рисуют контуры его идеального тела. Укус и снова шлепок, и в наступившей тишине слышно только наше шумное дыхание и неистовое биение двух сердец.  Влажный палец касается его очень интимно и дерзко, но пока лишь оглаживая и дразня.
Мы ведь только начинаем играть, капитан.