Колдомедик говорит с явным воодушевлением, в деталях описывая проведённую - очередную - операцию. Невилл, как и прежде, ни на минуту не сомневается в квалификации парня, и обязательно восхитился бы его профессиональными навыками, если бы тот не говорил об Элис. Да, Лонгботтом сам хочет знать все подробности лечения, но уж слишком яркую картинку подкидывает неугомонное воображение. Он уже в который раз мысленно радуется, что его специализация - растения, а не животные. В противном случае было бы куда сложнее довериться кому-то, каким бы прекрасным специалистом он ни был. Но и сам бы при этом тоже натворил делов.
Колдомедик говорит, что, несмотря на сегодняшний успех, впереди ещё реабилитация, и очень многое будет зависеть от готовности Элис к сотрудничеству. Он не развивает мысль, но Лонгботтом понимающе кивает. Он понимает, что с этим могут возникнуть проблемы и что его задача - направить упрямство дочери в нужное, в первую очередь, ей же самой, русло.
К сожалению, вырваться к Элис до вечера не получается. Сначала необходимо пронаблюдать за экспериментом в строго определённое время, да и остальным растениям тоже требуется внимание. А затем ещё провести пару занятий со стажёрами первого года. Невилл, конечно, прекрасно знает, что никто из коллег, а уж Дэвис тем более, не будет против, если он попросит о переносе или замене, но всё же не собирается этого делать. И дело не только в ответственности и чувстве долга, просто Лонгботтом понимает, что, как бы ни хотелось, не стоит менять распорядок дня, стараясь всё время уделить больному родственнику. Излишние внимание и опека Элис сейчас на пользу не пойдут, скорее даже наоборот. К тому же, на сегодня они договорились с Ханной, да и Альбус наверняка пришёл... Главное теперь убедиться, что там всё до сих пор обходится без жертв.
Картина, открывшаяся ему на пороге палаты, заставляет грустно улыбнуться, потому как его последняя мысль оказалась шуткой только отчасти. Судя по всему, Ханна и Элис в очередной раз повздорили. Миссис Лонгботтом явно собирается что-то ответить на резкий возглас дочери, и Невилл кладёт ладонь на напряжённое плечо жены, успокаивающе поглаживая. Негромко произносит ей на ухо «не сейчас» и, поцеловав жену в висок, добавляет едва слышно, так, чтобы разобрала только она: «она успокоится, ты же знаешь».
Кивок Ханны сопровождается вздохом и недовольно поджатыми губами – молчит она явно только потому, что не желает устраивать сцен. Коротко попрощавшись с дочерью и бросив многозначительный взгляд на мужа, женщина выходит из палаты. Альбус следует за ней, и Невилл ободряюще улыбается крестнику. Что-то подобное происходит не в первый раз, и такое развитие событий Лонгботтому, конечно, не нравится, а у Ханны есть все основания злиться и жаловаться, что опять у Элис мама плохая, а папа хороший. Но с этим предстоит разбираться позже, сейчас же ссоры и споры явно не помогут поставить дочь на ноги - в буквальном смысле.
Костыли, которых не было тут раньше, приковывают взгляд, мрачно возвышаясь у подоконника. То, что их с Элис разделяет расстояние практически целой палаты, выдаёт и ожидаемое их неприятие и, наверняка, не слишком выдающиеся в первый раз успехи в использовании. Мужчина почти сразу же отводит глаза. Смотреть в ту сторону тяжело, да и внимание сжавшейся на кровати комком раздражения девушки сейчас нужно переключить на что-нибудь другое. Невилл вопросительно смотрит на дочь и, дождавшись согласного кивка, осторожно садится на краешек её кровати, так, чтобы по неуклюжести не задеть ногу. Пока он пытается найти нейтральную тему для разговора, взгляд невольно скользит по палате, всё больше становящейся похожей на жилую комнату. Как всегда, в голову бьётся непрошенное сравение с другой палатой и другой Элис, но Невилл уже привычно гонит его прочь. Эта Элис, его дочь, его навечно, что ты ни делай, маленькое солнышко, жива во всех смыслах этого слова, а в глядящих вполне осмысленно глазах сейчас стоят упрямо не пролитые слёзы и плещется праведный гнев. И она уж точно покинет эти стены, а Невилл приложит все силы, чтобы это произошло как можно скорее.
- Красивый букет, - произносит мужчина с улыбкой, заметив ещё одно, более жизнерадостное обновление обстановки. Нетрудно догадаться, откуда он взялся, и Лонгботтом безмерно рад, что у дочери есть кто-то, помимо семьи, поддерживающий её в такой сложный период. Вот только, как бы Элис, продолжая в том же духе, не оттолкнула от себя всех, - а я сегодня был в теплице, - продолжает Невилл будничным тоном, меняя тему, - ещё, конечно, рано говорить с уверенностью, но, кажется, в этом году у меня всё-таки получится собрать урожай дремоносных бобов, не разводя вокруг болото , - он усмехается и замолкает, выжидающе глядя на Элис. Тут бы, конечно, поинтересоваться, а как прошёл её день, но в ответ уж слишком легко огрызнуться. Так что вместо этого Лонгботтом предоставляет дочери самой сделать выбор, поддержать ли его болтовню ни о чём, поделиться новостями и собственными переживаниями, ну или продолжить срывать злость уже на нём.

Продолжая болтать о какой-то ничего не значащей ерунде, внутренне Невилл цепенеет. Чему он так и не научился, так это справляться с чужими слезами. Не с горестным плачем из-за разбившейся любимой кружки или обиженными всхлипами после одной из редких, но всё же случавшихся ссор с братом. А такими вот отчаянными рыданиями, которые невозможно ни сдержать, ни остановить. Поэтому Невилл принимает единственное кажущееся в этой ситуации верным решение – позволяет дочери выплакаться, только едва ощутимыми движениями поглаживая по макушке, давая понять, что он рядом.
К счастью, приступ истерики – а в том, что это именно она, сомневаться не приходится – проходит относительно быстро (хотя для Невилла, конечно, это время растягивается в болезненную бесконечность). Мужчина слабо улыбается вопросу Элис, и как только запомнила, о чём он говорил? Ему самому-то не сразу удаётся припомнить.
- Попробовал устроить мини-болотце в отдельном горшке для каждого кустика, тут главное, вовремя увлажнять почву, ну и за другими условиями следить, зато не приходится разводиться сырость в половине теплицы, и можно использовать освободившееся место для других растений, не таких влаголюбивых… - наверное, очевидно, что старший Лонгботтом хватается за излюбленную тему как за соломинку, радуясь возможности вновь переключить внимание на что-то нейтральное. Однако, пусть Невилл и может говорить о растениях бесконечно, дав им обоим короткую передышку, мужчина всё-таки замолкает.
- Отличная идея, обязательно спрошу у него совета, - соглашается мужчина, хотя в предложении Элис ему слышится совсем не то, что она произносит вслух. Ему только кажется, или на самом деле дочь пытается сказать «Да забери ты уже Альбуса, отсюда!»? Невилл не уверен и в том, что не додумывает за неё, и в том, что, если он понимает правильно, это такая уж хорошая идея. Элис с достойной лучшего применения настойчивостью отталкивает всех от себя, но ей это совершенно не идёт на пользу. Впрочем, короткая передышка от чужой компании, наверное, и правда не повредит.
Новый же вопрос Элис оседает очередным горьким комком где-то внутри у Невилла. Он сам, в различных обстоятельствах, не единожды сталкивался с такой неопределённостью, когда наступал конец карьере, заканчивать которую он не планировал. И знает только, что каждый раз это обескураживает, а перспективы, даже при куда менее трагических обстоятельствах, кажутся далеко не радужными.
Приглушая беспокойство, что может потревожить ногу, Невилл придвигается к дочери и, обняв за плечи, притягивает её ещё ближе к себе, утыкаясь в пушистую макушку и говоря куда-то в неё, ровным успокаивающим голосом, стараясь звучать максимально уверенно.
- Ты со всем справишься, Элис, и вернёшься к магическим существам, - «только не к драконам» остаётся не произнесённым. Если даже младшая Лонгботтом когда-нибудь восстановится до такой степени, вряд ли её второй раз без боя отпустят подвергать жизнь такому риску. Впрочем, до этого ещё очень далеко, а проблемы нужно решать по мере их поступления, - А может быть, пока восстанавливаешься, даже найдёшь для себя что-то ещё, - Невилл осторожно подкидывает мысль, пока что не развивая. Конечно, начни он сейчас предлагать какие-то более безопасные и в понимании Элис безнадёжно скучные варианты, она непременно воспримет всё в штыки, - Но сейчас главное, чтобы ты поправилась, - мягко поцеловав дочь в макушку, Лонгботтом всё же отстраняется от неё, позволяя принять более удобное положение, - Помнишь, у тебя когда-то не получалось совладать с Прыгучими луковицами? – вдруг спрашивает он с промелькнувшей на лице улыбкой, - Но потом ты нашла к ним свой собственный подход и в школе уже справлялась лучше всех? – не самый яркий пример, но отчего-то первый пришедший в голову, - Вот и с этими штуками надо так же, - Невилл кивает на злосчастные костыли, - Найдёшь с ними общий язык, а там оглянуться не успеешь, и сможешь обходиться без них, - произносит он уверенно и добавляет так же твёрдо, вспоминая о пока что обойдённом вниманием вопросе, - И Альбус тебя не бросит. Если только… - Лонгботтом сомневается, но всё же добавляет, серьёзно глядя на дочь, - Если ты сама его не оттолкнёшь. Он беспокоится о тебе и желает только добра. Как и все мы, - произносит Невилл мягко и замолкает.

Улыбка выходит несколько вымученной – Невилл прекрасно осознаёт, что, хоть ему и пришлось повозиться, ничего из ряда вон выходящего в его придумке не было. Но кому до этого сейчас есть дело, если в итоге удаётся хоть немного отвлечь Элис, а это главное?
Конечно, старший Лонгботтом был бы счастлив, если бы дочь переключила своё внимание на каких-нибудь нюхлеров – они вполне себе не скучные тварюшки, стоит вспомнить хотя бы того малыша, которого Дэвис как-то раз прислала ему в Хогвартс в качестве подарка или рычага давления, чтобы поучаствовал в каком-то очередном бесполезном мероприятии. И который перевернул с ног на ноги его кабинет и едва не сорвал парочку занятий… Нет, пожалуй, эти умилительные обормоты порой чрезмерно активные, и лучше бы Элис выбрала кого поспокойней. Ну там, флоббер-червей, например, а что, идеальный вариант. Невилл усмехается про себя – это, разумеется, всё глупости, с готовностью забредающие в голову до дракклов перепуганного родителя. Но даже сейчас он прекрасно понимает, что и сам бы помер от скуки за таким делом, и уж точно знает, что его неугомонной дочке такие идеи не придутся по душе, даже высказанные в шутку. Она и так вот-вот готова чуть что снова закрыться, завернушись в колючки что твой нарл. Поэтому он просто согласно кивает.
- По-моему звучит, как план. А пока можно заняться изучением их языка, - предлагает Невилл, осторожно не развивая мысль – пока есть много свободного времени. Но было бы и правда здорово, если бы Элис нашла какое-то занятие, в котором была бы заинтересована не только как в способе убить время в ожидании, когда её выпустят из больницы. Да, конечно, в палате уже накопилось немало мелочей для приятного времяпрепровождения, но даже самое любимое занятие может осточертеть, если становится лишь способом вынужденного побега от реальности.
Невилл хмурится, услышав это «без мамы и без Ала». Ох уж это её упрямство. Одобрить то,  что Элис методично отстраняется от почти всех беспокоящихся за неё людей, он, безусловно, не может. Но и спорить сейчас – бесполезно, да и вообще не лучшая идея. Хорошо уже то, что его дочь – пока что – не отталкивает, но Невилл знает, насколько хрупко её доверие в этот момент, несмотря на то, что они всегда хорошо ладили. Слишком часто наблюдал за похожими ситуациями у пациентов, находящихся на долгой реабилитации. И никогда не думал, что сам в ней окажется – снова.
К счастью, просительный жест дочери и её живая мимика не позволяют утонуть в снова и снова захлёстывающих воспоминаниях и ненужных параллелях. Перед ним совсем другая Элис, сейчас всё совсем иначе, и её от шага за порог этой тревожно обжитой палаты отделяют только треклятые костыли.
- Конечно, - уверенно соглашается Невилл, добавляя с самую малость нарочитой лёгкостью, - Надо же тебе ещё мои здешние владения показать, - и переводит взгляд с расцветающего лица дочери на зловещие палки в углу. Он мог бы предложить попробовать ещё раз прямо сейчас – затягивать в любом случае не стоит, это не пойдёт на пользу ни процессу выздоровления, ни тем более настрою Элис, от которого зависит слишком многое. Но она всё ещё на взводе после предыдущих неудач и ссоры с Ханной, так что, пожалуй, лучше повременить. И отдать контроль над происходящим в её руки.
- Скажешь, когда будешь готова? – произносит мужчина тем же тоном, каким когда-то предлагал собраться с силами, прежде чем снова пытаться приручить какое-нибудь своенравное растение вроде цапня или зубастой герани. Дальше, конечно, ещё предстояло подтолкнуть к осознанию того, что готова. Но это уже следующий шаг.

- Уверен, мы сможем с этим что-нибудь придумать, - с улыбкой отмахивается Невилл. Во-первых, никогда на самом деле нельзя быть уверенным в том, что можно, а чего нельзя отыскать в Мунго. Во-вторых, кажется, он когда-то видел такой учебник у Элис. Ну и, в конце концов, «Флориш и Блоттс» никто не закрывал.
Дочь тем временем начинает хитрить, что, конечно, гораздо лучше, чем злость или слёзы, но идти у неё на поводу Невилл не собирается. Он выразительно смотрит на палочку и с пониманием – на Элис. Да, конечно, мужчина понимает и её желание вырваться из четырёх стен палаты, в которой и так уже провела столько времени, и стремление оттянуть неприятное и ухватиться за более простой способ. Но всё же это не поможет в долгосрочной перспективе. Невилл уже собирается деликатно, но твёрдо сообщить, что посещение теплиц станет чем-то вроде награды за успех в тренировках (тем более что трансгрессия на территории Мунго всё равно очень и очень ограничена), но Элис под его взглядом быстро сдаётся сама. И задаёт вопрос, заставляющий брови старшего Лонгботтома сойтись на переносице, делая глубже давно осевшую там морщину.
- Конечно, мне это неприятно, но я понимаю, что, - как раз такой реакции от матери она и добивается, желая, чтобы кому-то ещё было так же больно и обидно, как ей сейчас, - Вы обе рано или поздно остынете и помиритесь, а вот вставать между двумя хаффлпаффками на пике их упрямства может быть чревато, - мужчина слабо улыбается, а вот Элис ответ отца не то чтобы устраивает, а скорее даже обескураживает.
Невилл замирает при вопросе о ярости. Откуда-то из самых тёмных закромов памяти тут же начинает звучать безумный визгливый смех, вызывающий стаю мурашек и мороз по коже. Смех, который до сих пор порою заставляет резко подскочить на кровати посреди ночи, успокаивающе погладить по руке тут же просыпающуюся Ханну, сказать, что всё в порядке, но ещё долго лежать без сна, вслушиваясь в ровное дыхание жены, уставившись в темноту потолка, заставляя себя не видеть на нём лицо человека, разрушившего его детство, и унимая бешеное сердцебиение и ворочающиеся в груди отголоски былой ненависти.     
Из другого сундука памяти просыпаются обрывки пергаментов, испещрённых его собственным размашистым неаккуратным почерком. Его исследования, размышления, заметки для будущих экспериментов… В которых больше нет смысла, ведь теперь не осталось даже призрачной надежды, что сможет помочь родителям, ради которых вообще это всё затеял. Он не успел, не справился, опоздал, подвёл их…
Неожиданный калейдоскоп воспоминаний разбивается о негромкое «Пап?». Элис всё ещё ждёт ответа, и сейчас, как никогда, ей нужна искренность. Да и не в привычке Невилла кривить душой, особенно, когда вопрос исходит от его собственных детей. Вот только и поделиться тем, что Элис случайно всколыхнула, он тоже не может. И дело тут не в доверии или откровенности, просто незачем ей – да и кому-то ещё – знать в деталях о самых тёмных минутах из жизни отца. Справиться со своей бессильной яростью на трагические обстоятельства в её жизни это точно не поможет.
- Было, конечно, - негромко отвечает наконец Невилл, и в голосе сквозит хрипотца, будто и впрямь только что кричал от отчаяния и беспомощной злости, - Я же, в конце концов, человек. Но вот так сильно, чтоб рвать и метать, пожалуй, нечасто. Твоя прабабушка была очень убедительна, внушая, что приличному молодому человеку не пристало выходить из себя, - хмыкает Невилл, очень похоже копируя интонации Августы Лонгботтом, - Знаешь… Однажды мне даже сказали, что мне не идёт злиться, - нетрудно догадаться об авторстве этого перла. Особенно иронично то, что заявила это Дэвис после того как методично и с упорством, заслуживающим лучшего применения, выводила его из себя, - Но было, конечно… Некоторые студенты кого угодно доведут… Или вот тот случай с Тайной комнатой, - Невилл мрачнеет и продолжает уже о другом, - В общем, злиться и даже приходить в ярость – это нормально. Но всё же стоит быть осторожнее, срывая её на близких. Мы ведь правда все о тебе беспокоимся. И я, и мама. И Ал.