У нас на этой Земле есть два дела: первое — учиться на ошибках, второе — мириться с обстоятельствами.
Лола не любила мириться с обстоятельствами, предпочитая подстраивать их под себя. И на ошибках не сильно училась, с куда большим удовольствием совершая их.
Как сейчас.
Ее руки раскинуты, она кружится в такт известной лишь ей музыке, играющей в голове, наполненной причудливыми узорами и блестящими фейерверками. Она не помнит чем закинулась сегодня, но ей определенно нравится вызванный эффект и Лола кружится все сильнее и сильнее, так, что дух захватывает, а светлые волосы превращаются в какой-то ореол. Падшая Лола...
Вспышка.
Чужой голос сквозь вату воздуха зовет ее и щербато улыбается. Кажется, его зовут Майк...или Мик? Рик? Да какая разница! Лола идет туда, где на столе рассыпаны дорожки белого порошка и вдыхает их, запрокидывая голову. Хо-ро-шо. Как же хорошо, дьявол их всех побери! Лола смеется, она думает, что смеется, но ничего уже не слышит, только рот беззвучно раскрывается, как в немом кино, которое оно когда-то смотрела с Багзом... Нет, не то и не о том. И она снова наклоняется вниз, чтобы добыть себе еще этого волшебного порошка, смутно понимая, что уже сидит на чьих-то коленях. Ну и пусть, главное, с них не свалиться теперь. Глупая Лола...
Еще одна.
Вот ее пальцы скользят по чужим плечам в то время, когда последние пуговицы ее блузки отлетают в стороны под нетрезвым напором. Она припадает к губам и сильно, до крови, кусает нижнюю губу, чтобы через секунду оторваться, победно взглянуть в глаза и улыбнуться наглой, нахальной улыбкой. Но тут же слышит чужой рык, а тело кидают на старый продавленный диван и все приобретает скверный оборот, Лола не знает, но чувствует... ощущает на глубинном уровне чужую ярость, реагирует на нее в сдавленных одной ладонью запястьях и слышит в брани незнакомца наверху, который нависает над лицом Лолы, и отчаянно хочется зажмурится, но ее затуманенное сознание лишь вяло трепыхается в наркотической клетке, словно позволяя наблюдать со стороны. Грешная Лола...

Она не помнит, когда очнулась и не представляет сколько сейчас времени. Все, на что хватает ее сил - скатиться с дивана и доползти до стола, где она последний раз видела телефон, которого, конечно, там не оказывается. Минутная передышка и новый рывок - ей нужен этот чертов телефон, хоть какой-то телефон. Пора выбираться из этого дерьма и она знает только одного человека, который ей бы мог помочь.
- Дьявол, забери меня.
Она знает, что на него можно положиться, что от него не услышишь ни единого лишнего вопроса и вопроса вообще. И за это Лола признательна ему, даже сказала бы, что любит...только не ему. Нечего лишний раз терзать чужое сердце, только не его. Остается лишь ждать, сидя на полу, оперевшись о ножку стола и монотонно двигая туповатым ножом, наблюдая, как золотистые пряди падают вниз....

Он врывается, словно черный смерч, в эту маленькую убогую квартиру, где с его появлением становится совсем уж тесно, хоть больше и нет никого, кроме Лолы. Разбежались, как тараканы, а когда - она и не вспомнит. Ей вообще мало что хочется вспоминать...
Лола протягивает руки и на ее плечи прохладной волной опускается бардовая ткань, чужие пальцы, не те, что раньше, а почти что родные и нежные, быстро застёгивают пуговицы, а ладони легко, словно играючи, подхватывают ее под колени, поднимая наверх. Она прикрывает глаза, устраиваясь поудобнее на жёстком плече и пытается забыться под гулкий стук Дьявольского сердца, которое никак не может выровнять ритм, при всей внешней невозмутимости тасманийца, несясь внутри него вскачь каждый раз, когда малышка Банни оказывается рядом. Она едва-едва улыбается собственным мыслям, но тут же срывается на стон - губы саднят и даже лёгкая полуулыбка даётся с трудом. Взгляд Таза ощущается кожей, он скользит по ней, замечая каждую ссадину, кровоподтёк или рану, но в нем нет недовольства. Только искренняя забота и волнение. И этим Лола тоже недовольна, если она ещё имеет право быть таковой. Чужие эмоции душат ее, топят и она опускается все в тот же омут, из которого хотела выбраться, чтобы глотнуть свежего воздуха. Свободы, что опьянила ее и закружила голову.

Она просит опустить ее перед дверью и сильные руки выполняют просьбу, хотя Дьявол что-то едва слышно ворчит и явно против. Его бы воля - он не отпускал Лолу ни на секунду. И она это понимает, сжимая руку на доли секунд с благодарностью, а после отворачивается, чтобы сделать последний шаг - переступить порог и наткнуться на ледяной вихрь в глазах брата. Лола посильнее натягивает рукава - как делала порой в детстве, таская вещи брата - прячет в них ладони, сжатые до боли в кулак, с впивающимися острыми обломками ногтей, появившимися на ее руках в тот момент, когда до крови расцарапывала морду тому, кто посмел оставить ей синяки на внутренней стороне бёдер вместе с несмываемой грязью в душе. Дьявол стоит рядом, готовый защитить ее от каждого, кто подойдёт слишком близко, кто не справится с собой и выплеснет на Банни то, что накопилось за эти чертовски долгие три дня. И, наверное, она бы позволила схватить себя за плечи и встряхнуть, лишь бы убрать безумный взгляд Багза и его тёмные круги под глазами, стереть ярость с лица Даффи и не видеть совсем осунувшегося Койота. Но она малодушно цепляется за Таза, нет, не физически, но мысленно, поднимает повыше голову, случайно обнажая длинные фиолетовые полосы на шее, и шагает вперёд, чтобы вновь отгородиться от них тонкой фанерой двери. Ее готовы защищать ото всех опасностей, но кто спасёт от них самих? И от неё?...

Она обнимает свою подушку, такую длинную и немного неудобную, но любимую, утыкается в мягкую ткань и наконец дает волю слезам, пытаясь разжать ту пружину, что штопором ввинчивается в ее нутро, перемалывая там все не хуже блендера на кухне, который каждое утро включает Лола, создавая полезные протеиновые коктейли, чтобы всучить их потом брату или Даффи. Они морщатся, кривятся, но ради нее пьют. А она ради них каждый день встает чуть раньше, чем надо, хотя сама по себе жуткая сова, и идет включать дурацкий блендер на дурацкой кухне.
Слезы все еще льются из ее глаз, но в душе вновь поднимается глухое раздражение, грозясь опалить ее и тех, кто попытается подойти слишком близко. Как, например, этот тип
- Что ты хочешь услышать, Дафф? - ее голос хриплый от слез и слишком долгого молчания, брови нахмурены и сдвинуты так, что залегла морщинка на лбу, а волосы, обкромсаные кухонным ножом, растрепаны еще больше, чем это было возможно.
- Что мне чертовски жаль? Или что мне надо было уходить? Так вот, ты этого не услышишь! - она выдергивает руку и снова скрывает под рукавом рубашки Таза, которую так и не решилась сменить. Она прячется вновь за подушку и еще глубже - в своей раковине, из которой не желает выбираться. Хотя бы не сегодня, не сейчас. Она поговорит с ними, с братом, чей спящий вид стоял перед глазами невзирая на разделяющую их стену, с Койотом, который, наверное, как всегда курил сигарету за сигаретой, выстраивая пустые пачки как солдат батареи на столе, с Тазом, которым надо было поговорить уже очень давно, но все никак не хватало то ли поводов, то ли сил... И с Даффи. Этой невозможной сволочью, сидящей напротив.
Только потом, завтра, но пусть он уйдет и оставит ее в покое!
Резкий рывок вовсе не входит в ее планы, а злобное шипение сквозь зубы - ведь умудрился надавить на один из синяков! - невозможно сдержать, как и окрик, такой же ядовитый и рассерженный, как и сама Банни
- Отвали, Дафф! - рефлекторно в ответ она бьет его пяткой в челюсть и оказывается совсем распластана на кровати, с глупо задравшейся рубашкой, подушкой, которую все еще сжимает в руках и яростно сверкающими глазами из-под челки - единственное, что она так и оставила...
- Что стоило, а что нет - не твое дело. Может и да? Только мою шкуру попортили, в конце концов, а ты сейчас завершаешь начатое - она резко принимает вертикальное положение, садясь на край кровати, - если мне понадобится мозгоправ и сопливый разговор, то я найду кого-то получше, чем парень, лазающий по чужим квартирам, - ей больно и она делает еще больнее тем, кто ее окружает. И, возможно, она бы себя за это возненавидела, если бы до конца понимала, что за адская смесь эмоций сплелась где-то под сердцем, заполняя собой все и даже больше, вытекая из ее рта вместе со словами.
Она не хочет ничего обсуждать. Она не хочет ничего рассказывать.
Она вообще больше ничего не хочет.
Как он не поймет?
[icon]http://sf.uploads.ru/Okf5b.jpg[/icon][nick]Lola Bunny[/nick][status]Don’t call me a doll[/status]