Дэвис провожает чёрным вороньим взглядом какого-то прохожего, и продолжает его буравить даже когда он начинает нервно оглядываться. Особенно когда он начинает. Этот новый вид развлечения стал доступен ей совсем недавно, но это определенно одно из лучших её достижений. С ней бы в этом не согласился магл, которого она преследовала третий день, но в остальном все было очень даже хорошо. Она быстро привыкла к высоте, к довольно странному обзору из-за расположения глаз и каркать у неё получалось всё громче. Кроме того она как-то попробовала познакомиться с сородичами, но каким-то образом они учуяли в ней чужую, так что ей пришлось с ними даже подраться. Это было неприятно, больно, шумно, но когда она обратилась человеком в своём кабинете и осмотрела царапины на своём теле, она только сказала “мелкие сучки, я ещё вернусь”. За этим занятием её чуть не застал Лефебр, так что очередная ваза, пущенная ему в голову, разлетелась на кусочки о вовремя закрытую им дверь.
Сегодня всё проходит более гладко. Её выдуманная миссия по запугиванию простеца выполнена, она издаёт могучее “КА-А-АР” и летит в больницу. Обращается в своём кабинете, поправляет прическу, которую она уложила сегодня по особому случаю. Отряхивает несуществующие пылинки с мантии, пристально вглядывается в чёрный маникюр на предмет хотя бы одного изъяна, затем достаёт то, что вчера пыталась наколдовать весь вечер, самолично варит две порции кофе и отправляется в сторону крыла исследователей.
- ...ближайшие пару часов меня не беспокоить, мистеру Элспету скажите, что если он ещё раз специально выблюет моё зелье я разрежу его желудок и волью чертову настойку туда руками буду вынуждена принять определенные меры, и скажите это устрашающим голосом, понятно? Да, и ещё кое-что, - она перечисляет это все медсестре по дороге, неся два стакана с кофе, затем останавливается возле лестничного пролета и говорит: - Ради Мерлина, найдите Лефебра и скажите, чтобы он разобрал истории болезни в моем кабинете, там уже некуда упасть напоминателю, - непонятно, куда опять подевался её помощник, но сегодня она в слишком хорошем настроении, чтобы полыхать по этому поводу праведным гневом. Она жестом пресекает попытку своей подчиненной что-то сказать, затем разворачивается и стремительно отправляется вниз по лестнице.
Вся дорога занимает не более десяти минут, однако ей требуется очень много гневного выражения лица, ядовитых взглядов и безапелляционных “не сейчас”, чтобы преодолеть это расстояние без потери времени. Она уже знает, стоит ей раз отвлечься от намеченного пути, и обратной дороги не будет - в лучшем случае она к вечеру вспомнит, куда собиралась утром.
Дэвис достигает нужной двери, бордо стучит туда свободной рукой и, не дожидаясь реакции, вплывает внутрь и начинает там почти что сиять всем своим внешним видом. Разумеется, её друг Невилл Лонботтом уже на рабочем месте. Невилл выглядит довольно занятым, вокруг него разложено пару скальпелей, садовые инструменты, горшок с землей, какие-то красные и желтые пузырьки - и эта картина вызывает в груди тройную порцию умиления. Она по-честному так счастлива видеть его снова здесь, в стенах этой больницы в качестве работника, что вполне готова была бы броситься в объятия и расцеловать его пухлые щеки. Но здравого смысла в её сознании хватает, чтобы решить, что это будет немного лишним, да и Ханне это не понравится, если она об этом узнает. Дэвис так скрупулезно (вероломно) уговаривала (убеждала) его вернуться в больницу, что спугнуть момент счастья сейчас было бы просто непростительно.
- Привет, - но вот не сиять улыбкой в тридцать два зуба она не в силах. - Ну как тебе кабинет? Не слишком большие окна? Занавески можно поменять, а ещё вон там в углу я поставила тебе кустик чихотника - ну ты же любил эту дрянь в Хогвартсе, - этот куст стоял у него в кабинете возле камина и каждый раз страдал при её посещении. Пара неосторожных движений руками - и бедное растение в очередной раз рассыпалось землей и кусочками глиняного горшка по полу его кабинета.
- А я принесла тебе кофе, - она протягивает кружку, над которой и колдовала вчера полвечера, а затем поворачивает свою так, чтобы он мог видеть огромную надпись “№2” на её круглом боку. И опережает его вопрос:
- Знаешь, почему на моей кружке написано номер два? - она выжидает пару секунд, а затем говорит самым проникновенным и тёплым голосом, на который способна:
- Потому что номер один у нас - ты.
И только после этих слов на кружке Лонгботтома появляется не менее огромная надпись “№1”. От восторга Дэвис едва не лопается и смотрит на Невилла таким взглядом, будто это она его рожала, воспитывала и теперь любуются тем, что получилось в итоге.

Сияющая улыбка становится чуть менее сияющей, когда об неё разбивается неожиданно прозвучавшее в воздухе ругательство. Дэвис даже думает оглянуться на предмет того, кто бы мог это самое ругательство произнести, но её останавливает тот факт, что она вполне себе видела, как губы Невилла шевелились созвучно тому, что она только что услышала.
Она всё ещё улыбается, когда он сообщает, что ему нужен был чай, а не кофе. Замечание вполне справедливое, и Дэвис подумала бы об этом заранее, если бы не убила весь вечер на учебник по трансфигурации для чайников, чтобы вспомнить школьную программу и наколдовать из подручных средств приличного размера кружки (именно кружки, а не пробирки, скальпели и пинцеты для исследований), а потом ещё наградить их внушительными надписями нужного шрифта и кегля. И тот факт, что она теперь знает, что такое кегль - тоже свидетельство её невообразимого подвига.
На слове “идиотка” Дэвис перестаёт улыбаться совсем и начинает выражать собой скорее озадаченный, чем счастливый вид. Она даже слегка склоняет голову набок как это делают собаки, которые старательно делают вид, что пытаются разобрать человеческую речь своего хозяина. Всё это очень похоже на розыгрыш - надо признать, хороший, хотя по-честному было бы сказать - слишком хороший. Даже ради того, чтобы посмеяться над ней, порадовать её доброй шуткой в свой первый рабочий день или даже выставить идиоткой, Невилл Фрэнсис Лонгботтом, которого она знала уже около двадцати лет, не стал бы использовать подобные выражения.
Мерлиновы подштанники, ему же потом придётся мыть рот с хозяйственным мылом…
Дэвис два раза моргает. Она уже собирается как-то прокомментировать “психов с одурманенным рассудком” как в неё прилетает контрольное “проститутка!”, которое совсем выбивает почву из-под ног, хотя уместнее было бы сказать - мысли из сознания.
Она моргает ещё два раза. И вдруг понимает, что всё это очень сильно ей что-то напоминает. Ещё пара кругов мыслей внутри собственной черепной коробки и она узнает в поведении своего друга злополучного мистера Элспета, желудок которого она мысленно пообещала себе разрезать не далее, как пятнадцать минут назад.
Старый пидорас.
Если из-за него Лонгботтом решит уволиться едва нанявшись, она вскроет ему заодно и кишечник и заживлять уже ничего не будет и другим не позволит.
В том, что этот древний кретин успел заразить Невилла в его первый день, она не сомневается. Этому свидетельствует потерянный и максимально невменяемый вид последнего, который если ещё не сравнялся цветом лица с красными колбочками на его столе, то уже вот-вот это сделает.
Дэвис стучит пальцами по столешнице несколько раз.
- Ясненько, - сообщает она, начиная прикидывать, что с этим всем можно сделать. Вспарывать желудок Невиллу, да поможет им Салазар, скорее всего не придется, но нужное зелье на другом этаже, во владениях другого колдомедика, да и действует оно не сразу, нужно минимум две дозы с разницей в несколько часов… И тут вдруг она понимает, в насколько идиотской ситуации они оба оказались.
Дэвис поджимает губы - скорее чтобы не заржать вслух, а не в приступе великолепной актерской игры. - Я, конечно, знала, что ты предпочитаешь чай, но я просто подумала, что кофе как-то логичнее с утра... - она бормочет, опуская взгляд вниз, затем прислоняет пальцы к лицу, заслоняя глаза.
- Я знаю, что эти кружки - это уже перебор, да и чихотник, но... - не смеяться не так уж легко. На самом деле гораздо сложнее, чем минуту назад - не броситься на него со своими слизеринскими поцелуями и объятиями. -...но можно было не рубить так сразу. Я всё-таки… старалась. - Она собирается на этом остановиться но не может. - И Нев, почему “проститутка”? Не так уж много мужчин у меня было...

Слово “дурында” она слышала от него только один раз в жизни - и это за все двадцать с лишним лет общения. Произнесено оно было в сердцах, впопыхах и абсолютно без той злости, которую он пытается вложить в слова прямо сейчас. Скорее это было что-то по-родительски досадное, когда ты очень кого-то любишь, но очень расстраиваешься от его действий. Ну и адресовано это было вовсе не человеку.
В 2013 году один из пациентов Трейси Дэвис прислал ей подарок. Коробка сразу вызвала опасения у её коллег отчаянным шебуршанием внутри, но Дэвис, ничуть не смутившись, открыла её посреди комнаты отдыха для колдомедиков, встретилась взглядом с существом, которое обнаружилось внутри, протянула к нему полные радости руки, а потом… целый день гонялась за ним по больнице. Дэвис никогда не любила уход за магическими существами, никогда не питала страсти к этим самым магическим (да и немагическим) существам и даже сову на тот момент ещё ни разу не имела. Но этот проклятый нюхлер выглядел просто очаровательно. Она бегала за ним по этажам, по палатам пациентов, сгоняла его с коматозников, еле убедила маленькую девочку не плакать от его присутствия, параллельно кое-как умудрялась выполнять работу, поить кого-то зельями и накладывать лечащие чары по расписанию, а в конце дня нашла своего нового питомца спящим в небольшом ящике с засушенными глазами иглобрюха. И забрала домой вместе с ящиком. Чуть позже выяснилось, что помимо сушеных глаз она принесла домой целую прорву чьих-то наручных часов, два десятка ложек, блестящие колбочки, ручки, монеты, чернильницы, подвески - и всё, что судя по всему, хоть сколько-нибудь блестело на пути этого зверька. На следующий день она отнесла всё (хорошо, почти всё) назад и сдала привет-ведьме, которая по совместительству хранила музей забытых в больнице вещей. Нюхлера, которого она назвала Юпи, приходилось оставлять дома, и после очередных суток дежурства она поняла, что времени на него у неё просто нет, а ведь зверьку так нужно внимание. И тогда она приняла одно из самых прекрасных решений в своей жизни. Она подарила его Невиллу. Который восторга не разделил, но это уже совсем другая история.
Сейчас Дэвис изо всех сил старается не засмеяться, делая прискорбное и озадаченное выражение лица, но на словах про её мужиков не выдерживает и прыскает со всего своего слизеринского размаха. Потом она просто смеётся, смеётся и ещё раз смеётся, а когда, наконец, ей удаётся успокоиться, Невилл опять что-то говорит.
- Прости, прости, пожалуйста, - но в этот раз Дэвис успокаивается чуть быстрее. - Ты не представляешь как нелепо это звучит от тебя. Я что-нибудь обязательно сделаю, не переживай.
Дэвис уже собирается последовать собственным словам, развернуться и выйти, чтобы принести то самое зелье, а потом вдруг замечает, как он моргает и замирает. Очевидно в её голове сейчас происходит какая-то мысль, и она смотрит на Невилла ехидным и весьма выразительным взглядом.
- Вот только сделаю свою зарядку… - никакой зарядки она сроду не делала, бегать перестала пытаться ещё лет десять назад, но кто её теперь остановит? Она моргает два раза не сводя с него глаз, потом прижимает руки к подмышкам так, как обычно изображают курицу, и водит логтями туда-сюда.
- Великолепное упражнение на развитие… подмышек, Лонгботтом. Тебе надо попробовать, - она собирается не смеяться сколько получится, а потом начинает двигать головой, усиливая свое сходство с курицей.
- Невилл, смотри на меня... - насколько она помнит, мистер Элспет очень любил повторять за медсестрами. Поэтому, когда они вливали в него какое-нибудь зелье, он потом тоже хотел влить зелье в них. Кончалось всё какой-то потасовкой и вызовом санитаров, и ей всегда было интересно, насколько далеко всё это может зайти. Но позволить себе быть курицей для мистера Элспета она могла. А вот для Невилла, умудрившегося где-то подхватить такую же болезнь… Почему нет?
- И слушай внимательно, - в конце концов, если он попытается её убить, она всегда может превратиться в ворону - и тогда хрен поймаешь…
- Ко-ко-ко!

Дэвис вообще. не может. перестать смеяться. Ей удается оставаться серьезной в течении примерно семи взмахов воображаемыми крыльями, затем она прыскает, но ещё какое-то время смеётся почти беззвучно - ну грех пропускать такие ругательства от своего самого милого и воспитанного на свете друга. Тем более что он неожиданно оказался на редкость изобретательным на сей счет. Но потом её смех обретает вес и значимость, а потом и вовсе превращается в гогот. Невилл изо всех сил старается справиться со своим наваждением - как будто у него есть хоть один на это шанс - и в процессе своей неистовой внутренней борьбы становится ещё нелепее, и оттого милее. Дэвис проявляет все чудеса стойкости - она изображает курицу из последних сил, ещё раз повторяет своё “ко-ко-ко”, но быстро захлебывается новой порцией смеха. В общем, вакханалия набирает обороты, но вот Лонгбботтом решает, что с этим надо хоть как-то завязать и пытается… то ли просто устроить вокруг них бардак, то ли сделать из своей курицы орла - кто знает. Но первое у него получается однозначно - склянки летят во все стороны, окрашивая пол и его брюки, с таким трудом наколдованная ей кружка чудом остаётся в его руках, но с содержимым все же расстается.
Итого - у Невилла невозможно заляпанные брюки, красный цвет лица и крайне глупый вид, но при этом он хотя бы сумел подчинить себе свое же тело. На какое-то время. У неё три раза лопнувший от смеха живот и даже потекшая от слез искренней радости черная тушь.
Она переводит дух, подушечками средних пальцев проводит под глазами, в попытках избавиться от издержек макияжа, но все ещё периодически хихикает, когда дверь в кабинет Невилла Лонгботтома открывается, и в неё просовывается взволнованная голова её помощницы. Дэвис оборачивается, смотрит на неё с заинтересованным недоумением и быстро опережает словами.
- Дорогая, это Мистер Невилл Лонгботтом, - Глава Больницы красивым жестом показывает на своего друга, который все ещё не стремится поворачиваться к ним лицом. Помощница же заметно напрягается, потому что "дорогой" её называют в самых исключительных случаях, редко предвещающих что-то благоприятное. Дэвис же понижает звук голоса до заговорщицкого полушепота:- К нему прошу относиться с особым почтением - он жутко страшен в гневе, и если ему что-то понадобится, не стесняйтесь вызывать меня напрямую, - Дэвис нежно улыбается самой обманчивой в мире улыбкой. Невилл за её спиной издает неистовое проклятие. - Пошла вон. - радостно добавляет Дэвис и провожает взглядом перепуганную помощницу, которая так и не успела вставить ни единого слова.
- А вот теперь, мой друг, о тебе пойдут сплетни, и ты ещё скажешь мне за них спасибо, - она поворачивается к нему с самым счастливым лицом, но видит только красные до невозможного кончики ушей. - Если они будут думать, что ты добряк, они на тебе живого места не оставят, помяни моё слово. Ну ты чего ты такой кислый? Сейчас я принесу тебе зелье, да. Как только ты разведешь у меня в кабинете алихоциевый сад, конечно же, - не удерживается она, снова прыскает, но уже поворачивается к двери. - Ладно-ладно, я иду, хотя имей в виду, мне понравилось всё, что я здесь услышала. Помнишь, я тебе рассказывала про альбом странных людей? Так вот ты, оказывается, мог занять там ключевое место! Кто бы мог подумать! Столько лет рядом... Да всё, ухожу! - быстро добавляет она, действительно направляясь к двери. - А ты постарайся, ну… не выходить отсюда. Хотя подкрепить уже ползущие о тебе слухи фактами было бы, конечно, очень здорово... - секунду ей кажется, что в неё сейчас полетит какой-то предмет. Так что она поспешно захлапывает дверь с внешней стороны кабинета и уносится прямо по назначению, то есть, за искомым зельем. Периодически очень искренне и восторженно хихикая.

Отредактировано Tracey Davis (2020-12-13 01:36:40)