Миссис Уизли выглядит заспанной, она стоит на пороге своего дома, запахивает старый полосатый халат и пытается вглядеться в его лицо. Гарри смотрит на неё из-за склеенных посередине очков, которые давно пора бы уже выкинуть, на его лбу зияет внушительных размеров ссадина, а серая кофта порвана в трех местах и открывает ещё одну ссадину на плече.
Гарри виновато улыбается.
- ...то есть, Джинни и дети уже ушли?
Вопрос звучит по-идиотски глупо, но пока он аппарировал от места боевых действий к Норе, разумеется, посмотреть на часы он никак не успел - ну или просто не додумался. Молли Уизли выглядит безумно уставшей, но все такой же добродушной и гостеприимной. Она называет его “Гарри, сынок”, обнимает, целует в щеки, грозится начать зашивать его кофту прямо сейчас и немедленно заняться лбом и плечом - причем, кажется, оба эти действия она собирается выполнять одновременно. Ему стоит немалых трудов убедить её, что целая кофта, как и целый кожный покров - это совсем не обязательная для него роскошь, он тысячу раз извиняется и просит разрешения воспользоваться камином.
Вся эта сцена напоминает встречу самой сердобольной на свете бабушки с любимым внуком, и по факту примерно так оно и есть, только вот стрелка часов, которая перевалила за два часа ночи, заставляет Гарри хотеть провалиться сквозь землю и никогда больше оттуда не восставать. Тем не менее он получает в руки сверток с какой-то едой, запах которой не смотря на всю неловкость ситуации вызывает в его животе нечто подобное реву дракона, далее он проходит через кухню в гостиную, извиняется в тысячу первый раз и берет в руки изумрудный порошок.

Сегодня - точнее, уже вчера - был день рождения Перси Уизли, по случаю которого вся возможная и невозможная родня как обычно собиралась в Норе. Гарри ни о чем не забыл, он пришел на работу с полной решимостью уйти домой с обеда, чтобы помочь Джинни собрать детей и упаковать подарок (он, конечно же, понятия не имел что там, но не сомневался в безупречном выборе жены), но именно сегодня темный волшебник, которого они выслеживали последние полтора года, показался на окраине города. Именно сегодня ему пришлось лично возглавить рейд, вляпаться в пару проклятий, которые он не успел отразить, пробуравить лбом и плечом кирпичную стену, отлетая от взорвавшегося недалеко “конфринго”, побыть под прицелом чужой волшебной палочки с угрозой немедленно выпустить из неё Аваду, воспользоваться секундой промедления и благодаря напарнику все ж таки обезвредить противника. Всё это закончилось примерно час назад, Гарри стряхнул с себя пыль, проверил, в каком состоянии находятся его ребята, зачитал права преступнику, раздал ещё несколько указаний - и помчался, как он думал, на семейный праздник. Который скорее всего кончился часов шесть назад.

Через пару мгновений Гарри вываливается из камина в своём доме в Гордиковой Впадине, убеждается, что в доме царит тишина и все, надо полагать, уже спят, плюхается в кресло, ещё раз проживает свой стыд от того, что так нелепо разбудил миссис Уизли, а потом вгрызается в то, что она вручила ему с собой. Там оказывается кусок мясного пирога, и Гарри уничтожает его почти что в три укуса. Потом идёт на кухню, открывает холодильник, делает несколько глотков молока прямо из пакета, чего точно не одобрила бы Джинни, затем вытирает жирные руки о полотенце, которое точно для этого не предназначено. И уже после этого поднимается на второй этаж.
Он заглядывает в спальню мальчиков, через пару шагов - в спальню Лили и только потом осторожно открывает дверь их с Джинни спальни.
Его жена спит - причем, на нерасправленной кровати, так, будто сил на такие мелочи, как покрывало, у неё уже не осталось. У Гарри теплеет в груди. Он так рад видеть её сейчас, и всё, чего ему хочется, - это просто оказаться с ней рядом. Он знает, что опять пропустил семейное торжество, на котором его ждали. Он знает, что Джеймс через восемь дней уедет в Хогвартс, и времени, которое можно будет провести с ним, уже почти не останется. Он знает, что она, наверное, жутко злится. Но он так счастлив прямо сейчас, что подходит к кровати, снимает с себя в очередной раз пострадавшие очки и очень медленно и аккуратно ложится рядом, стараясь не разбудить. Оказавшись носом где-то между ухом и шеей, он с наслаждениям вдыхает её запах. Гарри обнимает жену одной рукой, устраиваясь за её спиной и повторяя её позу, и чувствует себя как никогда дома. Наконец-то.

Гарри проваливается в сон почти мгновенно, вдыхая такой родной и важный для него запах Джинни. Он едва ощущает движение пальца на своей руке и - черт знает, как это выглядит со стороны - но он улыбается, по крайней мере глубоко внутри себя в этот момент он по-настоящему счастлив.

Конечно, он был бы рад увидеть всех Уизли вместе, поболтать с Роном и Гермионой, время и работа которых оставляли всё меньше возможности для встреч. Хотя рекордсменом по “не получится, есть важные дела”, конечно, всегда был только он сам. Он знает, что этот праздник важен для Перси - скорее как дань традиции и безукоризненное соблюдение принятых правил, чем истинное торжество своего возраста. На Дни Рождения каждого из них они должны собираться в Норе все вместе и получать свою порцию семейного внимания. Гарри никогда не был близок с этим братом Уизли, но не смотря на это и на всё, что было в прошлом, он относился к нему примерно так же, как и ко всем, кто носил эту фамилию. С теплом, любовью, и когда-то раньше - жгучей завистью. С самого детства ему отчаянно хотелось быть настоящим членом этой семьи - и он стал, теперь только безбожно пропуская половину семейных традиций и, как водится, даже не успевая об этом предупредить.

Гарри корит себя, ругает последними словами, ругает себя интонацией Джинни, слышит голоса детей, Рона, Гермионы, Джорджа, умершего Фреда и всех прочих - но снова засыпает в усталости по совершенно не тем причинам, которых от него ожидали.

Гарри чувствует, как Джинни поворачивается и утыкается носом в жесткую ткань его свитера. Ему неловко за запахи, которые она может сейчас уловить - он ведь даже не потрудился принять душ, но краем сознания он очень надеется, что это можно будет сделать завтра. Когда всё это сегодня со взрывами, кровью и навязчивым штатным колдомедиком, от которого еле удалось отбрехаться, останется в памяти только ещё одним прожитым днём. А утром можно будет извиниться перед Джинни…

Но она просыпается. Он ощущает это всё так же на грани сна и реальности, он чувствует как она отстраняется всем телом, а потом и вовсе встаёт с кровати. Он поднимает голову, чтобы встретить её взгляд - и как может фокусируется на скрещенных на груди руках, с трудом открыв только один глаз.

Она злится - конечно, она злится. И скорее всего даже не столько из-за пропущенного праздника, и не из-за того, что ей опять пришлось уверять Молли Уизли (которую в таких вещах уверить практически нереально), что у неё всё в порядке. Он знает, что их отношения обсуждают за спинами, что кое-где уже ползут столь ненавидимые им сплетни и слухи, он даже видел заметку в какой-то третьесортной газете. Он это всё знает, она - тоже. Скорее всего даже лучше него.

Но на самом деле - и он это понимает - её злит, что он в очередной раз подвергал свою жизнь опасности. Что пока Перси разворачивал безупречный (а какой же ещё) подарок и произносил стандартные и одинаковые из года в год слова благодарности, Гарри сидел в засаде с палочкой наготове. А потом шёл умирать, ещё раз умирать, снова умирать. И ей приходится проживать это снова и снова фактически с первого курса школы. Мерлин, как оградить её от такого?

- Время, когда ты ненавидишь меня больше, чем когда-либо? - с горечью думает он, всё ещё держа голову на весу и разглядывая её силуэт на фоне окна. Да, уснуть сейчас, когда она встала, он себе уже не позволит. Он поднимается с кровати, какое-то время раздумывает, не надеть ли ему очки, но потом решает, что сейчас они будут совсем некстати. Он подходит к ней сзади, проводит руками по её плечам, обнимает и утыкается носом в область уха шеи, снова вдыхая этот самый любимый на свете запах.

- Я знаю, Джин, - тихо говорит он, ещё раз проводя руками по голым плечам. -  Я знаю, - и он имеет в виду вовсе не время. Он понятия не имеет, сколько сейчас, он всё ещё не знает, сколько было, когда он разбудил миссис Уизли. - Мне очень жаль, - что сейчас может быть честнее этого? - Мне очень жаль, - повторяет он, и единственное, чего бы ему сейчас хотелось - это чтобы эти слова передавали всё. Но это просто слова, а он просто Гарри Поттер. Долбанный герой для всех, тогда как ему хотелось бы - только для неё.

Джинни остаётся в его руках недолго. Мгновение ему кажется, что она так и останется в его объятиях, приняв его в миллионный раз произнесенное “мне очень жаль” и никогда больше не будет на него злиться. Гарри позволяет себе быть наивным это целое мгновение, которое, разумеется, длится ровно столько, сколько ему и подобает, то есть, совсем немного. А потом он встречается с женой взглядом. И слышит от неё слова, которые насквозь пропитаны болью. Гарри не знает, что сказать.

Для своих подчиненных он находит слова легко. Дружеские, повелительные, гневные - любые. Впрочем иногда он обходится взглядами, жестами, письмами - но никогда не чувствует себя так, как сейчас, стоя перед ней. Что ж, ему действительно жаль, и он не сомневается в том, что она в это верит. Но жаль ему вовсе не потому, что где-то снова объявился опасный преступник, и ещё несколько часов назад Гарри проехался лицом по кирпичной стене, уворачиваясь от снопа золотых и изумрудных искр - черт разберет, что это была за смесь проклятий. Ему не жаль разодранной кожи, порванного серого свитера и в очередной раз сломанных очков. Ему не жаль подвергать свою жизнь опасности. Ему жаль, что этот его чертов образ жизни очень плохо вяжется с тем, что от него ждут здесь, дома. И он знает, что всё это висит между ними плотным, почти осязаемым мешком, состоящим из “мне очень жаль” и “я знаю”. Только это знание не делает никому легче.

Джинни направляется в ванную. Гарри знает, зачем. Он не спрашивает, не останавливает, лишь бездумно переводит взгляд в сторону окна, хотя по факту смотрит он сейчас не на ветви яблони, которые уже почти дотянулись до их окна, и не на заросшую травой дворовую тропинку. Он смотрит на себя её глазами. И почему-то уже сейчас проигрывает.

- Джин, я... - он пытается что-то сказать, едва она выходит из ванной, но она лишь указывает на кровать. Он послушно садится, по дороге стягивая свитер, и следующее время просто подставляет ей свои раны. И если честно, это одно из самых любимых его ощущений. Нет, речь идет не о резком запахе бадьяна, медицинских мазях и волшебным образом обретающей свою целостность коже. Речь о том, что сейчас он - в её руках. Он дома, она рядом с ним, она обрабатывает его кожу, да, она жутко злится, но она здесь. Внутри себя Гарри улыбается как пьяный от ощущений мальчишка.

- Да, - отвечает он, разворачиваясь снова к ней лицом и ловя её взгляд. Ему явно не помешало бы принять душ, потому что те запахи, которые он носит с собой, в этой спальне звучат абсолютно неуместно, хоть и привычно. Она бьет его по плечу, и он едва сдерживает улыбку. Удар не такой уж и слабый, Джинни никогда не была нежной принцессой из сказок, но именно это ему и нравилось в ней больше всего. - Я знаю, - говорит он, ловя второй её толчок в свою сторону. - Эй-эй, я знаю-знаю, слышишь? - кажется, в его голосе все же сквозит наличие вполне счастливой и радостной улыбки. Да, вполне возможно её разозлит это ещё больше, поэтому он решает, что её надо срочно чем-нибудь отвлечь. А что может отвлечь от боли, если не его же собственная глупость?

- Догадайся, что я ещё натворил сегодня, - он по-прежнему держит её руку и говорит: - я разбудил миссис Уизли, - на это имя сейчас отзывается по меньшей мере четверо женщин, но ведь совершенно ясно, о ком на самом деле идет речь. Не ясно только, почему от этого кому-то должно стать легче, но во всяком случае эта тема не про то, как легко он может умереть в любой свой день на работе. Хотя в силе миссис Уизли он, конечно, не сомневается.

- Да, я как полный идиот с рейда помчался сразу в Нору, - он поджимает губы. - Стучу в дверь и спрашиваю, не ушли ли вы ещё. Я до сих пор не знаю, сколько было времени… - он качает головой под новой волной нахлынувшего стыда. - Слушай, мне кажется, ты должна была знать, за какого кретина выходишь замуж, Джин, ты же видела всё с самого начала, с самого моего первого курса... - он смотрит на неё с очень подобающим для этой истории видом, и для полноты картины не хватает добавить только “а ещё я попил молока прямо из горлышка” - но от этого он благоразумно решает воздержаться. Всё что ж таки в гневе она может быть действительно страшной.