Действующие лица: Renee Herbert & Kaisan Stone
Место действия: Лютный переулок,
магическая часть ЛондонаВремя действия: 22 августа 2022,
вечер/ночь♫ les friction – who will save you now ♫
i need you to see
nothing can change unless you believe
Когда не можешь отказать себе в посещении мест, куда соваться не следует, стоит учитывать, что последствиями может накрыть с головой. Как следует учитывать и то, что далеко не все люди желают тебе зла, пусть поначалу и кажется именно так.
who will save you now?
Сообщений 1 страница 4 из 4
Поделиться12017-06-02 23:00:38
Поделиться22017-06-02 23:23:26
Сизый туман ползет под ногами, кусает белеющие над потертыми кедами щиколотки, заставляет поджимать пальцы и плотнее кутаться видавшую виды мантию. Поднимается от люков, неумело втиснутых в извилистые дорожки, всклокоченный белесый пар, путается в и без того тяжелом, насыщенным сотней ароматов воздухе, и мешает дышать.
Рене прикрывает рот ладонью и сдавленно кашляет после каждого глубокого вдоха, но вместо того, чтобы поскорее пройти мрачные улицы и вместо того, чтобы дышать чуть реже, замедляет шаг.
Лютный переулок продолжает манить ее к себе уже долгое время. Она напоминает себе муху, летящую на сладкое, еще курса с пятого — но отрицает это до последнего, и скрывает свою привязанность и влюбленность в это место так тщательно, как не скрывала бы измену первая леди страны. И Рене вовсе не тот человек, который быстро и просто мог бы избавиться от своих зависимостей; они въедаются ей в сознание и остаются метками на ладонях, сплетаясь с каждой из линий там, становятся частью ее самой. Эрбер путается в сетях Лютного переулка так сильно и крепко, что выбираться наружу приходится только позвав на помощь — и она, как ни странно, приходит из мест весьма неожиданных, но от этого менее действенной не оказывается.
Рене начинает дышать свободнее лишь спустя долгий, долгий год.
Но не так-то просто оборвать все связи до конца. Подрагивающими в предвкушении пальцами Рене ведет по кирпичной стене аптекарской лавки, в которую раньше не боялась заглядывать каждый свой визит сюда; у порога ее встречал побитый жизнью бульдог хозяина, а после у двери оказывался и сам владелец — громила Том относился к ней, как к части своей семьи. Рене задевает скол на камне, засаживает мелкую крошку под ногти и морщится, останавливаясь. Задирает голову, ловя проблески света в окне на первом этаже, но отшатывается тут же, стоит шторке резко задернуться, а за ней — мелькнуть изуродованному гримасой ненависти лицу.
Все меняется так резко, что Рене не успевает к этим переменам привыкнуть.
Шелестят вокруг чужие шаги, шипят голоса и мешаются в единое целое обрывки разговоров; Эрбер сворачивает за угол и мечтает потеряться в глубине узких улочек, исчезнуть с глаз любопытных волшебников, которые тянутся к своим карманам с палочками в ту же секунду, как видят Рене впереди себя. Она чужая здесь, словно попала в незнакомую семью, чем-то сильно провинившись в своей собственной; ее не принимают, ее обходят стороной, ее тычут в бок костлявыми пяльцами и пытаются ухватит за запястье, припереть к стене и приставить палочку к горлу, но Рене вырывается, наконец ускоряя шаг, скрываясь от взглядов за очередным поворотом и наконец переводя дух.
— Уходи, — шепчут справа.
Рене зажмуривается и налетает на стену, отталкивается и несется прочь, сдирает ладони о брусчатку под ногами, спотыкаясь и спеша подняться и убежать еще дальше; разбивает колени, когда чужая рука вгрызается ей меж лопаток и тянет назад, к самому началу, словно отбрасывает на год назад, когда любовь Рене к этим улицам мешалась где-то внутри в опасный коктейль вместе с адреналином и беспечностью, вместе с любопытством и жаждой хоть чего-то нового. А теперь Эрбер только и может, что молотить руками в воздухе в попытках отмахнуться от захватчика, в попытках уйти от преследования, в попытках вырваться на волю и убежать так далеко, как смогут ее унести уже потрепанные ноги.
— Тебе здесь не рады, — ядом сочится шепот слева; Рене бьет локтем наотмашь и ликует, перестав ощущать чей-то захват, но путается в так не вовремя закрутившейся внизу мантии и снова оказывается прижата к стене, проезжаясь по ней щекой и едва не целуя губами холодный, влажный камень, насквозь пропитанный горькой, темной магией. То ли взрываются перед глазами фейерверки от падений, то ли дрожат блики вспышек от заклинаний, выпущенных позади нее; Рене путается в голосах, в чужих руках и в собственных ощущениях, у нее подкашиваются ноги и тяжелеет голова, но пальцы все еще не разучились сжиматься в кулаки. Окрашиваются в черно-красный соскучившиеся по дракам костяшки, звенит в ушах, расцветают на острых скулах пропущенные удары, и Эрбер шипит в ответ все то, что слышала в свой адрес сегодня.
Ей проще отучить этих людей видеть в ней чужую, чем перестать приходить сюда.
Возможно, когда-нибудь это ее и погубит.
Поделиться32017-07-30 23:59:56
Вдох. Холодный вечер щекочет нёбо, оно саднит; кто бы знал: в полдень сложно было вдохнуть в себя этот пронизанный истомой воздух, сейчас же это словно кусочек льда за щекой в жару.
Выдох - неслышный, горячий, возбужденный и сосредоточенный. Каждая эмоция, ощущение - острое, немного карикатурное; никто не замечает тень - она зорко следит, бежит призраком, ищет что-то - полное внимание, поглощающее неяркий свет.
Никакого Lumos, только Nox. Звериное чутьё подсказывает, что на сегодня это единственно верное решение. Тёмная одежда сковывает взгляд, скрадывает движения, скрывает дыхание. Он внимателен, ухо навострено, и глаза не дают уйти от деталей. Кажется, даже будучи абсолютно слепым в ночной тиши, он был бы её частью - слушал бы её голос, чуткими пальцами ловя дорогу во тьме, по запаху, вкусу и слуху.
Аврор подружился с тенью. В такие моменты она - его подруга, напарница, и даже, возможно - любовница. Она прячет его дыхание от посторонних глаз и злобных взглядов Лютного; сам себе, призрачным шагом, никакая кошка не заметит такую мышь.
У переулка дурная слава. Что тому виной, история или множество лавчонок, манящих запретными ингредиентами и прочими нехорошими вещицами? Пташка об это мне думал. Лютный ему просто не нравился, иррационально, до неприятных уколов в боку; не гнушался прийти, если что-то действительно нужно – но всей душой пытался избежать слишком тесного контакта, назойливых рук и цепляющих одежду зрачков.
Здесь никому нет дела, кто ты такой, что из себя представляешь и чем дышишь, но одновременно лезут в душу, пытаясь разгадать твои самые тайны, вынеся их на обозрение.
Стоун морщится, когда его нос забивают разные запахи, судорожно трет нос, стараясь отвязаться он навязчивого ощущения горечи и меда во рту – это буйство красок слишком отвлекало и будоражило, сбивало с мыслей, путая их в кашу будто намеренно, зная в этом особый толк.
Следил. Слушал, отмахиваясь от тлеющего от запаха воздуха.
Здесь нет ничего дружелюбного. Все может убить тебя – недобрый взгляд, заклинание из чужой палочки, чужие, смутно знакомые голоса. Никто не любит чужаков. Все ненавидят предателей.
Быстрый стук обуви о брусчатку. Громкий, если сосредоточить на нем внимание, испуганный – кто-то бежит, пытается скрыться от пытливой слежки. В этом беге – страх и бесстрашие одновременно, скорее даже просто быстрее убраться из неприветливого места.
Конечно, аврор не оказался здесь случайно. Многое было просчитано.
Считается, что побег провоцирует погоню не зря – это такое старое правило, которое сидит глубоко в охотничьих инстинктах. Поймай, присвой, не дай уйти – это все по-звериному щелкает челюстями вслед мелькающим лопаткам. Почти срываются на бег.
Фигура тонкая. Пожалуй, если бы Стоун не знал, что это девушка, он мог бы досадно перепутать ее с мальчишкой; ее движения резки и быстры, возможно от части змеины, рваны - спешит, спотыкается, часто дышит – но добыче не дают уйти.
Его шаг из сумерек происходит одновременно с тем, как девчонку хватает за загривок рука - как нашкодившего щенка, которого ждёт хорошая трепка. Но здесь никто мелочиться не стал бы, и мелкую собачонку утопили, щёлкнув лишь сухими пальцами.
Преследователь не один - несколько серых фигур. Острый локоть разбивает чужой нос метко - и девчонка почти кубарём катится, путаясь в собственных движениях. Это не ее ошибка, только лишь стечение обстоятельств, какой-то нелепый случай, за которым пристально следит скрытый в тени волшебник. Его не видит никто - он же видит все, и теперь не хочет оставаться в сторону, потому как вместо запланированной пятерки на костях выпала шестерка.
- Lumos Maxima, - рычит Пташка, посылая заклинание вперед, заставляя его сорваться с палочки, ослепить; раздается недоуменный возглас и вскрик - искрами рассыпалось пространство, на миг инверсировав тьму Косого переулка. Кто-то из неизвестных от прянул в сторону, кто-то присел, не осознавая, как ночь внезапно сменилась днем, и быстро встретил лицом кулак Стоуна. Чужиая кость неприятно хрустнула, но даже обладатель ныне сломанного носа в запале не ощутил бы нужной боли - пока не дотронулся до искореженного удивлением и болью лица.
Успевает закрыться Protego, хотя и чувствует, как близок был к тому, чтобы словить треклятое "остолбеней". Над девчонкой заносят палочку, но Кайсан успевает выкрикнуть "экспеллиармус" быстрее, чем тот даже двинул губами, чтобы произнести заклинание.
- Стоять!
Силы неравны. Стоун знает, что где-то рядом есть еще два аврора, но не может точно рассчитать, через какое время они явятся на шум, и сейчас силы были не равны.
Дыхание сбито у всех. Время превратилось в патоку, не видно ничьих лиц, кроме избитой девчонки, которая попалась в тиски Косого.
Поделиться42017-08-08 23:20:01
Несмотря на то, что Рене привыкает с детства нестись вперед, сметая на пути любые препятствия, ей было безумно сложно избавиться от своего прошлого, отпустить его и двигаться дальше — было, да и остается по сей день.
Казалось бы, это так просто: идти вперед, занимать себя насущными делами, которых, если подумать, просто горы. Но что-то постоянно тянет обратно, словно ловкие пальцы цепляют за воротник рубашки на шее и придерживают, словно бы тихий змеиный шепот каждое утро шелестит над ухом слова о том, что стоит вернуться.
И Рене возвращается, раз за разом. Здесь уже нет той лавки, здесь уже совершенно другая жизнь, но почти все те же люди — поэтому и в их взглядах ничего не меняется, поэтому их движения все такие же острые и быстрые, поэтому и слова их все такие же меткие и болезненные.
Ее ранят вовсе не чужие пальцы, вплетающиеся в пряди ее волос на затылке, чтобы секундой позже впиться ногтями в шее, и еще спустя одну — приложить Рене щекой к стене ближайшего здания. Ее ранит вовсе не локоть, летящий куда-то в нос и тут же превращающий его в извергающий кровь фонтан, и даже не кулак где-то под ребрами (то справа, то слева, только и успевай, что кое-как отбиваться).
Ей больно, когда ее называют чужой. Предательницей. Убийцей — но ладно, люди склонны утрировать, ведь в итоге все живее всех живых. Рене сдерживала себя изо всех сил. Впрочем, не только она.
— Убери р-руки, — Эрбер перестает просто шипеть в ответ на удары и наконец разрождается словами, но на много ее не хватает; она сглатывает кровь и кое-как успевает вытереть разбитые губы, стальной привкус напоминает ей о стычках после квиддичных матчей со Слизерином, и эти мысли чуточку придают сил, где-то внутри заходятся адреналиновые вспышки, и Рене молотит кулаками с удвоенной яростью, начиная уже путаться в том, сколько людей вокруг нее. Она не пытается кого-то различать, ей кажется, что вокруг нее собралась самая настоящая толпа, и уже не хочется быть главной звездой этого кровавого кинофильма, но выбирать не приходится.
— Impedimenta! — правда, кажется, не работает. Или работает, но вовсе не так, как надо; Рене успевает выпустить из палочки еще несколько заклинаний, успевает нанести еще несколько ударов, но единственное, чего ей теперь хочется — это чтобы все скорее прекратилось, и чтобы улицы под ногами сменились более знакомыми и родными, скажем, Косой переулок бы подошел идеально, но совершенно никак не вырваться и не уйти из этого круга.
Рене хватает кого-то за руку, под неразборчивый шепот делает пару шагов назад, но ее тянут обратно, а в следующую секунду ее желание исполняется, и брусчатка под ногами перестает иметь форму, а потом пропадает вовсе, и полумрак перед глазами становится разноцветными вспышками словно бы другого мира. Тянет и крутит где-то в животе, едва ли не выворачивает наизнанку; где-то на задворках сознания мелькает шальная мысль про портал, и Рене до последнего не верит — но приходится, как только ноги встречаются с совершенно другим полом, и как только с ним же встречаются ее колени. Эрбер пытается на четвереньках отползти в сторону, пытается удержать в пальцах палочку, а содержимое желудка — где-то глубоко в себе, но далеко уйти ей не дают, и, стоит внезапно набросившейся на глаза темноте рассеяться, Рене уже не может шевельнуть руками, те крепко связаны, и только и остается, что перевернуться на спину и пытаться вывернуться из веревок, до последнего не веря, что все ее попытки ничегошеньки не стоят и ни к чему не приведут.
Отредактировано Renee Herbert (2017-08-08 23:23:57)