Этот бесконечный день, наконец, подходил к концу. Ближе к вечеру Эли чувствовала себя абсолютно разбитой. Головная боль от утреннего недосыпа, дневного стресса, нейтрализующего зелья — которое ей пришлось выпить, чтобы не вырубиться после того, как Шейм влил в нее половину снотворного  — достигла своего пика как раз к тому часу, когда должна была состоять встреча с Вандой, которая зашла в палату в самый подходящий и одновременно самый неподходящий момент. Неподходящий, потому что Ванда застала там картину, которую явно не ожидала. Подходящий, потому что Шейм уже переступил черту, да и еще и добился того, что они разделили предназначавшееся ему снотворное зелье. И что было бы дальше совсем непонятно, если бы Ванда очень вовремя не оказалась в нужном месте. Благодаря ей Эли, наконец, смогла переложить ответственность следить за Шеймом, который впрочем уснул три минуты спустя, на кого-то другого, а сама пойти разобраться с тем, что же все-таки вызвало такой усиленный эффект изменения сознания. Ответ оказался очень прост, зелье прописанное Джонсоном не подходило под группу крови Паркинсона. Как старший целитель мог допустить такую банальную оплошность было непонятно, однако, Эли его не судила, считая, что и сама была хороша, учитывая, что она не перепроверила этот момент, а просто последовала назначению. Вот так вот один неверный шаг мог стоить ей работы. Хотя, если быть честной, сейчас она волновалась совсем не об этом. Да, ей было крайне неприятно разочаровывать Ванду, она ожидала выговора или даже возможного увольнения за неэтичное поведение, невнимательность и прочие грехи. Но куда больше ее волновало то, чем должен был закончиться этот долгий день. Она уже несколько раз пыталась представить себе какими словами расскажет обо всем этом Калебу, но никакие слова не делали ситуацию лучше. Эли с тоской взглянула на браслет из аметистов, подаренный ей Бёрком пару лет назад. Его камень горел ярко-фиолетовым, а это значит в данную секунду он думал о ней. Мысль о том, как быстро этот насыщенный фиолетовый цвет превратится в ярко-красный, как только она начнёт рассказывать о случившемся, заставляла чувствовать себя еще более паршиво, чем она уже себя ощущала. Стоя на пороге кабинеты Ванды, куда та вызвала ее для разговора о случившемся, Лиз пыталась отогнать эти навязчивые мысли от себя, чтобы хоть на какое-то время переключиться на работу, на то, что она должна сказать начальнице, как все объяснить. Казалось, что от этого внутреннего сумбура голова болела в два раза сильнее, и Лиз успела пожалеть, что не зашла к фармацевтам за обезболивающим зельем. Хотя время у нее было, учитывая, что одного из двух ее пациентов передали другому сотруднику.
После того, как Лиз выяснила в чем была проблема с зельем и что вернуть всё на свои места в голове Паркинсона было не таким уж сложным, ее работа с данным пациентом закончилась. Она передала все сведения Ванде, которая ожидаемо отстранила ее от дальнейшего лечения Шейма и назначила другого целителя. Кстати, в итоге, оказалось, что Шейм считал себя вампиром. Наверное, стоило догадаться об этом раньше, но честно говоря Эли очень сомневалась, что это бы спасло ситуацию. Сейчас он уже пришёл в себя, и Лиз очень надеялась, что он не помнит ничего из того, что произошло утром. Но знать об этом наверняка она не могла, так как она к нему больше не заходила. Теперь у него был другой целитель, который справится со всем явно получше нее.
А ее смена и вовсе закончилась уже полчаса назад, и теперь оставался лишь разговор с Вандой перед тем, как она отправится домой.
Эли постучала в дверь и услышав «войдите», глубоко вздохнула и вошла в кабинет.
— Добрый вечер, — поздоровалась целительница, и села в кресло, на которое жестом указала Ванда. Кресло стояло прям напротив кресла самой начальницы, а разделял их массивный письменный стол. Лиз вдруг вспомнился кабинет отца. То ли потому, что он тоже любил такую тяжелую мебель, как этот стол, то ли потому, что он так же усаживал напротив себя, когда хотел отчитать за что-то или просто серьезно поговорить.
У Ванды и Элизы были вполне себе хорошие отношения, которые даже немного укрепились за время их пребывания в Стокгольме, так что Лиз прекрасно понимала, что подобное разбирательство скорее всего неприятно начальнице в той же степени, как и ей самой. Но любая должность включает в себя не только полномочия, но и соответствующую ответственность. Поэтому хотела этого Ванда или нет, но ей было необходимо отреагировать на ситуацию. Будет ли это выговор, временное остранение или увольнение Элиза не знала. Конечно, ей хотелось надеяться на лучшее, поэтому она была готова отчитаться за каждый свой шаг и мотивацию поступить так, а не иначе. Несмотря на то, что в конечном итоге всё всё-таки встало с ног на голову, она как минимум добилась того, что человек, считавший себя вампиром и обещавший всех убить, не причинил себе или посторонним никакого физического вреда. А как мы помним из предыдущих историй о пациентах с подобным диагнозом, это весьма неплохой результат.
Но принимать итоговое решение, конечно, будет сама Ванда, и тут Лиз, с сожалением понимала, что была в общем-то бессильна. Она может лишь настоять на том, как все было с ее точки зрения. Однако, начинать разговор Эли не спешила, предоставляя начальнице возможность высказаться первой.

Отредактировано Elizabeth Burke (2020-04-23 12:00:52)

Эли показалось, что начальница ее не ждала, тем не менее они обе понимали, что им нужно разобраться со всем сегодня, пока недосказанность не усугубила ситуацию ещё сильнее. Хотя казалось бы, куда уж сильнее. Ожидая начала разговора и пытаясь отвлечь себя от беспокойного бега собственных мыслей, Эли отвела взгляд от Ванды и посмотрела в окно, за которым уже догорал красно-желтый закат. Его цвет напомнил ей о новом сорте роз, которые она совсем недавно приобрела для их с Бёрком розария. Калеб сказала, что алые цветы с красивыми желто-оранжевыми вкраплениями распустились буквально пару дней назад, пока она ещё была в командировке. По приезду она хотела срезать несколько из них для вазы, которая стояла в их спальне и всегда была наполнена цветами из их розария. Вот только руки так и не дошли, а просить домовиков она не стала. Она любила заниматься цветами сама. И выращивать, и поливать, и срезать, используя при этом специальные ножницы, а не режущее заклинание. Так, когда-то научила ее Ви, которая всегда говорила, что розы любят руки, а не магию.
Обычно ее успокаивали мысли о доме, но сейчас они все равно плавно перетекали в мысли о том, каким будет их разговор с Калебом сегодня. И эти размышления уже не просто волновали ее, они почти сводили ее с ума.
Так что когда начальница заговорила, Эли была почти благодарна ей за то, что та прервала цепочку ее мыслей, вынуждая переключиться с образов в ее голове на то, что происходило здесь и сейчас.
А здесь и сейчас всё тоже было не так уж радужно. Эли знала, что разговор едва ли будет приятным, учитывая всю неловкость ситуации и ее не любовь оправдываться. Она представляла что могла подумать Ванда застав утреннюю сцену, и видит Мерлин, она не хотела, чтобы она так думала. И дело было вовсе не в том, что Эли боялась выговора или какой-то записи в личное дело. Хотя, конечно, как любой человек, который дорожил своей работой, терять её она не хотела. Но это в их разговоре с Вандой было далеко не главным. Куда важнее было то, что Лиз, действительно, уважала начальницу и очень хотела быть уважаемой в ответ. Уважаемой и как человек, и как специалист. Но как Ванда могла уважать ее как специалиста, если она застала ее целующейся с пациентом. Как она могла уважать ее как человека, если она застала ее целующейся с чужим мужчиной. Это все походило на какой-то сюр, абсурд, кошмар, от которого так хотелось проснуться. Но проснуться не получалось.
Получалось лишь едва заметно качать головой, когда Ванда задавала все эти вопросы про ее отношения с Шеймом и все ли хорошо у неё дома.
Лиз понимала почему начальница начала именно с этого, и не винила ее за то, что эти вопросы могли показаться  бестактными, потому что честно говоря они скорее наоборот говорили о том, что Ванде не только как начальнице, но и чисто по-человечески не все равно, что происходит с Лиз. И Эли была по-своему благодарна ей за это.
— В моей семье всё хорошо. Слушайте, я знаю, что обычно думают, когда узнают, что я вышла замуж в 18 за парня из того же круга, что и моя семья. Но все совсем не так, как может показаться со стороны. Я люблю своего мужа и выйти за него — лучшее решение, которое я когда-либо принимала, — и плевать, если это не очень профессионально говорить вот так прямо. Прямолинейность Лиз была одной из ее отличительных черт, доставшихся ей от матери, и сейчас она была слишком эмоционально измотана, чтобы контролировать себя в этом аспекте. А потом она и правда прекрасно знала, что многие думают о ней и ее семье, когда узнать подробности ее раннего брака. Девушка из чистокровной семьи, которая вышла замуж почти сразу после школы, ее муж — такой же молодой парень из такой же чистокровной семьи. Для тех, кто никогда не видел их вместе, их союз и правда куда больше походил на выгодную сделку родителей, чем на что-то более реальное. И может изначально их семьями всё так и планировалось, но на самом деле было совсем не так. И обычно Эли было абсолютно наплевать, кто и что о них думал, но Ванда уже давно не была ей чужим человеком, поэтому она хотела, чтобы та знала правду.
— Я понимаю, почему вы задаёте именно эти вопросы, И понимаю, как сегодняшняя утренняя сцена могла выглядеть. Но между мной и Шеймом, кхм, мистером Паркинсоном, — поправилась Эли, понимая что Ванда могла и не запомнить имени пациента, — ничего не было и нет. Все, чему Вы стали свидетелем, результат врачебной ошибки и того, как она обернулась. Если вы дадите мне десять минут, я Вам все объясню.

Отредактировано Elizabeth Burke (2020-05-08 18:01:39)