Он сам на это подписался. Сам. Никто его не толкал в эту бездну. Однако он совершенно не ожидал, что это будет так больно. Он готов был к тому, что Блэквуд полезет в его семью, попутно постарается узнать тайны Мальсибера -старшего, что, впрочем, даже не расстраивало Рея. Что он смог бы сказать в оправдание? Он всего лишь несмышленый ребенок. К тому же он прекрасно знал своего отца - тот никогда ничего не говорит открыто, все его слова можно толковать двояко, а потому Блэквуду пришлось бы попотеть, чтобы его раскусить.
Блэквуд же оказался куда более порядочным человеком, чем ожидал Рей. Вероятно, что он решил, будто детство Рея - это самое безобидное, что есть в его памяти, вот и полез туда...

Рей шел по коридору Хогвартса сам не свой. Эти воспоминания. Такие живые, такие яркие. Он хранил их бережно, трепетно, лишний раз боясь к ним прикоснуться, словно они могут разлететься в разные стороны и тогда - образ матери растает, и Рею уже не к чему будет обращаться.
Он накинул капюшон на голову, чтобы никто не видел его покрасневшие глаза. Он терпел и выжидал, чтобы позволить какой-то слезинке капнуть, как будто нес кувшин, доверху наполненный водой, вот-вот готовой расплескаться. Радовал тот факт, что этот день был посвящен влюбленным парочкам, и все были заняты ерундой, никто и внимания на него не обращал. Он шел и не знал, куда собственно идет, где в Хогвартсе есть место, куда никто не зайдет, не ввалится?
Удар. Кувшин расплескался, и слеза покатилась по щеке. Не стоило ему оборачиваться, чтобы узнать причину. По неосторожности он врезался в Алексис, с которой пересекся взглядами всего лишь на мгновение, но именно это заставило его ускорить шаг. Он надеялся на то, что она ничего не заметила и вообще после их последнего разговора у нее не будет желания с ним общаться дальше.
Как-то быстро и мгновенно пришло решение отправиться в совятню - все валентинки уже были разосланы, скорее всего, сов там будет мало, а если и будут, то они будут сонными.
Сюда он приходил редко, только чтобы написать письмо отцу, но обычно Мунни сам прилетал к нему раз в неделю, чтобы пообщаться, проведать, как у него дела, узнать, не решился ли хозяин на более частые письма. Наверное, Мунни скучал без дела, но Рей не особо пользовался им, зато кормил вкусностями и чистил перья, тот аж обнаглел. В совятне было спокойно, сонно и прохладно. Окно было открыто, совы, сычики, филины обычно сновали туда-сюда, но сегодня все разлетелись. Рей нашел себе угол потемнее и уселся туда. Вот только сейчас и позволил вылиться доброй половине кувшина. Больно все было было вспоминать.

Он даже не услышал, как она вошла. Однако, почуяв кого-то в совятне, он притих в надежде, что этот кто-то отпраивт свое треклятое письмо и уйдет. Увы. Почему нелегкая принесла именно Найт? Это вряд ли тот человек, который будет сопереживать, потому что она была резкой, жесткой, почти похожей на самого Рея, который проходил мимо таких вот, как он. Нет, ему было порой жаль людей, но никогда он не лез к ним в душу, потому что и не умел правильно сочувствовать. Даже если человек умрет, что  сказать его родственникам? Вряд ли соболезнования можно принести красиво и грамотно, чтобы их приняли. Отец никогда его не жалел, никогда не показывал, как это правильно - утешить человека. Плакать было запрещено, вот и сейчас эти слезы находятся под запретом.
-Проваливай, Найт, - он вытер ладонью щеку, хоть и понимал, что в темноте все равно не видно. - Мне на хрен не сдалось твое плечо, а аттракционы - это в Хогсмид, - это было очень грубо с его стороны, и Рей никогда себе такого не позволял ни в чей адрес. Даже в ее сторону, когда она его до ужаса раздражала своими наивными высказываниями о мире, добре, человечности, он оставался спокойным, как удав, говорил тихо, размеренно, выбирая слова аккуратно, уж тем более не посылал к чертям, но сейчас она была совсем не в том месте, не в то время.
Он хотел побыть один, он и не знал, каково это - плакать на чьем-то плече. Сам он мог поддержать, правда, в основном, поддержка нужна была Шеймусу, и она заключалась в том, что он принимал его таким, какой он есть и ни за что не осуждал. Рей же сейчас и сам не знал, в чем нуждался или не нуждался вовсе. Он также не понимал, почему эти воспоминания так сильно сдавили его изнутри именно сейчас. Он вспоминал маму в день рождения, радовался, что этот день он проводил не дома, а в школе, что письма можно было вскрывать и потом, через день. Однако то были просто воспоминания, а здесь он живо ощутил, как в них ворвался кто-то другой, и ему стало больно от того, что мамы ведь нет, от того, что он никогда никому не сможет рассказать, а какая она на самом деле была.
Когда он был совсем маленьким, он ждал, что однажды залетит сова с письмом от мамы, где она будет рассказывать ему, почему ее нет рядом. Он даже согласен был бы узнать, что мама заточена в Азкабане. В конце концов у Мальсибера вполне могла быть и такая жена. Он был бы рад узнать, что она все это время лежала в больнице Св. Мунго, но весточек не было. Ни одной, ни единой за эти 14 лет. Пройдет еще столько же времени, и он уже не сможет точно нарисовать лицо своей матери, не сможет даже найти ее родителей, ведь их имен нет в древе Рея.
-Почему вам, гриффиндорцам, надо во все влезть? Влезть туда, куда вас не зовут и не просят? - пробурчал он, почему-то отправляя Блэквуда тоже на Гриффиндрор, а может быть, он говорил, что учился там, а может быть и не говорил, но Рею так казалось - по его поведению. И все-таки все негодование падало не на мистера Блэквуда, который копнул вглубь, а на Алекс, которая уже не  удосуживалась даже быть названной Реем по имени.

Вот оно, в чем дело - для того чтобы Алексис заговорила мягким тоном, на нее надо гавкнуть. Интересно, это у нее в семье так принято? Правда, к этим размышлениям Рей не пришел, так как его голова была забита желанием остаться наедине со своими мыслями, чтобы уложить их по полочкам, чтобы вернуть их на места, чтобы они, как маленький хрусталик, продолжали там лежать и светиться, иногда озаряя его мрачные и серые стенки сознания.
Он было почти взревел на нее, когда она заперла двери, но какая-то апатия, лень, приковали его тело к полу: рука не шелохнулась в поисках волшебной палочки, ноги не двинулись, чтобы встать и уйти, голова даже не повернулась в ее сторону. Вероятно, что этот львенок, играючи, придавил лапкой змееныша, который и извиваться не мог, боялся, что любое малейшее движение приведет к тому, что в него вопьется острый и тонкий коготь, которого будет достаточно, чтобы проткнуть насквозь.
Рано или поздно ей надоест сидеть напротив него и съедать его взглядом. Он уж точно не собирался сдаваться. Рей закрыл глаза, чтобы ее не видеть, пытался сосредоточиться на своих мыслях. Немного даже получилось, когда он стал вырисовывать мамин образ в голове: ее голос, ее прическу, какой бы она ни была, он даже не помнил наверняка, собирала ли она волосы в хвост, он помнил запах, едва уловимый, но не мог определить, что это, хотя он неплохой зельевар; он помнил ее мягкие руки, ее  улыбку и немного глаза, ее нос, который утыкался ему в щеки, которые тогда еще были, а не нечто впалое и приклеившееся к кости черепа сейчас.
Шум совиных крыльев здесь не особо кого удивит, но это Мунни прилетел и уселся на запястье Рея. Он сидел сложив руки на согнутых коленях, и Мунни решил разбудить его, вероятно, думая, что тот спит. Поцарапал  немного руки, заставив хозяина открыть глаза. Рей посмотрел на птаху, а та на него. Забавно было иногда смотреть на этого филина, который, казалось бы, понимал его с полуслова. Птица клюнула кольцо Рея, в котором барахталась бабочка.
-Не сейчас, Мунни, - он приподнял руку вверх, запуская филина туда же, перевернул кольцо камнем вниз, чтобы филин больше не пытался его сожрать. Он все время клевал его, наверное, думая, что бабочка очень вкусная. Между тем, Рея ждало разочарование - Алексис все еще сидела напротив. Вряд ли, конечно, они долго сидели молча, но все-таки, он рассчитывал на то, что игнорирование вновь сыграет свою роль. Прикинься мертвым - от тебя отстанут. Не прошло.
Он посмотрел на нее, в ее глаза, в которых играло не то любопытство, не то беспокойство, а может быть, вовсе страх за что-то, но Рей не так хорошо разбирался в ней -она была слишком сложной, слишком непонятной. Он бы мог сказать, что она предсказуема, и он был даже в этом убежден, только вот сейчас она поступает не так, как он предрекал.
-Она меня любила, - заговорил он. Черт подери, он никогда ни с кем не разговаривал о матери, а уж тем более в каком-то положительном ключе, но однажды он должен был кому-то рассказать? Теперь о маме знает и мистер Блэквуд, но Рей не хочет с ним обсуждать ее. Он чужак. Алексис тоже не была "своей", но он уже почти привык к ее присутствию в своей жизни. - Даже не так - она единственная, кто меня когда-то любил. Я просто сегодня немного углубился в воспоминания..нахлынуло..ничего особенного, кроме того, что я скучаю. Ты же тоже скучаешь по кому-то? -Он пожал плечами, шмыгнул носом, потому что успокоение так просто не приходит, и стало как-то даже тоскливо от того, что он как-то просто об этом говорит - что он скучает. Неужели всего лишь скучает?

Любовь к родителям - это особая любовь, которой перестаешь стесняться, когда повзрослеешь. У кого-то это "взросление" происходит естественным путем, в определенном возрасте, у кого-то взращивают его искусственно, подчиняя чувства событиям. Что было в голове у Алекс, неизвестно. Почему она скучала по родителям и почему она так легко признавалась? Впрочем, разве он сейчас думал о ней? Нет. Эта фраза скользнула по сердцу поверхностью кинжала, слегка охладив его, но не ударив. Только когда она чуть подробнее рассказала, он уловил для себя, что родителей у нее нет, что живет она с дядей и очень давно.
-Везет, - вряд ли она поняла, что завидовал он не ее одиночеству, не тому, что какой-то Крис ей переживал, а тому, что она могла в эту белугу превратиться.
-Слезы - это слабость для мужчины, - холодно говорил отец. И Рей мог внутри себя взрываться тысячами, миллионами огнями, кричать и бунтовать, что он не хочет быть таким мужчиной, но он этого не делал, словно что-то сдерживало его, словно что-то потихоньку сжимало сердце. Спустя много лет наблюдений за отцом он и не удивится, если тот  применял какую-то магию, может быть лайт-версию Круциатуса или Империуса, скорее первое, потому что боль, конечно, была. Словом, Рея научили сдерживаться, не плакать, не орать, не реветь - быть эдаким тихоней. Лучше прятаться в темноте, совятне Хогвартса. У него дома не было такого шкафа, где не казалось бы, что за тобой следят. Обязательно кто-то откроет дверь и спросит, что же там делает мальчик, и скажет, что если он оттуда не вылезет, сообщит отцу.
-Он тебя испортил, - усмехнулся Рей. Чертов Крис, мог бы позволить девочке плакать, и она бы плакала, а не била бы людей, не была бы такой резкой. А что было бы с Реем, если бы позволено было плакать ему? Мерлин его знает. Может быть, отец был и прав. У рея были смешанные чувства к отцу -он и любил его, и понимал многие вещи,которые он говорил и делал, понимал причины его воспитания, но многого он и простить не мог, хотя он наверняка и не знал, что было с матерью, вдруг она просто бросила их обоих, вот отец и ожесточился?
Пока он был в своих мыслях, Алекс неожиданно приблизилась, и он инстинктивно отшатнулся, когда рука ее потянулась к его голове - плавали, знаем, ни к чему хорошему это не приводит, но надо отдать ей должное, она не стала бить его по щекам и пытаться заставить его быть "мужиком", как это делали дома. И на том спасибо. Не без удивления, но он принял это.
-Наоборот..как сказать, я только хорошее и помню, и обычно не лезу в эти воспоминания, чтобы случайно не испортить..ну, знаешь, как бывает..начинаешь вспоминать какую-то историю, а она в голове обрастает подробностями, и вот это уже совсем не то, что было...-он замолчал, присмотрелся к Алекс - она внимательно его слушала, глядела на него своими зелеными (между прочим, слизеринскими!) глазами. В прошлый раз он видел в них гнев, ярость, злость, что сближало ее с перуанским змеезубом - маленький, злобный, заразный и очень быстрый. Теперь в ее глазах было другое - сочувствие, наверное, но больше какая-то жалость, почему-то не слишком приятная. Может быть, смешались его чувства, воспоминания и отношения к ней в нечто единое, не позволявшее понимать ее? Чем больше он с ней общается, тем меньше он ее понимает, как ему кажется.
-Я маленьким был, когда мама исчезла. Просто ушла и больше не вернулась, но я уверен, что отец приложил к этому руку, и я даже почти уверен...- вот зря она, конечно, заставила его говорить это вслух, потому что, пока не произнесешь, не веришь в это, но оно само вырывается из него. - Что он ее убил, потому что методы у него не шибко гуманные...-он задумался. А что если и правда? Она умерла. Ну, хорошо, вот она умерла и тогда где его бабушки и дедушки с другой стороны? Где? Вероятно, что их просто нет. Что если где-то в подвалах так и лежит закопанный труп? От таких ужасных мыслей даже похолодело внутри.

Разве он не думал о том, чтобы ее найти? Разве не спрашивал? Сейчас ему казалось, словно Алекс считает его полным идиотом, который не в состоянии даже такую банальную проблему найти. Действительно, разве у мамы не было друзей? А что если...что если он просто знает, что ее зовут "мама", а как по-настоящему, не знает. Что если ему и на это вопрос не отвечали? Что если нет никаких документов. От такого опустошения, осознания собственной ничтожности хотелось не плакать, не реветь, а выть.
-Наверное, есть кто-то, кто и сейчас пьет с ней кофе...хотелось бы в это верить, - он шмыгнул носом, представил себе такую картину и захотел хлопнуть себя по щекам из-за мелькнувшей мысли о том, что лучше бы она умерла, чем жила бы с кем-то другим, с какой-то другой семьей.
-М? Серьезно? У нас вон Магду не все хотели найти, - он усмехнулся, глядя в лицо Алекс. Черт. Она и впрямь ему хотела помочь, а помощь-то была и не нужна, на самом деле, потому что Рею было плохо не от того, что он даже потерял когда-то мать. Наверное, с этим он жить привык, привык, что никого нет рядом. Скорее, ему было тоскливо от понимания того, что он не знает правды, да и не хочет ее знать, страшится. Он так страшится правды, что готов скрывать свои собственные мысли от родного отца, так боится однажды услышать, что они не схожи с тем, что думает он, даже не предполагая, что может быть как-то иначе, что он сам сделал из своего отца монстра, в своих фантазиях. Вот, Алекс, например, даже не особо верит в такой исход, о котором он говорит.
-Я ничего о ней не знаю, веришь? - стало стыдно за то, что он к 18 годам (а ведь ему скоро уже исполнится 18!) не смог вызнать даже ее имени, чтобы где-то найти. - Наверное, у меня даже есть какие-то родственники, бабушки и дедушки, может быть, ты тоже мне сестра, м? - он снова улыбнулся, где-то даже успокоившись. - Но что-то им тоже не было никакого дела до того, что у них есть внук. Стало быть - их нет? Никто никогда не приходил в наш дом, чтобы ее найти. Я знаю, тебе кажется, что я придумываю отговорки, что тот, кому действительно надо, обязательно сделает все, чтобы достичь своей цели. И ты даже будешь права, - он вытер последние капли слез со щек и уже почти вернул себе привычный твердый взгляд. - Я боюсь ее найти. Боюсь, что она посмотрит мне в лицо равнодушно и скажет, что если бы она хотела меня оставить себе, то и оставила бы. И мне проще жить с тем, что ее просто нет, - Рей прекрасно осознавал, что это слова труса, человека, который готов жить в своем футлярчике, скрываясь от всех окружающих, и Мерлиновы подштанники! да, он готов был признать, что он таковой и есть.
Вся его жизнь - это сплошной футляр, в который он себя упаковал, а отец ленточкой перевязал, когда затянул потуже слизеринский галстук. Его дрожь никогда не была заметна за широкой мантией, его мурашки скрывались под рубашкой, его взгляд редко пересекался с взглядами других людей, его мысли и страхи запрятаны за безупречной внешностью - ведь он должен быть в себе уверенным. И он уверен абсолютно в том, что он правильно делает, что не лезет в чужую жизнь, не навязывает свое общество никому, подчиняется тому, кто знает всю правду и, уж наверное, знает причины своего поведения и ограждения ребенка.
-Я всего лишь  ребенок, а она - взрослый волшебник, и уж могла за 14 лет хоть каким-то магическим образом объявиться, разве нет?

Аттракцион неслыханной щедрости уходил в мертвую петлю, куда Рею совсем не хотелось. Не хотелось ему, чтобы гриффик этот строил планы по спасению. Что это за мания такая? Если человек тебе пожаловался на что-то, это совсем не значит, что тут же надо чертить график-схемы и идти к какой-то неведомой цели праведным путем. Нет. Вероятно, что у него уже есть свой план. Она ведь хотела побыть плечом, так и была бы только им, а не пыталась стать метлой, да еще и со своим интеллектом, которая точно знает, куда надо лететь ловцу.
-И это мне говорит человек, который, не выясняя обстоятельств, окрестила Поттера виновным во всех бедах, - усмехнулся Рей. - Вот что, - он выдохнул, наконец. Укол ее в адрес его личности был наполнен гриффиндорской вакциной, которая, по мнению Рея, и не был собственно вакциной, скорее вирусом, который заражает стремлением бороться. - Я тебя сюда не звал слушать мое нытье, поэтому - если не нравится, в следующий раз займись своими делами, - ровным и похолодевшим тоном сказал он ей, поднимаясь с места. Он отряхнул помявшуюся мантию от перьев летавших повсюду сов; поправил волосы, воротник рубашки и галстук. Его не могло не задеть сравнение ребенка и настоящего мужчины. О, знала бы, сколько он слышал раз эту фразу, только вот "настоящий мужчина" в понимании его отца, вдолбленным в него, несколько отличается от ее понимания. - Воспитай вон себе настоящего мужчину в ком-нибудь с Гриффиндора, у вас их там кишмя кишит, а я как-нибудь разберусь, кем я хочу быть и как выглядеть, - да, он не сдаст свои позиции так просто, не согласится с ней, не тот он человек, которого может увлечь за собой какая-то пафосная речь с мнимыми перспективами. Он не рискует, если не уверен в том, что окажется в выигрыше. Вот рискнул с мистером Блэквудом, и пока проигрывает по всем фронтам. Дал слабину, которой не было до сих пор, и уже гриффиндорка рассказывает ему о том, что он ведет себя как ребенок, а не как мужчина.
Наверное, он обидел ее такими словами, наверное, они показались ей грубыми, но она знала, на что шла, когда осталась здесь с ним, однако она, как и все добряки этой планеты, забывают о том, что не надо требовать радости и счастья в лицах тех, в чью душу вы лезете без приглашения. Надо быть готовым к тому, что вас выгонят, потому что в этом доме уже давно свои правила, нельзя просто заваливаться и начинать переставлять мебель, открывать занавески, впуская солнечный свет, даже если вам кажется, что от этого в доме станет светлее и теплее. Может быть, там в уголке живет паучок, который боится этого света и хозяин дома тщательно оберегает именно его?!
Рей вдруг подумал, что Алекс стала слишком много на себя брать, ей, видимо, стало казаться, что ей позволительно так близко к нему подбираться, раз он однажды предостерег ее от каких-то действий.
Когда он читал ей нотации, ему не казалось, что он делает что-то плохое, но у него оправдание - он не лез в ее личную жизнь совсем, он касался только общественной, ее поступки влекли за собой последствия для многих учеников. Она же преступает черту, за которую не переступал никто. Он сам открыл ей дверь, впустил, но она решила, что лучше знает его, чем он сам.
-Alohomora, - направив палочку на дверь, он отпер ее. Может быть, дружба, в ее понимании, в этом и состоит? Рассусоливать каждую проблему и решать ее коллективным разумом? У них с Шеймусом было не так - они принимали друг друга со всеми тараканами, но не пытались вылечить. Может быть, у Рея получилось бы его изменить,если бы он пытался? Не было б таких последствий..однако отец приучил наблюдать, ждать, не принимать поспешных решений, быть аккуратным и избирательным. Последнее Рей нарушил, когда стал общаться с Алекс. Он открыл дверь, сквозь щель прополз луч мягкого света, коснулся ботинок Алекс, а потом погас, когда Рей закрыл дверь обратно. Нет. Он не вышел, потому что знал - он не сказал самого главного, что должен был:
-Спасибо, - он обернулся к ней, но видел был только силуэт, блеснули ее глаза, но он не научился точно угадывать, был ли это гневный взгляд, или сочувственный, или еще какой-то. Его это беспокоило - непонимание. - Что посидела тут, со мной. Этого бы хватило, - станет ли ему однажды стыдно, покажет время. Сейчас же он решил, что и с мистером Блэквудом он не будет делиться своими переживаниями относительно матери. Он примет позицию отца здесь, иначе Блэквуд и его яростным желанием спасать всех и вся, защищать и помогать, может начать свое собственное расследование и напороться на Мальсибера-старшего. - Оставь, пожалуйста, это здесь. В совятне, - и уж точно он бы не хотел, чтобы в этом влезала Алекс. Страшно представить себе, что стало бы с ней, если бы она встретилась бы лицом к лицу с его отцом. Он уж точно не стал бы церемониться с ней, да и она не промолчала бы. Впрочем, это ее беда.
Рей оставил ее там с Мунни и другими совами.