Шеймус никому не доверял. Не сейчас, когда вопрос доверия ставил слишком высокую планку. Он прислушивался к разговорам и в каждом слышал намек. Ему казалось, что стены неумолимо сдвигаются и вот-вот схлопнутся, раздавив его как жалкого муравья. Приходилось постоянно оглядываться и искать опасность там, где ее, по сути, не было.
Это же школа, говорил он себе по ночам, взбивая подушку и в очередной раз мучаясь бессонницей, тут на каждом углу несут какую-то чушь. Он срывался и платил за это – баллами, временем и нервами. Последних не хватало вовсе и получался какой-то долбанный замкнутый круг. Срывы происходили чаще, нервы звенели натянутой струной, готовые лопнуть в любой момент. Шеймус бы посмеялся, не заметь он утром, что даже Яксли в последние дни старается обходить лидера стороной, устав убеждать его в том, что ничего не происходит.
Шеймусу было сложно поверить в то, что все это просто игра его больного воображения. Он обоснованно считал, что разговоры никогда не рождались на пустом месте.

- Вы и сегодня припозднились, молодой человек, - призраки Хогвартса не вызывали у него страха. Не вызывали и трепета. В магических семьях детей с пеленок готовят ко всему. К любым неожиданным встречам. Они знают про оборотней и вампиров, знают о задержавшихся в этом мире душах – вполне безобидных, как Ник и пугающих, как Кровавый Барон, - знают о боггартах и множестве других вещах, от которых бросает в дрожь маглорожденных первокурсников. Сначала Шеймусу казалось это неким преимуществом, некоторое время доказывало, что уж в этом-то они лучше. У них есть знания, есть сила, есть то, что тем, другим, пришедшим извне, недоступно. Но потом первокурсники переходили на ступень выше и этим преимуществом приходилось делиться. Значимость терялась.
Становилось уже не так важно, что они могут срастить кости за одну ночь или получить в руки предмет, находясь в другом конце комнаты. Грязнокровок учили ровно тому же и учились те с радостью. Сначала с детской непосредственностью, потом – пытаясь привнести что-то свое. Шеймус наблюдал за тем, как они рушат устоявшееся, привычное, пачкают обжигающим энтузиазмом, пробуют совместить вещи, которые, в принципе, несовместимы и злился. Потому что у некоторых это на самом деле получалось. Маглами восхищались, принимали за своих. Чистокровные же все чаще болтали о том, что барьеры давно пора снести.
Шеймусу при этих разговорах хотелось снести кому-нибудь голову. Он каждый раз задавал себе один и тот же вопрос: неужели они не понимают?
Не понимают, что их попросту пытаются подвинуть, вытиснуть из этого мира, отбирая силу по капле, небольшими порциями. Не понимают, что каждое поколение намного слабее своих предков, что они сами копают себе могилу. Что в итоге только знание им и останется.

- Не успел дописать эссе по Трансфигурации, - чистейшая правда. Призрак равнодушно пожал плечами и уплыл в сторону Большого зала. Паркинсон проводил его взглядом и свернул к подземельям, гадая, какого это, столетиями находиться между этим миром и тем. Не самая радужная участь.

Было еще не слишком поздно, но за окнами уже сгущались тени, погружая коридоры Хогвартса, что не освещались факелами, в холодную темноту. Встретить кого-то в это время вне своих гостиных не представлялось возможным. Разве что старост или профессоров. Слизеринцу было плевать. За сохранность факультетских баллов он не переживал тем более, а находиться в библиотеке, когда та кишит хаффлпафцами или, того хуже, гриффиндорцами, которые по определению не могут вести себя тихо, было тяжело. Еще тяжелее было слушать их и оставаться спокойным, делать вид, что ничего не происходит. Единственное, на что он надеялся, так это встретить Яксли хотя бы в комнате. С другом надо было поговорить и поговорить серьезно, пресечь ненужную болтовню в зародыше и попытаться найти причину. Шеймус был уверен, что причина все-таки была и эта уверенность его совсем не радовала.