HP Luminary

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » HP Luminary » Flashback/flashforward » forget me/not


forget me/not

Сообщений 1 страница 25 из 25

1

https://sun9-41.userapi.com/c851132/v851132893/1e9d82/FMrmJtgfAaE.jpg

Действующие лица:
Guido dе Salazar, Gabriele Marino

Место действия:
Хогвартс

Время действия:
05.01.2023

Описание:
Say something, I'm giving up on you.

+3

2

[indent] Январь. Выхваченные светом, льющимся из окон замка, падающие снежинки переливаются серебром. Несмотря на суровые порывы ветра, с ними бездонное, тёмное небо кажется сказочным, покрытым россыпью искрящейся пыльцы. Какое-то время я стою неподвижно, лишь плотнее кутаясь в мантию, хотя и знаю, что опаздываю. Задерживаюсь специально, чтобы ощутить, как на жгучем морозе немеют пальцы и замерзает лицо – с этим холодом мне спокойно, мне с ним комфортно. Холод внутри меня гораздо сильнее того, что на улице. Он обволакивает, и сквозь эту непоколебимую толщу льда звуки слабее, изображение тусклее. Жизнь идёт своим ходом, но я в ней как инородный элемент, находящийся на переферии реальности. Выдыхая тёплое облако пара, снова делаю вдох и с облегчением чувствую, как холод пробирается в лёгкие. Снег скрипит под ногами, когда я снова делаю шаг в сторону замка, проседая отпечатком подошвы ботинка.
[indent] Я умер весной две тысячи шестнадцатого и с тех пор ищу способ ожить. Сначала я делал это, с непривычки, отчаянно, цепляясь даже за самые крохотные возможности. С деланным энтузиазмом брался за любое найденное дело, веря, как говорят маглы, что «аппетит приходит во время еды», но магия больше не приносила мне радости, как не приносили её и вновь обретённые друзья.
[indent] И вот я здесь, в Хогвартсе. Уже не ищу, но всё ещё надеюсь. Вдруг повезёт – накануне разговора с директором мне приснился такой чудесный сон и, хотя я не помнил его содержания, на душе от него стало как-то беспокойно, но тепло, будто должно случиться что-то важное и непременно хорошее. Помню, как изображал энтузиазм, разговаривая с Жасмин Орпингтон – я научился сводить любую тему к прорицаниям во всех их проявлениях, увлечённо рассказывая о клиентах магической лавки, любимых книгах и путешествиях. Вскоре наша беседа приобрела дружеский характер. Я цеплялся за должность преподавателя в Хогвартсе как за спасительную соломинку и был намерен, если и не проснуться от своего затяжного сна, то хотя бы оказаться полезным. Ничто не воодушевляет меня так сильно, как горящие глаза заинтересованных подростков.
[indent] Стряхнув прилипший к ботинкам снег, иду в Большой зал, где студенты и преподаватели, наверняка, приступили к праздничному ужину. Атмосфера праздника всегда дарит благостное настроение, а запах тыквенного пирога чувствуется даже в холле.
Прохожу в зал тихо, смотря под ноги, чтобы не привлекать лишнего внимания, но всем своим существом чувствую единицы пристальных взглядов. К счастью, большинство сейчас слишком увлечено ужином.
[indent] - Профессор Марино, - Жасмин Орпингтон приветствует меня кивком головы и вежливой улыбкой, - пожалуйста, проходите. Свободное место – ваше.
[indent] - Благодарю вас, директор Орпингтон, - улыбаюсь в ответ и снова стараюсь не оглядываться по сторонам. В груди засело какое-то дурное предчувствие, но я списываю его на волнение и бесшумной тенью проскальзываю на пустующий стул. На столе меня уже ждёт до спазмов в желудке вкусно-пахнущая еда.
[indent] - Добрый вечер, профессор... – осекаюсь, подняв взгляд на нового коллегу. Надо смотреть собеседнику в лицо, чтобы не казаться слишком замкнутым, но я лишь молчу, встретив взгляд, в буквальном смысле, до боли знакомых, карих глаз. На какое-то время меня парализовало и пришлось сделать усилие, чтобы закончить предложение, - де Салазар, - закончить предложение и стремительно уткнуться в тарелку, борясь с комком подступивших к горлу чувств.
[indent] Гиду не удостоил меня ответом, но общаться с ним мне хотелось бы меньше всего. И меньше всего мне хотелось бы его видеть. Какова была вероятность того, что спустя столько лет мы встретимся именно здесь? Я был так увлечён своей идеей отправиться в Хогвартс, когда узнал, что им требуется преподаватель, что не удосужился поинтересоваться, с кем мне предстоит столкнуться. Дело не в том, что в какой-то момент Гиду перестал меня любить, нет, такое случается и это всегда нормально. Думаю, я смог бы это пережить. Дело в том, как он это сделал. В голове закрутились многочисленные «почему?», ответов на которые у меня не было.
[indent] Знаешь ли ты, Гиду, что я чувствовал тогда? Проснувшись в чужом доме, непомнящий своего имени, но отчаянно повторяющий твоё. Когда спустя семь лет ты просто исчез из моей жизни, без объяснений, не оставив даже записку. «Нет, он не мог», говорил я, когда слышал, что ты спешно покинул Францию, но все, кто слышал о тебе, отвечали лишь: «Гиду? Тот Гиду, что общается с русалками? Нет, совершенно точно, он говорил, что встретил свою любовь в океане. Наверно, русалку? А потом собрал вещи и уехал». Какое-то время я корил себя за то, что надоел тебе, и ты сбежал. Прокручивал в голове все диалоги и события последних дней, пытаясь понять, чем я тебя утомил. Причин находилось множество. Но неужели я не заслужил объяснений? Сначала я злился на Гиду за трусость, злился на него за предательство. Позже тоже злился, только уже на самого себя – тоже за трусость. За страхи, которые испытывал, за всё то неправильное в своей голове, что мешало нам жить спокойно. Я злился отчаянно, до боли, до бессилия. Я злился, пока эта злость не поглотила меня и не сожгла изнутри, оставляя после себя пепелище невысказанных чувств.
[indent] Я не раз представлял себе нашу встречу и думал, что больше не почувствую ничего. Что всё в прошлом и мне будет всё равно. Но, очевидно, обида моя не прошла, лишь крепче засев в груди. Потому что мне всё ещё важно знать, почему он так поступил.
[indent] Послышался заливистый звон от соприкосновения металла и стекла бокала – директор Орпингтон призывала студентов к тишине. А это значит, что сейчас мне придётся встать, демонстрируя будущим ученикам искреннюю улыбку. И я сделаю это, потому что Гиду больше не посмеет влиять на меня, моё настроение и мою жизнь. Я пришёл сюда за тем, чтобы стать лучше, а не погрязнуть в старых обидах. Пытаясь отвлечься, я внимал каждому произнесённому слову, но не осознавал смысла, то и дело возвращаясь мыслями к тому самому дню, когда Гиду покинул меня. После всех клятв и слов любви, после всего, что мы пережили вместе. Молча. Спокойно и без объяснений. Хорошо ли тебе спалось после этого, профессор де Салазар?
[indent] - … профессор Марино.
[indent] Услышав фамилию, я спохватился и поспешно встал, окидывая взглядом четыре студенческих стола. Улыбка получилась несколько кривой и вымученной. Сейчас дрожь в коленях ощущалась гораздо более отчётливо, как и слабость во всём теле. Направленные на попытки взять себя в руки, силы быстро покинули меня. Садясь обратно, я случайно уронил вилку, и она с претенциозным звоном упала на каменный пол. Даже такое незначительное событие сейчас сумело поднять во мне волну гнева. Глубокий вдох, дрожащие пальцы, выдох. Вдох, в нос бьёт тошнотворный запах еды, казавшийся таким приятным ещё несколько минут назад, выдох. Вдох, скрежет стула по полу, краем глаза вижу, как Гиду поднимается из-за стола и уходит, выдох.
[indent]  Дышать сразу стало легче, но сдерживать эмоции сложнее. Для приличия поковыряв рагу и убедившись, что на вкус оно такое же горькое, как и моя обида, я деликатно и тихо обратился к присутствующим:
[indent] - Коллеги, прошу меня извинить, мне надо немного свежего воздуха, - встретив вопросительные взгляды, стыдливо поясняю, - отравился недавно и теперь мне немного не по себе.
[indent] Мне просто жизненно необходимо на холод, чтобы не сорваться прямо здесь. Чтобы не думать о том предательстве, столкнувшись с которым я потерял не только очарование жизни, но и самого себя.

+4

3

За ужином Большой Зал привычно наполняется голосами и ароматом еды. Столы ломятся от яств, и даже я сегодня ужинаю с большим аппетитом. Меня измотал день на воздухе: один из младших фестралов повредил нежную кожу крыла, и чтобы поймать его и исцелить, потребовалось немало времени, сил, и даже помощь лесничего. Огромного зверя не удержать лишь одной рукой, и мне еще повезло отделаться лишь парой царапин и одним весьма нежным укусом. Все как обычно, как и все прошедшие семь лет в школе.
Какое-то время еда занимает меня. До того момента, пока на помосте преподавателей не появляется до боли знакомая фигура. Сердце останавливается и на огромной скорости падает куда-то вниз. Этого не может быть, конечно, я обознался. Просто совпадение.
Тыквенный сок идет не в то горло, я тихо кашляю, уставившись в стол. Не пялиться. Просто похожий маг, мало ли таких в мире? Из-за попыток подавить кашель на глазах выступают слезы, но я не подаю вида. Делаю глоток воды, ощущая саднящую боль в горле, и пытаюсь вернуться к еде, хотя бы сделать вид, что она меня интересует. Пальцы предательски дрожат, и чтобы не опозориться, я отпускаю вилку, в которую до того вцепился с такой силой, словно бы хотел сломать. Снова и снова, как заведённый, я говорю себе, что это все бред, мне показалось - да, показалось! - но тут он обращается ко мне. Его голосом, но тон его острее ножа. Приветствие это больше сравнимо с ударом хлыстом. Болезненным, рассекающим кожу до крови. Оставляющим шрамы.
Тошнота подступает к горлу. Это морок, видение, сон. Должно быть, у меня бред. Едва сдерживаюсь, чтобы не закричать. Кто играет со мной злую шутку? Это не может быть он. Он навсегда похоронен на дне морском, и русалки поют ему свои песни. Лоб горит, щеки же покрывает смертельная бледность. Словно издеваясь надо мной, директор Орпингтон представляет всем человека из моих снов. Габриэля Морино, который умер во время шторма семь лет назад.
На мгновение я забываю, как нужно дышать. Габ. Мой родной, мой далекий незаменой Габ. Мой Габ. Мне хочется схватиться за голову, закричать, разорвать себя в клочья, только бы это закончилось. Что это за наваждение? Они с ума все сошли что ли? Боль и отчаяние заставляют меня подняться из-за стола и покинуть зал. Куда угодно, только бы прочь. В холодный морозный воздух, подставить лицо падающему снегу, забыться в кружащем вальсе снежинок.
На боковой галерее я долго стою, хватая ртом воздух. Пытаюсь прийти в себя, собрать мысли в стройный порядок, но не могу. Я слишком хорошо помню ту ночь, когда шторм и гроза заставили Габа сойти с ума и выпрыгнуть за борт корабля. Когда я потерял его навсегда.
Я помню, как сам из последних сил сражался с беснующейся стихией, рискуя собственной жизнью: без Габа она не значила ничего. Я помню прошедшие семь лет, и боль утраты, которая не покидала меня ни на миг. Ночью и днём. В мыслях, в словах, в вопросах. «Вы так и не женились, профессор?», «почему вы перестали вдруг путешествовать?» и, конечно: «вы что, всегда ходите в чёрном?».
От боли меня едва не выворачивает, я даже наклоняюсь вперёд, но спазм сжимает желудок и горло. Рот наполняется вязкой слюной. Нетвердой рукой хватаюсь за парапет, изо всех сил стараясь устоять на ногах. Больше всего мне хочется сесть в белый снег, закрыть глаза и забыться сном без сновидений. Я не понимаю, что происходит, и не хочу понимать. Я хочу только, чтобы это все прекратилось; я готов вырвать себе сердце собственными руками, только бы не чувствовать этой боли. Звук шагов отрезвляет меня. Медленно выдохнув, я выпрямляюсь, хоть это и стоит больших усилий. Хлопает дверь, и я скорее чувствую, чем слышу, что внезапный свидетель моей слабости замирает, как будто бы в нерешительности. Уже оборачиваясь, я знаю, кто стоит за моей спиной. Внутри поднимается гнев и отчаяние.
- Ты… - голос звучит низко и угрожающе, словно рык.
Не знаю, что со мной, но кажется, что я в жизни не был так зол. Этим вечером перевернулась вся моя жизнь. Если он не наваждение и не плод моего больного воображения, то все семь лет, прожитые в трауре, оказываются теперь ложью. Я жил не по-настоящему все это время, похоронив его в своей памяти, но так и не смог похоронить его в сердце. Снегопад становится сильнее, словно бы откликаясь на мою боль.
- Ты умер, - говорю одними губами, но тут же срываюсь на крик: - ТЫ УМЕР!
Сердце колотится, как сумасшедшее, кровь стучит в ушах, мне становится очень жарко, несмотря на мороз. Пар вырывается изо рта клубами, когда я обрушиваю свой гнев на Габа, как ураган:
- Ты умер! Все эти годы, я считал, что ты мертв! Тебя не должно здесь быть, ты УМЕР! ЧТО ТЫ ТАКОЕ?!
Он смотрит на меня оторопело и как-то упрямо, отчего моя ярость вскипает еще сильнее. И словно в противовес ей, слышится его тихое: «но я не умирал».
В ответ на это я издаю нечеловеческий вой, и кулак встречается со стеной в каких-то дюймах от головы Габриэля. Боль обжигает костяшки пальцев. Да плевать. Сейчас я готов разрушить весь Хогвартс, выплеснуть свою ярость на весь чертов мир. Поднявшаяся метель встает между нами, словно преграда, но я продолжаю, перекрикивая шум ветра:
- Семь лет, Габ, семь лет! Неужели так сложно было хотя бы написать мне?!
По его лицу словно проходит судорога, изменяя его до неузнаваемости, и вот теперь мне кажется, что передо мной совсем не тот Габ, которого я потерял в пучине шторма в ту ночь. На мгновение порыв ветра стихает, и до меня снова доносится его тихий голос:
- Ты, видимо, быстро оправился от потери, раз просто взял и уехал так скоро.
И если я кричу, то Габ просто шипит, выплевывая слова вместе с ядом. Стоящие по разные стороны баррикад, мы встречаемся взглядами и схлестываемся ими, словно клинками. Возможно, еще чуть-чуть, и у меня просто остановится сердце. Голова идет кругом. Я прижимаю кровоточащую руку к губам, и на них остается алый след крови со вкусом металла. Кажется, я даже перестал чувствовать боль от удара. Меня колотит крупная дрожь, вряд от холода, и голос срывается и дрожит.
- Да что ты говоришь! Я сам едва не захлебнулся, пытаясь найти тебя в море! Я…
Но Габ перебивает меня, и мы кричим друг на друга практически одновременно:
- Я спрашивал о тебе каждого. И знаешь, что мне отвечали? Он уехал! Он собрал вещи и уехал! Я... Да пошёл ты к чёрту.
- Я искал тебя! Мне сказали, что ты умер! Габриэль умер, ты слышишь меня?!
В неистовстве я хватаю его за лацканы мантии и притягиваю к себе, заставляя заглянуть мне в глаза. Что там в них сейчас? Безумие? Боль? Видит ли это мой ненаглядный Габ, который семь лет заставил меня не жить, похоронив его в морской глуби? С огромным удовольствием я бы высказал ему все это, выплюнул прямо в лицо, но слова неожиданно застревают в горле. Странная жаркая волна прокатывается по телу снизу-вверх, а в конечностях появляется слабость. Пошатнувшись, я отталкиваю от себя Габа, не слушая ничего больше.
У меня вот-вот начнется истерика. Голос сел и охрип, но я не узнаю себя с самого начала нашего эмоционального диалога. Умереть тогда было бы милосерднее. 
- Пошел ты.
Вновь поднявшийся порыв ветра заносит нас рассыпчатым снегом.

Отредактировано Guido dе Salazar (2019-11-01 21:13:20)

+2

4

Love makes you desperate
And feeling a fool
Love makes you ruthless
And love makes you crue
l

[indent] Чем дольше я слушал Гиду, тем сильнее разгорался мой гнев. На каждое его слово у меня в голове возникала сотня других, но я лишь продолжал слушать его череду невнятных оправданий.
[indent] - И как же долго ты меня искал? – имя, когда-то такое родное теперь становится мне отвратительным, как и каждое слово его жалкого оправдания. Враньё. Всё это – пустое враньё, чтобы оправдать себя.
[indent] - Это так удобно, говорить, что твой бывший возлюбленный умер, чтобы не пришлось рассказывать, как ты молча бросил его. Одного. В чужой стране, Гиду, зная, что ему некуда идти. У меня не было даже волшебной палочки, не то что денег! А что делал ты в тот момент, когда я пытался добраться до дома? Надо же, какая трагедия: Габриэль мёртв. Ты сам себя слышишь? Как я мог оказаться мёртвым, если я жив?
[indent] Мне тошно от этого потока лжи из его уст, тошно от того, как умело он делает вид, что вправе злиться на меня.
[indent] - Пошёл я? Да пошёл ты, - слова вытекают потоком змеиного яда, пробиваясь сквозь плотно сжатые зубы, - пошёл ты со своей-моей смертью. Тебе не хватает мужества даже признаться в лицо, что ты хотел меня бросить. Будь я миллион раз проклят, если когда-нибудь посчитаю, что с близкими можно так поступать.
[indent] Жар прилил к лицу, я чувствовал, как полыхают щёки и кончики ушей, чувствовал, как разгоняется кровь одновременно с поднимающейся тошнотой. Когда-то я считал, что мы были близки. Гиду был моей семьёй.
***
[indent]Апрель, 2016.
[indent] Я пробуждаюсь ото сна, но не спешу открывать глаза – тело изнывает а голова гудит так, словно кто-то надел на неё медный котел и от всей души постучал черпаком. Горло саднит, а с каждым вздохом воздух обжигает нос всё сильнее. Лежу так какое-то время, пока не вспоминаю ужасный шторм, разбушевавшийся за бортом корабля. Помню тёплые ладони, обнимающие меня за плечи и тихий, уверенный шёпот. Гиду. Что с ним?
[indent] Меня внезапно охватил приступ паники, граничащий с желанием, во что бы то ни стало, убедиться в том, что с ним всё в порядке. Неожиданно для самого себя я подорвался с постели, ощупывая пустой матрас рядом с собой, но комната пошла кругом, а в ушах появился характерный звон.
[indent] - Тихо, тихо, ты лежи, - чьи-то заботливые руки снова укладывают меня в постель, голос звучит размеренно и как-то успокаивающе.
[indent] - Гиду? – едва слышным шёпотом повторяю единственное имя, что меня беспокоит.
[indent] - Гиду? Тебя так зовут?
[indent] - Нет, - отвечаю хрипло. Вопрос застаёт меня врасплох, потому что я точно знаю, кто такой Гиду, но не знаю, кто я. За этим следует вторая попытка подняться и чужие руки снова не позволяют мне это сделать, - где Гиду?
[indent] Новая волна паники придаёт сил и, хотя комната продолжает качаться из стороны в сторону, мне удаётся подняться. Скорее чувствую это, чем по-настоящему вижу – картинка остаётся расплывчатой, любой предмет ускользает из фокуса.
[indent] Во что бы то ни стало, я должен его найти. Просто знаю это, как и то, что днём светит солнце, а ночью луна.
***
[indent] Январь, 2023.
[indent] Предполагать, что мы с Гиду сможем найти общий язык – просто смешно и нелепо. «Какая кошка между ними пробежала?» - за нашими спинами только и слышится загадочное перешёптывание. Однажды, во время одного из перерывов, директор Орпингтон деликатно отвела меня в сторону:
[indent] - Знаете, Гиду ведь совсем не плохой человек. Понимаете, профессор Марино, он… своеобразный. С самого момента появления в Хогвартсе Гиду носит в своём сердце печаль, а на плечах – траур. Иногда он может казаться весёлым и беззаботным, но всё гораздо сложнее. Не обижайтесь на него, профессор, со временем вы тоже привыкните.
[indent] - Конечно, директор, - прикрываю глаза, чтобы справиться с желанием закатить их до затылка, всё в порядке.
[indent] Как же я его ненавижу с этой напускной печалью. Бедняга Гиду – жалейте его, хольте и лелейте, он так заигрался, что сам поверил в свою ложь и ему хватает наглости носить на лице выражение безграничной тоски. О том, что я умер семь лет назад? Так отчего же не радуешься тому, что я жив? У меня есть ответ: ты придумал красивое объяснение для своего предательства и утешаешь сам себя.
[indent] Этим вечером мы едва не столкнулись у астрономической башни – я только собирался подняться, как увидел его одинокую фигуру. Интересно, что Гиду там делал? Жалел себя, восхваляя собственную благодетель? Он же искал меня! Интересно, сколько? Один день или два? В голове эхом раздаётся одна из его последних фраз: «Я чуть не утонул, пытаясь спасти тебя».
[indent] Как видишь, чтобы выжить, мне не понадобилась твоя помощь, спасибо, Гиду. Мне даже не понадобился ты, ведь все мы знаем, что незаменимых людей не существует. Даже если сначала кажется иначе.
***
[indent]Апрель, 2016.
[indent] - Гиду де Салазар, такой высокий мужчина с тёмными вьющимися волосами, где-то до плеч. Не  видели его?
[indent] -Тот португальский волшебник что ли? Любитель водной живности?  – в глазах собеседницы читается тень узнавания.
[indent] - Да, вы видели его? – мне едва удаётся справиться с волнением, она – первая, кто слышал о Гиду хоть что-то, - с ним всё в порядке?
[indent] - А что у него может быть не в порядке, скажите на милость? Он же всё искал свою любовь среди русалок, а теперь, спустя столько лет нашёл. Конечно, необычное явление, но это не значит, что с ним что-то не так! Он ещё в среду уехал, в новую жизнь.
[indent] - Уехал? Просто… уехал? – слова начали застревать в горле, а в коленях появилась характерная слабость. Мне стоит продолжать искать, наверняка она что-то путает. Гиду не мог взять и уехать без меня, даже не попрощавшись.
***
[indent]Январь, 2023.
[indent] - У кого-нибудь остались вопросы? Если вопросов нет, можете приступать к работе.
[indent] Студенты с сопением уткнулись в чистые листы белой бумаги. Им предстояло описать несколько способов предсказаний и найти минимум по три преимущества для каждого. Сегодняшнее занятие, по большей части, должно было стать дискуссией, по крайней мере, я так считал, пока нас не прервал ворвавшийся в кабинет Гиду.
[indent] - Прошу меня извинить, что отрываю вас от занятий.
[indent] Я не удержался от едкого комментария:
[indent] - Конечно, профессор, вы нам ничуть не помешали. Пожалуйста, не отказывайте себе ни в чём.
[indent] Но Гиду проигнорировал мою колкость, а я, тем временем, хоть и был возмущён его своеволием, отвёл глаза в сторону, стараясь не смотреть.
[indent] - Дэниел Галлахер, собирайтесь, пожалуйста, вы должны пройти в мой кабинет, - он говорит совершенно бесстрастно и от этого тона внутри меня всё закипает. Ворваться ко мне на занятие, бесцеремонно забрать студента, даже не поинтересовавшись, можно ли это сделать.
[indent] Так просто, ведь он знает, что я не буду выяснять отношения при студентах, даже если очень захочу. Но будь мы наедине, я бы не стал стесняться в выражениях.
[indent] До чего же мне отвратительны эти голос и взгляд, манеры и интонации, но внутри всё до сих пор переворачивается, когда наши глаза встречаются. Раньше это происходило из-за любви, теперь же из-за всепоглощающей ненависти.

And love makes you crazy
With nothing but lies
Love promises nothing
And then your love dies (c) Garbage

Отредактировано Gabriele Marino (2019-12-15 21:42:46)

+2

5

Волна накрывает меня с головой, погружая в соленую воду. Заклинание слабо искрит, не выдерживая потока стихии, и она заливает мне рот и нос, практически заставляя меня по-настоящему паниковать. Дыхательные пути жжет от соли, я задыхаюсь и начинаю идти ко дну. Очень страшно. Не за себя – за него. Я тонул столько раз в своей жизни, что не хватит пальцев, чтобы пересчитать. У меня большой объем легких, и время, которое я могу провести без кислорода, у меня значительно больше, чем у моего хрупкого, напуганного Габриэля. Я действительно могу с этим справиться. Он же смертельно напуган, и я так виноват в том, что не смог его удержать.
Из последних сил я борюсь с волнами, и в какой-то момент мне все-таки удается произнести заклинание. На мгновение дыхание перехватывает, но спазм тут же проходит, давая мне сделать еще один спасительный вдох. Теперь можно не опасаться волн и соленых брызг, пока продолжается действие заклинания. Не уверен, что это надолго.
Ночь лунная, но луна скрыта за облаками, и я могу лишь ловить краткие мгновения ее появления, чтобы оглядеться вокруг. Плыть с поднятой палочкой в такой шторм так же тяжело, как если бы это была тридцати пяти килограммовая гиря. Голос охрип от криков, горло саднит. Я перепробовал все доступные заклинания, которые только знал, и которые мог применить, периодически погружаясь в воду на несколько метров. Глупо отрицать, что мои силы уже на исходе. Но снова и снова я зову Габа по имени, снова бросаюсь с головой в воду и отчаянно сражаюсь с течением.
Когда луна вновь показывается из-за туч, мне кажется, что я вижу его силуэт. Волны несут его, обессилевшего и сдавшегося, прямо на камни. Севшим голосом я зову его, отчаянно стараясь доплыть, но стихия оказывается сильнее нас двоих вместе взятых. Из горла вырывается лишь надсадный хрип, и последнее, что захватывает в памяти угасающее сознание – это вспенившиеся волны, с грохотом ударившиеся о скалы.

***
В свою комнату я возвращаюсь, словно в бреду. Не помогает ни разговор с Тедом, ни теплый бок гиппогрифа. Мантия промокла от снега, трясущиеся пальцы еле удерживают в руках волшебную палочку. Моя обитель встречает меня строчками и словами, прыгнувшими, как затаившийся хищник, подгадавший нужный момент. Жертва предельно уязвима и не окажет сопротивления. Рифмы, все как одна, написаны Габом или могли бы быть написаны им. Я пытался подражать ему, когда думал, что его нет в живых. Словно бы так сохранял рядом с собой его смех и прикосновение теплой щеки, выводя фразы на стенах обычным магловским маркером. Никогда не был силен в поэзии, но пытался, искажая какие-нибудь знаменитые фразочки на его манер. Он часто так развлекался, чем вызывал у меня смех и непреодолимое желание целовать его, повалив на ближайшую поверхность. Прижиматься теснее, быть ближе. Не расставаться никогда, идти рука об руку до конца. Как же давно это все было.
Словно в трансе, скидываю с себя промокшую насквозь одежду и, не включая свет, забираюсь под одело. Исписанные стены тянут ко мне свои руки-слова, но я укрываюсь, словно щитом, поворачиваясь спиной к комнате и целому миру. Может катиться к черту. Не хочу слышать ни его, ни его стихов, это все мне невыносимо.
Закрываю глаза с горькой мыслью, что не хотел бы открывать их следующим утром. Как все было бы проще, если бы я ждал встречи с Габом где-то за пределами этой жизни. Уверен, я встретил бы смерть с радостью и предвкушением, и не важно, что было бы после. Мне было бы уже все равно.
Глубокой ночью, когда простыни оказываются смяты, а надежда уснуть кажется совсем уже призрачной, я не выдерживаю и встаю. Все так же не зажигая лампы, достаю из-под кровати бутылку портвейна и плещу его в первый попавшийся под руку стакан. В нос ударяет запах алкоголя, но меня и так тошнит с самого момента нашей встречи за ужином, так что я стараюсь просто не обращать на это внимания.
Глоток за глотком, и внутри разливается приятное, согревающее все тело, тепло. Когда-нибудь внутри перестанет болеть. Когда-нибудь. Обязательно.
За пару часов до предполагаемого подъема мне все же удается провалиться в беспокойный и чуткий сон, и то и дело мне кажется, что Габ рассказывает мне очередную сказку из своих книжек.
Даже там, в каком-то вязком и неосязаемом полусне, я знаю, что не хочу просыпаться. Не хочу, чтобы его голос переставал звучать у самого моего уха, словно бы его голова покоится у меня на плече. Семь лет, прошедшие со дня его смерти, я жил только лишь потому, что знал: он хотел этого. В любом случае он хотел бы, чтобы я жил.
Но тот Габриэль, которого я встретил сегодня вечером, определенно предпочел бы, чтобы я умер.
Лучше бы мне не выплывать из той бури.

***
Мысли о смерти, как о самом простом и приятном исходе, не покидают меня изо дня в день. И пускай теперь я знаю, что Габриэль не будет ждать меня по ту сторону жизни, если она вообще существует, это видится мне единственным выходом и способом избавиться от той боли, которую я больше не в состоянии вынести.
На следующее утро я пропускаю завтрак, и делаю это не только потому, что не хочу снова сидеть рядом с ним. Меня все еще тошнит от одного вида еды, я с трудом могу заставить себя даже сделать глоток обычной чистой воды. Тело отказывается жить и продолжать функционировать. Директору Орпингтон я говорю, что виной тому простуда, и что я обязательно загляну в лазарет, если мне станет хуже.
Под глазами залегли темные синяки.
На вершину астрономической башни я пришел с мыслью, что был бы очень рад не возвращаться обратно. Это примерно как не проснуться: кажется, что так просто. Мне понадобилось не так много времени, чтобы перестать гипнотизировать глазами далекую землю, к которой я вот-вот хотел прикоснуться всем телом. Высота здесь достаточная, чтобы не иметь шансов на жизнь. Глубокий вдох и медленный выдох. У меня будет лишь пара секунд, чтобы жалеть об этом. Ветер бросает в лицо рассыпчатый снег с парапета, и я опасно покачиваюсь, балансируя почти на самом краю.
Неожиданный звук шагов возвращает меня к реальности, в которой помимо меня существуют и другие волшебники.
И стоит мне увидеть осуждающий взгляд его карих глаз, как в голове мелькает одна тревожная мысль. Я бы хотел, чтобы он понял меня. Хотя бы потом. Несмотря на ту боль, что стоит между нами, я хочу, чтобы он знал, что не прав. Чтобы у него просто не осталось морального права считать меня предателем и лжецом.
Это будет очень нечестно: заставить его жить с этой мыслью. Но я бы хотел, чтобы он помнил меня другим.

***
Коробка с заклинанием незримого расширения заполнена письмами. Их больше двух тысяч штук: я редко пропускал дни и не писал ему, а в следующем письме обязательно извинялся и объяснялся, рассказывая о том, что происходит со мной в данный момент. Как будто ему, погибшему в пенных волнах, это небезразлично.
Каждый день моей жизни на протяжении семи лет в этой коробке. Все, чем я жил, все мои попытки уйти, нервные срывы, расплывшиеся от слез пятна чернил. Все самое ценное, вывернутая наизнанку душа. Тот Гиду, которого не знает больше никто. И все это я несу по коридору, чтобы отдать в руки тому, кто будет рад узнать о той боли, что сопровождала меня каждый день. Обрадуется ли он, узнав, что я оплакивал его каждый день? Я не знаю.
Перед его дверью я замираю в страхе и оцепенении. Вдох и выдох. Мне никак не совладать с собой и трясущимися руками. Я мог бы оставить коробку под его дверью и просто уйти, но мне кажется важным посмотреть в его глаза снова. Быть может, хотя бы несколько мгновений в них не будет вражды. Я тоже хочу запомнить его другим.
Быть может, весь его гнев – это лишь способ защиты. Он не мог в самом деле думать, что я просто уехал и бросил его. Возможно, его реакция – лишь попытка прикрыть собственную ошибку. Габ, которого я знал, верил в меня до последнего вдоха.
Что бы там ни было, по крайней мере, моя совесть будет чиста.
Стук разрывает тишину коридора, и когда за дверью слышатся шаги, сердце пропускает удар.
Габ выглядит заспанным или уставшим. Взъерошенный, с обкусанными сухими губами, он до боли напоминает мне того Габа, которого я когда-то любил. От этого чувства внутри все переворачивается, а уголок губ непроизвольно дергается, выражая мою нервозность. Все мышцы напрягаются, словно от судороги, когда я вручаю ему коробку. Без слов.
Боль застревает в груди, не позволяя даже дышать. Габ смотрит непонимающе-хмуро, и я больше не могу выносить этот взгляд. Не говоря больше ни слова, я круто разворачиваюсь и ухожу.
Возможно, это был наш последний шанс поговорить, и другого больше не будет.
Меня вновь тошнит.
Семь лет назад мне никто не дал возможности попрощаться.

Отредактировано Guido dе Salazar (2019-12-16 14:29:43)

+2

6

[indent] Семь лет я старался забыть его – вычеркнуть из своей жизни, не тосковать и, определённо, больше никогда не вспоминать. Не вспоминать тех дивных вечеров на веранде летнего домика, когда мы пили сок из только что совранных апельсинов, глядя, как зажигаются садовые лампы соседских домов. Не вспоминать прогулок по Парижу, когда я восхищённо таскал его от одной неизвестной мне улице к другой, а Гиду делал вид, что его это совсем не обременяет, потому что он был со мной. Так или иначе, всё это вело к нашему разрыву – он устал от меня, устал от моей отстранённости по отношению к миру, от моей рассеянности, от моей нерешительности. Всё, что я делал тогда, как себя вёл, неминуемо вело к тому, что ему это надоест. Я же пользовался его терпением и позволял себе в очередной раз увлечься мыслями так крепко, что ему приходилось меня окликать. Ушёл бы Гиду, если бы знал, что все эти мысли были о нём?
[indent] Насколько себя помню, даже в школе я не отличался большим стремлением к общению, всё больше сидел в одиночестве. Оно не было отягощающим или болезненным, даже наоборот. Общение, с кем бы то ни было, всегда приносило мне гораздо больше неприятных переживаний. Школьные розыгрыши, праздники-на-которые-меня-точно-не-пригласят, насмешки из-за моей мечтательности  – всё это заставляло меня ощущать себя гораздо более одиноким, чем когда я оставался наедине с собой. Пожалуй, я действительно стал слишком замкнутым и отрешённым, хотя мне и казалось, что с Гиду всё изменилось. С ним я делился своими мыслями и мечтами, по кирпичику разбирая те стены, что построил внутри себя, те, которыми отгораживался от реального мира, в котором мне, будто бы, не было места. Но рядом с ним место для меня находилось всегда. И я возложил на него слишком большую ответственность, сделав Гиду самой главной частью моей жизни. Любой бы сбежал.
[indent] С тех пор я многому научился заново – держать самые сокровенные мысли при себе, не желая пугать  кого бы то ни было, и быть самодостаточным.  Не пытаться сделать кого-то настолько важным, чтобы потерять опору под ногами, когда этого человека не окажется рядом. Будучи подростком я мечтал о любви, жаждал её, искал взаимности. Но теперь… Хорошо, что больше не ищу. Я чувствую себя гораздо спокойнее, зная, что у меня есть я сам. Меня больше не прельщают ни забота, ни внимание, ни нежность. Я снова счастлив, оказавшись в одиночестве. Тогда, вместе с Гиду, ушла и какая-то важная часть меня самого – сентиментальная и нежная, восторженная и, пожалуй, нелепая. И я сомневаюсь, что хотел бы снова испытать нечто подобное. Однако теперь старые воспоминания дают о себе знать – глядя на Гиду я невольно прокручиваю в голове отдельные моменты наших отношений. Какое счастье я испытывал, уткнувшись в его тёплую шею перед сном, вдыхая его запах, чувствуя, как бьётся его сердце. Как спокойно мне было в его объятиях, и как я мечтал, что когда-нибудь у меня появится возможность представить его моей семье. Я представлял, как они полюбят его, узнав, что благодаря нему я вернулся домой. Представлял, как для него подготовят спальню и даже то, каким будет постельное бельё. Представлял семейные завтраки с французскими тостами и тёплые вечера с чашкой какао, когда мы будем рассказывать обо всём, что успело с нами произойти. Они бы точно его полюбили. Не могли не полюбить.   
[indent] Я обнимал подушку, вспоминая свои юношеские мечты, когда в дверь постучали. Стук посреди ночи никогда не предвещает ничего хорошего, и несколько мгновений я думаю, стоит ли открывать, предполагая, кто мог придти в столь поздний час, а открыв дверь понимаю, что не ошибся. Гиду выглядел измотанным, а в глазах притаился странный, даже нездоровый, блеск. Подхваченный воспоминаниями я чувствую, что мне хочется разрыдаться перед ним, умоляя не бросать тогда, сем лет назад. Вцепиться в лацканы его мантии, просить прощения за всё, что когда-то делал и клясться, что изменюсь. Типичный Марино-выпускник-последнего-курса-Шармбатона. Даже сейчас рядом с ним я чувствую себя тем мечтательным и неразумным подростком, желая кинуться в его объятия. Но вместо этого просто беру протянутую коробку без лишних вопросов и ещё какое-то время смотрю вслед удаляющейся фигуре Гиду, даже не окликнув. Коробка оказалась довольно увесистой.
[indent] Не желая ждать ни секунды, я заглянул под крышку сразу, как захлопнул дверь. Заклинание незримого расширения. А внутри только куча исписанных листов, сложенных пополам. Сколько их здесь? Не возьмусь даже считать. Что это? Зачем?
[indent] Взяв первое попавшееся письмо,  замираю в недоумении.
[indent] «Любовь моя, мой дорогой Габ»
[indent] Так оно начиналось. На губах застыла усмешка: что это, очередная уловка? Чтобы в очередной раз обвинить меня? Я едва не кинул письмо обратно, борясь с желанием сжечь всю охапку, но любопытство взяло верх. Что ещё он придумал, чтобы оправдать своё бегство? Нет, я не считаю, что он был обязан любить меня до конца своих дней, но я не переношу такой похабной лжи. В голове проносятся картины прошедших дней и наша ссора во время ужина.
[indent] «Ты мог хотя бы написать!»
[indent] И что же я мог написать тебе, Гиду? «Привет, не мог бы объяснить, почему ты меня бросил? Ответь, пожалуйста, я очень жду твоего письма. Целую, Габриэль». Конечно, я мог бы разыскать его и потребовать объяснений. Но я потерял память, а не самоуважение. Более того, я довольно чётко представлял ответ: «Ты был слишком навязчивым» или «Я правда устал от тебя, мне надо отдохнуть». И моё следующее письмо: «Хорошо, извини. Напиши, если захочешь поговорить. Кстати, прости, что долго не писал – сначала я не мог вспомнить как меня зовут, а потом обнаружил, что у меня нет ни палочки, ни денег». Как жаль, что ответы на вопросы приходят тогда, когда разговор уже окончен.
[indent] Мир полон магии и волшебства, но меня всё равно поражает то рвение, с которым Гиду пытается придать себе непогрешимый вид. Никому нет дела до прошлого, Гиду, никто не осудит тебя за то, что ты решил прекратить наши отношения. Но рассказывать всем, что я умер? Зачем?
[indent] Однако, к концу письма моего скепсиса стало значительно меньше, и я принялся за следующее. А потом ещё за одно, и ещё. И чем больше я читал, тем сильнее ощущал, как гнев сменяется сожалением. В том, что писал Гиду, не оказалось оправданий – он просто рассказывал мне (по его мнению, погибшему) о том, как прошёл его день. Иногда извинялся за то, что не написал вчера, иногда выражал сожаление, что мне никогда не прочесть его тёплых слов. Иногда он писал с надеждой, что я всё-таки наблюдаю за ним, и незримо присутствую рядом.
[indent] Как же ты заблуждался, Гиду.
[indent] Уснул я крепко сжимая недочитанное письмо, со светом прикроватной лампы. Давно пробуждение не казалось мне таким мучительным – проспал я не больше полутора часов и едва успел на завтрак, после которого сразу же начинались занятия. Гиду за завтраком не было. Наверняка он ещё спит. Мой же день поделился на те моменты, когда я мог закрыться в кабинете, читая следующее письмо, и те моменты, когда я ждал, что снова смогу запереться, доставая ещё одно. В какой-то момент студенты застали меня очень растерянным и злым. Злился я, по большей части на то, что ничего не мог изменить. Не мог вернуться на семь лет назад, чтобы сказать Гиду, что жив. Он ведь правда был уверен в том, что меня не стало – что я погиб в тот шторм, обезумев от страха.  Мой Гиду, тот, которого я знал, все эти годы просто старался жить, когда я даже не подозревал о том, как он страдает. Завтракал, обедал и ужинал в кругу семьи, ходил на работу, неохотно, но знакомился с другими людьми. Начал новые отношения. Желудок скрутило в тугой узел. Получается, что это не он меня предал. А я его.
[indent] - Сегодня я хочу, чтобы вы написали небольшое эссе. Польза и вред предсказаний, чем предсказания могут нам помочь? А чем навредить? По три аргумента к каждому пункту.
[indent] Всё, чтобы не проводить занятие – тему эссе я придумал на ходу, потому что понял, что больше не смогу разговаривать. Оставшееся время я провёл у окна, бессмысленно уставившись в одну точку.
[indent] Я предал его.
[indent] Я предал его.
[indent] Я предал его.
[indent] Какой могла бы быть наша жизнь, если бы тогда я  нашёл его?
[indent] Последней каплей стало письмо, датированное шестнадцатым августа две тысячи семнадцатого года. Его я читал уже в комнате, усевшись на полу, всё больше ощущая ужас от непоправимости произошедшего семь лет назад. Гиду хотел умереть. Потому что считал, что я мёртв. Потому что я не дал ему знать, что со мной всё в порядке. Он мог умереть из-за меня. В мыслях проносится наша немая встреча у башни астрономии, и я всё понимаю без лишних разъяснений. Собственная ненависть настолько ослепила меня в тот момент, что я был не в силах понять очевидное. Всё, что он слышал от меня за последние дни – обвинения, полные желчи и злобы. Нам надо поговорить.
[indent] По пустому коридору разносится  топот моих торопливых шагов – я словно боюсь опоздать, хотя и знаю, что меня не ждут. Так спешу, что не успеваю подумать, прежде, чем постучаться. Только после меня охватывает настоящая паника – дышать становится труднее, а сердце заходится в своём бешеном ритме, колени трясутся, ладони холодеют. Что я ему скажу?
[indent] Дверь медленно отворяется с характерным скрипом. Гиду выглядит измученным, под глазами залегли синяки, кажется, даже щёки впали. Он ссутулился, словно на него обрушились все беды мира одновременно. Я отвожу взгляд, уставившись на его руки. Было глупо посчитать, что говорить будет просто. Уверенность,  с которой я шёл к нему, куда-то испарилась, оставляя вместо себя робость и всепоглощающее чувство вины. Пальцы осторожно прикасаются к его рукаву, чуть сжимая ткань. Кажется, что так мне удастся передать свои чувства яснее, но горло сдавливает болезненный спазм и вместо слов вырывается хрип. Заметив, что Гиду не предпринимает попыток отстраниться, сжимаю его предплечье уже смелее, и это будто придаёт уверенности.
[indent] - Гиду, - взгляд всё ещё куда-то сквозь него, мне страшно поднимать глаза, губы искривились в горькой улыбке, - прости.
[indent] Мне так хочется его обнять, чтобы забрать всю боль прошедших лет – и его, и свою. И в каком-то противоречивом порыве я, неожиданно для самого себя, делаю шаг навстречу, оказываясь совсем близко.
[indent] - Прости, - нос утыкается куда-то в плечо, давая возможность вдохнуть его запах. Такой родной и чужой одновременно,  что от него в груди начинает щемить, а слова вдруг льются неиссякаемым потоком, - я должен был тебя найти. Я не должен был никого слушать, не должен был верить. Если бы я только мог всё исправить. 
[indent] Но я не мог, и мы оба это понимаем.
[indent] Опомнившись, отстраняюсь от Гиду как ошпаренный, замечая, что всё ещё крепко сжимаю рукав, а затем отпускаю и его. Взгляд затравленный, и он многое обо мне говорит – о том, как я виню себя во всём произошедшем, как корю за очередное проявление трусости и слабости духа. За то, что сдался так легко, когда он, напротив, хранил наши воспоминания за двоих. Даже сейчас. После всего, что я успел наговорить. 
[indent] Молчание Гиду режет острее лезвия любого ножа, но всё, что мне хочется – это снова ощутить тепло его рук.

+3

7

С того момента, как я отдал письма, сознание стало шатким и вязким, словно я прибываю где-то между сном и реальностью. Тишина в голове кажется противоестественной, но сейчас мне с трудом даётся даже внутренний диалог. Наверное, сказывается истощение. В разные моменты дня я называю это и морем, и космосом, но суть все равно остаётся одна. Ночь сменяется сизым утром, но внутри остаётся все та же сосущая пустота. Внутри, снаружи - какая разница, если все потеряло смысл? Нежелание выходить из комнаты и сталкиваться с презрительным взглядом Габа заставляет меня отправить директору очередную сову. Я все ещё говорю, что простужен - не стоит мне заражать детей, я скоро приду в себя. Ложь.
Приходить в себя я и не планирую.
После того, как я отдал самое ценное, что было у меня все эти годы, отдал мою память о нем, мои мысли и страхи, мне стало не за что больше цепляться. Я сам вдруг стал легким, как сорвавшийся с ветви лист, и эта лёгкость принесла с собой не успокоение, а ещё большую темноту, страшнее даже чем та, в которой я прибывал с той самой проклятой ночи.
Мне кажется, теперь я готов сделать то, на что ранее был не способен. Чего боялся и на что никак не мог решиться, раз за разом балансируя на краю. Потеряв смысл жизни, я первым делом подумал о бегстве. Избавлении от страданий, прекращении всей той боли, что мне пришлось пережить.
Это самое простое и примитивное желание. Убежать. Не чувствовать. Так ведь поступил Габ - убедил себя в том, что я виноват в его боли. Он снял с себя любую ответственность, возложив ее полностью на мои плечи. Мне трудно его за это винить: пожалуй, так было  действительно легче жить. И хотя я изо всех сил пытаюсь оправдать его и понять, у меня голова идёт кругом от бессвязных обрывков мыслей, то и дело перемежающихся с мрачной тишиной в собственной голове. Я уже ничего не хочу. Только бы не знать этой боли, закрыться покоем от неё, как щитом. Убежать.
За собственными терзаниями я не замечаю, как за окном снова стремительно темнеет, значит, близится вечер. Так и сижу, не зажигая ламп, наслаждаясь полной гармонией темноты внешней и внутренней. Я пропустил все приемы пищи, и с удовольствием принял бы смерть прямо здесь, в окружении его дурацких стихов-смешилок, которые он посвящал мне.
Боль накатывает волнами и отпускает, давая некоторую передышку.
В эти короткие моменты просветления я пытаюсь  бороться с самим собой. Словно те мысли генерировал кто-то другой. Кто-то, кто звал меня снова и снова подняться на площадку астрономической башни.
Интересно, больно ли это?
Пальцы сжимают виски, дыхание перехватывает. Два заклинания. А ещё ключ, засов и щеколда. Чтобы было как можно больше времени на размышления, если я вдруг решусь на отчаянный шаг. Я пытаюсь мешать самому себе, и сам же ищу лазейки в собственных поступках весь этот день. Плещу в лицо холодной водой в надежде, что станет легче.
Успею ли я полюбоваться прекрасными видами в короткие секунды полёта?
Агуаменти.
Ладони замёрзли от холодной воды и пальцы слушаются с трудом.
Агуаменти. Снова и снова.
Я бы хотел выпить яд, чтобы не чувствовать боли. Не думать плохо, не очернять тот образ, который я носил в сердце последние семь лет. Это тоже сродни предательству, словно бы своими сомнениями я подвожу его, перечеркивая все светлое, что было вообще между нами.
Чистая рубашка кажется колючей и жёсткой, я не застегиваю ее. Привожу себя в порядок, насколько это вообще возможно, когда слышится стук в дверь. Сердце замирает, когда проносится мимолетная мысль «а может?..», но я гоню ее прочь. Не может.
Два заклинания. Ключ, замок и щеколда. Многовато для того, кто прикидывается банально простуженным. Тем не менее, распахивая дверь, я уже прокручиваю в голове стандартные фразы для госпожи директора, но слова застревают в горле. Это не Орпингтон.
От облегчения и нахлынувших чувство мне хочется разрыдаться, но вместо этого я сжимаю зубы с такой силой, что сводит челюсть.
Он выглядит уставшим и нервным, таким, каким я не раз видел его за годы нашего совместного путешествия. Ненависть, искажавшая его мальчишеское, невероятно красивое лицо, исчезла. Я смотрю и не могу насмотреться, не веря своим глазам.
Словно парализованный, в первую минуту даже не могу ответить на прикосновение. Так и стою, и лишь голос Габа эхом отдаётся у меня в голове. Когда же оцепенение проходит, я словно перестаю себя контролировать. Набрасываюсь на него так, как будто наверняка знаю, что он не оттолкнёт. И он не отталкивает. Позволяет обнять себя и касаться, и даже не пытается возразить. Еле дыша от волнения, я хватаю его за плечи не в силах поверить, что он действительно настоящий. Мне хочется ощутить мягкость его нежной кожи, зарыться носом в темные пряди, и я тяну его за собой в комнату, захлопывая за нами дверь.
- Габ... - он смотрит на стены, и мне вдруг становится очень за них неловко, как будто он застал меня за чем-то действительно непристойным. - Прости меня. Я думал, что... я поверил...
Голос подводит меня, и, стараясь скрыть его дрожь, я порывисто прижимаю Габа к себе. Покрываю поцелуями его лицо, шепча на ухо слова извинения и любви. Бессвязно, любовно и очень нежно. Я говорю ему обо всем, что было у меня на душе с момента нашего расставания в шторме. Клянусь, что всегда любил его и только его, что никогда бы его не предал. Как бы я хотел быть лучше ради него.
Губы спускаются ниже, чтобы коснуться шеи, игриво обхватить мочку уха. Пальцы прижимают Габа ко мне требовательно и жарко, и я чувствую, что наши желания сейчас совпадают. Я хочу чувствовать его всем своим телом, чтобы между нами не осталось ни дюйма. Снова стать с ним одним. Чувствовать, как он доверчиво выгибается мне навстречу, и как с трудом пытается сдержать стон, прикрывая ладонью рот. Столько раз я мечтал об этом. Столько раз видел во сне, но не мог по-настоящему коснуться его тёплой бархатной кожи. Отчаяние и адреналин заставляют меня быть смелее.
Чувствуя это, он касается меня в ответ провокационно и жарко, но я не позволяю ему продолжить. Мой скромный ведомый мальчик вырос за эти семь лет.
Не желая отдавать инициативу, я толкаю его на кровать, тут же нависая над ним, не давая опомниться, и покрываю сотней влажно-развратных поцелуев от подбородка до живота.
Звук расстёгиваемых джинсов, но Габ даже не пытается меня остановить. Мои собственные руки дрожат, мне кажется, что я пьян или сплю, но если это и сон, я предпочёл бы больше не просыпаться.
Он выгибается мне навстречу, и до моего слуха долетает, как он с шумом сглатывает, словно в волнении.
Это все вызывает у меня щемящее в груди ощущение дежавю. Как будто бы это все уже было. Где-то там, в другой жизни, может быть, даже четырнадцать лет назад. И, повторяя историю и замыкая круг нашей любви, победившей даже время и смерть, я поднимаюсь к уху Габриэля, чтобы горячо прошептать:
- Ты хочешь большего, - его кожу ласкает мое тёплое, сбивающееся дыхание, - или мне остановиться?
И пускай прошло много лет, я помню, что он ответил тогда. И как горячи были мои поцелуи, касающиеся его запретно и сладко.

Отредактировано Guido dе Salazar (2019-12-28 22:22:49)

+2

8

[indent] Тёплая кожа Гиду по-прежнему пахнет абрикосом и, зарываясь в его волосы, я снова чувствую солёные волны и нагретые солнцем камни, вспоминаю летний зной, от которого мы спасались холодной водой, в жажде казавшейся сладкой. Я вспоминаю, как беззастенчиво его руки скользили по моему влажному телу. Тяну носом воздух и не могу надышаться, только крепче прижимаясь к Гиду, когда по телу разливается слабость, мои руки дрожат. И этими дрожащими пальцами я трепетно оглаживаю его плечо, словно боясь, что он передумает, что попросит уйти. В тусклом освещении комнаты взгляд невольно падает на исписанные стены – где-то почерк выглядит аккуратно и витиевато, где-то буквы сплетаются в кривую строку так, что видно, что запись была сделана наспех. И я узнаю в этих строках свои слова, шутки, стихи, которые не раз произносил для Гиду – должен признаться, что сначала это пугает. Ту часть меня, которая старается оставаться разумной, критичной и бесстрастной. Другая же часть меня не выдерживает, когда раздаётся голос Гиду, такой хриплый, тёплый и родной. Когда-то я был счастлив, зная, что он любит меня, был готов отдать всё за его любовь, за сильные руки и этот обожающий взгляд, без слов говорящий: «Ты – вся моя жизнь». Кажется, готов и сейчас.
[indent] - Не оставляй меня, - тихие, неуверенные мольбы срываются с губ в ответ на его шёпот, и я прошу об этом отчаянно, страстно, теряя ощущение времени и реальности, - пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.
[indent] Поцелуи становятся жарче, а прикосновения смелее – чувствую, что он не против, и позволяю себе переступить черту, разделяющую нас. Пускай мы оба потом пожалеем, пускай это будет последним, что я запомню, лишь бы почувствовать его ещё хоть раз, слышать его горячий шёпот у самого уха и чувствовать его тело своим. Но, встретив сопротивление, осекаюсь.
[indent] Ещё никогда мне не доводилось испытывать отчаяние, когда кто-то не давал мне прикоснуться к себе и в какой-то момент пугаюсь, что Гиду не хочет чувствовать моих прикосновений так, как хочу его я. Вдруг то, что сломалось, уже нельзя починить? Вдруг он уже понял, что ошибся? Но Гиду толкает меня на кровать, не давая страхам выйти наружу. Передумал? И вот моё сердце уже колотится где-то в глотке, когда он покрывает меня поцелуями, а я всё не могу решить, стоит ли нам остановиться. Взгляд снова окидывает исписанные стены, и у меня в голове попросту не укладывается как он, после стольких пережитых страданий, всё ещё хочет не то, что прикасаться ко мне, но даже видеть. Тело предательски подставляется под его прикосновения, потому что я хочу, чтобы он продолжал, но руки робко пытаются отстранить его за плечи. Не слишком настойчиво, чтобы он сразу это понял, но в конце концов, верно истолковавший моё смятение, Гиду задаёт тот самый вопрос, на который я не смог дать отрицательный ответ тогда, четырнадцать лет назад. Тот самый вопрос, с которого всё началось. Должно быть, я выгляжу глупо, хватая воздух, как рыба, выброшенная на сушу – я так увлечён воспоминанием, что мне не хватает духу отказаться. Кажется, я просто не могу ответить иначе, и слова сами слетают с губ.
[indent] - Не останавливайся, - и это пьянит сильнее любого алкоголя. Его прикосновения пьянят. Его запах. Будто  я снова оказался в той съёмной комнате небольшого летнего домика – двадцатилетний, напуганный, неопытный и до умопомрачения счастливый. Помню, как боялся тогда, что Гиду со мной просто играет. Как боялся оказаться смешным и неловким, не тем, кого он захотел бы снова. Потому что я влюбился и хотел его отчаянно, страшно, хотел, чтобы всё свободное время мы проводили друг с другом – целуясь, обнимаясь, занимаясь любовью. Любовь для меня всегда выражалась, в первую очередь, в прикосновениях, и уж если я влюблялся, мне хотелось прикосновений. Даже засыпая я старался дотронуться до Гиду хотя бы краем мизинца, но он всегда давал мне больше, чем я мечтал.
[indent] - Я так скучал, - ладони обхватывают лицо, когда губы встречаются в порывистом поцелуе. Мне хочется обнять его всем телом, прижать к себе и больше никуда не отпускать, даже против его воли, не важно. Лишь бы он был. И его горячие ладони не дают мне усомниться в моём желании ни на мгновение, заставляя тело выгибаться навстречу. Комнату заполняет наше горячее дыхание и жаркий шёпот. Сам себя не контролируя я шептал ему о любви, помогая стягивать с себя одежду, я шептал ему о том, что без него ничего не имеет смысла, расстёгивая его рубашку, чтобы прикоснуться к груди влажными губами. Чтобы почувствовать его мягкую кожу, которая пахнет как жаркий полдень в гуще апельсиновой рощи. Я помню, как поцелуи отдавали сладостью цитрусов. Его руки заходят слишком далеко.
[indent] - Гиду, подожди! – голос, рассекающий тишину полумрака, оказывается настолько громким, что я торопею. Видя растерянность в глазах Гиду и его готовность отстраниться в любой момент, отчаянно хватаю его за плечо, умоляя этого не делать. Голос переходит на шёпот, - подожди. Я…
[indent] …снова не могу подобрать нужных слов.
[indent] - Я до сих пор не знаю, как об этом говорить.
[indent] Говорить тебе. Потому что мне не всё равно, что ты подумаешь.
[indent] Но Гиду не нужны слова, чтобы понять. Движения становятся мягче и нежнее, позволяя мне с облегчением выдохнуть, откидывая голову на подушки, и я целую его самозабвенно, когда Гиду нависает надо мной, ладонью упираясь в матрас. Когда другой ладонью он ласково проводит по обнажённому бедру, я явственно ощущаю, как моё тело дрожит от вожделения, как натянутая струна. Хотя я и пытаюсь скрыть эту дрожь, начиная сбегать, ничто не может укрыться от Гиду. И он целует меня так сладко, как в тех воспоминаниях, когда я думал, что это всё, что мне от него осталось. 
[indent] Как хищник, знающий, что мне никуда от него не деться, Гиду подхватывает меня под колени, закидывая ноги на плечи и всё, что мне остаётся – порывисто выдыхать его имя, боясь, что дрожь в моём голосе слишком явная.
[indent] - Пожалуйста.

+2

9

Горячее дыхание ласкает кожу, вызывая россыпь мурашек. Габ – это как вернуться в солнечный майский день, как снова оказаться во времени, в котором ты был безмерно счастлив. Его пальцы держат меня так крепко, что кажется, останутся синяки. Ласково, с какой-то абсолютно ненормальной нежностью, я осторожно убираю от себя его руки, чтобы переплести с ним пальцы. Габ снова выглядит, как смущающийся подросток, уединившийся с первой любовью на вечеринке. Сердце сжимается от всепоглощающей любви, от этой нежности и боли, которую нам обоим пришлось пережить.
Касаться его так откровенно – тоже особая нежность. Там, много лет назад, я любил делать так, слушая его сдавленные стоны, когда ладонью он прикрывал себе рот, боясь, что кто-нибудь может услышать нас. Когда он выгибался навстречу мне, беззвучно умоляя о большем, поскуливая, но не смея меня остановить. Я мог ласкать его языком очень долго, слушая, как мой кроткий мальчик лишь жалобно поскуливает, отчаянно желая большего. И за прошедшие семь лет я столько раз прокручивал в голове акты нашей любви, что сейчас в глаза невольно бросается разница. Из несмелого, трепетного мальчика, Габ стал более жестким и требовательным в поведении, и мне требуется несколько властных движений, чтобы вновь взять контроль в свои руки. То и дело он порывается перехватить инициативу, занять доминирующую позицию, но я снова и снова показываю ему, кто здесь главный.
И пускай мы негласно боремся, это не выглядит грубо или агрессивно, скорее, очень игриво. Ладони касаются его мягко, двигаясь сверху-вниз, и я словно заново изучаю его. Каким стало его тело за прошедшие семь лет? Добавились ли шрамы, осталась ли еще та родинка на животе? Раньше я знал каждый сантиметр его тела. И, похоронив в своей жизни, но не сумев похоронить в сердце и памяти, темными ночами я вспоминал, как это – касаться его. Чувствовать тепло кожи и выступающие косточки – даже в свои двадцать пять Габ обладал телосложением подростка, и это, признаться, всегда меня заводило. Мой юный, красивый Габ.
Не в силах сдержаться, я целую его ноги на моих плечах, а затем, наклонившись, касаюсь его приоткрытых губ. Это больше, чем я могу выдержать, и движения получаются грубыми и исступленными, очень диссонирующими с нежными, любовными поцелуями и тем шепотом, что срывается с губ. Мы шепчем друг другу о самом сокровенном, о том, что никогда не делили с другими. Я клянусь, что любил его каждый день, думал о нем каждую ночь, и пальцы, оглаживающие его по щеке, предательски дрожат. Возможно, я стал излишне сентиментальным, но сердце готово выпрыгнуть из груди от волнения и счастья.
Когда у нас не остается сил на слова, тишину комнаты нарушает лишь скрип кровати и наше шумное, срывающееся дыхание. Одной рукой я придерживаю запястья Габа, сведенные вместе, пальцами же второй сжимаю его подбородок, заставляя смотреть мне в глаза. Не отворачивайся, любовь моя, я хочу видеть твое лицо.
По телу проходит приятная дрожь и на пике я прижимаюсь губами к его влажной от пота шее, словно бы скрывая собственный стыд. Глупо было ожидать большего: я семь лет не чувствовал никого так же близко. Последний мой раз был именно в Габом, но ценность он обрел лишь намного позже, в моих омраченных его смертью воспоминаниях. С губ срывается полувздох-полувсхлип.
- Я так скучал по тебе.
Губами чувствую, как под кожей бьется артерия. Хочется сжать Габа руками и ногами, чтобы он не мог вырваться, и держать, держать, пока не закончатся силы. Я по-детски глупо боюсь, что он исчезнет. Тяжесть всей ситуации наваливается на меня, давя на плечи, но я стараюсь никак не выдать это ни взглядом, ни словом. Лишь целую его в качестве извинения за такой скорый финал и плавно, не прекращая целовать, опускаюсь все ниже. Нет ни страха, ни чувства неловкости. Мы словно снова стали самими собой, теми, кем были семь лет назад. Физическая близость с ним всегда казалась мне чем-то абсолютно естественным.
Тихие стоны Габа заполняют комнату, и он пачкает мою ладонь липкой спермой. Поцелуи остаются все такими же нежными.
Не отрываясь друг от друга, мы лежим в полной тишине и темноте, слушая стук сердец друг у друга. Щекой Габ прижимается к моей груди, я же рассеянно поглаживаю его пальцами по плечу. Кажется, что лежим мы так уже целую вечность, и молчим – каждый о чем-то своем. У меня так много вопросов, но так мало смелости услышать на них ответы.
Я хочу узнать все о нем: чем он жил, кем был и кем стал. Злится ли он все еще на меня? Сможет ли найти в себе силы, чтобы простить? Носом зарываюсь в его темные пряди, вдыхая до боли знакомый запах волос. Что будет, когда первый восторг пройдет? От бессилия и боли внутри все сжимается, но я так и лежу, прижимая к себе Габа одной рукой. Не хочу, чтобы это счастье заканчивалось, но знаю, что рано или поздно это произойдет.
- Габ, - голос звучит хрипло, пальцы сжимают его плечо. – Семь лет – большой срок, и могло произойти все, что угодно, но сейчас… - говорить сложно, горло сжимает спазм, а внутренне я как-то отстраняюсь от него самого и ситуации в целом, уверенный, что готов услышать любой ответ. – Ты был с кем-то за эти семь лет?
Прикрываю глаза, словно в ожидании удара. Это по-настоящему страшно: то, какую власть он имеет надо мной и моей жизнью. То, как легко может разрушить ее всего несколькими словами. Однажды я уже потерял его и боюсь, что во второй раз отпустить будет гораздо больнее. Лучше бы он сразу вежливо извинился за грубость и сказал, что между нами не может ничего быть. Лучше бы никогда больше мне не чувствовать подушечками пальцев мягкость его шелковой кожи. Никогда больше не слышать, как он скучал. Тот Габ, которого я знал, всегда проявлял чувства в прикосновениях. Для него занятия любовью были не просто приятным времяпрепровождением – это была квинтэссенция его открытости и доверия, его любовь, переведенная на язык физической близости. Тот Габ, которого я знал, никогда не стал бы спать с кем-либо еще, когда его сердце занято кем-то другим.
Мне так хочется верить в его любовь ко мне, что я неосознанно начинаю искать ее подтверждение в его словах и поступках. В его реакциях на меня, в том, что он все же пришел этим вечером, что шептал мне на ухо так горячо и любовно. И все же, какой-то темной, как будто бы вовсе и не моей частью души я ощущаю острое желание отодвинуться, выскользнуть из объятий, чтобы не искушать себя. Если окажется, что он не может снова быть рядом со мной, будет не так больно расстаться. Нужно только быть к этому морально готовым. Мало ли, что могло измениться за эти семь лет.
Любовь к Габу, это трепетное, всепоглощающее чувство, всегда затмевало собою все. И, отчаянно прижимая его к себе, я и сам жмусь к нему, как замерзший котенок, и вздрагиваю от ответа, как от ожидаемого, но болезненного удара. Я так хотел сказать ему, что все это не важно, что я хочу, чтобы он остался со мной, чтобы был. Но слова застревают в горле. Пальцы разжимаются, практически выпуская Габриэля из объятий. Хочу сказать ему, что не смогу жить без него, но не нахожу в себе смелости. Лишь тихо, каким-то хрипящим шепотом, спрашиваю:
- А сейчас? Ты все еще с ним? – И добавляю еще тише, прикрывая глаза от страха и сожаления: - Какой он?

0

10

Garbage - #1 Crush
I will sell my soul for something pure and true, someone like you
[indent] С Гиду я чувствую себя живым. В его жарких объятиях, чувствуя такой родной запах спелых абрикосов и солёного, летнего бриза. Мне кажется, что проснувшись утром, мы снова отправимся к побережью, чтобы насладиться пустынным пляжем  и серым, рассветным небом. Эти долгие годы без него я с болезненной тоской представлял, как руки Гиду ложатся на мои усталые плечи, но эти руки были чужими. И сейчас, наконец ощутив их, я готов по-настоящему умереть от счастья, потому что в  какой-то момент мне кажется, что сердце просто не выдержит. Оно брызнет под рёбрами, заходясь в неистовом, гулком стуке.
[indent] - Гиду, - повторяю его имя вновь и вновь, выгибаясь навстречу влажной ладони, когда между поцелуями возникают короткие, мимолётные паузы. Это так естественно – касаться его щеки, прикрывая глаза на томном выдохе. Я мечтал об этих объятиях с того самого момента, как мы расстались. Ночами я вспоминал, как это – чувствовать его всем телом, прижимаясь в сладострастных объятиях, зарываться носом во влажные волосы, чувствовать тепло его дыхания у самого уха, когда наши тела так близко друг к другу. Как юная, наивная студентка я прятал лицо в подушку, чтобы никто не увидел следов моей тоски, когда понимал, что больше такого не будет никогда. Мне не хотелось существовать, потому что жизнь без Гиду – не жизнь вовсе. Только с ним я чувствовал себя собой, нашедшим своё место в жизни.
[indent] И вот, спустя семь лет разлуки, мы снова жмёмся друг к другу в темноте комнаты, наполняя тишину ночи нашими порывистыми вздохами, и сейчас я осязаю его так жадно, как не делал этого никогда. Потому что никогда раньше не понимал, как легко мы сможем потерять друг друга. Размеренный стук сердца Гиду меня успокаивает, но его вопросы будят во мне нечто постыдное – то, что я сам в себе ненавижу. С ним я всегда чувствую себя беззащитным маленьким мальчиком, который в силу своего возраста ещё не знает, как ему управляться с его чувствами. Только мне тридцать пять. Сердце куда-то падает, а вся эйфория пропадает, как только я открываю рот.
[indent] - Нет, Гиду, я не с ним, - каждое слово даётся с трудом, а у меня возникает отчётливое понимание того, какой хрупкой оказалась радость воссоединения. Разом обмякаю, чувствуя, как в теле не остаётся сил даже чтобы отодвинуться, когда объятия Гиду вдруг разжимаются. Внутри что-то оборвалось. – Его зовут Стеф, и он был очень добр ко мне.
[indent] Делая длительные паузы в словах, неловко запинаясь, я рассказываю Гиду всё как есть. Как потерял смысл жить, когда его не стало рядом со мной, и как я не мог снова начать общаться с кем бы то ни было. Как убеждал себя просто жить, как ни в чём ни бывало, но каждый раз спотыкался о всепоглощающее желание просто лечь и уснуть, чтобы больше никогда не проснуться. Как вдруг всё стало так безразлично – кто обо мне подумает и что, правильно ли меня поймёт, обижу ли я кого-то или обрадую. Маленькие радости жизни, общение – всё это не имело для меня никакого значения и, думая только о себе и своей тоске, я позволял по отношению к другим невообразимую грубость. Я не боялся ранить чувства Стефана, говоря ему, что никогда не полюблю в ответ и просто плыл по течению, пользуясь его добротой и верой в меня. Как с ним я превратился в безответственного мучителя, который не был способен не только ценить то, что ему дают, но и давать взамен. Я рассказал Гиду о том, какой я человек на самом деле. О том, как не люблю себя за это. И в этот момент я не подозревал, что могу невзлюбить себя ещё больше, за то отчаяние, с которым вновь вцепился в него, прижимаясь к груди.
[indent] -  Умоляю тебя, будь со мной, - глаза прикрыты, чтобы не видеть реакции Гиду, а тон становится требовательным. Как обречённый, уцепившийся за единственный шанс выжить, я совсем не понимал, как это может прозвучать со стороны – я просто испугался, что он прогонит меня.  – Я больше этого не выдержу, пожалуйста. Гиду, не оставляй меня. Ты же знаешь, всё было бы по-другому, если бы я только знал.
[indent] Здесь и сейчас я был готов унижаться перед ним и ползать на коленях, лишь бы снова не потерять. Оправдываться, умолять, что угодно, лишь бы убедить его не презирать меня.
[indent] - Я же правда верил, что ты сбежал от меня и пытался жить дальше. Знаешь, как это – быть с тобой, а потом потерять? Не пытаться искать, зная, что уйти – это твой выбор. Знать, что как с тобой не будет больше ни с кем, но почему-то просыпаться каждое утро? Знать, что ты ушёл сам, потому что я не тот, кто тебе нужен. Я правда верил в это, Гиду, клянусь тебе всем, что у меня когда-либо было, я верил, что ты не хочешь быть со мной, - пальцы крепко сжимают предплечье, а голос больше напоминает испуганного пятнадцатилетнего мальчика, который клянётся, что больше так не будет, - я сделаю что угодно, только скажи, что мне сделать.
[indent] И в эту секунду мне казалось, что я мгновенно умру, если только он того пожелает, потому что на месте Гиду я смог бы испытать лишь жалость с долей отвращения.
***
[indent] Рассвет я встречал в лёгкой дрёме, чувствуя, как вздымается грудь Гиду. Всё произошедшее ночью казалось мне сном, а произнесённые слова вызывали жгучее чувство стыда. Уткнувшись в его плечо я хотел забыть о том отчаянии, с которым пытался оправдаться, и не хотел открывать глаза, словно полные песка. Устыдившись самого себя, я хотел сбежать, запереться в своей комнате и больше не попадаться Гиду на глаза, уехать из Хогвартса и ни словом, ни делом не напоминать о собственном существовании даже себе. Но вместо этого обнаружил себя прижавшимся к Гиду ещё теснее, уткнувшись носом в его нежную шею. Я лежал бы так целую вечность, наслаждаясь этим, словно украденным, моментом нашей близости, пока не придётся уйти. И, незаметно для самого себя, провалился в глубокий сон, убаюканный размеренным дыханием Гиду и теплом его тела.

I believe in you
I would die for you

+1

11

В теплых объятиях Габа сонливость накатывает незаметно, утягивая в водоворот темноты. Иногда я просыпаюсь на короткие мгновения: все же, мой сон остался очень тревожным. Но, вдохнув его знакомый запах и ощутив тепло тела, я тут же засыпаю обратно, убаюканный этим уютным ощущением близости. Единственное, что тревожит меня – это наступление утра. Оно неумолимо разлучит нас, вопрос только в том, будет ли это теперь навсегда. Сможем ли мы находиться на одной территории после всего, что произошло между нами?
Просыпаясь в сизом свете утра, мы долго лежим в тишине, делая вид, что не заметили пробуждения друг друга. Наконец, я не выдерживаю, и оглаживаю его большим пальцем по нежной щеке. Габ прижимается теснее к моей груди, словно бы прячась от невидимой мне угрозы, и я невольно вспоминаю, каким он был в первые недели после нашего знакомства. Как прятался под одеяло и краснел при мысли о том, что в первый же вечер я раздел его, избавляя от мокрой одежды. Прошло так много времени, так много всего изменилось. Неизменным осталось только одно.
- Я люблю тебя, - шепот звучит очень тихо, невесомо, словно бы ветер прошелестел занавеской. – Русалки сказали мне, что ты умер, Габ. Прости меня. Я не должен был верить им. Мне кажется, я и сам умер в тот день.
Зарывшись носом в волосы, я вдыхаю снова и снова, понимая, что вот-вот нам предстоит расстаться. Стрелки часов неумолимо приближаются к семи утра, и нам с Габом осталось совсем немного. Всего пара минут на то, чтобы сказать самое главное. Мы оба медлим. Мне откровенно не по себе при мысли о том, что нужно нарушить тишину первым. Как непутевый школьник я хотел бы сбежать от ответственности, не слышать того, что мне не хочется знать. Можно было бы просто сделать вид, что ничего не было, вот только есть одно но.
- Я не смогу больше жить без тебя, - говорю это отчаянно, сжимая его крепче в объятиях: теперь не вырваться, как бы он ни хотел. – Просто не захочу. Ты останешься со мной, Габ?
- А ты со мной?
Вместо ответа я целую его самозабвенно, исступленно, словно бы это последние мгновения нашей жизни. И в поцелуях этих больше любви и признаний, чем в тысяче самых громких слов.

***
За завтраком мы сидим рядом, и кажется, что всем в глаза бросается наша внезапная близость. Я отвлекаюсь от нашей беседы лишь для того, чтобы вежливо кивнуть другим преподавателям, интересующимся моим самочувствием. Честное слово, от счастья я даже забыл, что «болел». Списываю все на чудодейственную норвежскую микстуру, рекомендуя ее всем интересующимся.
Габ улыбается, и эта улыбка способна растопить любой лед, а мне стоит больших усилий сдержаться, чтобы не коснуться ее губами. В прошлом, во время нашего путешествия, мне не раз приходилось представлять нас, как просто друзей или братьев, и тогда, разумеется, любая близость была под запретом. Лишь ночью, за закрытой дверью мы имели право по-настоящему любить друг друга. В Хогвартсе нам придется быть еще осторожнее. Многие дети сейчас прозорливы, и мне бы не хотелось, чтобы по школе поползли слухи. Есть вероятность, что открывшаяся правда вызовет скандал и бурю. И, думается мне, это совсем не то, что нам с Габом сейчас необходимо.
Стараясь сохранить наше хрупкое счастье, я под столом касаюсь его руки. Взгляд поначалу рассеянно скользит по залу, а лишь спустя несколько долгих мгновений возвращается к Габу.
- Помнишь, как мы впервые покупали тебе палочку? Когда только познакомились? – мне едва удается сдержать улыбку, сохраняя серьезное выражение лица. – Ты тогда так насупился, что я за обедом нарисовал твой портрет. Тот блокнот все еще у меня, - погружаю в рот ложку тыквенной каши. – А если ты будешь плохо себя вести, я размножу его и продам.
Свой смешок я прячу в кубок с апельсиновым соком. Рядом с Габом во мне всегда просыпался буйный подросток.

***
Всплеск эмоций и неконтролируемых желаний похож на наваждение. Судя по всему, подросток просыпается во мне не только ради подтруниваний над Габом, потому что выдержать без него два занятия оказывается чертовски сложно. Не помогают ни попытки отвлечься, ни сложные беседы со студентами. Мысли снова и снова возвращаются к профессору Марино, как бы порочно и неприлично это ни было. Я думаю о его нежной коже, о запахе волос и взгляде, полном доверия и любви. Я не могу перестать представлять его прикосновения каждую минуту. Как он жался ко мне прошлой ночью, как умолял никогда не оставлять его. Как клялся мне, что скучал.
До знакомства с Габом я был порочен и весьма раскован в поведении, но с ним все изменилось. С тех пор только его прикосновения имели ценность, только его откровенная близость стала важна. Ничто и никогда не заводило меня так же сильно, как этот доверчивый взгляд его карих глаз. Ему достаточно просто быть, чтобы я сгорал от нетерпения. Мне нужно его касаться, прижимать к себе и демонстрировать бесконечную преданность и любовь, чтобы чувствовать себя абсолютно счастливым.
Сейчас он нужен мне, как никогда.
В перерыве между занятиями я уверенным шагом направляюсь в класс Прорицаний. Говорю сам себе, что это лишь для того, чтобы увидеть его. Просто поймать его взгляд и убедиться, что все в порядке. Что он не выставит меня за порог, что будет рад нашей короткой встрече так же, как и я сам.
На мое счастье в классе не оказывается студентов, а Габриэля я нахожу в тесной лаборантской среди многочисленных стеклянных шаров, чашек и колод карт. Антураж очень ему подходит, и мельком я думаю, спросил ли Габриэль карты насчет меня. Что они сказали ему? Боюсь, он никогда не расскажет.
Всего мгновение мы смотрим друг другу в глаза прежде, чем сблизиться. Поцелуй отчаянный и жадный, так я целовал Габа украдкой на заднем дворе нашего съемного домика во Фламанвиле. Боясь быть застуканными, мы всегда искали укромные места, чтобы прикоснуться друг к другу.
А сейчас ладони скользят по его груди вниз совершенно нецеломудренно, губы касаются мочки уха. У нас совсем нет времени на подобные действия, и уж точно нет морального права так вести себя в помещении, куда в любой момент может заглянуть кто-нибудь из студентов. Однако шепотом я рассказываю Габу о своих постыдных желаниях. Он прижимается в ответ так жарко, что я чувствую, насколько это желание взаимно прямо сейчас. Словно проверяя мое терпение, Габ провокационно опускает ладонь на мой пах, и в губы ему я выдыхаю несдержанный стон.
Под многочисленные «нельзя» и «не здесь», мы целуемся так развратно, словно готовы предаться похоти прямо здесь, не обращая внимания на условности. При мысли о том, как сладко было бы сейчас взять его, закинув ноги себе на плечи или прижимая лицом к деревянной столешнице, внизу живота все сводит. И, не отдавая себе отчета о собственных действиях, я с рычанием резко поворачиваю Габа спиной к себе, заставляя лечь животом на стол.
- Доигрался?
Толчок бедрами, чтобы отереться об его ягодицы. Нависаю над ним угрожающе, давая свободу рукам, и горячее дыхание опаляет ему кожу на шее. В лаборантской становится очень душно, воздух, кажется, уже потрескивает от напряжения. Мы едва не переходим границу дозволенного, до нее остается крошечный шаг, когда мои пальцы уже касаются ширинки на его брюках.
Лишь послышавшиеся в классе голоса студентов заставляют меня остановиться. Прикусив мочку уха, со вздохом разочарования я отстраняюсь, чтобы поправить одежду. Словно бы ничего не произошло только что между нами.
- Хорошего дня, профессор Марино, - уже уходя, я оборачиваюсь, чтобы тихо добавить: - Увидимся вечером.

+1

12

[indent] Карты не раз обещали мне большую любовь, к которой я приду через страдания. Линии на руке говорили о том, что в моей жизни не будет никого, кроме Гиду. Чаинки на дне чашки показывали удачное стечение обстоятельств, и я думал, что будущее просто не хочет мне открываться. Иначе как все эти предсказания могли существовать одновременно? Я был уверен, что не смогу простить Гиду, ни при каких обстоятельствах, но, как оказалось, мне нужен только повод. Я простил бы ему что угодно.
[indent] Время будто не отразилось на Гиду – меня всегда поражало то, с какой лёгкостью слова любви могут слетать с его губ. Словно ему до сих пор двадцать пять. Для меня Гиду всегда будет двадцать пять.
[indent] - Пожалуйста, давай перестанем извиняться, - робко жмусь к Гиду как слепой котёнок, ощущая себя тем, совсем юным Габом, недавно окончившим Шармбатон. Мне не хочется слышать, как он извиняется, потому что я не хочу, чтобы он чувствовал себя виноватым. Как бы там ни было, что бы ни происходило, это не принесёт мне удовольствия.
***
[indent] Прошло столько лет, а ничего не меняется – мы снова идём на завтрак, делая вид, что нас связывает лишь дружба. В данном случае, весьма неожиданная. Буквально кожей я ощущаю, как кто-то из преподавателей косится на нас, директор Орпингтон же одобрительно кивает, видя, что мы больше не ведём себя так, будто готовы использовать друг против друга непростительные заклятья. Гиду ведёт себя как дерзкий пятикурсник, грозясь распространить по Хогвартсу мою карикатуру его, неотразимого, авторства. И, как любая примерная студентка, влюблённая в главного хулигана за всю историю школы, я краснею, чувствуя, как потеют ладони. Вилка, опущенная в салат, буквально выскальзывает из руки и с уличающим звоном падает на пол. Прямо сейчас мне хочется снова оказаться в маленькой комнатке, подальше от этого множества глаз, чтобы чувствовать на себе крепкие объятия Гиду. Когда он рядом, сердце начинает биться быстрее, а от его запаха мне становится не по себе. Я так волнуюсь, что у меня не получается ничего съесть и весь завтрак я просто ковыряю ложкой размазанный по тарелке желток, хотя рядом со мной уже лежит новая, чистая вилка. Мне хочется провалиться под землю от стыда и, в то же время, я ощущаю себя самым счастливым волшебником во всём мире, когда наши пальцы касаются ладоней друг друга под столом.
***
[indent] Для старшекурсников темой занятия сегодня становится гадание по чаинкам, но я думаю совсем не о чае, а о том, как жарко Гиду прижимал меня к столу в лаборантской. Мне едва удалось сохранить лицо, когда в класс начали заходить спешащие на занятие студенты.
[indent] - Мы пьём чай каждый день и даже не задумываемся о том, что прямо сейчас, на дне чашки нам могут открыться предзнаменование грядущего дня. Хорошие знаки, несомненно, порадуют, а плохие дадут возможность подготовиться. Для начала необходимо освободить голову от посторонних мыслей и тревог, помните – гадатель всегда должен находить внутреннее равновесие, иначе карты, руны и даже чаинки окажутся вашим отражением. Это будет не предсказание, а просто ваше настроение.
[indent] Говоря по правде, мне не слишком нравится тон наставника, и я никогда не пытаюсь делать вид, что знаю абсолютно всё. Гораздо больше мне нравится разговаривать со студентами, задавать вопросы на которые не существует «неправильных» ответов. Я спрашиваю о том, почему они выбрали прорицания, почему кто-то хочет поскорее освоить таро, а кто-то спросить хрустальный шар о любви. Мне и самому когда-то хотелось это сделать.
[indent] Взглянув на дно чашки, вижу, как чаинки сложились в солнце, обещая мне счастье, и впервые я им по-настоящему верю.
***
[indent] За ужином кажется, что Гиду смотрит на меня слишком двусмысленно – от его взгляда я сразу теряюсь,  а в горле пересыхает. Но это не мешает склониться к уху профессора де Салазара, чтобы доверительно прошептать:
[indent] - Ты просто чудовище, - я улыбаюсь, вспоминая, как Гиду развлекал детей в отеле Парижа своими сказками. Чудовище пиратской бухты, которое съедает незадачливых моряков на обед. Или же оно питается моим стыдом.
[indent] - Если хочешь, мы можем обсудить это позднее, - чувствую, как его ладонь под столом касается моего колена, и застенчиво утыкаюсь в кубок, чтобы никто больше не смог увидеть моей обеспокоенности.
***
[indent] Наконец, все дела закончены, и я могу отправиться в комнату, чтобы с блаженством залезть под одеяло и уснуть. Только одна мысль не даёт мне покоя весь день – это Гиду с его самодовольной улыбкой и невероятно, просто чертовски горячими прикосновениями. Он дразнил меня с самого утра, исчезая в самый, по его мнению, подходящий момент. Мы во многом бывали единодушны, но сейчас я с ним категорически не согласен. Как я смущался за завтраком, на глазах у множества студентов - его ведь совсем не волновало, как мне удастся сохранить лицо! Как он изводил меня в лаборантской, оставив ни с чем. Разве могу я просто вернуться в свою комнату, чтобы забыть этот день? Конечно, нет. Единственная комната, в которую мне хочется пойти – это его комната.
[indent] Мне так хочется поскорее увидеть Гиду, что я забываю постучаться.
[indent] - Ты, - дверь громко хлопает за спиной, когда я стремительным шагом направляюсь к профессору, - ты просто кошмарен, - пока я высказываю ему своё недовольство, пальцы спешно расстёгивают его рубашку, - и невыносим, - наши губы встречаются в нетерпеливом поцелуе, - мне так этого не хватало.
[indent] Только с Гиду я чувствую себя живым, когда его руки так же нетерпеливо сжимают мои бёдра и даже жуткое смущение не может мне помешать. Напротив, за семь лет я и вовсе позабыл о том, что это значит – смущаться. Что значит краснеть, когда чьи-то прикосновения кажутся тебе слишком непристойными и развратными. Никто другой  не вызывает во мне столько трепета и волнения, как Гиду, и я опускаюсь перед ним на колени. С удовольствием замечаю, как пальцы путаются в моих волосах, и смотрю на Гиду снизу-вверх, чтобы поймать взгляд его карих глаз.
[indent] Мне нравится целовать его бёдра, ласкать его губами и языком, когда Гиду жарко выдыхает: «глубже», подаваясь навстречу. Я люблю чувствовать его в себе, когда он нависает сверху, беря моё тело так жадно, словно у нас и не было этих лет разлуки.
[indent] «Ещё, быстрее»
[indent] Ногти вцепляются Гиду в плечи, оставляя алеющие отметины, и я с сожалением замечаю, что больше никогда не буду тем Габом, которого он встретил когда-то. Как бы там ни было, я стал грубее и это невозможно не заметить. Возможно, где-то внутри я продолжаю злиться на Гиду, просто не могу себе в этом признаться. Ведь если признаюсь, вдруг мы больше никогда не примиримся?..
***
[indent] Влажные от пота мы лежим в постели, тесно прижимаясь друг к другу. Я глажу ладонь Гиду, но со временем тишина становится слишком неловкой, хотя мы продолжаем делать вид, что никакой неловкости между нами не существует. Чувство недосказанности сверлит меня изнутри.
[indent] - Послушай, - я нарушаю тишину первым, - а как долго ты меня искал? Я хочу знать.
[indent] Хоть мне не видно его лица, я буквально физически ощущаю это тяжёлое выражение.
[indent] - Я искал тебя несколько дней, Габ, почти неделю, - голос Гиду звучит подавленно, давая понять, что эта тема ему, как минимум неприятна. Но нам надо расставить всё по местам, - пока русалки не…
[indent] В комнате вновь повисла тишина. Я не хотел слышать ни слова о русалках, которым он поверил, а Гиду, будто улавливая мои мысли, и вовсе отстранился, переворачиваясь на другой бок. Внезапно я почувствовал его ужасно одиноким и несчастным. Таким же, как и я. Таким, что мне захотелось его обнять.
[indent] - Не думал, что это когда-нибудь вообще случится, - матрас качнулся, скрипнула половица. Я не видел Гиду, но знал, что он встал, оставляя меня одного в постели. Внезапно мне захотелось отмотать время назад и не задавать ему никаких вопросов. Просто лежать в тёплых объятиях, прижимаясь к нему спиной и не думать ни о чём.
[indent] Короткое заклинание, а за ним короткий щелчок отмыкающегося замка. И ещё один, и ещё. Я боюсь услышать то, что мне не понравится, и закрываю глаза, будто это может помочь. Но даже с закрытыми глазами я не могу не понять, что Гиду обходит кровать, чтобы оказаться лицом к лицу со мной. Когда он садится рядом, приходится на него посмотреть – он протягивает мне волшебную палочку. Ту, что мы когда-то покупали вместе, я сразу её узнал и в груди что-то неприятно защемило.
[indent] - Русалки отдали мне это. Всё, что мне от тебя осталось, - Гиду смотрит на меня затравленным зверем.
[indent] Какое-то время я кручу палочку в руках, внимательно её разглядывая – кто бы знал, сколько всего мы пережили вместе. Имею в виду, вместе с Гиду. Взгляд падает на исписанные моими стихами стены и вдруг меня накрывает волна такого обжигающего стыда, что хочется спрятаться под одеяло. Как я мог подумать, что Гиду решил меня бросить? Вот он сидит передо мной – несчастный и полный боли. Гиду, который хотел умереть без меня, пока я создавал себе новую жизнь, в которой ему не было места. Мне хочется заставить его забыть обо всём, потому что я боюсь, что он меня не простит на самом деле.
[indent] - Гиду, - мне приходится сесть, чтобы быть ближе к нему. Слова застревают в горле, и мне ужасно хочется всё изменить. Сделать так, чтобы мы никогда не оказались в той лодке, чтобы никогда не расставались на эти долгие семь лет, - я должен был тебя найти.
[indent] Грудь сдавливает болезненным спазмом и мне становится трудно дышать, хотя я и продолжаю говорить, моля его о прощении.
[indent] - Пожалуйста, - пальцы отчаянно цепляются за его руку, - пожалуйста, не оставляй меня.
[indent] Я помню, что ещё утром Гиду предложил мне остаться с ним, но сейчас во мне будто кричал тот Габ, выброшенный на берег семь лет назад.
[indent] - Я сделаю что угодно, только не оставляй меня, умоляю, - я не выдержу это снова. Мне не хватает смелости посмотреть ему в глаза - я боюсь увидеть на лице Гиду отвращение или непонимание. Потому что знаю, что если он отвернётся сейчас, моё сердце остановится.

+1

13

При взгляде на Габа – такого открытого, ранимого и взволнованного, в груди что-то колет, заставляя вспомнить всю ту горечь, которую мы оба пережили за последние семь лет. У нас обоих есть поводы ненавидеть друг друга. Бесконечно обижаться, устраивать сцены, не доверять. Но вместо всего этого я прижимаю его к себе, и пальцы так ласково перебирают завитки темных волос. Его дыхание совсем близко: я чувствую его щекой. И снова мне не хочется отодвинуться или одернуть его. Все, что я хочу – это никогда не выпускать его из объятий.
- Я больше никогда тебя не оставлю.

***
Окрестности Хогвартса укрываются слоем пушистого снега, как одеялом, когда я, с горящими от восторга глазами, возвращаюсь из Запретного Леса. Возможно, к весне у нас будет маленький гиппогриф, чего не случалось уже очень давно. Этой новостью я собираюсь поделиться, разумеется, с Габом, и жгучее нетерпение подстегивает меня возвращаться скорее. В такие моменты я особенно остро чувствую, как сильно мне его не хватало. Ноги утопают в снегу: как бы ни расчищали дорожки, периодически поднимающаяся метель все равно их заметает обратно. Я иду, и снег искрится в робких лучах послеполуденного зимнего солнца, всего на мгновение выглянувшего из-за туч.
Знакомая фигура, задумчиво замершая впереди, выдает Габа с его типичной растерянностью. Одна перчатка надета, вторая явно потеряна. Шарф свисает неравномерно, но Габ так увлечен чем-то, доступным лишь его взору, что даже не обращает на это внимания. Внутри расползается приятное тепло, появляющееся всегда вместе с Габом. Не желая упускать такую потрясающую возможность, я зачерпываю снег, с легкостью формируя из него приличных размеров снежок.
Он разбивается о плечо Габа, обдавая его мелкими снежными брызгами.
- Гадаете по снежинкам, профессор Марино?
В первую секунду на его лице удивление человека, вырванного из мира собственных грез, которое тут же сменяется робкой улыбкой. Словно бы спрашивая, что здесь происходит, Габ замирает с этой легкой улыбкой неуверенного в своей правоте человека. Чтобы хоть как-то подстегнуть его, я леплю еще один снежок, и он с силой врезается чуть ниже, чем в прошлый раз. Расчет оказывается верным, и, словно очнувшись от сна, Габ внезапно смеется. Он тут же понимает и принимает правила моей маленькой игры, и, зачерпнув обеими ладонями снег с земли, устремляется в мою сторону.
Четверть часа спустя, мы, смеясь словно дети, обрушиваем друг на друга целый шквал снежных снарядов. Я прячусь за оконным проемом боковой галереи, в то время как Габ по-крабьи перемещается за фонтаном, надеясь избежать очередного попадания в ухо. Мы уже порядком вымокли от растаявшего на нас снега, и мои носки уже сырые насквозь, в то время как Габ и вовсе выглядит участником настоящих боевых действий.
Последний брошенный мной снежок пролетает в каких-то считанных сантиметрах от директора Орпингтон. К счастью, она не выглядит недовольной: на губах появляется улыбка и, кивнув мне, она спешно уходит дальше по другой галерее. Смутившись, словно застуканный подросток, я совершенно отвлекаюсь от нашей битвы, и снежок Габа с силой ударяет меня в лицо, рассыпаясь и тут же коварно просачиваясь мне под одежду. Слышится довольный смех победителя, но рот мой забит снегом, и я не могу достойно ответить хотя бы словами.
Когда же я наконец могу хотя бы открыть глаза, смахнув с себя подтаявшую снежную массу, впереди маячит озабоченное лицо Габа, и мне больших усилий стоит сдержаться, чтобы не притянуть его к себе, рухнув вместе прямо в затоптанный нами сугроб.
Обратно в замок мы возвращаемся на вежливом расстоянии, но руки Габа греют мои перчатки. Свою единственную он уже успел потерять.

***
Спрятавшись от чужих глаз в тишине Запретного Леса, мы идем, вдыхая острый морозный воздух, и снег поскрипывает с каждым нашим шагом. Деревья покрыты слоем искрящегося на солнце снега, и все вокруг говорит о том, что весна еще нескоро вступит в свои права. Я привел Габа сюда, чтобы показать, почему я так трепетно люблю это место, и теперь оказалось, что слова не нужны. Сейчас Запретный Лес был прекрасен, как никогда.
Укрывшись от всего мира под раскидистыми ветвями ели, я прижимаю Габа к себе, касаясь губами губ. Поцелуй выходит долгим, словно мы никак не можем оторваться друг от друга, а когда наконец делаем это, я расплываюсь в коварной улыбке. Всего одно движение рукой, дергая ветку, и я предусмотрительно делаю шаг назад, чтобы одного только Габа завалило пушистым снегом. Однако Габ оказывается хитрее, предусмотрительно притягивая меня к себе, и в следующее мгновение мы оба оказываемся в снегу, похожие больше на слепленных детьми снеговиков, чем на вполне себе взрослых магов. Не сдержавшись, я смеюсь, собирая пальцами тающие снежинки с его щеки, и снова целую. Самозабвенно, не обращая внимания на мир вокруг, уверенный, что сейчас в нем существуем лишь мы вдвоем.
Эта волшебная, только для нас двоих, сказка обрывается голосом Кармен, звучащим прямо за моей спиной. Дыхание сбивается, а в голове проносятся все те тревожные мысли, которые терзали меня последние несколько дней. Что будет, если кто-то узнает? И в последующие несколько минут я выслушиваю в свой адрес такой поток гневных высказываний, что вдоль позвоночника бежит холодок. Предатель и лжец – вот кто я для кузины, наконец-то осознавшей, что мы никогда не будем вместе, несмотря на все заверения и ее, и моей собственной матушки. Кармен чувствует себя обманутой, и я не могу ее за это винить. Я не спрашиваю, что она делала в Запретном Лесу – очевидно, искала меня, чтобы поговорить, и нашла. Я вообще практически ничего не говорю в ожидании, пока ее запал не иссякнет. По моему опыту пытаться говорить с Кармен в таком состоянии бесполезно.
- Что, если я расскажу всем, какой ты на самом деле? О, уверена, все жаждут узнать причину, по которой загадочный профессор де Салазар все еще не женат.
Пальцы сами собой сжимаются в кулаки, но прохладная ладонь Габа накрывает их, и злость отступает. На смену ей приходит безмерная усталость от всей этой ситуации с Кармен, которую, по-хорошему, давно пора было бы прекратить. Облегчить жизнь и себе, и кузине, не даря кому-то ложных надежд. Я должен был решить этот вопрос радикально, не боясь задеть чьи-либо чувства. Как жаль, что осознание таких вещей приходит гораздо позже.
А ее истерика, наконец, успокаивается и, пользуясь этим, я честно стараюсь подобрать те самые, необходимые Кармен слова. В первое мгновение на меня, правда, нападает какой-то ступор. Я не хочу ничего выяснять, не хочу в сотый раз оправдываться за то, что не люблю ту, которую выбрали для меня и за меня. Но, сделав быстрый вдох и чуть сжав пальцы Габа, я привожу мысли в порядок, и стараюсь предельно мягко донести кузине то, что говорил матери уже тысячу раз. Раньше мне становилось страшно при мысли о том, что ее мать действительно хочет выдать дочь за мужчину, который не просто в два раза старше ее. Я гожусь Кармен в отцы, и если бы когда-то давно я был еще более глуп, сейчас моя дочь могла бы учиться с ней на одном курсе, а может быть, даже была бы старше. Это просто не укладывается в голове. Более того, мы очень разные, можно сказать, из разных миров. И мое сердце навсегда занято с тех самых пор, как я вытащил из воды одного задумчивого французского прорицателя. Габ смотрит на меня так, что душа выворачивается наизнанку.
- Ты замечательная, Кармен. И тебя ждет гораздо более интересный мужчина, чем я.
Еще долго мы говорим, и постепенно беседа становится все более дружеской. Страх, сковавший поначалу мое сердце, наконец отступил. Кармен - неглупая девочка, пускай и чересчур импульсивная. И все же, адекватность взяла верх над обидами. Спустя полчаса мы все вместе возвращаемся в замок, где расстаемся с Кармен на весьма доброжелательной ноте. И за это я благодарю в первую очередь Габа. Моего осторожного, улыбчивого мальчика, иногда одним своим взглядом возвращающего нас на далекие четырнадцать лет назад.

***
Внеплановое письмо от матери вызывает смутную тревогу, и я с трудом могу дождаться окончания обеда, чтобы вскрыть его в собственной комнате. Прошло четыре дня с момента той встречи в Запретном Лесу, и пока что Кармен вела себя более чем доброжелательно. Кажется, избавление от груза некоего выдуманного предназначения принесло облегчение не только мне одному. Все эти дни я пребывал в приподнятом настроении и даже успел подумать, что все стало гораздо лучше. Однако сейчас, даже не читая письма, я ощущаю тяготящий и тревожащий душу страх. Я пишу родителям примерно раз в семь-десять дней: узнаю, как у них дела, рассказываю, как проходят мои дни в школе. Ничего необычного, письма почти всегда имеют примерно одинаковое содержание. И последнее письмо матери я получил всего четыре дня назад, как раз в то самое снежное утро, и все еще не закончил ответ на него.
Столь внеплановая весточка из отчего дома может означать только одно: что-то произошло.
Только захлопнув дверь спальни, я тут же разрываю конверт.
«Гиду!» - начало уже не предвещает мне ничего хорошего. Почерк явно принадлежит матери, и она почти никогда не зовет меня по имени. Чувствуя себя школьником, выслушивающим нотацию от родителей, я как-то сразу весь сжался, ощущая, как внутри расползается дурное предчувствие. Глаза спешно перебегают со строчки на строчку.
«Я бесконечно разочарована»
«Ты должен немедленно выбросить из головы эти глупости»
«Надеюсь на  твое благоразумие»
Она знает. Кармен – добрая душа – нащебетала своей матери, а та, в свою очередь, естественно все рассказала моей. Конечно, я знаю, что Кармен не хотела ничего плохого, и не могла даже представить, чем обернется ее откровение. Мои родители всегда придерживались консервативных взглядов на брак и институт семьи в целом. И то, что единственный сын не оправдал ожиданий, естественно разочаровывало и глубоко печалило их. Прикрыв глаза, я отчаянно тру пальцами виски, стараясь оставаться спокойным. Рано или поздно они все равно бы узнали. Да, жаль, что все вышло именно так, но мой секрет не мог долго оставаться секретом. Так же, как рано или поздно об этом узнают в стенах Хогвартса, и это может значительно усложнить мне работу. Пускай в мире маглов подобное считается чем-то привычным, для чистокровных волшебников, трясущихся над собственной родословной, это все еще нечто из ряда вон. К горлу подступает предательская тошнота, голова идет кругом.
Стук в дверь прерывает мои размышления, и в объятия Габа я практически падаю, продолжая сжимать в пальцах проклятое письмо.

***
Решение отправиться к родителям Габа на неделю пасхальных каникул кажется мне привлекательным, и в предвкушении скорого путешествия я тщательно сверяюсь со списком вещей, которые планирую взять с собой. И пока Габ в глубокой задумчивости уходит, чтобы отправить домой сову, я быстро провожу инспекцию его чемодана. Как я и думал, он совершенно забыл взять с собой мантию на случай непогоды, а также один носок, собрат которого одиноко грустит среди прочих вещей. Едва сдерживая улыбку, я без какого-либо смущения принимаюсь рыться в чужом шкафу, чтобы отыскать и положить все благополучно забытое.

***
Франция встретила нас теплом и сухостью, что оказалось приятно после бесконечных дождей и непрекращающейся сырости в окрестностях замка. Едва бросив вещи и переодевшись, Габ буквально за руку тащит меня на импровизированную экскурсию по родному городу. Красота узких улочек так захватывает меня, что словно ребенок я кручу головой в разные стороны, стараясь сохранить ее в памяти. Улыбка Габа говорит мне, что на меньше он и не рассчитывал.
Когда мы устраиваемся в каком-то уютном кафе, я позволяю Габу выбрать наш обед за меня: он часто рассказывал мне об особенностях французской кухни каждого отдельно взятого региона, и в данном вопросе я предпочел довериться ему полностью. И, в сущности, какая разница, что мы будем есть на обед, когда он снова рядом со мной. Абсолютно не скрываясь, я беру его за руку и осторожно касаюсь губами запястья.
- Я счастлив побывать здесь с тобой и познакомиться с твоей семьей.
От размолвки со своими собственными родителями мне все еще тоскливо. Прошло больше месяца с того самого письма, и трещина между мной и семьей только лишь увеличилась. Однако родители Габа показались мне весьма приятными и любящими, что не могло не греть мое сердце. Я знаю, что Габу хорошо здесь, и прекрасно его понимаю. Иногда так приятно вернуться домой, если тебя там все ждут.
Прежде, чем нам принесут обед, я ухожу вымыть руки, оставив Габа задумчиво перелистывать меню в поисках того, что еще я должен попробовать в первый же день нашего отпуска. Внутри разливается такое тепло, что становится даже страшно от этого нахлынувшего всепоглощающего чувства счастья. В отражении зеркала мне улыбается какой-то совершенно незнакомый мужчина, лишь отдаленно похожий на меня. В этот момент мне даже кажется, что я помолодел сразу же лет на пять.
Всему виной счастье. И Габ.
Покинув уборную, я сразу ищу его взглядом и, совершенно внезапно, нахожу в компании какого-то мужчины лет тридцати пяти на вид, едва ли намного больше. И отчего-то со стороны их разговор кажется мне немного неловким, словно двое старых знакомых поздоровались из простой вежливости, абсолютно не зная, о чем разговаривать дальше. Может быть, так и есть. Однако какое-то неприятное чувство все же ужалило меня, заставляя настроение сразу же рухнуть вниз.
Стараясь не быть назойливым и сохраняя улыбку на лице, я неспешно направляюсь в их сторону, давая возможность при необходимости завершить разговор. С большим трудом мне удается все же подавить в себе желание обнять Габа хотя бы за плечи. Этот с виду невинный разговор взволновал что-то в моей душе, заставляя по-настоящему бояться. Незнакомый мне собеседник Габа оказался привлекателен внешне и, подойдя ближе, я заметил, что взгляд его наполнен нежностью и какой-то словно бы затаенной грустью. И пускай на моем лице застыла вежливая улыбка, ладони сразу похолодели, а сердце пропустило удар. Как будто этот незнакомец представлял для меня какую-то угрозу. Словно он был в жизни Габа всегда, когда меня не было в ней. От этой мысли челюсть сводит, и уголок губ дергается, словно бы в судороге, но я спешу вернуть то самое безмятежное выражение лица. Зал уютного кафе плывет перед глазами, пока голос Габа не возвращает меня в реальность.
Морские волны разлучили нас на семь лет. И мне страшно даже представить, что кто-то сможет разлучить нас с ним навсегда.

+1

14

[indent] Бросив в камин летучий порох окидываю Гиду прощальным взглядом, будто волнуясь, что мы расстаёмся. Момент головокружения, небольшая встряска и я уже нахожусь в такой знакомой мне с детства гостиной. Когда ко мне подбегает мать, она начинает заботливо отряхивать мою мантию, пытаясь обратить на себя внимание, но я напряжённо смотрю в сторону очага, ожидая Гиду. Мне хочется поскорее познакомить его с семьёй и показать дом.
[indent] - Он сейчас появится, - я беру мать за руку, чтобы успокоить собственное волнение. Мне кажется, я что-то забыл. - Гиду очень хороший. Я обязан ему жизнью.
[indent] - А где твои вещи, Габи?
[indent] С хлопком в камине появляется Гиду, он держит в руках две сумки - мою и свою собственную.
[indent] - Так вот же они... - смущённо опустив глаза спешу забрать свои вещи из рук Гиду и замираю, прикоснувшись к его руке. В комнату входит отец и сестра и, кажется, я забываю как говорить.
[indent] - Профессор Гиду де Салазар, - мои слова звучат торопливо, - мой уважаемый коллега, прекрасный друг и спаситель. Если бы не он, я бы никогда не вернулся.
[indent] Мне хочется, чтобы моя семья полюбила Гиду с первого взгляда и я не знаю как сказать им, что мы встречаемся. Так долго представлял себе этот момент, но теперь оказался совершенно растерянным.
[indent] Матушка, рассыпавшаяся в благодарностях тут же приглашает долгожданного гостя к столу, но я краду его, не дав Гиду даже опомниться.
[indent] - Простите, я хотел бы устроить профессору де Салазару небольшую экскурсию.
[indent] Оставив их наедине всего на пару минут, я отнёс наши вещи в мою комнату, а когда вернулся, Гиду уже мило беседовал со всеми членами моей семьи, явно чем-то их насмешив. Я почувствовал тепло, разливающееся в груди и какую-то неопределённую тревогу одновременно.
[indent] - Идём?
***
[indent] Время с Гиду летит незаметно – казалось, мы только вышли из дома, но уже каким-то образом оказались у мыса Сен-Матьё, такого завораживающего и пугающего одновременно. Я показывал Гиду любимые парки и скрытые от посторонних глаз уютные дворики, наполненные ароматом молодой, весенней листвы и только сваренного кофе. Но ноги будто сами привели меня к маяку, укрытому за руинами аббатства. Сам по себе он не нёс ничего зловещего, но отчего-то шум волн и полуразрушенные стены порождали во мне самые неприятные ассоциации. Помешкав, мы прошли к обрыву и сели в мягкую траву, чтобы полюбоваться открывшимся горизонтом.
[indent] - Я не был здесь почти пятнадцать лет, - с удивлением замечаю, что дурное предчувствие, с которым я возвращался сюда в далёкие двдцать, больше меня не тревожит, оставаясь невнятным фантомом. Нащупав в траве пальцы Гиду, позволяю себе сжать их, поднимая на него глаза, - и рад вернуться сюда с тобой.
[indent] Мне хочется показать Гиду, что я уже не тот пугливый Габ, которого он спас из вод атлантического океана. За прожитые годы у меня было время справиться со своими страхами и исцелить разум, стать благоразумнее и решительней, однако для Гиду это будто не имеет никакого значения, и его поцелуй кажется наполненным горечью нашего расставания. На несколько коротких мгновений мне кажется, что мы снова очутились на побережье Италии.
***
[indent] Мы решили пообедать в одном из хорошо знакомых мне кафе и пока Гиду отошёл в уборную, я с любопытством разглядываю меню, будто вижу его впервые. Мне хочется выбрать для Гиду что-то такое, чего он ещё никогда не пробовал, но такого блюда не находится и я решаю дополнить наш обед хорошо известным всем десертом.
[indent] - Крем-брюле, пожалуйста, - подняв взгляд на официанта, я понимаю, что передо мной совсем не он. Лицо немедленно приобретает каменное выражение, а голос становится сухим и безжизненным, - привет, Юбер.
[indent] Юбер переминается с ноги на ногу, оглядываясь по сторонам, и снова переводит взгляд на меня.
[indent] - Привет, Габ, как у тебя дела?
[indent] - Всё в порядке, - между нами словно возникает стена из холода, воздвигнутая мной, хотя у меня нет никаких причин плохо относиться к Юберу. Устыдившись собственного поведения, я решаюсь смягчиться. – А у тебя всё хорошо?
[indent] Юбер с которым мы встречались ещё год назад как-то растерянно посмотрел на приближающегося к столику Гиду и выдавил из себя вымученную улыбку.
[indent] - Да, просто хотел сказать, что скучал по тебе. Но, вижу, что у тебя всё хорошо. Прошу меня извинить.
[indent] Откланявшись, он покинул кафе так же стремительно, как и появился, оставив нас с Гиду напряжённо смотреть друг на друга. Мне захотелось взять его за руку и как можно скорее забыть неловкую встречу, но казалось, что Гиду готов проткнуть меня острым, как шпага взглядом.
[indent] - Я думал, что ты оставил меня, - слова мои были холодны, но за ними скрывались отчаянный страх и боль, и нежелание снова поднимать эту тему, - и очень изменился тогда. Мы с Юбером были вместе какое-то время, - слова даются с трудом, я делаю паузу прежде, чем продолжить, - я поступал с ним очень плохо. И бросил незадолго до того, как уехал в Хогвартс.
[indent] - Получается, это твой бывший? – вопрос Гиду заставляет меня поёжиться и отвернуться в другую сторону, неопределённо кивнув. – Если это твой бывший, то кто тогда я?
[indent] Ладони похолодели, в теле почувствовалась дрожь. Мне захотелось проклясть тот день, когда я, не совладав с гордостью решил, что не желаю видеть Гиду до конца своих дней. Сейчас переживания прошлого показались глупыми и недостойными, а что ещё хуже – они могли разрушить моё настоящее. Я так и не могу решиться посмотреть на Гиду, продолжая изучать ближайшую стену остекленевшим взглядом. Чувствую, что на кону стоит вся моя жизнь, но медлю с ответом.
[indent] - Я тебя люблю, - слова кажутся слишком тихими, горло сдавил болезненный спазм, мешающий говорить, - и хочу всегда быть с тобой.
[indent] За этими словами кроется одна, очень простая истина: «Я не могу без тебя жить».
[indent] - Прости меня, - ладонь Гиду осторожно касается моей и я закрываю глаза. Мне становится противно от самого себя.
[indent] - Ещё графин домашнего вина, пожалуйста, - Гиду обращается к официанту, когда нам приносят еду.
***
[indent] Из кафе мы выходим навеселе, и я прижимаюсь к Гиду так, как если бы от этого зависела моя жизнь. Мы застали тот момент, когда над городом опустились сумерки и на улице начали зажигаться фонари. Разгорячённый вином я не могу удержаться от того, чтобы обхватить лицо профессора де Салазара руками и жарко поцеловать его, прижимаясь к обшарпанной стене. Вкус его губ – винный и пряный, и мне совершенно всё равно, окажемся ли мы застуканными. Глаза Гиду кажутся тёмными и глубокими, словно в них можно действительно утонуть, и я только крепче цепляюсь за его плечи.
[indent] - Я тебя люблю, - выпитое вино делает меня смелее и мне хочется повторить это тысячу раз, пока я не буду уверен в том, что Гиду мне действительно верит, - я тебя люблю, я тебя люблю, я тебя люблю, я…
[indent] Он улыбается и снова закрывает мне рот поцелуем.
[indent] Кажется, Гиду забыл, каким нелепым я бываю, когда выпью.
***
[indent] Домой мы возвращаемся уже развеявшиеся и нагулявшие аппетит. Между нами ещё чувствуется некоторая настороженность, но я решаю положить конец всем недомолвкам, сделав уверенный шаг вперёд.
[indent] - Уважаемая семья! – убедившись, что на меня смотрят все три пары недоумевающих глаз, и ещё одна, напряжённо сверлящая затылок, я продолжаю. – Я хотел бы вам кое-что рассказать. Гиду не просто волшебник, который спас мне жизнь и он не просто коллега. Я люблю его всем сердцем и с уверенностью могу сказать, что он – тот человек, с которым мне хотелось бы провести всю свою жизнь. Очень надеюсь, что вы полюбите профессора де Салазара так же, как когда-то его полюбил я.
[indent] На последнем слове весь мой запал куда-то улетучился, а я понял, что сказал гораздо больше, чем планировал. Спохватившись, оборачиваюсь на Гиду, с тревогой ища в его глазах удивление или осуждение, но он молча притягивает меня к себе, крепко сжимая в объятиях. Эти объятия говорят мне гораздо о большем, чем тысячи самых красивых слов. Сердце колотится так быстро, словно готово выскочить из груди. Я позволяю себе уткнуться носом в плечо Гиду, слыша вздох со стороны отца.
[indent] - Я же говорила! – звонкий голос Констанс нарушает тишину. – Ты должен мне один галлеон.
[indent] - Мерлинова борода, я что, по-твоему, чеканю эти монеты?!
[indent] - Ну-ка хватит вам! – голос матери поставил точку в споре отца и сестры. К нам она обратилась уже ласково, и в её голосе можно было различить заботливую, материнскую улыбку. – Мальчики, вы как раз к ужину. Я буду рада узнать вас лучше, профессор де Салазар.
[indent] - Гиду, - он всё ещё не отпускает меня, и я чувствую себя счастливым как подросток, получившим лучший подарок на Рождество.
***
[indent] Перед ужином мы зашли ко мне в комнату, чтобы переодеться. Гиду не прикасается ко мне и мне снова становится очень тревожно.
[indent] - Гиду, - я делаю вид, что совсем не переживаю, перебирая вещи из сумки, - ты злишься на меня?
[indent] Взгляд профессора становится строгим и внутри меня то-то болезненно сжимается.

+1

15

Огни фонарей выхватывают в сумерках счастливое лицо Габа. Раскрасневшееся от вина, с легкими морщинками от улыбки и зацелованными мной губами, вкус которых от вина кажется немного пряным. Со стороны из многочисленных кафе доносится песня на переливчатом французском, толкая меня на безрассудные романтические глупости.
Мы целуемся, словно студенты-третьекурсники, прячась от любопытных глаз за углом, хотя сейчас я готов прокричать о своей любви на весь мир. Мнимое уединение лишь добавляет интимности ситуации, и последний развязный поцелуй я ощущаю, как что-то запретно-сладкое, что навсегда останется только между нами двумя.
От счастья, захлестнувшего меня изнутри, хочется закричать – так страшно, что оно вдруг исчезнет. Отгоняя свои тревоги, я беру Габа за руку, и мы идем к набережной, чтобы я мог укрыть его своими объятиями, подставляя лицо прохладному ветру.

***

Дом семейства Марино пахнет по-особому, очень приятно. Вдыхая этот запах дерева, домашней выпечки и свежевыстиранного белья, сразу ощущаешь: ты дома. Мне знакомо это ощущение, хотя я и очень давно не был дома, и оно вызывает во мне некоторую грусть вперемешку с чувством спокойствия и неторопливости от такого редкого отпуска.
В этом доме от нас не требуют соблюдения каких-то особых правил, нам не нужно куда-то спешить или пытаться быть теми, кем мы не являемся на самом деле. Габ срывает покровы правды несколько неожиданно: я предполагал, что мы заведем беседу о наших отношениях где-то за ужином, сначала всего лишь намеками, чтобы проверить реакцию его достопочтенных родителей.
Но это оказывается совершенно ненужным, как и моя попытка спрятать Габа в своих объятиях, словно бы защищая от мира, который бывал к нему слишком жесток. Напряжение, повисшее в комнате, развеивается, и вот я сам улыбаюсь мадам Марино, чувствуя исходящее от нее материнское тепло. Такое неподдельное, что сердце сжимается от какой-то неопределенной тоски.
Нам не стоит рассчитывать на такой же теплый прием в доме моих родных.

***

- Габ, - тон кажется более строгим, чем того предполагает ситуация, но меня немного забавляет то, как меняется его взгляд. Ничуть не смущаясь, я стягиваю с себя рубашку, не сводя глаз с такого встревоженного Габриэля. – В следующий раз будь добр хотя бы предупредить меня прежде, чем озвучивать такие признания.
Уголки губ едва заметно поднимаются вверх, но в большей степени я улыбаюсь глазами. Габ всегда умел читать такие перемены в моем лице, и отчего-то кажется, что сейчас он готов меня просто испепелить за эти секунды томительного напряжения. Желая как-то сгладить сложившуюся ситуацию, я мягко обнимаю его за плечи.
- Во-первых, я даже не успел придумать подходящую речь. Что подумают твои родители? А во-вторых, - наклоняюсь, чтобы мягко коснуться губами шеи. – Во-вторых… я уже слишком стар для подобных переживаний.
Мы целуемся жадно и долго, не обращая внимания на приоткрытую дверь и легкие шаги Констанс, так некстати проходящей по коридору.

***

За ужином мы поддерживаем самые обычные темы: я искренне восхищаюсь уютом в доме и вкусной пищей. С мадам Марино мы обсуждаем все достоинства и недостатки сначала французской, а после и бразильской кухни. Она даже записывает с моих слов самый простой рецепт фейжоады, попутно удивляясь количеству сложных ингредиентов в составе. Отец Габа спрашивает, болею ли я за бразильскую сборную, я же в ответ подмечаю прекрасную игру «квоффельеров». Не то, чтобы я очень интересовался квиддичем, но жизнь в замкнутом пространстве школы заставляет пересмотреть свои взгляды на старые увлечения.
- Вы играете, Гиду?
- Совсем немного. Иногда мы играем с коллегами на поле у школы, но настоящего опыта игры у меня никогда не было. Однако говорят, что я был бы неплохим Охотником.
В глазах месье Марино появляется любопытство и какой-то детский восторг. Мадам Марино, словно бы прочитав какие-то его мысли, тут же всплеснула руками:
- Антуан Эжен Марино, даже не вздумай. Додумался на старости лет! В прошлый раз ты упал с метлы. Снова хочешь пить Костерост?
Улыбнувшись мне заговорщицкой улыбкой, отец Габа ответил супруге в тон:
- Чушь и вздор! Мы с профессором де Салазаром просто ведем светскую беседу. И негоже благовоспитанной мадам встревать в сугубо мужские разговоры.
Сидящая в кресле Констанс тут же несдержанно булькает в чашку с чаем. Я и сам не могу сдержать улыбку. В этой милой словесной перепалке старых супругов оказалось больше любви и взаимопонимания, чем в некоторых самых громких признаниях.
В атмосфере семейного тепла и уюта я так расслабляюсь, что четверть часа спустя мы все уже сидим с приклеенными ко лбу бумажками, пытаясь отгадать загаданных персонажей. И пока я кропотливо записываю все, что знаю о своем альтер-эго, Габ упрямо хмурится, совсем как на своем портрете моего авторства.
- Итак... я - волшебник, реально существующий, я жив на данный момент, мне нет сорока, но больше двадцати... Кто я? Я не знаю, - лицо со сведенными в сплошную линию бровями поворачивается ко мне. - Говорю тебе, я не знаю этого персонажа, кого ты мне загадал? Я вообще не такой эксперт по волшебникам и всем этим магозоологам, как ты.
Констанс снова не сдерживает смешок, выдавая весь мой коварный план от и до.
На стикере Габа красуется лаконичная надпись: «профессор Марино».

***

Оказавшись наконец наедине в комнате Габа, мы прижимаемся друг к другу, словно бы не делали этого целую вечность. Он пахнет фруктовым гелем для душа, и сейчас этот запах пробуждает во мне самые жаркие воспоминания. Тот дом в Фламанвиле, аромат спелых апельсинов и абрикосов. Наши ночи, проведенные вместе, когда любая близость казалась запретной и оттого становилась еще желанней. Сейчас мы точно знаем, что нам нельзя. Мы говорили об этом, планируя путешествие. Ведь это дом родителей Габа, было бы нехорошо, если бы нас кто-то услышал.
Теперь же это решение кажется мне невозможным. Прикосновения Габа, его взгляд, шепот, мягкость кожи – все это заставляет желать его до дрожи в коленях. Словно бы нам снова двадцать. Мы юны и наивны, и между нами есть то, что мы не испытывали никогда в жизни до встречи друг с другом. Ладони скользят по телу изучающе и жадно, встретить отказ сейчас для меня равносильно удару. Но Габ больше не тот скромный пугливый юноша. Иногда меня действительно настораживает эта перемена, произошедшая в нем за те долгих семь лет, но сейчас я ей несказанно рад. Следуя за моими прикосновениями, он подается навстречу, и между нами не остается ни сантиметра пространства. Вот только этого мало. Мягко, но настойчиво я подталкиваю Габа к уютному мягкому креслу, заставляя опуститься в него, чтобы предоставить мне полную свободу действия.
- Кажется, сегодня я заставил тебя переживать, - взгляд сверху-вниз, и тон выдает мое нетерпение. – И я бы хотел искупить вину.
Расслабляясь под влажными прикосновениями моего языка, Габ закрывает себе рот ладонью и сдавленно стонет, нарушая тишину спящего дома. Пальцами свободной руки он зарывается в мои волосы, чтобы еще ближе прижать к себе.
Значит, я все делаю правильно.

+1

16

[indent] Полумрак моей комнаты наполнен стрекотом ночных сверчков и свежим весенним воздухом, путающимся в волосах Гиду. Вдыхая запах его волос, я невольно чувствую волнение, такое, какое испытываю всякий раз, когда он ко мне прикасается. Как впервые, когда Гиду изучающе смотрел на меня в той комнате во Фламанвилле. Когда он смотрел на того растерянного мальчика, который никогда не решался зайти с кем-то слишком далеко. От звука раздавшихся за дверью шагов сердце колотится ещё быстрее – кто-то прошёл мимо комнаты, но я не могу прекратить подаваться навстречу его прикосновениям, когда горячие ладони скользят под одеждой, заставляя меня изнывать от нетерпения и желать только того, чтобы это никогда не закончилось. Сейчас нет ничего важнее его мягких губ, накрывших мои поцелуем, и вкрадчивого шёпота, ради которого я готов отдать душу. Мягкий скрип кресла и я понимаю, к чему всё идёт – движения отточенные и уверенные, будто он проделывал подобное тысячу раз. А Гиду проделывал.
[indent] Я смотрю на него, запустив пальцы в спутавшиеся пряди волос и зажимая рот свободной ладонью, когда ко мне прикасаются горячие губы и влажный язык. Моё тело буквально кричит: «пожалуйста, Гиду, только не останавливайся». Но он и не думает прекращать, лишь сильнее распаляя мои желания. Уже через мгновение и этого мне становится мало – я хочу чувствовать его всем телом, жарко отдаваясь до того состояния, когда весь мир вокруг меркнет, оставляя лишь его обжигающее дыхание и размашистые толчки.
[indent] Когда он нависает надо мной, поцелуй получается каким-то отчаянным и жадным, и я отстраняюсь лишь затем, чтобы прошептать в губы: «возьми меня, прямо сейчас».
[indent] Распалённое тело вторит движениям Гиду, всецело следуя за ним – я не хочу провести ни мгновения иначе, и когда он толкает меня на кровать, я тут же обхватываю его бёдра коленями, провокационно смотря снизу вверх. Меня уже совсем не заботит, могут ли нас услышать, когда он делает первый толчок, заставляя хватать воздух ртом. Мы смотрим друг другу в глаза и весь мир вокруг действительно исчезает.
***
[indent] Мы с Юбером решили встретиться в кафе на углу. Если быть честным, он давно пытался меня куда-нибудь вытащить, но я всегда находил отговорки. Зачем нам это? Мы же не парочка. По крайней мере, так считаю я, но не считает Юбер. Он ждёт меня за одним из дальних столиков у окна, чтобы мы могли пить кофе, глядя на спешащих мимо прохожих. Я не тороплюсь, останавливаясь у входа, чтобы закурить, будто намеренно оттягивая момент нашей встречи. Чья-то ладонь ложится мне на плечо, и хочется поскорее скинуть ее с себя. Почти неприязненно оборачиваюсь назад и вижу знакомое лицо.
[indent] - Юбер, - все же дёргаю плечом, делая новую затяжку.
[indent] - Тяжёлый день? - его любящий взгляд обжигает меня, будто бы уличая, и мне невольно становится стыдно. Юбер немногим моложе меня - ему двадцать пять, и все, что я могу о нем сказать - он настолько хочет меня любить, что закрывает глаза на все остальное. Я ненавижу его за эту любовь, но отчаянно стараюсь её принять и жить дальше. Как многие живут – это не конец света.
[indent] - Как ты мог так со мной поступать, Габ?
[indent] Его голос звучит тихо, почти что сливаясь с ветром и я в недоумении оборачиваюсь, чтобы посмотреть Юберу в глаза, но так и застываю с открытым ртом. Вместо Юбера на меня смотрит Гиду. Его брови нахмурены и он всем своим видом выражает неприязнь, отчего у меня начинается самая настоящая паника. Как я могу исправить всё, что натворил?
[indent] - Уходи. Я тебе больше не верю, - его стальной голос режет меня острее любого лезвия.
[indent] - Но… - запинаюсь, пытаясь как-то жалко схватить его за руку, однако, Гиду отдёргивает её в сторону, что гораздо больнее пощечины,  - что мне сделать?
[indent] У меня не хватает смелости и, должно быть, какой-то наглости, чтобы молить его о прощении, от нахлынувших переживаний сердце готово выскочить из груди. Только не это. Я не смогу перенести наше расставание снова – в прошлый раз оно меня едва не убило.
[indent] - Ты больше ничего не можешь сделать, я ухожу. И не хочу тебя видеть, никогда. Ты понял?
Мне уже ничего не слышно, кроме  собственного пульса, а грудь сдавливает такое щемящее, отвратительно чувство безысходности, смешанное с отчаянием.
***
[indent] Распахивая глаза, вновь оказываюсь в тёмной комнате, за спиной слышится размеренное дыхание Гиду. Мне вдруг так хочется убедиться, что тревожный сон не имеет никакого отношения к реальности, что я поворачиваюсь к Гиду, чтобы увидеть его. Почувствовать его. Нос утыкается в тёплую грудь, а объятия дарят успокоение.
[indent] - Я тебя люблю, - зачем-то шепчу ему об этом, хотя и знаю, что Гиду меня не слышит, будто мои слова могут пробиться сквозь сон.
***
[indent] Пока Гиду приводит себя в порядок после утреннего пробуждения, я иду в столовую, чтобы сварить нам по кружке какао с зефиром, и застаю мать, хлопающую глазами над какой-то запиской. Её взгляд растерянно забегал, мечась от записки, крепко сжатой в руке, до меня, и обратно.
[indent] - Что случилось? – волнение невольно заставляет меня поёжиться, скрестив руки на груди.
[indent] - А вы давно с Гиду вместе?
[indent] - Что? – от встречного вопроса и ощущения неизвестности я почувствовал какое-то поднимающееся раздражение и поторопился  забрать у матери записку, хотя, она и не возражала. [indent] – Что это?
[indent] - Это от его семьи. Прочитай, милый.
[indent] Недоверчиво глядя на ровный, практически каллиграфический почерк, и чувствуя, что ещё об этом пожалею, я послушно начинаю читать.
[indent] «Мне очень жаль, что наш сын позволил себе такой недостойный поступок в отношении своей невесты и вашего сына»,  «не питайте иллюзий насчёт него», «чтобы избежать дальнейших драм», «ему пора взяться за ум и перестать морочить чужие головы, прошу вас посодействовать».
[indent] От волны поднимающегося гнева у меня задрожали пальцы.
[indent] - Это полная чушь, - совершенно дезориентированный я быстро сминаю ненавистную бумажку и прячу её в карман, пытаясь найти шкафчик с посудой. Открываю дверцы и, будто забыв, что хотел, закрываю их обратно, даже не заглядывая внутрь.
[indent] Мысли в голове беспорядочно заметались, путаясь в один неразборчивый клубок, словно сметая всё на своём пути. Я не понимаю ни как мне реагировать, ни во что верить. Гиду ведь не мог меня обмануть?
[indent] Найдя, наконец, эти злосчастные кружки, которые тут же захотелось разбить, я путаю всё, что было можно напутать: то бесцельно ставлю их на стол, то снова куда-то несу, а когда Гиду заходит в комнату, зачем-то стремительно передаю пустые кружки ему и, говоря, что скоро вернусь, ухожу.
[indent] Мне не хочется, чтобы кто-то видел меня таким растерянным. Особенно он.

+1

17

Теплая вода уносит страх перед ночным кошмаром. Словно щупальца кракена, я отдираю от себя его липкие руки-лапы, смывая их с мыльной пеной. Перед глазами все еще мелькают ужасающие картинки: тот самый шторм, пытки и бушующая волна, унесшая от меня Габа на долгих семь лет. И, хотя я прекрасно осознаю разницу между явью и сном, кошмар все еще кажется пугающе осязаемым. И все же постепенно волнение отпускает, и, выйдя из душа, я чувствую себя более свежим и бодрым, хотя и некоторая тяжесть все еще давит на плечи. На пальце кольцо – подарок Кармен – такое же, как и у Габа. Как будто детская игра: мы не женаты по-настоящему, но носим знак принадлежности друг другу и нашей любви. Отчего-то эта мысль меня греет, словно бы делая нас еще ближе.
Столовая встречает меня аппетитным запахом свежего завтрака и обеспокоенным лицом Габа, который по рассеянности успевает поставить солонку на место сахарницы и вручает мне несколько пустых кружек. Мы с мадам Марино провожаем его одинаково задумчивым взглядом, но я стараюсь не придавать этому особенного значения. С Габом такое случается.
- Позвольте, я помогу вам с сервировкой стола?
Ее ответная улыбка выходит какой-то неестественной и напряженной.
И эта напряженность никуда не уходит и с возвращением Габа, а разговор за завтраком проходит вяло и как-то наигранно. Словно все скрывают от меня ужасную тайну, но делают это так скверно, что самому становится не по себе. Даже на мою теплую ладонь на своем колене Габ реагирует отстраненно и безразлично. В попытках выяснить причину этой внезапной перемены настроения, я отчаянно пытаюсь поймать взгляд Габа, но он даже не смотрит в мою сторону, отвечая на все вопросы односложно и сухо. Мадам Марино нервозно комкает в пальцах уже вторую салфетку. Попытка разрядить обстановку приводит к сухой мимолетной улыбке и гробовому молчанию.
К концу завтрака это тревожное настроение передается и мне. Возможно, всему виной тот самый предутренний кошмар, из-за которого я и сам нервничаю с самого пробуждения. Подливает масла в огонь и то, что поговорить с Габом мне удается лишь ближе к вечеру: весь день мы помогаем его родителям, наводим порядок в доме. Габ уходит куда-то с матерью, а я в это время развлекаю Констанс историями из путешествий. Сегодня, когда мистер Марино отсутствует с самого утра, она остается самым светлым и радостным членом семьи. От этих мыслей я вновь испытываю смутную тревогу, но ничего не решаюсь спросить.

К моменту, когда Габ возвращается в нашу комнату, я уже жду его, полный решимости. Мне надоело переживать за этот день, я устал от недомолвок и неизвестности. Я, конечно, люблю загадки, но вовсе не в этом ключе. При попытке обнять его за плечи Габ не отстраняется, но смотрит куда-то в сторону, и внутри меня все холодеет. Ничего не понимая, я отхожу от него на полшага, чтобы обеспокоенно заглянуть в его лицо в попытке найти ответ. Мой шумный выдох.
- Что происходит, Габ? В чем дело? Только не говори мне, что ничего, я прекрасно вижу, что что-то не так.
- Я не знаю, - он поднимает на меня такой затравленный взгляд, что сердце тут же замирает и по коже бегут мурашки. – Не знаю, что думать.
В протянутую записку я вцепляюсь с такой силой, что белеют костяшки пальцев. Внутри все сводит от страха, но первые несколько мгновений я не могу заставить себя читать. А когда все же делаю это, строчки плывут перед глазами. Сердцебиение учащается, ладони моментально похолодели. Как это может быть правдой? Как в это вообще можно поверить? В голове крутится только «нет, нет, нет». Это все просто невозможно. Больше похоже на бред.
- Габ… - все еще сжимая в руке злосчастную записку, я пытаюсь обнять его, но на этот раз он действительно отстраняется. И этот крошечный шаг назад бьет меня больнее хлыста.
- Не было ли проще сразу рассказать обо всем? Не придумывать истории о том, что тебя это все никак не касается? Теперь понятно, почему Кармен так взбесилась.
В памяти тут же всплывает наш разговор при первой встрече в Хогвартсе, и от боли мне хочется закричать. Несколько мучительных мгновений я прокручиваю в голове возможные варианты ответа, и уже даже собираюсь что-то сказать, когда внезапная волна негодования заставляет меня выпалить совершенно иное:
- Тебе достаточно какой-то бумажки, чтобы перечеркнуть все, что между нами было?! Чтобы забыть все, что я для тебя делал? – ярость закипает в груди, заставляя повысить голос. – И после всего этого ты называешь предателем меня? Меня, Габ?!
Собственный голос кажется мне похожим на раскаты грома. Поддавшись порыву, я отворачиваюсь, чтобы бездумно сверлить взглядом пейзаж за окном. Смотреть на Габа мне сейчас физически сложно. Стук собственного сердца заглушает все остальные звуки, и какое-то время я просто размеренно дышу, стараясь взять себя в руки. Мне совершенно не хочется повторения той ситуации на рождественских каникулах в Хогвартсе, но кажется, у нас накопилось достаточно претензий и обид, чтобы вылиться в ссору. Все эти месяцы мы замалчивали то, что по-настоящему нас волнует. Наступали на себя ради призрачной перспективы остаться рядом. Думаю, Габ устроился очень удобно: у обиженного всегда более выгодная позиция. Если быть честным, я просто в бешенстве. И слова Габа, которые внезапно долетают до меня, режут острее ножа, одновременно раздражая меня еще больше.
- Ты же понимаешь, что дело не в бумажке! – я хочу запротестовать в ответ, но он не дает мне вставить и слово. - Что ты для меня сделал? Бросил одного в чужой стране? Обманул? Это письмо просто в очередной раз ткнуло меня в то, чтобы я открыл глаза!
Где-то внизу что-то с грохотом разбивается, и мы синхронно вздрагиваем от этого звука. Словно бы что-то надорвалось между нами, разбилось, как любимая ваза мадам Марино. То, что давно уже пошло трещинами, наконец-то рассыпалось горстью осколков, потому что Габу и в голову не приходит сложить одно с другим, чтобы просто поверить мне. Не выдержав, я оборачиваюсь, чтобы посмотреть ему в глаза. Слова не звучат, как шутка, но мне очень хотелось бы, чтобы сейчас Габ вдруг неожиданно рассмеялся. Чтобы мы забыли все это, как ускользнувший с лучами рассвета ночной кошмар.
Но он совершенно серьезен. Брови сведены к переносице, кулаки сжаты, грудь судорожно вздымается и опускается – все говорит мне о том, что Габ в точно таком же бешенстве, как и я. И он действительно верит в то, что говорит. Осознание этого красной пеленой застилает глаза. Игры кончились, нам действительно есть, что сказать друг другу. Мне-то уж точно.
- По крайней мере, я не спал с кем попало, а оплакивал тебя. Потому что моя жизнь действительно закончилась в тот момент! А тебе нормально жилось, и даже обиды не мешали спать по ночам! С твоей новой любовью, - сам не замечаю, как сжимаю в руках записку, нещадно ее комкая. Лицо сводит, словно судорогой, и голос звучит почти угрожающе. -  Сколько таких было после меня? Его ты тоже знакомил с родителями?
От переполняющих меня эмоций хочется плюнуть ему в лицо и уйти. Чтобы он перестал так смотреть на меня, чтобы хотя бы попробовал заглянуть чуть дальше собственных нелепых обид. Закончить все это, раз между нами столько неразрешимых проблем. Раз отныне я здесь значу не больше, чем ноль. И даже страх потерять его не пробивается в сознание сквозь странную пелену обиды и злости. Еще никогда мы не были так близко к тому, чтобы расстаться. На самом деле, я никогда не думал о том, что только что произнес, и никогда не считал Габа виноватым в чем-либо. Но раз уж он считает, что имеет право обижаться на что-то, то мне тоже есть, что сказать. Не ему одному здесь может быть больно.
Сам того не замечая, я поселил внутри себя бесконечно разрастающуюся сосущую пустоту.

Отредактировано Guido dе Salazar (2020-10-27 17:46:48)

+1

18

[indent] От слов Гиду всё внутри как-то болезненно сжимается, сплетаясь в тугой, тошнотворный узел, который хочется вытащить из груди, раздвинув ребра. Сломать их с хрустом и залезть внутрь, вырывая этот вязкий чернильный ком прочь. То ли от возмущения, то ли от волнения я начинаю задыхаться, когда Гиду вдруг бросается к чемодану. Каждое выплюнутое им слово жалит сильнее раскалённой кочерги, и я чувствую, как становлюсь слишком маленьким для захлестнувшего меня потока гнева. Он так велик, что, кажется, выйдет языками пламени из моего рта, но я не могу выдавить из себя ни слова, когда вижу, как стремительно Гиду собирает вещи.
[indent] - Убирайся отсюда! Уходи! – не замечаю, как перехожу на крик. Должно быть сейчас я больше похож на остервеневшего безумца. – Выметайся!
[indent] Это крик безысходности, ведь Гиду ушёл бы и без него. А я же больше всего желал, чтобы сейчас он бросил всё и заключил меня в крепкие объятия, несмотря на любые протесты с моей стороны, пока я не обмякну, разрыдавшись от жгучего стыда и леденящего страха. Нет никого, кого я боялся бы потерять столь же сильно.
[indent] Гиду меня ненавидит, и я не могу просить его остаться. Если ненавидишь меня, то уходи, уходи, уходи! И не смей больше говорить о любви, никогда!
[indent] Когда только Гиду начал собирать вещи, внутри меня что-то оборвалось, а когда за ним захлопнулась дверь, я понял, что уже ничего не будет как прежде.
[indent] - Коллопортус! – сноп искр врезается в дверной замок, запирая его от любого, кто вдруг осмелится сюда войти. Все невыплеснутые чувства беснуются во мне, пока я не даю им волю.
[indent] Бах!
[indent] Светильник летит на пол, с грохотом разбиваясь на мелкие осколки.
[indent] Треск!
[indent] Ножка стула ломается пополам, когда я остервенело швыряю его в стену.
[indent] Ещё какое-то время я просто гневно хожу по комнате и крушу всё на своём пути пока, наконец, силы не покидают меня. Тогда я прямо в одежде ложусь на заваленный разбитым хламом пол и чувствую, как к глазам подступают горячие слёзы, которые я не смогу выплакать. Меня бьёт мелкая дрожь, и я не могу сделать ни единого вдоха, только повторяя свои тщетные попытки. Когда вместе с выдохом из горла прорывается всхлип, я тут же зажимаю рот ладонью, чтобы больше не проронить ни звука.
[indent]  Меня так злит, что я готов отдать за его любовь свою гордость, личность, жизнь. Несмотря на всё, что он сказал, мне всё ещё хочется, чтобы он произнёс: «я всё тебе объясню» и «это неправда, я люблю тебя». «Я никогда тебя не брошу». Я не могу смириться с тем, что между нами всё кончено и прокручиваю эти фразы в голове, представляя, как на них наша ссора кончается.
[indent] Как же я его ненавижу.
[indent] Горло сжимает болезненный спазм и хочется закричать, но вместо этого челюсти сжимаются ещё сильнее. Как он смеет обвинять меня в том, что я встречался с кем-то кроме него, когда посчитал, что Гиду меня бросил? Собрал вещи и испарился, оставив меня одного, беспомощного, даже без волшебной палочки. Когда я это осознал, мне хотелось умереть. Закрыть глаза и не проснуться, чтобы больше не чувствовать то, что почувствовал тогда. В конце концов, я осознал, что больше не нуждаюсь в ком-то чтобы ему доверять и спокойно выживу без той любви, которую вообразил между нами. В тот момент осознания внутри меня всё застыло, пока я не встретил Юбера. Он заставил что-то внутри всколыхнуться, хотя так и не смог пробить возведённую мной ледяную стену. Возможно, именно благодаря этой встрече я решился снова начать жить. Научиться жить без Гиду и встретить его, поверить во все эти лживые слова и его образ мученика.
[indent] На этот раз я не удержался и с силой ударил кулаком по полу.
[indent] Спустя какое-то время рядом с комнатой послышались шаги и взволнованный материнский голос зазвучал из-за двери.
[indent] - Габи?
[indent] Пара глубоких вдохов, чтобы на время заглушить ужас необратимости произошедшего и горе расставания. Губы изгибаются в дежурной улыбке, когда я поднимаюсь, чтобы ответить через дверь.
[indent] - Всё в порядке, я просто устал. Мне надо отдохнуть, - хотя голос мой звучит ровно, я понимаю, что не  могу показаться родителям на глаза и пояснить им, почему Гиду ушёл. В глазах темнеет, и по-неуклюжести я спотыкаюсь о сломанный стул, с грохотом падая обратно на пол, - всё в порядке!
[indent] Это был бы не я, если бы не напоролся на острый обломок, рассекая икру. Типичный Габриэль Марино, упавший на пол профессор, истекающий кровью в порванных штанах.
[indent] Это всё из-за Гиду! Зачем он показал мне эти письма? Лучше бы я не знал о них и не строил ложных надежд.
***
[indent] За всю ночь мне так и  не удалось сомкнуть глаз. Поток холодной воды с силой обрушивается на меня, кажется, унося с собой всю усталость боль – и душевную, и физическую. Капли, ударяющие в кафель, отскакивают, неприятно вонзаясь в бок. Всё тело сводит от этого мороза, и со временем я замечаю, что не чувствую ничего кроме того, как задеревенели мышцы. Кольцо, подаренное Кармен, такое же, как у Гиду, обжигает кожу. Надевая его, я увлечённо думал лишь о том, что оно станет символом нашей принадлежности друг другу, что даже вдали от Гиду я буду чувствовать его незримое присутствие. Но совсем не догадывался, каким болезненным может оказаться воспоминание об этом.
[indent] Прочь.
[indent]  Дрожащими пальцами правой руки выкручиваю его, пытаясь стащить с пальца, но кольцо словно  застряло, а палец распух. На помощь приходит мыло, но с ним я так перестарался, что кольцо буквально выскочило из рук, теряясь в потоках воды. Вместе с ним куда-то улетело и мыло. Чёрт.
[indent] Выключив воду и согнувшись в три погибели, я так увлекся поисками ненавистного кольца, что  поскользнулся, больно приземлившись на копчик. Так и сижу, обхватив колени руками, пока не слышу, как часы бьют восемь утра. По крайней мере, я ничего не сломал. Гиду сейчас точно нашёл бы о чём пошутить.
[indent]  Гиду.
[indent] При мысли о том, что он не здесь, внутри снова всё сжимается. Неужели всё закончится так?
[indent] Так просто и нелепо.
[indent] Он прав. Я причинил ему слишком много зла. Но я никогда не желал этого по-настоящему и, если между нами всё кончено, я хотел бы, чтобы он знал, что в том, что я делал, никогда не было злого умысла по отношению к нему.
[indent] Жить, зная, что Гиду меня ненавидит, просто невыносимо.

+1

19

Габ всегда знал, как задеть меня за живое. Вывернуть наизнанку все чувства, оголить нервы и сделать больно настолько, что дыхание перехватывает. Может быть, все дело в том, что только его слова имеют для меня такое значение. Лишь его мнение по-настоящему важно. Оттого и в момент этой внезапно взметнувшейся бури я чувствую себя таким бесконечно несчастным. Наш мир трещит по швам, как никогда раньше, и это пугает.
На мгновение мне даже кажется, что я вот-вот не сдержусь: мне ведь так хочется упасть на колени, чтобы обхватить его ноги, не позволяя сделать ни шагу. Кричать, плакать, делать все, что угодно, только бы Габ услышал. Но слова – жестокие и злые – заставляют меня замереть. «Убирайся».
Словно в тумане я принимаюсь собирать свои вещи, поначалу даже просто руками, забыв про палочку. Потом все-таки догадываюсь воспользоваться магией, и процесс идет гораздо быстрее. Больше я не смотрю на Габа, но чувствую на себе его испепеляющий взгляд. Он хочет, чтобы я как можно скорее ушел, и я изо всех сил стараюсь ускорить процесс. Благо, вещей у меня совсем немного. В спешке я путаюсь, хватаю его вещи вместо своих, а после отбрасываю с раздражением. Наконец, чемодан захлопнут, и мне трудно сказать, что я испытываю на самом деле: облегчение или страх.
Все так же игнорируя сверлящий меня взгляд, я покидаю комнату и спускаюсь по лестнице, чтобы пройти мимо встревоженной мадам Марино. Глупо было бы делать вид, что ничего не произошло.
- Спасибо вам за гостеприимство. Прошу меня извинить, - это все, на что я сейчас способен.
Влажный воздух прибрежного городка бросает мне в лицо ощущение нежеланной свободы.

***
В баре отеля приятный полумрак и музыка, сливающаяся с гулом чужих голосов. Заведение «для своих» - маглам здесь делать нечего, и всюду заметна лень, присущая только волшебникам: даже пиво в стаканы наливается по мановению палочки. Бармен же лениво оглядывает зал, перекладывая блестящие монеты в стеклянную банку. Я давно занял номер этажом выше, принял душ и смыл с себя все те мысли, что не давали покоя. Осталась лишь пустота, которую я отчаянно топлю в огневиски, наблюдая за миром из-под полуприкрытых век.
- Эй, - рука Андреаса мягко ложится мне на плечо. - Не уходи от меня.
Вместо ответа киваю, рассеянно улыбаясь - «я все ещё здесь». Андреас - мой новый знакомый весьма приятной наружности. Младше меня лет на десять, не меньше; с завораживающей глубины глазами цвета рассветного неба. И я насильно, ощущая всю неправильность своих действий, пытаюсь забить мыслями о нем все ту пустоту, которую оставил мне разрыв с Габом.
А я совершенно уверен, что на этот раз наши отношения точно окончены и эта тема закрыта. Единственное, почему я остался во Франции - это мое собственное нежелание искать второпях работающий камин и совершать столь опасное путешествие в таком состоянии. И я абсолютно уверен, что завтра же покину страну, в которой мне больше не место.
Мое место было рядом с ним, но это больше не имеет значения. По крайней мере, я очень стараюсь в этом себя убедить.
Андреас предлагает тост, и после очередного глотка мир погружается в приятный дурман.
Я тягу носом воздух, и ощущаю запах его волос. Чужой и незнакомый, но мысленно я называю его приятным. Наши пальцы переплетены, и плечо ощущает тепло прижатой щеки. Мы кружимся медленно в такт льющейся музыке, и я пытаюсь ощутить себя как никогда единым с миром.
В происходящем есть что-то неправильное, и это чертовски злит.

***
- Ты все ещё о нем думаешь, - он говорит это немного с издевкой, словно смеясь, но небесно-синие глаза остаются серьезными.
- Думаю, что это немного странное чувство. Я любил его столько лет, и вот больше это не нужно. - на мгновение я запинаюсь, пытаясь подобрать правильные слова. Все, что крутится у меня в голове, звучит так жалко, что я испытываю внезапное отвращение к самому себе. - Не важно, это все в прошлом.  Нужно просто привыкнуть.
Новая порция огневиски позволяет на время забыть о боли. Мне хочется казаться сильнее и беззаботнее, чем я есть, перестать быть собой. Ведь того Гиду, кем я был, пару часов назад за порог выставила любовь всей его жизни. Какой же он идиот.
В ответ Андреас улыбается так беззастенчиво и открыто, что я невольно тянусь за бокалом, чтобы залить в себя ещё немного обжигающего алкоголя.
Он берет мои ладони в свои, но все, о чем я думаю в данный момент - это Габ и его слова. Были ли они достаточно жестоки, чтобы я мог совершить ужасную глупость?
Андреас же льнет ко мне, словно котёнок, но даже его чарам, не имеющим никакого отношения к магии, не заставить меня забыть.
- Извини, - высвобождаюсь из хватки очень мягко, но настойчиво, продолжая держать его руки в своих. - Наверное, я пока не готов на что-то большее. Я хотел бы быть честным и... что бы ни происходило между мной и моим бывшим возлюбленным, я не перестал любить его. Это невозможно вот так, по щелчку.
Он смотрит на меня так пронзительно, а после закусывает губу и кивает. Так, словно ничего не случилось, и от этого становится ещё хуже. Лучше бы он ушёл. Лучше бы новый Гиду, тот, который не чувствует боли, потерпел поражение. Странная игра: я бы хотел, чтобы меня раскусили. Но в этой игре два игрока, и Андреас не намерен сдаваться.
- Я понимаю. Нет, правда, все нормально. Но потанцевать-то мы ещё можем?
Остаток вечера и часть ночи мы кружимся в свете тусклых настенных ламп, и иногда мне кажется, что Андреас меня все же неправильно понял.

***
Утро застаёт меня свернувшимся на диване. Во рту привкус кошачьего лотка с примесью содержимого мусорного ведра. Затёкшие конечности отзываются болью, и я с трудом открываю глаза. Андреас спит в кровати, укрывшись тонким гостиничным покрывалом. Одежда аккуратно сложена на стуле - вероятно, моих рук дело.
Неприятное, гнетущее чувство охватывает меня, заставляя подняться с дивана. Это мое первое утро без Габа. Мысль об этом бьет меня, словно плеть, и, сбегая от собственных страхов, я усиленно привожу себя в порядок и принимаю прохладный душ. Проговариваю мысленно каждое своё действие, вытесняя из головы мысли о том, что ранит.
К моменту пробуждения Андреаса я уже бодр и мрачен. Ночь и огневиски сделали нас смелее, и хотя я так и не перешёл черту, одна мысль о том, что я мог бы вообще это сделать, пугает меня до дрожи. Я бы никогда себе этого не простил. Не потому что все ещё надеялся на счастливый исход, но по своим неким этическим соображениям.
И все же, я был достаточно добр и внимателен, чтобы сжимать в пальцах тёмные локоны, пока Андреас болезненно крючился, извергая содержимое собственного желудка. В этом есть и моя вина: стоило лучше следить за тем, что и сколько он пил. А после все, что мне оставалось - это разместить полуживое тело в своей постели, чтобы самому благородно провести ночь на диване.
Никакой интриги, все довольно стыдно и просто. Веки медленно закрываются, давая мне провалиться в омут болезненных переживаний.
Что же мне теперь делать?
Стук в дверь заставляет сердце перейти на галоп. Успокаивающий вдох и выдох.
Привыкать. Не иначе.

0

20

[indent] Такое странное чувство опустошённости, наполненное солёным привкусом, и обманчивая лёгкость во всём теле. Я ощущаю, как внутри меня что-то тлеет, дымится, наполняя голову пустотой и абсолютным непониманием того, что произошло всего лишь несколько часов назад. Ощущение глупой, непоправимой и бессмысленной ссоры, которой можно было избежать. Как я мог так похабно растоптать его чувства, зная, как он на самом деле любит меня?
[indent] «Сколько таких было после меня? Его ты тоже знакомил с родителями?»
[indent] Страшно потерять его снова, мне кажется, что во второй раз я этого не переживу.
[indent] В комнату постепенно пробивается серый рассвет, а я только лежу и устало моргаю, чувствуя, как глаза режут мелкие песчинки, как если бы я засыпал на пляже. Иногда мне удаётся задремать, но, видимо, ненадолго, а может, я и не сплю. В какой-то момент замечаю, что кровать вибрирует, потому что это я нервно  трясу ногой, думая о том, что же мне делать. Кажется, что если я не приму решение в ближайшие пару часов, то ничего уже не изменится.
***
[indent] Мне с трудом удаётся себя сдержать, и в восемь часов я уже вылетаю на улицы Сен-Матьё в поисках Гиду, в надежде, что он не покинул город ночью. Самый очевидный и простой вариант, «Горбатая ведьма» - единственный на всю округу отель, в котором может остановиться волшебник, и я врываюсь в него, едва не сбивая с ног администратора. В попытке избежать столкновения, я сам впечатываюсь лбом в угол косяка и на какой-то момент теряю ориентацию в пространстве.
[indent] - Куда так нестись! – скрипучий голос принадлежит пожилой даме, той самой, внезапно возникнувшей на моём пути.
[indent] - Простите… - потираю ушибленный лоб и рассеянно хлопаю глазами, будто бы не понимаю, где нахожусь. Пожилая дама пренебрежительно махнула рукой.
[indent] - Сиди здесь, сейчас я вернусь и мы посмотрим, что там с твоей головой.
[indent] Киваю подавленно, хотя, на самом деле, прекрасно понимаю, какой шанс мне сейчас выпал – у меня есть, по крайней мере, минута, чтобы найти список всех постояльцев и узнать, остановился ли здесь Гиду. Взгляд привлекает такой толстый журнал у стойки администратора, словно он находится здесь со времен открытия «Ведьмы», а я не удивлюсь, если так и есть. Я трясусь и волнуюсь так, будто бы совершаю преступление, и лихо пролистываю страницы, в поисках последних записей. Не уверен, что делаю что-то плохое, но боюсь потерять единственный шанс найти Гиду. Когда взгляд цепляется за такие знакомые буквы, внутри что-то начинает тревожно стучать. Гиду здесь, прямо сейчас, в номере триста три, а у меня душа ушла в пятки, и колени предательски дрожат, но медлить нельзя. Прежде чем проскользнуть к лестнице, я зачем-то воровато оглядываюсь по сторонам, в поисках пожилой леди, и покидаю стойку, буквально взлетая по лестнице. Чем ближе номер Гиду, тем тяжелее становилось идти.
[indent] Вот, передо мной массивная дубовая дверь, а на кону целая жизнь. Переминаюсь с ноги на ногу, чувствуя, как задеревенели пальцы, и не решаюсь постучаться – меня то бросает в жар, то я покрываюсь холодным потом, когда сердце готово выскочить из груди. За дверью стоит тишина – не слышно ни звука, и я не могу понять, в номере ли Гиду вообще.
Может, мне стоит оставить его в покое, пока я не сделал ситуацию ещё хуже? А вдруг у нас больше не будет возможности поговорить? Я хочу хотя бы попросить прощения.
[indent] Набрав полную грудь воздуха, всё же решаюсь постучаться, неожиданно настойчиво и уверенно, но стоило услышать звук приближающихся к двери шагов, как всю мою уверенность как ветром сдуло. Время замедлилось, каждый удар сердца отдаётся болезненным эхом в груди. Тихий щелчок от которого в горле всё пересохло, и в дверном проёме появляется усталый взгляд измученного переживаниями Гиду. Мне кажется, что я высосал из него всю душу, и слова, которые крутились в голове до этого, вдруг исчезают, оставляя меня ни с чем. Я не знаю, что ему сказать, а главное как. Мы просто смотрим друг на друга, без прежней враждебности, хотя я отчётливо вижу ту боль, что отражается в его зрачках. Наш зрительный контакт резко и грубо обрывает незнакомый мне юношеский голос.
[indent] - Скажи им, чтобы уходили!
[indent] Меня будто бы окатили из ледяного душа и я забыл как дышать, а каждая попытка сделать вдох обжигает лёгкие огнём. Я больше не смотрю Гиду в глаза, отворачиваясь куда-то в сторону, и стыдливо делаю шаг назад от порога.
[indent] - Прости, - хочется умолять его начать всё сначала, но собственный голос кажется мне жалким и неубедительным, - я не вовремя.
Взгляд, упёртый в пол, пальцы, нервно впивающиеся ногтями в ладони, и поджатые в механической улыбке губы – я чувствую своё сердце разбитым, но не хочу этого показывать. Это только моя проблема.
[indent] Прикосновение Гиду вызывает разряд тока, пробежавшийся по запястью, а я застываю словно статуя в ответ на его тихое: «останься». Так же спокойно, но настойчиво он просит Андреаса – так зовут юношу, подавшего голос – собрать вещи и оставить нас вдвоём.
[indent] Сделав шаг на порог триста третьего номера, я ни разу не поднял головы, не издал ни звука и, кажется, даже забыл как дышать. Прощание Гиду с Андреасом было коротким, но для меня оно длилось вечность, и только когда он ушёл, я нашёл в себе смелость вновь посмотреть ему в глаза. Я уже не понимаю для чего пришёл сюда и чего ожидал, спрятанная боль вновь превращается в обиду:
[indent] - Вы спали? – задаю вопрос почти что спокойно и равнодушно, на самом деле с трудом сдерживая непонятные мне эмоции.
[indent] - Габ, - голос Гиду заставляет вздрогнуть и устыдиться собственного вопроса, когда он осекается. Мгновения тишины гнетут, пока он, наконец, не выдаёт свой ответ, хотя он мне уже не нужен, - нет.
[indent] И жгучая обида вновь трансформируется в эту захлёстывающую своей холодной волной боль, от которой горло сжимает обручем с ледяными шипами, а сердце начинает путаться в ударах. Наверно, мне было бы легче, если бы между ними всё-таки что-нибудь произошло.
[indent] - Гиду, - чувствую спазм и голос ломается, сменяясь шёпотом. Мне не дано передать то, насколько я сожалею обо всём, каким ничтожным чувствую себя за все те слова, что сказал ему в тот момент, когда в своём бараньем упрямстве поддался гневу, застилающему разум. Сумбурно пытаюсь подобрать прощальные слова, словно приговорённый к смертной казни преступник, но не могу их найти, - я не должен был говорить всего того, что сказал. Прости.
[indent] Хочется кричать, рвать на себе волосы, разбить чашку, в конце концов, сломать себе руку. Но я продолжаю смотреть в его карие глаза,  на фоне которых всё пространство вокруг меркнет.

+1

21

С присутствием Габа меня охватывает странное чувство: словно бы что-то встает на место. Как будто до этого все было не так, а теперь стало так, как должно было быть. Он кажется очень правильным здесь, со мной. Более того, я сам наконец-то чувствую себя цельным и правильным.
Прикрываю глаза, вполне осознавая, как выглядит эта ситуация с его стороны. Мальчик в моей постели. Витающий в комнате запах алкоголя, смятое белье, мой потрёпанный внешний вид. Наверное, мне стоило оправдаться, рассказать, как все было, повторяя снова и снова, что между нами ничего такого не происходило, но я не могу. Мне так хочется верить, что даже после всего произошедшего Габ безоговорочно верит в меня. Я ведь был верен ему четырнадцать лет, семь из которых прошли вообще без его какого-либо участия. Эта мысль поднимает внутри волну холодной боли, напоминая о причинах нашей вчерашней ссоры. О том, что мы успели друг другу наговорить.
Так и стоим, смотря то друг на друга, то на беспорядок вокруг. Думая, скорее всего, об одном и том же, испытывая одинаковые сомнения и страх. Я сожалею обо всем сказанном, о том, что ушёл, и это терзает меня, не давая сосредоточится. За эти минуты меня бросает в жар, а потом тут же в холод, и ладони неприятно намокают. В попытке подобрать подходящие слова я лишь сильнее загоняю себя в тупик, пока не убеждаюсь, что слова в данном случае ничего не решат. Только повторяю как-то глухо, бесцветно:
- Габ.
Всю ночь я не мог заставить себя произнести это имя. Упоминание его стало болезненным. Когда я рассказывал Андреасу о наших отношениях с Габом, я делал это довольно обезличено, не называя его имени и каких-то конкретных деталей. При большом желании я в последствии мог бы выдать эту историю за свою полную выдумку или драматичный сюжет какой-нибудь книги. Но сейчас, произнося его имя вслух снова и снова, я как будто признал (для самого себя в первую очередь), что это произошло именно с нами. И что я действительно потерял его. Габа. Магия имён сработала безотказно.
Дыхание перехватывает, когда я заставляю себя мысленно произнести это еще раз, осознанно. Мы расстались, закончили отношения. И теперь нам предстоит со всем этим разобраться: больше нельзя убегать от проблем.
Словно под давлением каких-то собственных мыслей, Габ делает шаг назад и садится на кровать, все так же не сводя с меня взгляда. Словно заколдованный, я следую за ним, устраиваясь на полу у его ног. И, неожиданно для самого себя, обнимаю его колени, прижимаясь щекой. Даже если бы Габ сейчас попробовал отстраниться, я бы ему этого не позволил. Это то, чего я хотел тогда, когда мы обжигали друг друга жестокими словами. задевая за живое: упасть на колени, обхватив его ноги. Осталось разве что закричать и заплакать.
В целом, я к этому близок.
Прикрываю глаза.
Мы молчим так долго, что кажется, уже не заговорим. Целую вечность слышно только стук наших сердец, а потом я снова тихо зову:
- Габ, - словно забыл все слова, кроме одного его имени. – Прости меня, - воспоминания о сказанном и сделанном затапливают жгучим стыдом. – Я не хотел. И вовсе не считаю, что ты… Что у меня есть причины испытывать злость или обиду.
Разговор дается мне с трудом, хотя обычно я и не испытываю сложностей с извинениями или признаниями. Сейчас кажется очень важным донести до Габа главное, то, что я на самом деле хочу сказать, но мысли предательски путаются, а фразы получаются какими-то общими. Все не то и не так.
- Как я могу спать с кем-то или планировать свадьбу, если люблю тебя?
Громкий вдох, и я жмусь к нему теснее щекой, ища защиты и утешения, как обычно искал в моих руках он. Страх, холодный и липкий, не отпускает, но тепло и близость Габа, моего Габа, дарит какое-то странное, детское успокоение. Подтягиваю ближе колени и принимаюсь ластиться, как кот. Мне нужно его касаться. Чувствовать, что для нас еще не все потеряно, что все еще можно исправить. Что можно простить и забыть слова и грубость, и эту ночь, проведенную порознь, и семь лет. В прошлый раз я не хотел жить, потеряв его, и ничего не поменялось, как не поменялось бы спустя даже целую вечность.
Я хватаю за хвост эту мысль, думая о той самой вечности, о том, что обычно вкладывают в это понятие в контексте отношений. Я бы хотел провести эту вечность с ним.
Его тёплая ладонь касается меня как-то несмело, и я подаюсь навстречу этому прикосновению. Поднимаю голову, и наши лица оказываются так близко, что я ощущаю его дыхание на своей коже. Мгновение мы просто смотрим друг на друга. Я перевожу взгляд от собственного отражения в глазах Габа на его приоткрытые губы, мысль кажется очевидной. Поцелуй.
Он не отталкивает меня, хотя и должен бы. Я это заслужил. Я притащил в свой номер ничего не соображающего влюблённого в меня мальчика. Я танцевал с ним, пока он ещё был в состоянии стоять. Возможно, я даже дал ему ложную надежду на какие-то особые чувства, и за одно только это меня следовало бы ударить. Но Габ лишь отвечает на поцелуй, прижимаясь ко мне порывисто, да так, что едва не падает с кровати.
- Я люблю тебя, - повторяю, когда губы растягиваются в улыбке, не переставая его целовать.
И вот мы меняемся ролями: уже я нависаю над ним, опрокидывая на кровать. Его кожа под моими прикосновениями нежная и прохладная, он выглядит настороженно и нерешительно, когда мне ужасно хочется быть смелым ради него. Ведь ему больно и страшно. Мне тоже. Но из нас двоих я всегда предпочитал первым делать шаг в темноту. Я забирал его страхи, прижимая ладонь к холодному и влажному лбу. И я хочу сделать это сейчас, дать понять, что прощаю его, что и я сам виноват ничуть не меньше и готов понести наказание. Что я не хочу жить в мире, где Габа не будет рядом со мной.

Этим утром между нами происходит любовь. Я не могу назвать это как-то иначе - это именно любовь, она в каждом прикосновении, в каждом взгляде и жарком шепоте. Мы переплетаем пальцы, как переплели наши жизни.
На спине алеют полосы от его коротких ногтей, потому что я знаю, чего он хочет. На его запястье следы зубов, потому что иногда он не может сдержаться.

Рассветное солнце ласкает нас сквозь просвет в занавесках, и мы нежимся, подставляя ему абсолютно счастливые лица.

***
Вечером я принимаю душ снова в доме четы Марино. В ванной отчетливо чувствуется запах абрикосового геля для душа, навевая мне воспоминания о нашем первом совместном лете. Обмотав полотенце вокруг бёдер, я чищу зубы над раковиной и придирчиво осматриваю своё лицо в зеркале. То лето было чертовски давно.
Я старею.
Мне давно не двадцать и даже не двадцать пять. Я потерял целых семь лет - годы, проведённые без Габа, не доставляли мне радости. И каждый из них совсем скоро добавит мне седой волос или морщины: по одной за каждый год нашей разлуки. Как напоминание о том, что самое ценное - это время. Которое мы потеряли или могли провести вместе; то, что уже никогда не вернуть даже при помощи волшебства. Следы времени словно бы говорят: «не делай так больше, Гиду». Мысленно я смеюсь и соглашаюсь так больше не делать. Клятвенно обещаю, не принося, разве что, непреложный обет. Настроение у меня этим вечером очень хорошее.
Плещу тёплой водой в лицо, зная, что уверенность, поселившуюся во мне с недавних пор, уже не смыть никакой воде.

- Хочу кое-что с тобой обсудить, - кровать мягко пружинит, когда я сажусь рядом с Габом. Он выглядит встревоженным из-за моих слов, и я накрываю его ладонь своей. Несмотря на то, что я, казалось бы, хорошо все обдумал и мысленно сто раз повторил каждое слово, мне все равно требуется несколько мгновений, чтобы решиться и продолжить. - Я думаю, мы не должны больше скрывать то, что между нами. Тебя и меня.

+1

22

[indent] Вечером я застаю себя за тем, что просто слушаю, как Гиду принимает душ. Меня успокаивает звук бегущей воды, когда я понимаю, что Гиду снова со мной - скоро он зайдёт в комнату, как и всегда, обёрнутый в махровое полотенце, пахнущий абрикосовым гелем для душа и горькими травами, и все станет как раньше. Будто бы мы никогда не расставались. Будто бы между нами нет никакой пропасти, длиною в семь лет.
[indent] После утреннего применения я все ещё чувствую приятную дрожь во всем теле и, невольно, тревогу. Вчерашняя ссора кажется дурным наваждением, которого никогда не случалось, хотя мы оба знаем, что это не так. Мы простили друг друга, но я все ещё не могу простить себя, и нервно перебираю пальцами складки, возникшие на покрывале. Из нас двоих Гиду всегда был самым рассудительным и спокойным, когда я мог утопать в своих собственных переживаниях, сменяемых одно за другим, молча вынашивать их, пока они не растворятся вовсе, или не приведут меня к своей критической точке. Как это и произошло семь лет назад. Что было бы, если бы я не держал всё в себе? Так же прыгнул бы в тёмные воды взбунтовавшегося океана или давно позабыл о прошлом, позволяя объятиям Гиду крепко держать меня? Линии на моих ладонях уже не расскажут  об этом, они могут показать лишь то, что произошло – чёткий, уверенный разрыв на линии жизни и множество маленьких тонких линий, говорящих обо всех моих переживаниях. Ладони же Гиду – полная противоположность моих, его линии аккуратны и чётки, лишены невнятности и сумбура, как и сам их обладатель.
[indent] Увлёкшись рассматриванием ладоней, я совсем не заметил, как в комнату вошёл Гиду. Кровать скрипнула, когда он сел рядом со мной, а я уж было хотел спасительно уткнуться в него лицом, вдыхая запахи солнечной Италии, как Гиду заговорил. И тон его стал таким серьёзным, словно Гиду собрался сообщить мне какую-то страшную новость – всё долгое вступление я даже не моргаю, боясь услышать что-то ужасное. Что ещё он хочет обсудить, если мы всё обсудили утром? Слова даются ему нелегко, но я замечаю, что с каждым следующим его тон становится теплее.
[indent] - Мы не должны больше скрывать то, что между нами. Тебя и меня.
[indent] - Ты уверен? – это не тот вопрос, который я хочу задать на самом деле, закидывая ноги Гиду на колени, чтобы, наконец, положить голову на его плечо. У меня очень много вопросов и совсем нет ответов. – А как же… - я спотыкаюсь, желая спросить, что мы будем делать, как скажем преподавателям, директору Орпингтон? Что будет, когда об этом узнают родители учеников? Сообщество магов всё ещё довольно консервативно и именно таким оно и должно быть. Но, с другой стороны, рано или поздно правда станет известна, и уж лучше директор узнает её от нас, чем от кого-то другого. Я не хочу бояться. – Хотя, ты прав.
[indent] Улыбка становится откровенней, пальцы Гиду в моих волосах, кожей я чувствую на себе его внимательный взгляд и решаюсь поднять голову, чтобы посмотреть в глаза. Внезапно мне стало очень легко, будто груз, копившийся много лет, вдруг спал с плеч, позволяя распрямиться. Расстояние между кончиками наших носов всего в пару сантиметров, взгляд Гиду напряжённо-изучающий, будто он сосредоточенно пытается понять, что происходит у меня в голове.
[indent] - Я бы хотел, чтобы нам больше не пришлось скрываться. За столько лет тайны ни разу не приводили нас ни к чему хорошему, верно?
[indent] Кривлю душой, изо всех сил пытаясь сдержать выражение облегчения. Нам стоит подумать обо всех возможных последствиях, но я лишь радуюсь тому, что мы, наконец-то, впервые в жизни сможем почувствовать себя самыми обычными, влюблёнными друг в друга людьми. Мы сможем встречаться, не боясь, что нас кто-то разоблачит.
[indent] Глаза Гиду бегают, будто бы он читает меня как открытую книгу, и нет такой мысли, которую он не заметил. На его губах появляется почти такая же улыбка, как у меня, только более коварная.
[indent] - Я люблю тебя.
***
[indent] Этой ночью я ищу спасения от самого себя в объятиях Гиду. Мне кажется, я просто его не    кровати, как он тут же притягивает меня обратно, позволяя на несколько мгновений забыть о чувстве вины. Я всё ещё не понимаю, почему так взъелся на него из-за этого чёртового письма, и хочу больше никогда не ссориться.
[indent] - Габ, - тихий шёпот, обжигающий дыханием шею. Гиду понял, что я не сплю, - что с тобой?
[indent] - Гиду, - так же тихо окликаю его, поворачиваясь лицом к лицу, - как ты находишь силы прощать меня каждый раз?
[indent] Задаю вопрос, который разъедает меня изнутри целый день, не находя прощения в себе самом.
[indent] - Мне не приходится их искать.
[indent] Шумный выдох  и я прижимаюсь к Гиду так тесно, будто лишь он один может спасти меня от всех кошмаров в моей голове.
[indent] Его любовь – лучшее, что когда-либо случалось в моей жизни
***
[indent] - Я люблю тебя, - пузырьки апельсиновой газировки играют на языке и закатное солнце, похожее на большой апельсин, постепенно скрывается за верхушками зелёных деревьев. Сидя на крыше дома, мы видим аккуратные дворы с высаженными в ряды черешнями и абрикосами. Уже становящийся прохладным морской ветер обдувает нас, заставляя спрятаться под стёганым пледом. Ещё через пару часов мы сможем увидеть первые созвездия, возникающие на небе с такой скоростью, будто кто-то очень неосторожно сдул со своей ладони золотую пыльцу. Ещё через час на улице станет так темно, а звёзд станет так много, что покажется, будто небо вот-вот готово упасть на нас, обрушив всю свою таинственную и холодную красоту.
[indent] И под этими звёздами я хочу целовать Гиду, оставляя самый сладкий поцелуй этой ночи. Чтобы она хранила его ещё много лет после, даже когда нас уже не станет.
***
[indent] Завтра вечером мы будем в Хогвартсе, и сегодня наш последний ужин дома. Мама, или, как зовёт её Гиду, мадам Марино расстаралась так, словно хотела прокормить целую свору оборотней. От запаха горячих корнуэлльских пирогов, только что принесённых из печи, у меня свело желудок, а при виде маринованного угря я начал нетерпеливо озираться по сторонам, как бы намекая всем, кто ещё не за столом, что им пора бы там оказаться.
[indent] - Констанс, твой единственный брат завтра возвращается в школу, если раньше не умрёт от голода, имей совесть и брось все дела!
[indent] Гиду, сидящий слева от меня, задумчиво улыбается, наблюдая за моими тщетными попытками возыметь влияние над сестрой. Сегодня он необычайно шутлив и задорен, как, впрочем, и последнюю пару дней. Говоря по правде, его благостное расположение духа невольно передаётся и мне, и я сам не замечаю, как тоже начинаю улыбаться, просто засмотревшись на него.
[indent] Сегодня я счастлив как никогда прежде. Ладонь незаметно скользит вдоль стола, чтобы нырнуть под ладонь Гиду – он сжимает её чуть крепче, а я, внезапно смутившись, смотрю куда-то в сторону, прикрывая другой ладонью растянувшиеся в нелепой улыбке губы.
[indent] Наконец, вся семья оказалась в сборе.
[indent] - Мальчики, - голос матери звучит добродушно и немного смущённо. Она боится показаться навязчивой, но в то же время не может промолчать. Наши взгляды встречаются и, убедившись, что её тон ни у кого не вызывает недовольства, она продолжила, - если хотите, можете приехать к нам и на летние каникулы. Что вы планируете дальше?
[indent] - Кхм, - Гиду не даёт мне вставить ни слова, сразу забирая инициативу на себя, - пора кое-что прояснить.
[indent] Он поднимается с места, чтобы тут же встать на колено, так и не выпустив моей ладони из рук. От пристального взгляда Гиду сердце пускается в забег, а я смотрю на него, лишь растерянно хлопая глазами.
[indent] За столом повисла благоговейная тишина.

+1

23

Сердце бьется так быстро что, кажется, сейчас выпрыгнет из груди. Я слышу его в ушах, чувствую это биение где-то в горле. Кажется, в последний раз я так волновался лишь много лет назад, когда впервые решил признаться в том, что чувствую. Алкогольные пузырьки шампанского тогда пьянили нас, делая смелее, и заливистый смех Габа заглушал очередной поцелуй. Кажется, это было очень давно, но я не забыл это чувство, хоть и отчаянно пытался похоронить в себе долгих семь лет.
Я был молод и бесконечно счастлив.
Как хорошо, что сейчас вопрос мадам Марино поможет расставить все по местам.
- Габ, - слова даются с трудом: я столько раз прокручивал в голове свою речь, что сейчас все фразы кажутся избитыми и безликими. Поэтому пытаюсь выбросить из головы все то, что напридумывал ранее, и говорить искренне: - меня тоже очень волнует вопрос: «что будет дальше?». Поэтому...
Мягко сжимаю пальцы Габа, все ещё накрытые моей ладонью. Наверное, стоило бы улыбнуться, но в данный момент я думаю только о том, как бы заставить сердце биться ещё чуть-чуть. Пока я не получу свой ответ. Мы пережили так много, что я не удивлюсь, если Габ ответит мне что-нибудь в духе «я так тронут, но давай обсудим это немного позже», или «Гиду, к чему такая спешка? Мы ведь можем больше не торопиться».
Тем более, что я не очень-то подготовился. Но, быть может, это и к лучшему.
- Габриэль Марино... - незаметно набираю в грудь побольше воздуха и тут же судорожно выдыхаю. - ...в присутствии твоей семьи я хочу спросить: разделишь ли ты со мной жизнь, чтобы быть рядом каждый день, пока смерть не разлучит нас?
Все взгляды перемещаются с меня на Габа, а потом снова на меня. Чувствую, как его рука становится влажной, но не могу заставить себя пошевелиться.
Звук отодвигаемого стула разрезает возникшую тишину, заставляя всех вздрогнуть. Когда мистер Марино встаёт со своего места, мне становится не по себе. Хоть отец Габа и произвёл впечатление глубоко интеллигентного и воспитанного волшебника, я на всякий случай готовлюсь к худшему.
Однако он, наклонившись, берет меня за свободную руку. Тепло, по-отечески, и в голосе его проскальзывает какая-то особая нежность, которую я слышал на протяжении последних дней от мадам Марино.
- Вот, мой мальчик. Думаю, тебе это пригодится.
Уловив эту теплоту и улыбку в его голосе, я с удивлением смотрю на собственную ладонь. Кольцо. Фамильное кольцо семьи Марино, явно с его собственной руки, ещё хранящее тепло руки.
В ответ и я улыбаюсь, чуть склонив голову. На самом деле, я бесконечно благодарен, и надеюсь, что он понимает это по взгляду.
Когда я снова заговариваю, голос мой звучит гораздо более уверенно и твёрдо:
- Габ, ты выйдешь за меня?

***
- Я самый счастливый волшебник в мире.
Пальцы скользят вдоль позвоночника, пересчитывая позвонки. Скользят, огибая родинки, каждую из которых я знаю наизусть. При желании я мог бы указать на них даже с закрытыми глазами.
До нашего отбытия в Англию остаётся всего пара часов, и мы нежимся в тонких лучах рассветного солнца. Не знаю, возможно ли надышаться перед разлукой, но изо всех сил пытаюсь наслаждаться нашим последним утром во Франции. Ужинать будем уже в Большом Зале.
- Вечером поговорю с Орпингтон. Кажется, она всегда была ко мне благосклонна. А пока...
Прижимаюсь губами сначала к плечу, затем к шее, ещё и ещё, пока Габ не подаётся навстречу.
То, что происходит между нами, как никогда иллюстрирует слово «любовь».

***
Комната встречает меня кричащими рифмами стен. Теперь эти хаотичные надписи вызывают у меня смущение, как если бы я сделал что-то лишнее, поддавшись минутной слабости. Вот только моя тоска по Габу не была чем-то лишним. У порога же на полу обнаруживается конверт: его явно просунули в щель под дверью.
Отсутствующим взглядом смотрю прямо перед собой и опускаю на пол дорожную сумку. Взамен подбираю оставленное письмо, но пока не решаюсь его открыть. За дни моего отсутствия здесь ничего не изменилось, разве что в воздухе повисла непривычная духота.
И я, выйдя из оцепенения, первым же делом распахиваю окна, впуская дневную жару, а затем с тоской опускаюсь на застеленную постель. Мысль о том, что нам снова придётся прятаться и проводить ночи порознь, давит на меня мрачным грузом. Так и сижу какое-то время, прокручивая в голове все те вопросы, ответы на которые пока не нашел. Громкий выдох, и я открываю конверт.
«Гиду!».
Ничего нового. Матушка вежливо справляется о моем отпуске. Надеется, что он проходит хорошо. От лицемерия тошнота подступает к горлу. А ведь это именно она написала то злосчастное письмо, из-за которого мы с Габом едва не потеряли друг друга. Я не могу на нее по-настоящему злиться: она – моя мать, и я люблю ее, и даже отчасти понимаю ее беспокойство. Наши поколения слишком разные, чтобы по-настоящему понимать друг друга. Но то, каким образом она это беспокойство выражает, вызывает у меня лишь отторжение. Сложно принять тот факт, что твои родители хотят видеть тебя совсем не тем, кем ты являешься на самом деле. Но я устал притворяться. То тепло, с которым нас приняли в доме семьи Марино, вселило в меня робкую надежду на то, что так действительно может быть. Однажды и мои родители придут к смирению и любви.
А пока что я пересаживаюсь за стол и с тяжелым сердцем пишу матушке ответное письмо. Пишу я совсем не много: рассказываю, как прекрасно провел время во Франции, и как там прекрасно цветут деревья весной, и как мы с Габом счастливы, что смогли навестить семью.
«Пусть моя личная жизнь остается моей и личной. Целую твои руки. Гиду».
Закончив, складываю лист пополам и закрываю конверт. Взгляд падает на часы. Остается еще час до ужина - самое время для вежливого визита.

***
Разговор с Орпингтон не длится долго, и из кабинета директора я выхожу в смешанных чувствах.
С одной стороны, мне гораздо легче от того, что мы наконец перестанем скрываться. С другой - на нас все ещё давят школьные правила. И необходимость маневрировать между ними и желанием научить студентов самостоятельно думать. И ещё не забывать о последствиях.
В задумчивости я и не замечаю, как оказываюсь перед дверью спальни с лаконичной табличкой «Пр. Габриэль Марино». Короткий стук.
Взгляд Габа беззвучно спрашивает: «как все прошло?», и я также, одними глазами, отвечаю ему: «все в порядке». Обнимаю его за плечи и прижимаюсь щекой, вдыхая запах волос. Не хочу погружать его в свои проблемы, но бьющееся сердце и тяжелый вздох, должно быть, выдают мое беспокойство.
- Как думаешь, уже пора отправлять моим родителям сову с приглашением?
Мы целуемся, как двадцатилетние влюблённые, не зная ни трудностей, ни боли от расставания. Мы целуемся, и в этом поцелуе я в тысячный раз за последнее время ощущаю себя бесконечно счастливым.

0

24

[indent] В комнате, освещённой лишь потрескивающим в камине огнём, изумруд, оправленный белым золотом, кажется совсем чёрным. Я видел его уже миллионы раз, но лишь теперь смотрю с особенным очарованием, глядя, как в нём отражаются робкие языки пламени. Мы с Гиду сидим на полу, краем уха чувствую его размеренное дыхание – он обнимает меня, позволяя облокотиться. Я крепко держу его за предплечье, вцепившись стальной хваткой, будто он может исчезнуть, если его не удержать. Хотя со стороны мы выглядим умиротворёнными, моё сердце отбивает кадриль – никогда в жизни я не испытывал того, что испытываю, находясь рядом с Гиду.
[indent] Я никогда не думал, что надену это кольцо.
[indent] - Гиду, - оборачиваюсь, прижимая ладонь к щеке Гиду, чтобы поцеловать. Мы прикасаемся друг к другу с какой-то невиданной ранее нежностью и трепетом. От него пахнет счастьем и непоколебимой уверенностью, - я тебя люблю.
[indent] Ещё год назад я не мог даже мечтать о том, что мы с Гиду снова будем вместе. Годы без него превратились в ад – мне хотелось умереть, зная, что так, как было с ним, больше не будет ни с кем. Даже когда мы с Юбером были вместе, такие отношения не могли, да и не должны были залечить старые раны. Ложась в одну постель с другим мужчиной я чувствовал себя нормальным, но совершенно опустошенным, будто и не живу вовсе. Мертвец, который почему-то выглядит как самый обычный маг. От поцелуев не возникало никакого волнения, да и были они не проявлением чувств, а, скорее, неким обязательным атрибутом нормальных отношений.
[indent] От поцелуев Гиду по телу пробегают мурашки, заставляя голову кружиться. Он всегда был моим первым и единственным. Я всегда знал, что другие мне не нужны, но последние семь лет отчаянно старался вернуть себя к обычной жизни, чувствуя лишь ещё большую отчуждённость. Какая-то часть моей души умерла ещё тогда, когда я очнулся на берегу незнакомого мне итальянского городка, её никак не вернуть. Но сейчас я отчётливо чувствую, как во мне просыпается что-то новое, нечто совершенно иное, и такое похожее на привычного мне Габа.
***
[indent] С тех пор, как Гиду поговорил с директором Орпингтон, кажется, что все в Хогвартсе на нас пялятся. Знаю, что мне это только кажется, потому что Гиду не замечает ничего подобного, но каждый раз упираю глаза в пол, чтобы не пересекаться ни с кем взглядами. Мне тревожно среди других волшебников и иногда я раздражаюсь, когда мы с Гиду оказываемся у всех на виду.
[indent] На самом деле, мне очень страшно. Это слишком серьёзный шаг, чтобы не бояться.
[indent] Оказавшись с Гиду наедине, я всячески к нему жмусь, унимая обеспокоенное сердце, крепко сжимаю ладони, переплетаясь пальцами и целую самозабвенно, будто бы это последний в нашей жизни поцелуй.
[indent] - Мы никогда не расстанемся, правда? – зрачки бегают, изучая лицо Гиду, и мне тут же становится стыдно за все свои тревоги. Снова чувствую себя пугливым пятнадцатилетним подростком. Если говорить откровенно, я уверен в Гиду больше, чем в ком бы то ни было, и совершенно не понимаю природу сосущей под ложечкой тревоги. Гиду знает об этом. Он всегда понимает меня лучше, чем я сам.
[indent] Тёплые ладони Гиду обхватывают моё лицо, и мне кажется, что в мире нет ничего спокойнее его карих глаз.
***
[indent] - А кого мы будем приглашать? У нас же не будет много гостей? – глаза бегут вниз по списку, состоящему из родственников и близких друзей семьи. Я сбился на двадцати шести и начал отсчёт заново, ставя циферку напротив каждого имени. – Боже, вообще ничего не понимаю в свадьбах.
[indent] Когда я предпринимаю очередную попытку вычеркнуть ещё кого-то, карандаш буквально выскальзывает из рук, ударив меня по лбу, и с характерным дребезжанием укатывается под кровать к двум таким же. Тяжело вздохнув, достаю перо, чтобы не подниматься с кровати. Мы лежим в моей спальне - я на животе, с листком, подсунутым под нос, а сонный Гиду уткнулся носом в предплечье, лениво моргая. 
Представляю, с каким ужасом он думает о том, что ему придётся со всеми договариваться. Либо с тем же ужасом размышляет о моих организаторских способностях.
[indent] Иногда мне кажется, что нашей последней ссоре всё же удалось отдалить нас друг от друга.
***
Иногда мне становится очень тревожно. Я боюсь потерять Гиду, потому что мне кажется, я не смогу пережить без него ещё семь лет. Меня напугало то, что произошло в Сен-Матьё, меня пугает, когда к Гиду прилетает сова с очередным письмом от его матери – когда Гиду читает эти письма, он всегда хмурится и мне кажется, что сейчас может произойти что-то страшное.
[indent] Когда я думаю о нашем будущем, руки невольно тянутся к картам, хрустальному шару или рунам и из раза в раз они показывают мне кого-то третьего. Кого-то, кто вмешается в наши отношения, и сердце безумно стучит, отдаваясь власти страха. Нельзя слишком часто спрашивать об одном и том же – в конце концов, ответы просто исчезнут, поэтому я, изводящийся тревогой, замыкаюсь в себе. Гиду никогда меня не предаст, но что если его сердце больше не будет принадлежать мне? Что, если я всё испортил?
***
[indent] - Профессор де Салазар, - робко открываю дверь его спальни, заглядывая вовнутрь. Гиду смотрит на меня озадаченно, с любопытством и прядь волос падает ему на лицо. Он не торопится её поправлять, внимательно наблюдая за каждым моим крадущимся шагом. Оказавшись слишком близко, проскальзываю в его тёплые объятия, осторожно и нежно, как какой-то лесной зверёк. Сквозь тонкую ткань одежду чувствую, как быстро бьётся сердце Гиду – он подозревает что-то неладное.
[indent] - Я люблю тебя больше всего мира. Пожалуйста, не оставляй меня никогда.

Отредактировано Gabriele Marino (2021-06-12 23:14:19)

0

25

- Знаешь, нам придётся придумать, как занять толпу голосящих детей. У одной моей тётушки Марии их четверо.
Мы лежим на кровати в моей-его спальне, и на этот раз я держу в руках листок со списком гостей. Нужно всех рассадить так, чтобы никто не обиделся, но при этом чтобы моя кузина не оказалась рядом с мадам Марино. А вот мсье Марино должен оказаться как можно дальше от моего дяди по отцовской линии - они болеют за разные квиддичные команды. Устав перемещать воображаемых людей по бумаге, я вздыхаю.
- Что тебя волнует? Ты сам не свой в последнее время.
В ответ Габ одаривает меня каким-то отрешенным взглядом, и я крепко прижимаю его к себе, вдыхая запах волос, такой знакомый и родной.
- Я люблю тебя больше целого мира. И никому и ничему не под силу это изменить.
У нас за плечами столько пережитой боли и страхов, что иногда мне становится страшно: а вдруг ничего уже не исправить? Сколько бы мы ни извинялись друг перед другом, эта боль никуда не уходит и кажется, что мы просто учимся жить с ней. Друг с другом.
Легким движением оглаживаю его по щеке, и сердце болезненно сжимается, когда в ответ Габ целует мою ладонь.
Я ждал его долгих семь лет, и готов ждать ещё хоть целую жизнь, если в конце нас наконец-то ждёт «долго и счастливо».

***

Габ действительно сам не свой, и в какой-то момент игнорировать это становится невозможно. Слова не помогают, он не верит в них, как бы ни пытался, и я не могу его в этом винить.
Директор Орпингтон, услышав мою просьбу, смотрит странно и с подозрением, но все же соглашается. То, что я задумал, может стоить всего.
Решительно, стараясь не выдавать волнения, я подвожу Габриэля к Омуту памяти.
- Ты знаешь, что делать. Здесь - мои воспоминания о той ночи и обо всем, что было после неё. Я прошу тебя посмотреть их. Только помни, что это - всего лишь воспоминания,  ты не сможешь ничего изменить. Ничего уже не исправить.
И я замираю, в ожидании глядя на то, как Габ медлит, не двигаясь с места. Омут опасен. Опасен тем, что заставляет переживать некоторые события снова. Он принесёт и Габу, и мне, новую боль, но он должен это увидеть, чтобы перестать сомневаться во мне раз и навсегда. Тогда, много лет назад, я совершил ошибку, поверив русалкам. И я раскаиваюсь. Но жить с Габом, зная, что однажды он вновь подумает об этом и будет отравлять себя мыслями о моем предательстве, невыносимо.
Он смотрит на меня недоверчиво, не делая попыток приблизиться к Омуту. Ему страшно, и я не могу его за это винить. Зато могу взять его ладонь в свою, чтобы сделать за него первый шаг.
- Давай сделаем это вместе.
И мы погружаемся в мои самые мрачные воспоминания, полные отчаяния и боли. Что бы ни случилось, я буду крепко держать его за руку.
Когда все наконец заканчивается, мы, не сговариваясь, опускаемся прямо на каменный пол. Трясущимися руками я прижимаю Габа к себе, не позволяя ничему во всем мире нас разлучить. Оставляя позади боль обид и расставаний, я целую его, обещая любить до конца своих дней.

***

- …пока смерть не разлучит нас.
В тишине, нарушаемой лишь щелчками фотоаппарата, я надеваю Габу на палец кольцо. Когда наши взгляды пересекаются, мне нестерпимо хочется прижаться к нему губами, но теперь его очередь приносить клятву. И я повинуюсь, следуя правилам, не в силах сдержать улыбку. Он хмурится так, как хмурится всегда, когда предстоит совершить что-то важное. Когда на него смотрит столько внимательных глаз.
Слова звучат, словно магия, околдовывая меня, затапливая тёплом и счастьем. Настолько, что мне хочется рыдать и смеяться одновременно. Забыв о приличиях, о сидящих в зале многочисленных родственниках и не таких многочисленных друзьях. Плакать от боли, которую нам пришлось пережить, и смеяться от счастья, потому что мы прошли через это, не оставив друг друга.
Вместо этого мы целуемся, незаметно переплетая пальцы. Так, как делали это во Франции целую жизнь назад.
И, готов поклясться, я чувствую аромат цветущих деревьев в саду Ванессы и ее мужа.
Я закрываю глаза, всем телом чувствуя, как мы говорим друг другу о самом важном. Без слов.

0


Вы здесь » HP Luminary » Flashback/flashforward » forget me/not


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно