Сожаление.
Больше всего Цилла ненавидела именно его. Отчасти - потому что никогда и ни о чём не жалела. До прошлого года, когда это чувство стало прокрадываться сквозь кожу и поражать собой нервную систему, заставляя проявлять её слабость. Циллу учили, что проявлять слабость - это значит быть слабым, поэтому поначалу она усердно пыталась зарыть в себе это чувство, затоптать, убить, но никакие вечеринки, приемы и люди не помогали, время - было бесполезно и лишь всё усугубляло.
Каким-то непонятным образом прошлое успело нагнать Салем и в штатах, столкнув лицом к лицу с ближайшими родственниками её глубочайшего сожаления - Джеймсом Поттером, и, наверное, именно тогда Присцилла пришла к горькому выводу: от сожалений не убежать. Как и не убежать от себя, того, кем ты являешься.
Постепенно яркие краски вокруг начинали блекнуть, словно на старой колдографии; смотря на дядю Фредерика и невольно слушая сплети Пэгэн и Камиллы, Присцилла понимала, что чувствует себя не на своем месте. Все эти пышные приемы, на которые её вытаскивали новоявленные родители, лишь раздражали и были до ужаса скучными, даже приёмы в Великобритании так не раздражали её. Больше всего действовало на нервы поведение матери, которая увлеченно делала вид, что не было всех тех лет, когда ей было глубоко плевать на свою единственную дочь, отец же даже не пытался делать вид, что они с Циллой - не совершенно чужие люди, и, откровенно говоря, за это Салем его уважала. Она хотела выговориться Николасу - они всегда доверяли друг другу свои эмоции и переживания, но Николас был далеко и возился со своими дурацкими драконами.
Два года в штатах оказались невыносимо долгими и практически бесполезными, если не брать в расчет нарастающую тоску и непонятное отвращение, которые становились всё назойливее и мешали спать, мешали есть, мешали дышать. Особенно, Мерлин побери, утренние газеты. Присцилла даже выронила из рук вилку, которая с громким дребезжанием ударилась о кромку тарелки, когда с передней полосы на неё смотрело несколько глаз, принадлежавших спортсменам - членам команды Паддлмир Юнайтед, и одна пару глаз она прекрасно знала и видела в своих чёртовых снах.
Если бы не свадьба Калеба, приглашение на которую пришло с той же почтой, Присцилла даже не знала, куда бы унесся её поток мыслей и как глубоко она могла зарыться в свои сожаления. Смотря на то, как Бёрк буквально светится от счастья рядом со своей невестой, Цилла, пожалуй, впервые за долгое время, ощущала счастливой себя. Счастливой за него. За то, что он смог найти девушку, которая полюбила его и помогла найти правильный путь, помогла ему стать... лучше? Странный осадок остался на сердце - Цилла не могла перестать думать о том, что или кто мог бы сделать такой же счастливой её.
И ответ напрашивался сам собой, как будто это было настолько естественно, что здесь и думать не надо.
Возвращение в Британию стало самым взвешенным решением в её жизни. Потребовалось пойти на уговоры дяди и тётушек, чтобы быть в состоянии вернуться в Лондон. Присцилла знала, с чего хотела начать и куда хотела двигаться. В Америке она не прекращала писать статьи, но то были скорее обзоры на то, что ей удавалось узнать из различных новостей. Работа в "Пророке" была приоритетом для Циллы еще в школьные времена, и она решила не отступать хотя бы от этой части себя, которую она еще не потеряла.
Однако чем больше времени Цилла проводила в семейном поместье в пригороде Лондона, тем отчетливее она ощущала непонятую болезненную ностальгию, которая толкала её к воспоминаниям, которые, как ей казалось, она давно закопала заживо и закрыла за тремя замками.
За замками больницы Святого Мунго, на пятом этаже, где сокрыта от всеобщего обозрения была отрезанная частичка семейства Салем. Самая слабая частичка. Мария.
Цилла никогда не была в больницах, максимум - в больничном крыле Хогвартса [боже, опять эти воспоминания, хватит накручивать себя]. Здесь странно тихо по сравнению с оживленным городом, и каждый новый шаг отскакивает эхом от белоснежных стен. Цилла знает номер палаты - узнала у администратора, у неё еле заметно дрожат пальцы, когда они смыкаются на прохладной дверной ручке.
Марию она не узнает - та исхудала, вытянулась в рост, но смотрела впереди себя всё таким же отсутствующим взглядом, за который её сюда и упекли. У неё золотистые волосы, бережно заплетенные в косы, в ней есть черты лица дяди Фредерика - скулы и высокий лоб. Цилла приносит цветы - колокольчики, она помнит, что Марии они нравились в их саду. Она никак не реагирует. В последующие два прихода Мария молчит и лишь иногда её взгляд отрывается от куклы, чтобы подняться и застыть на Присцилле, словно силясь вспомнить, кто перед ней и зачем. Мария несет какой-то бессвязный бред, и Цилла ощущает, как сжимается её сердце при виде девушки, которой уже есть семнадцать, но которая ведет себя, как маленькая. И ни капли не виновата в этом.
Присцилла ощущает себя монстром - настоящим дьяволом во плоти, и она не может назвать ни одной причины, по которой продолжает приходить в эту палату и говорить с Марией. Зная, что она не слышит и никак не отреагирует.
Присцилла знает, что со стороны это выглядит очень странно: внезапно взволновавшаяся о здоровье кузина, которой не было уже пять лет в пределах ста метров от этой больницы. Наверное, Лиз считает её ненормальной.
Да, Лиз работает здесь, и где-то на задворках памяти Салем это помнила, Калеб ей говорил, но встретить её в коридоре всё равно стало неожиданностью. Они несколько раз неловко переговорили о пустяках, затем поговорили о Марии, перекинулись парой слов о Калебе и его делах, они не были подружками, их связывал всего один человек, но Цилла была благодарна Лиз как минимум за то, что та не задавала неловких вопросов, на которые у Циллы не было ответов.
Сегодня был четвертый раз, когда ноги принесли её в больницу. На дворе был декабрь и близилось Рождество, и Цилла понятия не имела, о чем писать в статье на эту тему. Ей посоветовали обратиться к семье, ведь Рождество и семья - это, по сути, синонимы. Но, разумеется, это было жалким оправданием для самой себя, нежели реальная причина.
- Это снова я, - Цилла улыбается уголками губ при виде сонной Марии с всклоченными волосами, пряди которых выбивались из кос. - Как спалось? - Салем прикусила нижнюю губу, делая себе мысленный выговор за лицемерие. Мария все равно ей не ответит. Марию наверняка мучают кошмары, как и её саму.
- Давай переплету тебе волосы. - Цилла меняет тему довольно резко, кладет сумку на стул и обходит кровать, чтобы заняться прической. У неё почти никогда не хватало терпения на длинные волосы, они рвались и секлись, но волосы Марии были густыми и приятными на ощупь. Вплетая пряди, Цилла уходила глубоко в свои мысли, думая о том, что Мария этого не заслуживала, а если и так, то заслуживала большего внимания, а не быть выброшенной за пределы семейного круга. У неё хорошо получались бытовые чары, она бы могла сама заколдовывать себе чудесные прически. Или же все вместе, как нормальные сёстры, она, Пэгэн и Камилла, могли делать прически друг другу. Казалось бы, такая мелочь, но как много значила бы она в детстве. Где-то глубоко в душе Цилла жалела, что у неё не было младшей сестры или старшего брата, пускай Николас и стал им для неё. Вместо же этого, семья их стравливала, заставляла грызть друг друга, мучить...
- Приска, - тонкий бесцветный голос разрезает пространство подобно ножу масло. Салем возвращается в реальность и слегка вздрагивает. Ей показалось? - Приска? - повторяет всё тот же голос, и Цилла отстраняется, отпуская косы и ощущая, как вновь дрожат кончики её пальцев.
Мария не двигается. Кажется, она вспомнила имя... Её имя? Никто, кроме кузенов не называл её так в детстве, признаться, её до ужаса бесило это имя тогда, и она уже давно не слышала его ни от единой души.
- Что ты... Что ты сказала? - Её собственный голос дрожит, но Мария даже не смотрит на неё и начинает снова играть со своими глупыми куклами.
У Циллы перехватывает дыхание. Отступив к двери, она рывком подхватила сумку и вылетела из палаты, затем нервно прошла в одну сторону, после - другую, прежде чем осесть без сил на стул и обнять сумку, устроив её на коленях, как-то даже по-детски.
Что напугало её больше? - что Мария вспомнила её? Или же то, что Цилла вспомнила, кто она на самом деле? Что она вовсе не тот хороший человек, которым была в глазах... [хватит, перестань о нём думать].
А она ведь совсем забыла. Забыла тот день, то, как ей нравилось происходящее, как она упивалась... властью? Цилла зажмурилась на мгновение и когда открыла глаза, перед ней заплясали чёрные круги.
Ей стало дурно. К горлу подступил тошнотворный комок. Через мгновение всё затихло и притихла сама Цилла.
Резко вскинув голову, Салем столкнулась со взглядом Лиз - она и не заметила, как та подошла.
- Привет. - Собственный голос звучит глухо и будто ей не принадлежит. Прокашлявшись, она отвечает:
- То, что мне сейчас нужно.
В нормальной ситуации Присцилла бы отказалась. Наверное. Но Элизабет была женой Калеба, и Цилу все еще не покидала та мысль, что посетила её на их свадьбе. Выбор бара Салем оставила за Бёрк. Было странно идти рядом с ней по лестнице вниз, затем - по улице, после - сидеть за одним столиком в ожидании заказа.
- Так... давно ты работаешь в Мунго? - Вопрос скорее из вежливости, чтобы начать как-то разговор.
Цилла не уверена, что хочет выливать на Элизабет какие-либо из своих переживаний, но хранить их в себе кажется уже практически невозможно.
И станет совсем невозможно, если Цилла как следует выпьет.
И именно это она собирается сделать.[icon]https://i.imgur.com/QDBmE0Z.png[/icon]
Отредактировано Priscilla Salem (2020-09-03 14:59:15)