Возвращаться с того света волнительно. Не видеть своих близких целый год, не вмешиваться в собственную жизнь, оставить в прошлом буквально всё, кроме въедливого страха и нескольких хорошо заученных заклинаний. Всё это время Лира скурпулёзно делала вид, что её фамилии, которая хорошо известна в каждом магическом переулке, за её спиной больше нет. И всё, что происходило с ней раньше - не считается. Что с какого-то момента есть только она и то, что она смогла унести в своей голове.
Лира смотрится в зеркало, пытаясь отследить, что в ней изменилось за это время. Найдётся ли в этих глазах что-то, чего там не было раньше, может ли что-то новое выразить напряженный изгиб губ. Не так давно она отстригла каре, научилась по-другому подводить глаза, открыла для себя новый оттенок красной помады - но это всё фарс, глупое желание исправить то немногое, что принадлежало ей по праву - с рождения.
Ей кажется, что где-то там, глубоко, случилась целая пропасть. Примерно такая, после которой ни к чему прежнему уже не возвращаются. Что все эти мелкие удары, ранящие один за другим, сложились в единый большой шрам, который едва затянулся рубцом, чтобы сегодня, накануне своего двадцать четвертого Рождества, она решила вспороть его вновь.
Но на деле прошло даже не так много времени. Она не изменилась в повадках, жесты и мимика остались прежними, она также смотрит, разве что чуточку твёрже - и иногда скрытнее. Она так же поправляет выбившиеся из укладки волосы.
И трансгрессирует к родному поместью.

Известие о том, что её отца посадили в Азкабан, нашло её посреди рабочего дня. Она занималась какой-то очередной бумажной работой, когда увидела оставленный кем-то из коллег “Ежедневный Пророк” на одном одном из рабочих столов. На первый взгляд - ничего важного, какие-то политические перестановки, чье-то откровенное заявление, и только потом сознание донесло до неё её фамилию, напечатанную жирным шрифтом в одном из заголовков.
Она долго вчитывалась в короткую (Мерлин, слишком короткую!) статью, и только потом поняла, что по её щекам текут слёзы.
Через пару дней она вдруг подумала о том, что наверное теперь она может показаться дома. Ещё через три дня она решила, что это не бредовая мысль, а вполне реальная возможность снова увидеть мать и попытаться с ней поговорить.
Понадобилось ещё несколько дней, чтобы набраться окончательной решимости. Последней каплей стала неожиданная и ранящая мысль - а что, если ей тоже больно?

Заснеженный двор встречает её с завидным безразличием. Здесь ничего не кричит о том, что её не было, дорожки выложены из того же камня, тщательно выметены тем же домовиком, стены того же цвета и дверь, в которую ей предстоит постучать, стоит ровно на том же месте.
Лира медленно бредет к дому, пряча руки от морозного воздуха в рукавах, стараясь натянуть их пониже, затем сквозь ткань своего пальто берется за дверной молоток. Она стучит примерно в такт собственному сердцу, которое, кажется, стучит едва ли тише, затем отходит на шаг и замирает в ожидании.
Дверь открывает Линдси - их домашний эльф - и таращит на неё свои огромные, неестественно голубые глаза.
- Мама дома? Скажи ей, что я пришла, - Лира сводит брови над переносицей, поднимает взгляд выше и натыкается на пару знакомых глаз. Дафна стоит в прихожей - такая же ухоженная и красивая, какой была всегда, и смотрит прямо на дочь.
Секунду ей кажется, что она её ударит.
- Мам?... Привет...