Дей касается правого запястья, проводит подушечками по черной линии, рассекающей вены. Как давно не билось его сердце, оно остановилось на девять лет, застыло под светом рождественских свечей, да так и осталось, потерявшее смысл.

Но это совсем не страшно, оказывается, без сердца вполне можно жить. Со временем ты просто забываешь, как ты мог чувствовать до, и серая обыденность становится единственной версией реальности.

Дей отлично справляется со взрослой жизнью, кто бы мог подумать (уж точно не мама или брат). Ему всего двадцать пять, а известности и денег хватит еще нескольким таким же, как он. Но это все - просто сопутствующий эффект, смысл в том, что он любит то, что делает, и верит, что он лучший. За несколько месяцев тогда, в его сумасшедшие шестнадцать, удалось пробраться в его спрятанное в вату сознание и донести, кто на самом деле важен. Мысль о любви к себе проросла в нем, ветками вен и капилляров обвила тело, делая тот самый экзоскелет, что так ему не хватало. И  стало как никогда легко делать то, что хочется. Не скрывать боль, а выплескивать ее на бумагу, не прятать яркость, а заворачивать других в нее, распространяя заразу красоты в обществе. В его набросках всегда есть что-то неуловимо неуютное, что-то цепляющее, хватающее под дых, когда понимаешь, что хочется отвернуться, что нужно отвернуться, но никак не выходит. Его одежду теперь ни с чем не спутаешь, на интервью Дей немного застенчиво улыбается и говорит, что его вдохновляет мир вокруг, но правда в том, что он черпает из себя. И именно эта обнаженная откровенность так отвратительно привлекательна.

Но Дею и самому кажется, что все прекрасно. Иногда он просыпается за неделю в пяти разных местах, иногда открывает неделю моды в Милане, иногда продает картину за бюджет небольшого государства. Иногда срывается к океану посреди ночи, иногда собирает осколки очередного бокала голыми руками, потому что красный слишком красиво смотрится на антрацитовом полу кухни. У него есть еще одна тайна, которую он хранит глубоко в себе - если долго рассказывать себе сказки, можно забыть о своей роли сказочника.

И тогда синяки на шее вполне похожи на заботу. Тогда можно правда начать верить, что это все - не твоя заслуга. И простить момент, когда боль становиться синонимом затишья.

Но иногда в жизни случаются моменты, когда все останавливается. Ты как будто вылетаешь из тела, из душащей квартиры, из прогнившего до корней города, и все становится предельно ясно.

Дей вспоминает о том, что когда-то билось у него в груди так невыносимо сладко, из-за случайного касания. Он никогда не был в коме, но ему кажется, что выход из нее именно такой. Лавина эмоций, которых, казалось бы и так было достаточно до, сметает на своем пути все хлипкие постройки его убеждений.

Как он мог не заметить его до? Как мог так убедить себя в том, что пришло время забыть, что забыл по-настоящему? Человеческий мозг так легко обмануть, Дей знает это не понаслышке, это его любимый трюк, но тело помнит само. Пиком на его электрокардиографии отмечается первый удар. Он оборачивается, почти машинально, еще толком не осознавая, не чувствуя до конца, как глубоко наполняются легкие воздухом, и видит слишком давно знакомую фигуру. И одновременно все такую же непостижимую, как будто не было этих почти десяти лет забвения.

И на несколько секунду ему как будто снова шестнадцать, как будто снова жить очень просто, ты говоришь, когда хочешь говорить, целуешь, когда хочешь целовать, не думаешь о последствиях, не думаешь о других. В шестнадцать мир сосредотачивается на них двоих, каждое биение сердце длиться маленькую вечность, этого так много, что переполняет тебя эмоциями до краев и даже выплескивается наружу, но в то же время невыносимо мало, потому что уже тогда можно почувствовать, что заканчивается все. Даже вечность.

В шестнадцать Дей бы не задумываясь рванул за ним, какие бы обиды не оставались. Не то чтобы надеясь на что-то, просто чтобы снова оказаться рядом, послушать, увидеть, почувствовать. Шеймус все еще не совсем человек для него, его слишком много, чтобы вместить в эту ломкую оболочку из костей и кожи, Шейми - это его разум, его мысли и суждения, и заключать это все в рамку представлений о морали и законе - почти что преступление.

Но ему не шестнадцать. Его стеклянные обязательства перед обществом - слишком прочные, не получается просто скинуть и рвануть туда. У него встреча с поставщиком тканей через пять минут, вечером - ужин в ресторане c друзьями, дома его ждет он и, конечно, незаконченная коллекция. Все так понятно и предсказуемо, что теперь в его расписании нет, конечно, места никаким призракам прошлого, пусть они и реальны настолько, что горло сжимается. В двадцать пять у Дея сплошное самообладание, отворачивается, смотрит прямо перед собой, упрямо отсчитывая шаги в голове. Ему ведь никто не нужен уже давно, Шеймус сам объяснил ему это слишком давно, и этой мыслью так удобно прикрываться.

Когда он оглядывается во второй раз, его уже нет. Дей прижимает пальцами полосу на запястье.

***

Вспомнил ли он про него из-за этой встречи? Или и не прятал никогда в подвалы памяти знание о том, к кому можно пойти, когда руки так остро пахнут железом.

Потому что все это уже было, потому что цикл завершился, потому что стрелки вновь застыли на 45 градусах безвыходности и облегчения.

Иначе зачем бы он узнавал его адрес?

Рывок аппарации сменяется привычной волной тошноты, а затем опустошения, как будто телу нужно время, чтобы собраться воедино, и до конца никогда не выходит. Но Дей не обращает внимания, его вены переполнены адреналином. Он не думает о том, что Шеймус может быть не один. Он не принимает в расчет, что того просто не может быть дома.

Деймон давит на кнопку звонка, осознавая только одно: пришло время вернуться.

Отредактировано Damon Spruce (2019-11-07 18:06:34)

Дверь не открывается, вместо этого он чувствует тяжелую руку на своем плече, обжигающую даже через одежду. У Дея последние часы будто все чувства выключили, он не понимает, насколько устал, ведь уже почти три ночи, насколько замерз, ведь аппарировал в одной рубашке, и даже внутри дома в ноябре холодно. Рука на плече выдергивает его в реальность, переносит из какого-то промежуточного мира в мир физический, где он - не один сплошной клубок чувств, ошибок и эмоций, а всего лишь очередной кожаный футляр, набитый прозаичными костями и мясом. Возвращаться больно и неожиданно, но Дей вздрагивает ни по этому.

Просто он узнает. И оборачивается.

Может, и к лучшему, что тогда их мелодия оборвалась на высшей, самой чистой ноте? Мир наполнен старшеклассниками, считающими, верящими, что их любовь перевернёт мир. Но правда в том, что они вырастают, и становятся посредственными адвокатами и скучными клерками, и о прошлой бури чувств напоминают только переплетения инициалов на поручнях мостов, давно скрытые, к тому же, за сотнями других. А они не опошлили то, что было тогда в темных коридорах Хогвартса пустыми ссорами, притворными обидами, надуманными упреками. Не вплели фальшивых нот и будних аккордов.

Но Дей смотрит на него, на живого и настоящего, чей силуэт тенью незримо оставался в его подсознании все эти годы, и снова не может принять все, что тогда произошло. Он глубоко вдыхает воздух, только что удержаться, удержать себя в руках, не сделать никакой глупости.Только руку опускает со звонка.

Шейми так спокоен. Дей понимает почему, осознаёт его вечную наблюдательскую позицию, вдыхает в себя эту умиротворенность глаза урагана. Кажется, для него совершенно нормального, что призрак прошлого появляется посреди ночи с кровью на руках и звонит в его дверь. Но, может, это и правда совершенно нормально? К кому же еще он мог пойти… У него есть друзья, конечно, он ведь все еще приятный и легкий человек, правда теперь он не мягкий пластилин в чужих пальцах, его характер давно уже затвердел в огне жизни, но если друзья, а есть люди, которым можно рассказать, что ты убил. Даже не люди, а человек. У Дей теперь, правда, плохо с доверием, прошлое научило его тому, что он сам - единственный, кто не предаст. Но это же  Шеймус. Вот в этом ему точно можно доверять, он единственный, кто не осудит.

У них всегда было это, какой-то иной взгляд на друг друга. Дей помнит, что именно Шейми первый захотел и нашел в нем то, что он так увлеченно прятал от всех, первый почувствовал фальшь и вытащил на свет его настоящую суть, заставил открыть глаза. Никто из его так называемых друзей даже и близко не пытался, их вполне устраивало наслаждаться его удобностью. И, конечно, нечего было удивляться тому, что именно из-за Шеймуса его сердцу становилось так тесно в реберной клетке.

Может ли так быть, что все, что произошло, вновь неукротимо вело к их встрече? И в первый раз их знакомство случилось не столько по их воле, сколько по череде совпадений. Вот и сейчас, какой выбор был у Деймона на самом деле? Потому что как бы то ни было, а их партия была не завершена, она оборвалась на наивысшей точке напряжения, так и не достигнув развязки. И теперь никто из них не способен узнать, как он могло бы быть [правильно].

- Извини, я испачкал твой звонок, - его первые фразы примерно так же абсурдны и пусты, как слова Шейма, но главное тут совсем не то, что они произносят. Как. Кому. Когда.

У Дея немного кружится голова от ощущения нереальности. Они как будто продолжают начатый разговор, никаких условностей и напряжения.

Дей стирает отпечаток своего пальца рукавом джинсовой рубашки, все равно на манжетах плотно засели красные капли. Конечно, он знает как их вывести, но стоит ли?

- Спасибо, - Дей шагает в темноту сам, рука Шейми на спине лишь направляет, но оба они знают, что он давно сделал выбор. Глупо бояться монстров, когда один из них давно стал твоей частью.

Дей не может улыбаться сейчас, на лице - только усталость, даже никакого ужаса нет. Как же он устал… Как будто все дни прошлых трех лет камнями свисают с его плеч, не дают полностью выпрямиться, тащат на дно.

Он одергивает задравшийся рукав, пряча синяки совершенно привычным жестом, еще не осознавая до конца, что теперь-то уже все равно.

- Да, я пришел именно за этим, - соглашается Дей, улыбка Шеймуса обнимает его своим теплом. Если смотреть объективно, то он - страшный человек. Но ни с кем и никогда Дей не чувствует себя так спокойно. И кому нужно лживая объективность, когда они - лишь сумма субъективности большинства. Дей уже давно не стремился быть одним из, это и давало ему возможность выделяться так сильно.

Глупо уточнять, один ли Шейми сейчас, ведь если бы в квартире кто-то еще был, то звонок Деймона его давно бы разбудил, поэтому он не тратит драгоценные слова на то, что неважно.

Он хочет начать с важного, хочет рассказать ему самую суть, историю своей боли и потери свободы, но вместо этого понимает, что на несколько моментов важно другое.

Дей делает несколько шагов к нему, парадоксально до предела натягивая красную нить между ними, и обнимает, осторожно скрещивая кисти, чтобы не оставить на нем следы того, другого.

- Я так скучал.

Он обещает себе быть сильным каждый день, но сколько в нем осталось этой силы? На донышке. И его как никогда нужно это багряное пламя, чьи отблески он ловит в зрачках напротив.

- Я убил его, Шейми. Ударил ножом в живот, забрал палочку и несколько минут смотрел, как он корчился в луже крови, - Деймон шепчет почти неслышно, утыкаясь лицом в его плечо, но уверен, что Шеймус все равно его услышит. - И мне его не жаль, понимаешь, совсем не жаль.

Отредактировано Damon Spruce (2019-11-12 16:17:46)