22 июня 2026 г.

Ванда давно привыкла видеть различные травмы и недомогания. В первые годы своей практики она с трудом переносила чужие страдания и часто слишком эмоционально реагировала на горе, по сути, незнакомых её людей. Она невольно собирала и проецировала все увиденные ею страдания на себя поддавшись свойственным любому адекватному человеку эмпатическим импульсам. Она бы и дальше продолжала потворствовать состраданию, если бы в какой-то момент не поняла банальную, но очень важную вещь: излишня эмоциональность мешала ей работать. Она затуманивала разум и яркими вспышками освещала тревожность и апатию. Что может сделать она, чтобы помочь всем страждущим, если даже гораздо более квалифицированные специалисты не справляются?
Но может ли она позволить себе утонуть в потоке чужих страданий?
Ванда научилась жить с мыслью о неспособности помочь всем и каждому и ответственно выполняла свою работу много лет. Сухо сообщала тревожные новости и эмпирическим путем отработала реакции на любые происшествия.
Но, никогда ранее ей не приходилось видеть в больничной палате близкого человека. Она напомнила себе, что Эли была в первую очередь просто сотрудником. Прилежной, умной и доброй, но подчиненной. Их не связывали какие-либо более глубокие отношения, если не считать недавней совместной поездки в Стокгольм.
Она повторяла это себе как мантру, раз за разом, в надежде, что после очередного круга она сможет воспринять это как непреложную истину. Эли просто пациент. И относится к ней нужно так же: со всей ответственностью, вежливостью и обособленностью.
Вот только Ванда знала пациента гораздо ближе, чем было необходимо и ничего не могла с этим поделать. 
Эли не говорила с момента поступления в Мунго. По официальной версии. Но и тут Ванда знала больше остальных: Эли просто не хотела говорить. Ванда старалась навещать Эли как можно чаще, чаще других пациентов, промелькнула в голове язвительная насмешка. Она могла даже не заходить в палату, а просто пройти мимо, незаметно заглянуть внутрь сквозь щель неплотно закрытой двери. В одно из таких «случайных» посещений она и услышала отчетливый, сиплый, полный горести и отчаяния голос.  «Ты сделал это у меня за спиной», - сказал голос и Ванда, не замявшись ни на секунду проскользнула мимо палаты и прошла несколько шагов на автомате, не до конца осознавая чей голос произнес эти слова.
Она могла понять мотивацию Эли, не осуждала, только сильно удивилась. Тому факту, что Эли соврала в том числе ей. Хотя даже не так: недоговаривать не значит врать. А не говорить вообще почти, что говорить одну лишь правду.
Вот только Ванде такая «правда» не подходила. 
— Я знаю, что ты можешь говорить, - произносит Ванда вместо приветствия. «Я знаю, что ты можешь рассказать, что случилось», - повисает невысказанным продолжением. — Слышала, как ты вчера кричала на этого мальчика.
Ванда смотрит на Лиз в упор в то время, как Лиз не смотрит на неё вообще. 
— Я думаю нам стоит обсудить некоторые моменты. Я думаю, - Ванда прерывается на полуслове и заканчивает куда тише, но тверже, чем планировала: — тебе нужно время.

30 июня 2026 г.

Она не ожидала увидеть её так быстро. Они ведь четко оговорили, что Лиз требуется набраться сил прежде чем продолжить практику. Две недели – короткий срок, но это большее на что была готова пойти Лиз.
Неужели, что-то случилось опять?
Ванда сняла очки и внимательно посмотрела на посетительницу. Минутная стрелка нервно цокнула и стукнулась о верхнее деление. Ровно семь. Детское время.
Лиз выглядела гораздо спокойней чем в их последнюю встречу, но едва ли лучше.
— Присаживайся, - с невольной нежностью произнесла Ванда. — Надеюсь теперь мы сможем все обсудить.

22 июня 2026 г.

Она и не предполагала, что будет просто. Пошатнувшееся эмоциональное состояние Эли было естественной реакцией на пережитые события. За годы практики Ванда четко уяснила один момент: все деньги мира не способны залатать брешь от утраты близкого человека. Горы галлеонов никогда не окупят пережитое горе, а старушка-судьба не выдает залоговых квитанций. И как бы сильно ты не старался опровергнуть очевидное, единственная валюта, которой ты располагаешь в конце это терпение и сила духа.
Эли, безусловно, обладала только последним.
— Если Вы о том, что мне нужно время перед тем, как вернуться к работе, то Вы ошибаетесь.
Сострадательна улыбка почти очертила губы Ванды, но, споткнувшись о режущий взгляд Эли, рассыпалась неуместными осколками на полпути.
— Я могу говорить, сегодня меня выписывают, что еще нужно?
Терпение, хладнокровие и трезвый взгляд. Все чем ты на данный момент не обладаешь.
Запрет на лечение родственников или близких людей аккуратно лоббировался Вандой в качестве негласного правила. Она не раз видела, как талантливые колдомедики допускали непозволительные ошибки, не от незнания, а от боязни принять реальное положение вещей. Границы профессионализма незаметно стираются под напором естественного страха за близких людей, а неумение вовремя признать наличие проблемы может привести к фатальным последствиям. Ванде не хотелось такого будущего для Эли. Возможно, она ошибается и упорство, и личная заинтересованность станут теми факторами, которые помогут восстановиться Калебу в ближайшее время. Но пока существовала хотя бы малейшая опасность непреднамеренного отрицания симптомов Ванда не могла поощрять подобное положение вещей. Потому что любой другой, не связанный эмоциональными узами, колдомедик, восстановится. Эли будет разрушена навсегда.
— Эли, поставь себя на мое место, - мягко произнесла Ванда, неправильно подобранные слова как гной бубонтюбера способны разъесть чувствительную оболочку, — ты только что пережила травматический опыт, пострадала морально и физически. Тебе нужно время на восстановление. Гораздо больше времени. Я знаю ты считаешь, что никто не сможет помочь Калебу лучше тебя ведь ты квалифицированный специалист и знаешь его лучше остальных, - в порыве импульсивной нежности она было потянула руку в сторону Лиз, чтобы прикоснуться к её плечу, но стоило ей только приподнять руку как Лиз рефлекторно отпрянула, стараясь уйти от нежелательного контакта. Ванда нервно провела рукой по волосам и удивилась своей глупости. Ярчайший пример чрезмерной обеспокоенности здоровьем пациента налицо.   
— Но, боюсь, в данном случае твоя эмоциональная вовлеченность может повлечь негативные последствия, - Эли дернулась как от удара. — Я обещаю, что лично буду курировать процесс его выздоровления, но для него и для тебя, Эли, будет лучше, если ты будешь присутствовать в его жизни только в одной роли.
Приговор был окончательным и обжалованию не подлежал. Но когда Эли, весь монолог смотревшая в одну точку, чуть повыше правого плеча Ванды, приподняла голову и посмотрела ей прямо в глаза Ванда поняла, что в её взгляде можно найти все, кроме повиновения.

30 июня 2026 г.

За время их знакомства Элизабет видела в ней много граней: она была руководительницей, наставницей и, как хотелось верить Ванде, другом. Но примерять личину колдомедика ей еще не приходилось. Фундамент, еще не полноценная просьба, не интриговал, только лишь вызвал проблеск беспокойства. Ванде удалось подавить его в зачатке.
— Ты плохо себя чувствуешь? Есть, - она замялась, - осложнения? Тревожные мысли? Приступы паники? Перманентное ощущение сгущающейся темноты?
Все, что есть - это тревожные мысли. 
Ванда отогнала от себя неприятные воспоминания – не стоило увлекаться проецированием личного опыта, не зная полной картины.
— Просто расскажи, что тебя беспокоит. Ты же знаешь, я всегда готова тебе помочь.

22 июня 2026 г.

При всей врожденной кротости и приобретенной с возрастом тактичности Ванде всегда с трудом удавалось расположить к себе людей. Она давно перестала сокрушаться по этому поводу и с поистине стоическим терпением принимала свою природу. К сожалению, для большинства окружающих её людей она обладала одним поистине пагубным недостатком – она совершенно не умела врать.
В какой-то период своей жизни она считала прямолинейность самой яркой чертой своего характера и даже пробовала ею гордиться, мир для неё делился пополам: ложь и правда граничили на противоположных полюсах, а между ними маячила глубокая, беспробудная, а оттого невидимая для неподготовленного глаза пропасть. Умолчания, отговорки и полутона долгое время не существовали в границах её привычной вселенной, а когда молодыми созвездиями замаячили на звездном небе устоявшихся черт характера было уже поздно что-либо менять.
Вот так она и жила, зная о возможности уйти от ответа лишь в теории и не стремясь обучиться таинству замалчивания очевидного на практике.
И если Элизабет нужны были честные ответы она как никогда угадала с адресатом.
— Все верно, - ответила Ванда. — Я понятия не имею, что ты чувствуешь. Я не знаю насколько сильно ты любишь своего мужа, не знаю, чем провинился перед тобой тот парень, чтобы заслужить все те вещи, что ты говорила ему. Если говорить совсем откровенно я даже плохо знаю тебя, - поджатые губы и отведенный взгляд стали ей ответом. — Но я могу представить, чтобы я чувствовала на твоем месте. Представить, что это мой муж сейчас лежит в коме из-за попытки защитить меня. Я могу даже вообразить, что цепочка взаимосвязанных событий, ставшая предпосылкой подобного результата была в какой-то степени спровоцирована по моей вине. И даже если это не так чувство вины всегда будет мешать трезво взглянуть на вещи и принять тот факт, что ты не могла даже предположить подобную ситуацию. И только потому, что я предполагаю каково быть на твоем месте, а не пытаюсь быть тобой я вижу гораздо больше, чем ты. Я вижу, как будет лучше, - Ванда не удержалась от короткого смешка. — «Будет» это будущее время, Эли. Оно еще не настало.

30 июня 2026 г.

«Что-то не так с памятью...»

Потемневшими колдографиями перед ней разом появились её собственные «забытые» воспоминания. Пять лет потерянной жизни. Даже после внезапного процесса восстановления утраченных эпизодов из её прошлой жизни они все равно продолжали восприниматься как нечто инородное, несвойственное и чуждое её существу. Как могла эта безвольная, напуганная женщина быть ею? Неужели она не видела расставленных ловушек на своем пути? Почему продолжала обманывать себя день за днем в надежде на призрачное спасение?
Утешением могла служить известная фраза: «все, что нас не убивает, делает нас сильнее». Но в её случае это едва ли стоило считать оправданием. Её сломали. Сильнее она стала не преодолев, а отказавшись от трудностей. 
Стоило ли говорить, что она не желала пережить подобное кому-либо еще?
— Это очень серьезное заявление, - наконец проговорила Ванда. — Манипуляции с памятью чрезвычайно сложны и опасны для, -  она замялась, но решила называть вещи своими именами, - подопытного?
К её удивлению данное определение слегка разрядило атмосферу, усугубленную не слишком приятными опытом их последнего общения, и они обе хмыкнули.
— Что именно тебе кажется подозрительным? – Ванда невольно наклонилась чуть ближе, внимательно всматриваясь в лицо Эли. Даже если данное действие могло смутить девушку, её в данный момент это не волновало. Перед ней стояла задача и, слава всем божествам, наконец-то она знала как именно её решить.
— Ты мне доверяешь? – внезапно спросила Ванда. Эли удивленно посмотрела на неё в ответ. — Я могу задать тебе определенные вопросы и провести диагностический анализ, но зона сознания довольно интимна, я надеюсь ты это понимаешь, - Ванда внимательно смотрела на Эли не давая ей возможности уйти от зрительного контакта. — Чтобы добиться наибольшего эффекта желательно доверять человеку, который будет проводить подобные манипуляции над твоим сознанием. Легилименция тонкая и чрезвычайно нестабильная наука. При всем моем профессионализме и нежелании лезть не в свое дело я не могу дать полноценной гарантии, что этого не случится, -Ванда улыбнулась и откинулась на спинку кресла, наконец отведя от Эли пристальный взгляд. — Но я могу дать свое слово, что все, что я узнаю останется между нами.

22 июня 2026 г.

Ванда не хотела давить, не хотела упрашивать и не хотела давать ложных надежд. Она пробовала быть понимающей и мягкой, обходительной и вежливой. Ванда признавала право Эли быть озлобленной и чувствовать обиду. Но Эли еще не понимала, что права решать у неё не было.
— И как ты себе это представляешь? – как можно спокойней, пытаясь сдержать рвущуюся наружу скептическую ухмылку, спросила она. — Когда именно, между тем как тебя стошнило желчью со сгустками крови и потерей сознания они должны были поинтересоваться твоим мнением на сложившеюся ситуацию? Или стоило оставить тебя умирать и дальше разойтись по своим делам? Организовать похороны на скорую руку и дальше жить, утопая в повседневных обязанностях? – у неё почти слетает с языка «как думаешь, как быстро бы Калеб нашел себе другую супругу?», но она вовремя прикусывает язык. Это лишнее. Она и так разозлилась гораздо сильнее, чем предполагала. 
— То, что сделал Калеб было единственно верным решением, на него артефакт не успел оказать такое сильное воздействие как на тебя. Ты бы не отделалась комой, - Ванда устало вздохнула, не желая проговаривать прописные истины. — У него еще есть шанс прийти в себя и это гораздо более приемлемый результат по сравнению с твоей смертью.
Ванда не пыталась казаться благородной. Её целью не было принести в жизнь Лиз утешение или выразить сочувствие. Это просто не имело смысла. Ей не могли помочь гораздо более проникновенные речи от самых близких людей, поэтому Ванда не питала ложных надежд стать той единственной, которая снова сможет раскрасить жизнь Лиз яркими красками. Возможно, сможет помочь время, увлеченность другими, несвязанными с состоянием Калеба, занятиями. Но даже в таком случае никто не мог гарантировать полного восстановления. Но пока Лиз цепляется за свое необъятное чувство несправедливости и отказывается принимать реальное положение вещей у неё даже не будет шанса на нормальную жизнь.
— Мне кажется ты не совсем понимаешь, что происходит, Эли, - Ванда позволила себе мягкую улыбку, — я не пришла к тебе советоваться или пытаться найти компромисс. В некоторых вещах его просто не существует. Я редко бываю в чем-то уверенна до конца, но это именно тот случай – тебе нужно время на восстановление в домашних условиях и ты ни в коем случае не будешь лечащим колдомедиком Калеба, - выждав несколько секунд, чтобы дать Эли переварить услышанное она добавила, — если у тебя есть сомнения в моей компетенции как специалиста ты знаешь к кому обращаться.

30 июня 2026 г. 

Ванда прекрасно понимала, что хотела сказать Эли и осознание данного факта вызывало немалую тревогу. По всей видимости столь неожиданное происшествие, повлекшее за собой череду практически фатальных последствий, не было такой уж неожиданностью. По крайней мере для определенных людей. Эли не могла просто забыть, выкинуть из головы или не обратить внимание на появление столь сильнодействующего артефакта у себя в доме. Ванда знала совсем немного о принципе его воздействия, только то, что удалось выведать у авроров и участников событий. Артефакт практически молниеносно забрали в Министерство Магии на хранение, видимо опасаясь еще более вредоносных последствий, и где он сейчас было известно только ограниченному кругу лиц. Она даже не пыталась проследить его передвижения или проанализировать природу. Все, что её интересовало - это симптомы. До этого момента.
— Ты можешь попытаться отделить незамутненные воспоминания от тех в которые уже вносили корректировки? Определить четкий момент вмешательства? – серьёзно спросила Ванда. 
То, что Эли обратилась к ней так быстро повышало процент успешности затеи. По свежим следам всегда легче находить добычу.
—  И еще один момент. Я бы попросила тебя еще раз описать тот день. Дать характеристику всем присутствующим. Насколько я понимаю со всеми, кто был в тот день в доме ты общаешься на постоянной основе. А значит, кто-либо из них мог беспрепятственно подкинуть тебе злополучный артефакт. Ты не думала об этом?
От Ванды не укрылся факт того насколько легко Лиз шла с ней на контакт и как быстро согласилась довериться. Она не стала лишний раз акцентировать внимание на данном моменте, но и не могла не почувствовать легкую волну уходящего напряжения. После их последнего разговора она сомневалась, что все сможет быть как раньше.

30 июня 2026 г.

Стоило признать все выглядело весьма логично. Роковое стечение обстоятельств, помноженное на захваченных врасплох незнакомцев, всегда приводит к подобным неприятностям. Трагедиям.  Слишком громкое слово. Для неё, для Эли в самый раз.
— Мерри это тот таинственный незнакомец, которому выпала честь познать твое, - она запнулась, подбирая верное слово, - недовольство? – ярость, бешенство, негодование. Легкий кивок. Эли опустила глаза. От неё не укрылось повисшее в воздухе «не только он».
— Ну, для этого и нужны друзья, - Ванда улыбнулась и встала со своего места. На рабочем столе как обычно кавардак, палочку она находит в положенном ей месте – под грудой неподписанных бумаг.
— Сейчас я наложу сканирующие чары, чтобы определить возможные нарушения. Если я обнаружу, что-то выходящее за границу нормы… - она подняла глаза и встретилась насмешливым взглядом Эли. — Действительно, - улыбнулась Ванда, - кому я рассказываю. Готова?
Сначала – ничего необычного. Апатия, легкая спутанность сознания, тревожность. Все, что и положено было испытывать Эли после пережитых событий. Ванда замерла, почти не дыша, прислушиваясь к себе и своим ощущениям. Сканирующие чары были призваны перетянуть отголоски восприятия Эли, наложить эфемерный отпечаток поверх её эмоций. Задачей Ванды было аккуратно прочертить черту, не дать их ощущениям слиться в один искрящийся от напряжения ком.
Она уже готова была признать, что Эли показалось, что она не видит ничего необычного, неподобающего её эмоциональному состоянию, когда наконец гладкая поверхность эмоционально слепка споткнулась о неровный, наспех зашитый край.
Возможность «редактировать» воспоминания самостоятельно ничто иное как еще один навык – упорные тренировки не остаются без положенной награды и рано или поздно становится возможным «подтирать» воспоминания. Заменять неугодные куски похожими, менять лица или стирать их вовсе. Остаётся только ощущение, но настолько слабое, что раз за разом к нему все меньше хочется возвращаться. Почти призрачное.
Материя сглаживается и на воспаленном месте вскоре остается только тонкая полоса, шрам, сравнимый с тем, какой чувствуешь, когда проводишь рукой по гладкой коже и чувствуешь под подушечками пальцев тонкую нить еще не зажившего пореза. В отличие от порезов на теле такие шрамы никогда не исчезают полностью. 
— Я что-то нащупала, - слух возвращается к ней постепенно, собственный голос кажется невообразимо громким и скрипучим, в горле неприятно першит от чрезмерной концентрации эмоций.
Она делает глоток воды и переводит заинтересованный взгляд на Эли.
— Есть предположение, - аккуратно начинает Ванда, - что кто-то покопался у тебя в голове было произведено вмешательство. Её передергивает от искусственности данного изречения.
— Если бы ты сама пыталась, что-либо забыть нить была бы настолько тонкой, что я даже не уверенна, что смогла бы её уловить, но порез грубый, наспех заделанный, неаккуратный. «И непрофессиональный» - добавляет внутренний злорадный голосок. Кому понадобилась так грубо вмешиваться в сознание Эли? И почему этот человек так спешил?
Мысли метались, сталкивались рождая противоречивые предположения. Ясно было одно – нужно было больше информации. По венам прошелся легкий разряд тока – адреналин. Усталость как рукой сняло.
Она улыбнулась Эли ободряюще и уверенно. Все будет хорошо. Доверься мне.
Последнее, что она видит прежде, чем её затягивает в водоворот чужих мыслей это доверительный взгляд Эли.
Перед ней яркая, зелено-красная клякса. Она старается изо всех сил, наводит фокус. У кляксы постепенно появляются очертания — это роза, а рядом много её двойников. Воздух влажный, а позади раздаются голоса и чей-то приглушенный смех. Это не то. Она не знает, что ищет, но сомневается, что попала в нужный момент. Она не оборачивается. 
Смотрит на заколку в руках Эли, видит её отражение в зеркале. Эли заправляет локон за ухо и выходит из комнаты. Ванда срывается с места, пробует не отстать, но дверь закрывается прямо перед ней. Проклятье.
Высокие потолки и каменный пол. Много людей. Шум разговоров и слишком резкий запах духов. Она ищет глазами силуэт Эли, но безуспешно. Почему это воспоминание. Что она здесь делает. Какой-то отблеск привлекает её взгляд. Уже знакомая заколка располагается на пьедестале на радость любопытным наблюдателям.
Она видит обрывки: бутылка пива на столе, поднятый уголок губ, кончик палочки направлен прямо на неё. Она тонет в страхе напополам с неверием. Она осознает, что последует следом за секунду до того, как темнота накрывает её с головой.
Воздух поступает в легкие ритмичными толчками, голова слегка кружится. Она видит Эли, прижимающую кончики пальцев к вискам. Ей хочется спросить все ли хорошо, но дыхание еще неровное, сбитое как после долгого забега.
Вопросительный взгляд Эли говорит сам за себя.
— Думаю к тебе применили Обливиэйт. Не вижу кто и пока не понимаю зачем, - усталость накатывает с удвоенной силой, и она небрежно опирается на стол. — Но тот кто это сделал готов защищать себя любой ценой.