С выпуска проходит не больше года - а по Муру кажется, что прошло не меньше, чем десяток лет. Не внешне, нет, смешно ожидать каких-то следов времени на лице того, кто это самое лицо может сменить в любую секунду. В чём он точно времени зря не терял  - так это в самосовершенствовании в метаморфомагии. А почему бы и нет, собственно? Люди привыкли верить тому, что видят, и это всегда играет ему на руку - Кот виртуозно обманывает если не чужие глаза, то сам себя, он - Триксер, на чьи песни слабые и любопытные увлеченно шагают в ад.
Он не пошел в сборную Англии по квиддичу, хотя ещё на последнем курсе мечтал об этом. Не удалось, не загорелось, он к концу последнего учебного года потерял сам себя. А предложение, между тем, поступило, и Ник, мямля и протирая взглядом дырки в брючинах, его отклонил, потому что ещё не время, ему нужно попытаться ещё разок-другой. За какой пиздой, уж простите, отправляться в сборную, чтобы через-месяц два триумфально уйти, попросту покончив с собой? Можно даже прямо на очередном матче, почему нет, его ебанутости на это хватит. Он подмочит их репутацию и свои штаны, струсив в последний момент, когда земля окажется перед самым носом. Потому что ещё сомневается, но надеется, ненавидит себя за эту надежду, жаждет разорвать её на части, вгрызться в неё зубами, заставляя приторный до тошноты сок брызнуть по краям - и не может перестать. Вдруг что-нибудь всё же найдётся. Вдруг кто-нибудь ещё. Слишком мало того, что добыто, расфасовано по карманам и бряцает при каждом шаге, и дело тут вовсе не в деньгах, нет, к материальным благам Ник равнодушен - ему бы только пару монет на огневиски и на то, чтобы сорваться во внезапное путешествие.
Он так и проводит этот год, то врываясь к Дилану и переворачивая в его жизни всё вверх дном, но наверняка принося буйство красок и ощущений, то пропадает месяцами, мелькая в обложках газет или чуть ли не тюремных хрониках. Кто-то из знакомых хаффлпаффцев, попавшихся на пути неделю назад, протянул ему руку и одарил похожей на ушат мёда улыбкой, спросив что-то вроде "Как дела, чем занимаешься, Николас?", на что Мур, дурно ухмыляясь и пьяно, как идущее в набор к мёду молодое вино, ответил, что он - фрилансер. Ставшее недавно популярным словечко легло на язык с той же лёгкостью, с какой до этого ложились на кожу татуировки - как влитое. А чем конкретно Николас Мур занимался? Он умел абсолютно всё, кажется - и ни в одной области не был профессионалом. Единственное, что получалось у него с невероятным мастерством - находить проблемы на свою задницу.
Всё получилось спонтанно. Он сам не ожидал, честно. Трудно представить себе, но человек, привыкший не проживать без шумихи и дня, вдруг практически согласился сам с собой в том, что стоило бы залечь на дно и найти постоянную работу, прикупить квартиру вместо шаражки, где он коротает одинокие ночи. Это было буквально вчера - а сегодня Кот уже вломил по жирному ебалу одному из детишек министра по чему-то-там. Его мало интересовало распределение ролей, если основная ему не принадлежала. И уж тем более никому и никогда не стоило тыкать его в это носом, как обоссавшего угол котенка в собственную мочу. Мур - далеко не котенок, он - охреневший от собственной одичалости манул. А что самое дебильное - этому же папенькиному сыночку он не так давно проиграл в карты символичную сумму, и тупо об этом забыл, потому что был тогда обкуренный, да ещё и в жопу пьянный. Катится по наклонной, всё ниже и ниже, катится по винтовой лестнице его жизнь, летит в самые тартары...
Или нет? Под ногами проносится собственная тень. Обидно, что погода вновь против него - на улице блядское солнце, ни ветерочка, и по спине стекает, увлажняя рубашку, пот, кажется, холодный, даже не имеющий ничего общего с напряженным от бега телом. Он бежит, а не отдыхает где-нибудь в одном из своих временных укрытий, потому что буквально на днях случайно отколол кусок от палочки, и с тех пор она только пускает разноцветные искры, до мастера руки не дошли, а колдовать с таким фейерверком, уж тем более аппарировать - слишком уебански даже для него. Поэтому...
У него сбивается дыхание. Кончается кислород, и горло похоже на настоящую пустыню. Сил бежать больше нет, да и некуда, и что самое обидное, ему не везет, как любому киношному герою - нет, дружок, это жизнь, и она сама выбирает позы, в которых будет иметь тебя. Николас тотально не успевает, да к тому же, представляет из себя живую мишень - парализующие заклинания озаряют его спину. Не прикажи тот долбоеб "не портить шкуру", от Кота бы не осталось, наверное, даже когтей. Он в какой-то момент отчаивается так сильно, что резко разворачивается, вызывая даже некое замешательство у охранников, ставших похожими на кучку гончих, загнавших в угол лису, достает палочку, и - с ноги распахивает дверь ближайшего заведения. Ещё даже не зная, куда он попал, что это вообще, оглядывается ошалело, на автопилоте добегая до стойки, даже не удосуживаясь запомнить этот момент, смотрит ещё раз, уже более осмысленно - и натыкается, как на стену, взглядом на Рене Эрбер. Вот уж кого он точно не ожидал больше увидеть. И это всё так удивительно, что Мур на мгновение забывается, по его лицу расплывается радостно-издевательская улыбка, с губ уже готовы слететь ядовито-приветственные слова... Но в следующую секунду он перескакивает за стойку, прячась за ней, приложив палец к губам и то смотря с невероятной, неожиданно горькой надеждой на Рене, то кивая на Джима - ему можно доверять? Не выдаст? О том, что самому Николасу доверять нельзя, он походу забыл, и вздрагивает только, когда дверь распахивается снова, и в заведение врываются три агрессивно настроенных шкафа.