У Эли были смешанные чувства относительно этой командировки. С одной стороны ей было крайне приятно получить приглашение на конференцию от клиники, в которой она проходила первую часть своей европейской стажировки. Приятно вернуться туда, где только все начиналось, тем более, что Стокгольм сам по себе очень ей полюбился. Да и встречи с теми, кто стоял у основ ее навыков целительства обещали быть очень радостными, не говоря уже об отличной возможности перенять опыт ведущих специалистов.
Главу клиники, который и прислал приглашение, звали Ноа Нильссон. Он был уже очень немолод (хотя сохранился очень даже, выглядя лет на пятнадцать младше своего истинного возраста),  весьма опытен (говорят, за свою жизнь он успел поработать более, чем в двадцати разных странах) и очень добродушен. За те недолгие несколько месяцев, что она там училась, у них успели сложиться весьма тёплые отношения, то ли потому, что ему, действительно, приглянулось усердие Эли, с которым она относилась к работе, то ли потому, что Лиз, как он часто любил говорить, была чем-то похожа на его дочь, когда той было восемнадцать. С момента окончания стажировки прошло уже больше двух с половиной лет, однако мистер Нильссон до сих пор исправно слал ей открытки на Рождество и день рождения, всегда интересуясь, как продвигается ее карьера. В постскриптуме он всегда делал одну и ту же приписку, в которой говорилось, что если она когда-нибудь захочет переехать в Европу, клиника будет крайне рада принять ее в качестве своего сотрудника. Калеб всегда смеялся, когда совы приносили эти письма и называл их автора «этот твой шведский поклонник», а Эли было просто приятно получать открытки с видами Стокгольма от добродушного целителя, так многому научившему ее за те три месяца. Кроме того, их связывало еще один важный момент, о котором Лиз никогда не рассказывала мужу. Именно он помог ей найти и выкупить тот ловец снов, который был зачарован помогать от приступов парасомнии, который она привезла Бёрку на Рождество два с половиной года назад.
В приглашении на конференцию ей понравился и тот факт, что учтивый швед также высылал приглашение и на имя ее начальника, а в случае Эли, начальницы.
В этом вопросе Лиз была абсолютно согласна, поездка в Стокгольм вместе с Вандой явно будет намного более продуктивной, ведь у них будет столько возможностей, чтобы обсудить все рабочие вопросы, на которые вечно не хватало времени в их загруженных буднях в Мунго. В общей сумме конференция должна была продлиться десять дней с конца мая по третье июня. Ближе к ее концу начинали проводиться круглые столы среди специалистов различных областей, и Ноа Нильссон предлагал Лиз и Ванде не только быть слушателями, но и выступить с несколькими докладами.
Когда Эли пришла с этим предложением к начальнице, та восприняла его весьма оптимистично, заявив, что подобный обмен опытом — очень полезная вещь для тех, кто хочет не просто разбираться в своей области, но и идти в ногу со временем. Таким образом, они очень быстро решили, что им стоит поехать, Эли в тот же день написала и отправила официальный ответ, и они принялись готовить доклады. Благо до конференции оставался еще целый месяц. И этот месяц был крайне загруженным. Ведь они не успевали заниматься с докладами в течение рабочего дня, а потому им часто приходилось засиживаться допоздна.
И тут мы подходим к той стороне этой командировки, которая заставляла Лиз чувствовать себя не комфортно. Бёрк был не очень рад ни ее постоянной загруженности, ни ее скорому вынужденному отсутствию в течение десяти дней. Нет, конечно, он почти не говорил об этом вслух, больше того, он старался всячески поддерживать ее, делая всякие приятные мелочи, вроде букета, который доставили ей прямо на работу в один из очередных вечеров, когда она до ночи корпела над своим докладом. Но Эли знала Калеба, и знала, что он терпит ее работу лишь в той степени, в которой она делает Эли счастливой, учитывая, что финансово это работа ей не нужна от слова совсем. И это даётся ему нелегко, особенно, когда эта самая работа загружает ее с утра до ночи и отнимает внимание, которое по праву принадлежит ему. Что уж говорить об отсутствии самой Лиз, которое он всегда переносил довольно болезненно, увеличивая количество выкуренных сигарет вдвое. Что соответственно также заставляло ее испытывать толком неосознаваемое чувство тревоги в течение всех тех десяти дней, когда ее не было рядом с ним. И на это у них были свои причины. Просто это было не той частью их жизни, которой они делились с окружающими.

Таким образом, на седьмой день конференции Лиз чувствовала себя одновременно вдохновлённой от всего того, что и кого уже успела услышать, увидеть и узнать. А с другой — уже жутко тосковала по дому. Впереди было еще три дня круглых столов, на которых она и Ванда будут среди докладчиков. До этого момента они были только слушателями, но и это уже принесло им массу положительных эмоций.  В течение прошедшей недели  практически каждый день их звал на ужин кто-то из их старых или новых знакомых зарубежных коллег. Но сегодняшний ужин был свободен. Эли не знала будет ли уместно позвать Ванду поужинать вместе с ней вдвоём, так как это уже мало походило на рабочую встречу, тем не менее ужинать одной при наличии знакомого человека рядом, как-то совсем не хотелось. Да и если быть честной, Лиз давно хотелось узнать начальницу получше. Она восхищалась ей, как специалистом, тщательно стараясь учиться у нее всему необходимому. Но как человека, она ее почти не знала, только в рамках рабочих отношений. Вообще, когда Эли только пришла на стажировку в Мунго, ей показалось, что Ванда ее немного невзлюбила, хотя не было понятно почему. Однако, чем больше они работали, тем лучше становились их отношения. И сейчас, напротив, Эли чувствовала всяческую поддержку, внимание и помощь, которые оказывала ей начальница.
Так что Лиз решила не упускать возможность пообщаться со своим примером для подражания, и, встретив, ее в холле, после одной из лекций пригласила вместе поужинать.

Именно так они и оказались в одном из уютных, а главное очень вкусных ресторанчиков шведской кухни, который находился недалеко от их гостинцы, и в которой Эли очень любила заглядывать, когда проходила в Стокгольме свою стажировку.
— Здесь очень вкусно готовят, — сказала Лиз, открывая меню, которое впрочем практически не изменилось за прошедшие два с половиной года, — когда я стажировалась в этом городе, то очень любила здесь ужинать. Надеюсь Вам понравится, — улыбнулась девушка, делая заказ, подоспевшему к столу официанту.
Отложив меню, и ожидая, пока Ванда закажет то, что выбрала она, Элиза огляделась. Посетителей было немного, а из больших витражных окон открывался вид на вечерний Стокгольм. Внутри кафе горел тёплый свет, всегда действовавший на нее успокаивающе. В голове мелькнула мысль, что пора бы им с Калебом взять отпуск и попутешествовать вместе хотя бы пару недель. Она бы обязательно привезла его показать этот город.
От ее мыслей ее отвлек голос официанта, который сообщил, что заказ скоро будет готов и удалился. Эли снова перевела взгляд на Ванду.
— Вы когда-нибудь раньше были в Стокгольме? Вам нравится город? — поинтересовалась девушка.

Отредактировано Elizabeth Burke (2020-04-06 12:17:47)

Эли понравилось то, как живо Ванда поддержала беседу, не только ответит на ее вопросы, но и задавая собственные, делясь какими-то своими мыслями и мечтами. Было здорово узнавать о начальнице какие-то личные мелочи, ведь именно из них всегда и складывается общее впечатление о человеке. Лиз была рада, что Ванде понравился город и она разделяла ее симпатию к нему. Для нее Стокгольм навсегда останется особенным, так же, как и Лиссабон.
Тут было самое время задуматься над вопросами Блэквуд на тему переезда, потому что Эли вдруг обнаружила, что никогда не думала об этом всерьёз. Если бы переезд требовала работа Калеба, тут у нее вопросов не возникало, она бы поехала за ним куда угодно. Просто потому, что это был он. Он и был ее домом. А лечить людей можно везде.
Что же касалось ее самой, то здесь все было сложнее. Она бывала в разных странах, в основном благодаря матери, которой никогда не сиделось дома, особенно летом. Но приехать в отпуск или на модное мероприятие на пару дней  — ведь совсем не то же самое, что остаться жить. Поэтому Элизе сложно было сказать какую страну она бы выбрала, если бы вдруг захотела переехать. По сути более менее долго она оставалась лишь в трёх местах, в Стокгольме и Лиссабоне, когда проходила свою стажировку, и во Франции, откуда родом была ее мать и куда она бывало возила их на каникулах. Франция, даже несмотря на то, что это была родина семьи ее матери, почему-то никогда ей не то, чтобы не нравилась, но уж точно не вызывала восторга. А вот Стокгольм и Лиссабон за три месяца успели ей полюбиться почти одинаково сильно, так что да, может быть она бы хотела когда-нибудь пожить тут подольше, года два-три, но вряд ли решилась бы переехать насовсем.
— Даже не знаю, — задумалась Эли уже вслух, — Лондон — мой родной город, несмотря на все его минусы, так что не знаю, смогла бы я променять его на что-то другое, навсегда. Мне кажется вряд ли. Да и в других местах я была в основном в отпуске и недолго, это совсем не то же самое, что переехать насовсем. По сути больше пары месяцев я жила лишь в Лиссабоне и Стокгольме и кое-где во Франции. К Франции я отношусь без восторга, а вот Стокгольм и Лиссабон успела полюбить. Думаю, в этих городах я бы хотела пожить пару лет, конечно, если только с семьей, — и она говорила не о родителях и брате с сестрой, а о своей семье, об одном конкретном человеке.
А вот выбор городов для временного переезда, который озвучила Ванда, почему-то совсем ее не удивил. Почему-то Элизе казалось, что ей очень подходят солнечная Барселона и не менее солнечный Мадрид. Она легко могла представить, как Ванда гуляет там по улочкам, работает в местной клинике и вообще наслаждается жизнью.
Было даже немного странно видеть эту картинку так ярко, учитывая, что Эли знала о Ванде довольно немного. Первый раз она увидела ее еще на седьмом курсе, хотя тогда понятия не имела, что чуть позже жизнь свяжет их рабочими отношениями. Ванда приехала в Хогвартс вместе с мужем-аврором, которого направили туда разбираться во всем этом хаосе, который творился тогда в школе. Эли плохо запомнила ее тогда, занятая надвигающимися экзаменами и семейными разборками, она в то время слегка утратила былую внимательность к посторонним людям. Наверное, поэтому, о том, что она видела ее в школе, Лиз вспомнила лишь на второй день стажировки в Мунго. Тогда же она вспомнила и то, что прошлым летом стало достоянием общественности, и о чем много писали газеты. Тогда эта история взбудоражила все чистокровное общество, и было понятно почему. Ведь один из его ярких представителей отправился в Азкабан за все то, что сделал со своей женой и сыном. Эли, редко читавшая газеты, все равно была знакома с этой историей, так как Хоган был весьма близким знакомым ее отца, а с Реем они учились на одном курсе. Так что избежать этих новостей не удавалось, хоть она старалась и не вдаваться в подробности. Эли с ужасом представляла как можно пойти на такое и разлучить ребёнка с собственной матерью таким ужасающим способом. На это фоне ее собственный отец, с которым у нее всегда довольно сложно складывались отношения, казался ей если уж не добряком, то как минимум человеком, который может и в своей манере, но всегда заботился о своей семье, что делало ему честь.
Эли, конечно же, никогда не поднимала эту тему в разговоре с начальницей, но глубоко внутри искренне ей сочувствовала и восхищалась силой воли этой женщины. Как складывались ее отношения с Реем сейчас, Лиз не знала,  все это стало известно уже после их выпуска, а после школы они с Мальсибером не виделись. И хоть Бёрки и звали его на свадьбу, он приехать не смог, лишь отправил им подарок и открытку с поздравлениями.
Собственно, это все, что Эли знала о Ванде. Если подумать, достаточно, мало информации, половина из которой вообще стала известна не по ее воле.
Впрочем, Ванда об Эли знала не больше. Бывшая Розье практически не распространялась о своей личной жизни в рамках рабочих отношений. Ванда знала лишь то, что относилось непосредственно к карьере Лиз: где училась, где стажировалась, что умела. Волей случая, она так же вероятно знала, о тех ее родственниках, которые работали в попечительском совете Мунго. Сама Лиз предпочитала держать эту информацию при себе, однако, учитывая, что Ванда все же была начальницей отдела, было глупо предполагать, что она не была в курсе.
И Эли была благодарна объективности, которую проявляла Ванда. Девушка легко себе могла представить, что учитывая все, что произошло в ее жизни, ей могло быть нелегко нормально относиться к той, чья семья долгое время водила дружбу с человеком, который причинил ей столько боли.
Тем не менее это никогда не вставало между ними. Да и родственники пока что, слава Мерлину, не пытались никак влиять на работу Элизы в Мунго. Все в семье Розье, а теперь и в семье Бёрк знали, что карьера Эли — это табу, и никто не должен вставлять палки в колёса или напротив помогать ей. Труднее всего к этому привыкал отец, считавшей, что ей стоило бы сидеть дома, заниматься собой и подумывать о наследниках, ну или как минимум трудиться на куда более статусной работе, которая соответствовала бы их ожиданиям. Однако, учитывая, что и у ее родителей и у родителей Бёрка было еще по двое старших детей, было откровенно глупо давить конкретно на Лиз и Калеба, просто из-за того, что они рано поженились. Хотите наследников? Спросите тех, кому уже двадцать семь, а остальных оставьте в покое и дайте им самим заниматься своей жизнью. Ну а что касается статусности работы, то тут у них с отцом никогда не будет единого мнения, так что Эли предпочитала просто пропускать мимо ушей все его комментарии на этот счёт и предложения устроить ее на работу к Вивьен или в Министерство. Подумав об этом у Элизы возник еще один вопрос, который она захотела задать начальнице.
— А когда Вы впервые задумались о том, чтобы стать целителем?

Эли и не знала, что Ванда довольно долго жила в Париже, и о том, что она курит не знала тоже. От того ей было вдвойне интересно и приятно узнавать все новые и новые подробности о человеке, с которым она виделась практически ежедневно. Лиз считала, что во всем должна быть гармония. Да, при возможности, не стоит совсем уж смешивать личные и рабочие отношения, так как это может мешать, с другой стороны, знать своих коллег чуть лучше — всегда на пользу. Она искренне верила, что это помогает общему взаимопониманию, которое в свою очередь помогает решать многие рабочие вопросы. Так что Лиз была очень рада тому, что им выдалась возможность узнать друг друга получше.
— Нет, — мягко улыбнулась Эли, когда начальница спросила не утомила ли она ее своими сравнениями. Девушка была абсолютно искренна в ответе, ей нравилось, что Ванда не ограничивается сухими фактами своей биографии, а живо рассказывает о своих ощущениях.
— Наоборот. Мне интересно узнавать Вас получше, — честно призналась бывшая райвенкловка, а затем кивнула на вопрос женщины относительно курения. Ясное дело, что она спрашивала просто из вежливости, чем, действительно, хотела узнать ее мнение. Так что Эли не видела никакого смысла ей препятствовать, да и в принципе она вполне спокойно относилась к курящим людям, хотя сама никогда этим не увлекалась, да и в целом такие привычки не поддерживала, так как искренне считала, что это вредно для здоровья. Единственным, кто страдал от ее стремления воспрепятствовать привычке курить, был Бёрк. Они вечно спорили о том, как это вредно, что она вообще-то целитель и знает лучше. Она периодически находила пачки сигарет в их доме и демонстративно уничтожала их под его мягкие усмешки. Пыталась злиться, что он не воспринимает ее всерьёз, а лишь умиляется ее упёртости, хотя прекрасно знала, что просто не умеет злиться на него по-настоящему. В целом, Эли понимала, что эту битву ей не выиграть — окончательно отказаться от этой привычки он не мог, продолжая тайно курить в ее отсутствие — тем не менее она продолжала упрямо гнуть свою линию в надежде, что он хотя бы сократит количество выкуренных сигарет в день.
Когда Ванда рассказала о том, что сподвигло ее стать целителем, то может, это и прозвучало, как «история для комиссии», но это действительно впечатлило Эли. Это была, действительно, стоящая мотивация, и не удивительно, что в итоге Ванда стала столь хороша в своём деле. Увидеть и пережить что-то такое, да еще и в относительно раннем возрасте. Да уж, такое повлияет на кого угодно. Вопрос только в какую сторону. В семье Лиз мало говорили о магических войнах, только если за закрытыми дверями. Это был вовсе не секрет, что дедушка Эли был Пожирателем Смерти, и что он был убит, когда бабушка была беременна ее отцом. Сам Киран никогда не носил метки, однако, однажды брат сказал, что все так получилось лишь в силу возраста Кирана, а вовсе не потому, что он не разделял взгляды Пожирателей. Тем более, что их противники убили его отца. 
Сама Эли долго время считала, что для ее ровесников все это уже было практически историей, и по большому счету они пытались выстроить новое общество, где никто не тыкал бы в другого ошибками и достижениями прошлого их семей. Но когда Калеб рассказал ей о том, что на самом деле происходило в школе, это ее убеждение стало весьма шатким. Хорошо было верить в мир без ярлыков, без деления на касты. Но Эли уже достаточно повзрослела, чтобы понимать, что история — не исчезает просто так, она всегда оставляет след на будущих поколениях. А еще. Иногда она идёт по спирали.
От ее мыслей ее отвлёк следующий вопрос Ванды. Что ж в ее случае все было не совсем так, как у начальницы. Вообще, изначально в колдомедицине Эли привлёк чисто научный аспект. Она хорошо помнила, как ей в руки впервые попался толстый фолиант по колдомедицине, как она открыла его и буквально провалилась во все то, что там было написано, не имея ни возможности ни желания оторваться. Тогда ей было четырнадцать и именно с тех самых пор, она перерыла всю богатую домашнюю библиотеку, а также библиотеку Хогвартса на предмет интересующих ее книг. И прочитала их все. Ее увлекала не только теория, но и исследования, однако, изначально ее мотивация была больше в познании интересующей ее области. А уже потом она начала работать с людьми, и к ее удивлению, именно это вышло на первое место. Возможность помочь другим, применив свои знания.
— Мне кажется, что этот выбор был сделан очень давно, хоть я это поняла и не сразу, — призналась девушка, — мне было лет тринадцать или четырнадцать, дома был какой-то очередной приём для чистокровных, и мне было так до ужаса скучно, что я просто сбежала из главного зала и пошла бродить по поместью, в итоге оказавшись в библиотеке. Там взяла первую попавшуюся книгу и начала читать. Это была моя первая книга по колдомедицине, и она увлекла меня так сильно, что я забыла про все на свете. Раньше, если я сбегала с приема, то всегда возвращалась до того, как меня хватятся. Это был первый раз, когда я забыла обо всех предосторожностях, так что в итоге мне знатно влетело, — Эли усмехнулась, — но с тех самых пор я начала читать все книжки по этой области взахлёб. В школе пошла на факультативы по Зельеварению и Травологии, постоянно наведывалась в Больничное крыло, мучая местного целителя расспросами. После шестого курса сестра и вовсе помогла мне с организацией небольшой импровизированной стажировки в Мунго. Именно там, я впервые увидела, как все приобретённые знания могут, по-настоящему, помогать людям. Спасать их. И тогда все это, весь мой научный интерес, приобрели еще больший смысл. Возможность помогать другим вышла на первое место. Наверное, тогда я впервые поняла, что уверена в своём решении.
Она понимала, о чем говорила Ванда, о том, что нужно быть готовой ко всему, и что на самом деле эта работа будет требовать выдержки, эмоциональной стабильности, и еще много всего, о чем задумываешься далеко не сразу. Но она искренне верила, что готова испытать себя и готова стараться справиться со всем как нельзя лучше.
— Знаете, моей семье не очень нравится то, чем я занимаюсь. Так что, если бы я сейчас не была уверена, то, наверное, давно бы уже их послушала и сделала этим всем одолжение. И, я понимаю, что может это звучит самоуверенно для девушки, которая проработала-то всего ничего, но сейчас я и правда уверена в своём выборе. И я очень надеюсь и очень буду стараться, чтобы ничего и никогда этого не изменило.
Это было правдой. Работа целителем была непростой, но она любила ее всей душой. И если бы это было не так, то она и впрямь давно бы занялась чем-то другим, как минимум потому, что это обрадовало бы Бёрка и избавило ее от очередных конфликтов с родителями. Но она всей душой тянулась к тому, чем занималась. И именно поэтому она была уверена в своём решении, и поэтому он терпел ее работу. Даже со стороны было видно как сильно она нужна ей.
— Когда Вы жили в Париже, то тоже работали там целителем? Практика колдомедицины там чем-то отличается от нашей?

Эли скромно улыбнулась, когда Ванда похвалила ее. Она помнила, что в самом начале их знакомства их отношения не очень сложились, тем приятнее было осознавать, что они значительно продвинулись в этом вопросе.
Ей было интересно слушать о том, как работают клиники в разных странах, конечно, она была уже знакома с тем, какие различия были в английской, шведской и португальских практиках. Но ведь этого не достаточно. Чем больше ты знаешь о своей области, тем лучше, потому что никогда нельзя быть уверенным, где и какие знания могут тебе пригодиться. В этом смысле Эли была по-прежнему райвенкловкой до мозга костей. Она верила в том, что больше информации у тебя в голове, тем лучше.
— Выглядит так, что французская практика немного походит на португальскую, — сделала вывод Лиз, подложная внимательно слушать рассказ Ванды о том какими насыщенными были ее рабочие будни там. Да уж, их режим может был и не сахар, но точно не такой, как в Париже. Такое бы Бёрк точно не стал терпеть ни за что и никогда.
— После таких рассказов, наш режим работы кажется курортом, — улыбается Лиз начальнице, представляя насколько сложнее может быть. Не удивительно, что Ванда настолько хороша в своём деле. Тот, кто прошёл через такой режим работы, наверняка, обзавёлся весьма насыщенным опытом целительства.
Когда Ванда задала вопрос о своём сыне, то Эли даже не знала ожидала ли она этого.  Но, наверное, в целом считала вполне возможным, что разговор коснётся Рея. Она была рада, что Ванда сразу четко очертила тот факт, что эта история общеизвестна и она готова ее обсуждать, и Лиз не приходилось чувствовать себя неловко или притворяться. Впрочем притворяться она бы все равно не стала. Прямолинейность Лиз была одной из ее самых ярких черт, унаследованных, что удивительно, от отца. Конечно, в ее исполнение это качество было куда менее резким и уж точно, никогда ни несло в себе жестокости к другим людям. Тем не менее, Лиз не всегда умела щадить чужие чувства, подбирая уместные слова. Особенно это было заметно в подростковом возрасте, сейчас, она, конечно, стала мягче и даже местами обходительнее. Она научилась подбирать нужные слова, там где это требовалось. Однако, по-прежнему пользовалась этим умением далеко не всегда.
Бёрк понимала мотивацию Ванды, когда та спросила о сыне, она пропустила столько важных лет его жизни. Его взросление. И, конечно, ей было интересно то общество, в котором он рос. Вот только ничего особо подробного об этом обществе Лиз сказать не могла, так как сама всегда чувствовала себя там чужой. И никогда не вникала в его тонкие материи и устои, лишь в той степени, в которой это было необходимо, чтобы все же существовать там.
Хотя тут, конечно, стоило сделать оговорку, что может Эли и не была по-настоящему близка в своих убеждениях тому кругу, к которому принадлежала по праву рождения, тем не менее они никогда не жила ни в каком другом. Вообще, Эли никогда не жаловалась на своё происхождение, прекрасно понимая, что, кем бы ты ни родился, всегда будут как плюсы, так и минусы. Она прекрасно понимала, что имела много привилегий вроде хорошего образования, семейного состояния, положения в обществе и тому подобного. И не важно нужны ли они ей. Они просто были и не удивительно, что данные привилегии влекли за собой определенные обязательства. Просто пока что ей можно сказать везло. И эти  обязательства не вставали ей поперёк горла. Во многом потому, что она была не наследницей, а третьим и самым младшим ребёнком. Хотя и это никогда не защищало ее в полной мере.
Что было бы если бы в качестве жениха отец выбрал бы не Калеба? Что было бы, если они не влюбились друг в друга? Ведь до того, как они обнаружили чувства друг к другу, он и впрямь считала идею отца о помолвке чуть ли не концом света. И да, тогда она действительно не хотела быть дочерью благородного семейства.
Так вот если бы все не сложилось так, как сложилось, что стало бы с ней? Она бы в итоге согласилась на брак с нелюбимым человеком или бы отказалась от всего, что имела? Потеряла бы все, включая своё собственное имя.
Эли до сих пор не знала ответа на этот вопрос, и честно говоря, была крайне благодарна судьбе за то, что ей так и не пришлось на него отвечать.
Она любила мужа, и замуж за него вышла по любви. А то, что это в итоге еще и удовлетворило их семьи — счастливое совпадение.
Ну а после замужества ее жизнь и вовсе изменилась. Конечно, они по-прежнему вынуждены были присутствовать на всяческих приемах для чистокровных, званных ужинах их семей, блюсти свою репутацию и все такое. Но в целом они выстраивали свою жизнь так, как хотели сами. Больше того, Калеб ревностно охранял Лиз от любых нападок в ее сторону. Именно благодаря ему ее конфликт с отцом на тему ее работы был намного менее ожесточенным, чем был бы без участия Бёрка. Такой вот парадокс.
— Мы не очень близко общались с Реем. Мы учились на разных факультетах, да и компании у нас всегда были разные, так что мы довольно мало пересекались в школе. Хотя у нас всегда были вполне нормальные отношения. А что же касается всяких чистокровных приемов, да, из-за них большинство детей этого круга пересекаются еще и вне школы, и, как правило, мы все знакомы задолго до ее начала, да и детство у многих из нас похоже. Хотя я до сих пор не могу понять зачем таскать детей на все эти сборища. Но, традиции, а еще нужно с песочницы уметь заводить выгодные знакомства, и понимать, что чистокровность — это привилегия и общаться с себе подобными и  бла-бла-бла, — Лиз закатила глаза, весьма ярко давая понять, что оно обо всем этом думает. Однако, спустя секунду, она подумала, что Ванде этот жест, наверняка, показался весьма детским. Да и сама Эли на мгновение снова почувствовала подростком бастующим против мироустройства.
— Извините, — усмехнулась девушка, — просто, я во все это не верю. Особенно в идею о привилегированности чистокровных. Но Вы ведь спрашивали о Рейнарде. Знаете, у меня есть для Вас забавная история, думаю Вам понравится. Не знаю почему, но всегда, когда думаю о нем, вспоминаю почему-то именно эту историю. Это был мой семнадцатый день рождения, и отец как обычно устроил приём, а я как обычно сбежала с него и сидела в библиотеке. Так - то меня и нашёл Рей. Мне очень нужна была одна книга, но оказалось, что она в кабинете отца. А зайти туда без разрешения я не могла, а книга нужна была срочно. И тогда Рей предложил помощь. Сказал, что сам зайдёт в кабинет моего отца и поищет нужную книгу. А я в это время покараулю дверь. Ну, а если его даже и поймают, он просто скажет, что бродил по поместью и заблудился. И что бы вы думали? Все шло максимально гладко, он зашёл в кабинет, и даже нашёл книгу, а когда уже собирался возвращаться, случайно задел какую-то склянку с зельем на столе отца. И она упала и разлилась на его любимый диван, оставляя огромное ярко-зеленое пятно. Мы потратили не меньше получаса, пытаясь удалить эту катастрофу. Благо, в итоге нам это удалось, так что из этого импровизированного приключения мы вышли сухими из воды, и потом еще долго над этим смеялись, — улыбнулась девушка, вспоминаю ту забавную историю, — ну а после школы мы уже не виделись. Мы присылали ему приглашение на свадьбу, но он был в Исландии и не смог приехать. Как у него сейчас дела? — Эли правда было интересно, но она очень надеялась, что вопрос не прозвучал не тактично. Она ведь до конца не знала общается ли Ванда с сыном. Хотя очень надеялась, что они поддерживают связь. Поэтому и вопрос был таким, ни к чему не обязывающим. Ванда могла не отвечать или ответить кратко, а могла рассказать что-то более подробно, если вдруг хотела с кем-то поделиться.