Шейми глумливо облизнулся, словно голодный шакал. Но на самом деле он был змеем, у которого на  сердце тысяча гиеновых резцов. У него были мутные... зелёные глаза и в них пламенели фразы, текущие точно кровавая дизентерия, отражая все больные образы души. Образы, распадающиеся на клеточном уровне ошмётками саркастичных ужимок. Шейм не боялся наказаний. И смерти, пожалуй, тоже. Люди боятся того, чего не знают. Того, чего не понимают. Смерть - понятная вещь. Это то, ради чего все были рождены. Конечный продукты жизни не в том, чтобы оставить след, а в том, чтобы обрести распад. Как распадаются мысли, пока Шейми пытается собрать их с пола. Но они не имеют материального начала. Они аскетичны и кажется живут миллиарды лет. В отличии от его тела. Этот сгусток мясных атомов обрёл свой образ благодаря гинетической спирали.
И если так подумать, то Шейми - это и есть эти мысли. Эти закодированные сигналы беспрецедентной жестокости. И он отправляет их в космос, чтобы никогда не умереть на самом деле.
Да, он не боится смерти. Он не боится жизни. И не боится наказаний. Жизнь и так сплошное наказание, если верить пессимистичной серости Лондона. А смерть ничто иное, как забвение. Его не купишь, в отличии от человеческих сердец, улыбок и любви.

Сегодня у них была тренировка. И все было рассчитано на завтра. Каждый удар, блок, цепь движений… и что там ещё есть?.. Все это якобы должно быть завтра. Но проблема в том, что завтра никак не наступало. Они застряли в настоящем, каждый день готовясь к будущему, которое никогда не наступит. И ни один идиот не догадается взорвать этот мост, больше похожий на лабиринт непроходимого отчаяния. Поэтому Шеймус и послал этот бладжер в одного из орлят. В конечном итоге им лишь кажется, что они рождены летать. Они рождены падать со своей высокой башенки. Или с неба. Прямо в змеиную пасть.

Ко всему прочему… или это была ложь и «прочего» никогда не существовало? Не было уровненная, не было механизма. Это была монолитная деталь размером с мир, полноценная, не делящаяся, а лишь разбивающаяся и ломающаяся, - Лиам Харт.
Шейми смотрел на него и будто спрашивал, а не охватывает ли тебя, Капитан, чувство бесконечной бессмысленности, всякий раз, когда ты заглядываешь в зеркало? Снаружи ты выглядишь бесплодным и пустым, внутри - пустым и бесплодным. Тебя окутало туманом книжных наук. Шлак и токсин прошлого.

Он слышал, что о Лиаме говорят люди. Но разница в том, что только слышал, а не слушал. О Шеймусе тоже много чего говорят. И люди будут говорить. Пока им не вырежешь языки или не разрежешь связки. В этом была их историческая обреченность.

А на лице Лиама ложилось статическое счастье. Останки прошлого. Пока он был на поле, то мог убежать от себя. И на поле забывали, кто он есть. Там он был Капитаном, а не тем самым уродом, который утопил сестру. Верил ли хоть кто-то в это по-настоящему? Вряд ли. Но общество любит обглодать кости. И от Харта к концу года мог остаться милый скелет. Жуткое, но прекрасное транзи. Memento mori.
Это и было интересно.
Шейми было интересно сможет ли он сожрать его скелет. Чтобы ничего не осталось.
И это говорило о том, что Лиам ему интересен. Что он уже на орбите восприятия. И его маленькая история вращается на линии воспаленного солипсизма. И это как билет в действительность. Лиам Харт существует. Это должно ему льстить.

А он только злится. Это тоже веселит. Как дразнить щенка. Который лает и лает. Иногда от этого устаёшь, а потому можно и сменить тон. На низкий и угрожающий. У псов хорошо развита эмпатия. Чего нельзя сказать о Шеймусе. А Лиам… он был щенком, который прижал уши и поджал хвост. Ведь он утопил свою любимую игрушку. Вернее, не успел достать. А для него это синонимы. Но на этом Харт не заканчивается.
Он был порывистым, как ветер. Будто у него и правда были орлиные крылья. Он всегда был прозрачен, целостен и сиюминутен. Это было красиво. А сейчас с ним случилась беда. И эта беда поселилась где-то между рёбер и крадется к сердцу. Крадётся, чтобы неожиданно вцепиться. Эта беда… она - проказа. Она - пожар. И ты, Лиам, будто не замечаешь, что тебя затянуло в эпицентр. Или просто не хочешь замечать. Делаешь вид, что так все и положено.

Для Шейми все люди казались чем-то вроде насекомых. Уродливых, спрятавших мысли в хитине трюизмов, но таких… занятных. Если присмотреться, то что-то можно найти. В каждом из них волнуются переживания, течёт жизнь. Вопрос лишь в том - как быстро она высохнет?
И как быстро высохнет Шейми? Ему казалось, что он - Точка Немо в Тихом океане. И ближе всех к нему астронавты с затонувшими космическими кораблями.

Шейм поднял взгляд. Ожидал ли он увидеть Лиама?
Между ними развёл крылья каменный орёл, обнажая серпы когтей.
Шеймус медленно улыбнулся, будто на лице ему лезвием бритвы вырезали ломаную линию.
Под орлом серпантином извивался змей, разевая голодную пасть, сверкая кинжалами клыков.
Это было застывшее мгновение перед кровавой агонией.

- Ты же не обиделся, что я сломал тебе одного игрока? Сам знаешь, бладжер такой непредсказуемый, - голос его был, как и прежде, словно вельветовый. Обманчиво-спокойный, будто за ним не скрывалось голодных волчьих зубов. Шейм лениво полуприкрыл веки, с богемным равнодушием улыбаясь.