HP Luminary |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » HP Luminary » Waiting for better days » hope is what we crave
Действующие лица: Renee Herbert as Edward Lupin & Andrew McCoy as Nicholas Wonder
Место действия: один из магазинов «Wonder Industries», Лондон
Время действия: январь 2017
Описание: В поисках надежды порой можно утонуть в отчаянных идеях.
[nick]Edward Lupin[/nick][status]loup[/status][icon]http://funkyimg.com/i/2w9fM.jpg[/icon]
Слякотным коктейлем за окном мешается дождь с нерешительным снегом; январь все никак не хочет наступить по-настоящему, он сам противится будто, все ходит вокруг да около, все шепчет тихонько на ухо: «Я приду, я приду, я приду», а потом не сдерживает свое обещание, раз за разом разбивая все надежды, отбирая последнее, что осталось — веру, пусть даже не во что-то масштабное, а просто в зиму.
Люпин просыпается каждое утро с мыслью о том, что просыпаться не стоило бы. За окном серость, как и в его глазах сейчас; ему бы увидеть белоснежные ковры да горки сугробов, ему бы услышать смех играющих на улице детей да самому побежать за ними следом — это помогло бы, это непременно вытащило бы его обратно на свет, к миру, который уже наверняка по нему соскучился. К друзьям, которые не видели его уже долгие несколько месяцев, на Гриммо, куда он не заглядывает и того дольше — сложно, чертовски сложно собираться с силами, собирать самого себя по кусочкам и частям, заставлять двигаться, функционировать, изображать какую-то деятельность, которую все вокруг усердно именуют жизнью. Это не жизнь вовсе — так, вымученное существование, ежедневный подсчет часов от рассвета и до заката; часов, наполненных нелепыми и никому не нужными действиями.
Потолок над головой, уже давно пошедший трещинами, кажется куда ближе, чем несколько часов назад. В крохотной квартирке на одной из узких улочек центрального Лондона Тедди ютится уже несколько месяцев подряд, циклично прогоняя день за днем, прохаживаясь по ним, словно по замкнутому кругу, не видя ни входа, ни выхода. Открыть глаза сегодня — целый подвиг, настоящее событие, которое он наверняка отметит в течение дня не одной кружкой кофе и, быть может, даже чем-нибудь кроме.
Если бы он помогал ему отвязаться от еженощных кошмаров, ох, если бы.
Как карточный домик рушится жизнь после окончания Хогвартса. Гарри говорит, что Тедди надумывает, что надо ко всему относиться проще — Люпин лишь слабо улыбается в ответ, тем же утром просыпаясь от собственного крика в ворохе скомканных, липких от пота простыней. Джинни настаивает на том, что пора бы завести себе девушку — Люпин лишь отводит взгляд, не собираясь кому-то рассказывать про отношения с Виктуар, которые давно уже зашли совсем не туда, куда обычно должна заходить первая любовь и первые чувства.
Ее старыми письмами в тот же вечер он топит свой камин.
Холодными пальцами откидывая со лба отросшую за эти полгода челку, Люпин нехотя поворачивает голову в сторону занавешенного окна. Сквозь тонкие прорехи пытается пробиться утренний свет, заставляя морщиться, прятать взгляд в темноте под ладонью, кутаться в пропитанное ночными ужасами одеяло и переворачиваться на другой бок. Вот-вот закричит будильник, вот-вот начнет ухать недовольная сова, вот-вот начнется все с самого начала, по выверенному сценарию: кофе, книги, кофе, прогулка, кофе, кофе, попытки не уснуть, сон, крики до утра и…
Господи, как же он устал.
Он не пользуется магией от слова совсем; не пытается скрыть круги под глазами или чуть приукрасить изможденное метаниями лицо. Греет воду исключительно маггловским способом и обходит за много метров свою сипуху — хотя, было бы кому отправлять письма. Тедди вливает в себя две кружки кофе подряд и заставляет вывалиться на улицу, где в объятиях плотной толпы его начинает чуть ли не тошнить — от обилия запахов, от обилия лиц вокруг, таких приторно-веселых, таких ненастоящих, нереальных и неестественных, словно бы в фильме, непременно в фильме ужасов. Тедди уверен — ткни он кого-нибудь пальцем, и человек тут же рассыплется на части, превратившись в кучку пепла, и старается идти осторожно, отходить от всех как можно дальше, неосознанно выбирая менее людные места и улицы, забираясь все дальше и дальше по даже ему самому непонятному маршруту. Хотя нет, кого он обманывает? Эти улицы хожены чуть ли не каждый день, эти тротуары известны вплоть до каждой ямки на них. Снова и снова Люпин прокладывает себе дорогу от квартиры до стройного здания с магазином техномагических изобретений в нем, снова и снова топчется у двери, но никак не решается войти, и спустя десять минут — полчаса, час — поворачивает обратно, возвращаясь домой в объятия одеяла и опустошенного кофейника.
Чтобы наутро прийти туда снова.
Дверь открывается ему навстречу сама, светловолосая дама выводит за руку своего довольного отпрыска, сжимающего что-то в руке, и даже придерживает Люпину дверь — небывалое везение! Это знак, определенно и непременно знак, и Тед хватается за него, как за свою последнюю надежду и за свой последний шанс в этой жизни, решительно шагая внутрь и едва ли не добегая до прилавка с девушкой-консультантом за ним. Он цепляется пальцами за самый край, он похож на безумного чем-то, пожалуй — когда поджимает губы и щурится от блеска разномастных вещичек тут и там, когда озирается по сторонам и рассматривает полки, ожидая увидеть что-то конкретное и особенное на них, когда прочищает горло, откашливаясь, когда смотрит на ведьмочку пристально и произносит нечетко, но решительно:
— Мне нужен маховик времени. Пожалуйста. У вас же есть, да?
Он знает, что у них нет. И что буквально через полминуты продавец наверняка разрушит все его надежды с той очаровательной и словно приклеенной к губам улыбкой, которые Тедди ненавидит больше всего на свете.
[nick]Edward Lupin[/nick][status]loup[/status][icon]http://funkyimg.com/i/2w9fM.jpg[/icon]
Вопросы о бизнесе касаются Николаса боком, и выходят тоже боком, то левым, то правым; Вандер изобретатель, а не продавец, и вопросы торговли, как он сам чрезмерно часто повторяет, вопросы вне его компетенции. В штате на одной лишь фабрике две сотни человек занимаются проблемами сбыта, купли-продажи, трансфера, и вот ему лично только этих вопросов по жизни как будто не хватало. История про утечку конфиденциальной информации привела к тому, что была образована целая экспедиция по сетевым магазинам специально обученных людей, в число которых Николас не входит. Но приближающаяся встреча с представителями Министерства по вопросам разработки оружия привлекала его и того меньше. Голова и руки Вандера могут, что угодно, но только сам он, видите ли, пацифист, в его душе растут тюльпаны, в его расписании неожиданно появилась полоска сразу дня на три: "в поле". То есть, вышел из комнаты, ушел с фабрики, в составе экспедиторов направился изучать магазинную бухгалтерию. Вилли Вонка считает выручку в ларьке со сладостями. Вандер морщится, вздыхает, но не испытывает угрызений совести, сбегая со встречи: он уверен, отец сам хотел бы, чтобы Ник не присутствовал и не порушил все наполеоновские вандерпланы. К несчастью, были прецеденты - когда впервые поднялся вопрос о гуманности, Николас оказался хорошим человеком, что порой и в этом конкретном случае является антонимом хорошего продавца. Он – рацио, наука, процессор, в котором ширится тараканье гнездо; когда на подушечках пальцев рождается атомная бомба, он прекрасно осознает последствия. А еще Вандер ненавидит себя продавать. Собственно, поэтому в штате денно и нощно трудится целая толпа, которая продает Вандера по кусочкам, а он не против, пока не отгрызают сразу помногу.
Магазин на углу в январский тусклый день сверкает яркими тонами, у входа, перед окнами, уже мнутся посетители. На часах пробило десять, и город еще только пробуждается, но магазин уже гудит внутри, как растревоженный улей. Переходя от витрины к витрине и подолгу простаивая перед каждой, он разглядывает толпу внутри под теплым светом магазинных ламп, осознавая, что им все больше овладевает сомнительная робость. Николас входит в толпу, зябко кутаясь в пальто и задумчиво протирая очки, преисполненный непонятным волнением, ему кажется, что все взгляды уже на нем – но нет, незамеченным он остается еще долгое время. Есть какое-то карнавальное очарование во всей сложившейся ситуации: к нему подскакивает консультант и спрашивает, чем может помочь. Николас со сдержанной мягкой улыбкой кивает и просит рассказать подробнее о... Он кидает взгляд на обширную витрину с радиофонами, указывает на Гелисту 226, которой уже лет пятнадцать, но которая остается его любимой моделью с самого открытия компании. Ник собрал ее во дворе их дома по чертежам отца, он еще только заканчивал Хогвартс и смутно понимал, что делать с жизнью, куда идти, что делать, состояние безнадежной растерянности, помноженное на страх перед неизвестностью. Гелиста стала первым международным проектом компании и доминантой в развилке его идей и возможностей. Консультант принимается вдохновенно рассказывать о модели, которая остается все такой же востребованной и популярной, не упуская деталей:
- ...ну, и это любимый радиофон Говарда Вандера, которым он пользуется до... - Ник склоняет голову, с улыбкой перебивая консультанта и игнорируя его удлиняющееся лицо: - По правде говоря, отец давно пользуется Келл, семнадцатого года. Сами знаете, там в разы лучше камера, а он любит разговаривать, видя при этом изображение. Лично меня это иногда раздражает, но на вкус и цвет. Я-то по-прежнему давний фанат Гелисты...
А дальше извинения, радостные возгласы, общее возбуждение толпы, пчелиный рой, дары данайцев, длинный хвост W, тихие раскаяния, что он так опрометчиво ворвался в магазинную жизнь и заранее не уведомил о своем приезде, неуклюжие попытки уйти и мольбы Вандера не обращать на него внимания, и в довесок под громкие аккорды и салют фотовспышек отчаянный побег на улицу за стаканом кофе. По возвращении Николас не решается откровенно отмахнуться от кассы и всего того, в чем никогда не разбирался, но девушка за прилавком быстро понимает по его потерянному взгляду, что Нику это все не нужно, и с улыбкой предлагает просто прогуляться по магазину. Он хватается за соломинку в виде наскоро подписанного бейджа консультанта, «приятно познакомиться, Нил» и с заметным облегчением выскальзывает обратно в зал.
Тонкие витрины, стеллажи, зал, поделенный на части, там фото-видео, здесь кухня, левее все для дома, туда дальше, на противоположном конце, еще целая стена с метлами, у которой теснится основное скопление людей – новая линейка белоснежных метел, лимитированная коллекция «морских чаек», проспонсированная зампрезидента Конгресса Штатов. Вандер идет вдоль стеллажей, вклинивается в разговоры, советует, что купить, показывает, рассказывает, и вся эта игра кажется ему в тысячу раз интересней просиживания штанов на очередной конференции под светом фотоламп, когда от жары, скуки и накатывающих временами волн паники хочется повеситься на галстуке прямо перед объективами камер. В огромном магазине он со счастливым изумлением отмечает, что не чувствует себя потерянным и заблудившимся, наоборот, ощущение такое, словно именно здесь, под широкими атласными полосами декора, спускающимися наподобие алтарной завесы – самая неподходящая, но верная ассоциация – под приглушенный аккомпанемент он очнулся наконец от долгого, назойливого сна. Разговоры о том, что он придумывал, разрабатывал, чертил, собирал своими руками, напоминают какое-то театральное действо, и все же, он предельно честен с собой и покупателями, и этот восторженный блеск в глазах собирает людей, как мотылей на свет фонаря. Некто догадливый уже тихо снимает действо на камеру, и Вандер, приложив палец к губам, мол, никому не говори, сегодня я мистер смит, улыбается и довольно отходит к прилавку, где несколько часов назад оставил свой кофе. У кассы, схватившись за край, мнется юноша, в его глазах тоже блеск, только лихорадочный, отчаянный, и Ник склоняет голову, услышав его вопрос. Знакомая уже девушка складывает губы в вежливое «нет, извините», когда Вандер из искреннего любопытства решает вмешаться.
- Если вы в курсе существования маховиков, наверняка знаете, что это запрещенный артефакт? – Юноша разворачивается к нему и Вандер, сделав еще один глоток и отставив стакан обратно, продолжает уже привычным, несколько лекторским тоном. – Если я не ошибаюсь, они хранились в Отделе Тайн и во время битвы все были уничтожены. Но даже если что-то и осталось, вы же понимаете, что это... не совсем законно? В смысле, есть несколько статей в законе на тему путешествий во времени. Вы когда-нибудь слышали об исследованиях профессора Крокера о магии времени? О ловушке Минтамбл?
Ник замолкает, видя реакцию юноши, отмечает, как потяжелели его плечи, погасли глаза под вьющейся челкой. Легкая эйфорическая улыбка озадаченно ломается, чтобы неловко расползтись шире – поддерживающе. Он делает шаг вперед.
- Послушайте. Мы не продаем маховики времени, но, если расскажете мне, для каких целей он вам, я постараюсь вам помочь. Правда. Здесь за углом есть кафе, я взял там сегодня совершенно изумительный кофе. Не составите компанию? Мисс, - он поворачивается и кивает девушке за прилавком, - я вернусь, сохраните его для меня.
Ник снимает и отдает ей бейдж и вновь тепло улыбается парню, кивая на выход.
- Пойдем?
[nick]Nicholas Wonder[/nick][status]вундерчайник[/status][icon]http://funkyimg.com/i/2oZkw.gif[/icon]
Тедди устает настолько, что даже почти не смотрит по сторонам. Магазин не привлекает его от слова совсем, хотя тут есть, на что обратить внимание, вот только сознание, которое разбередили кошмары, не способно больше выработать интерес, еще с полгода назад ярко плескавшийся в серо-зеленых глазах Люпина. На минуту он осекается, вскидывает голову вверх и оглядывается, пока ждет ответа от девушки за прилавком, и теплый свет от ламп вокруг в считанные мгновения пробирается ему под кожу, щекочет его ладони, заставляя пальцы сложить в крепко стиснутые кулаки, прокатывается с ног до головы, вызывая легкую дрожь, словно Тедди сейчас должен занести ногу, чтобы снова войти в теплую и донельзя уютную гостиную Хаффлпаффа, словно должен упасть, как и семь лет подряд, в огромное кресло у дальней стены, чтобы сразу же начать наслаждаться мерным гулом голосов однокурсников вокруг.
Вместо гула голосов Тедди получает всего один. Приятный, но не настолько, чтобы вспомнить наутро, и спокойный, но не слишком — не придется придвигаться ближе, чтобы расслышать все от начала и до конца.
Хотя, было бы что слушать.
— Ох, — Люпин выдавливает из себя только многозначительное «ох», не зная, с чего начать отвечать; на языке крутится столько всего, что словами едва ли выразишь. Горечью подступает к горлу разочарование и ползет дальше, на язык и под него, и Тедди морщится — у разочарования вкус пропавшего щербета с пригорелым кунжутом, и хочется тут же вытереть язык о рукав или даже о наждачку, чтобы соскоблить с него все тяжелые слова, которые он практически готов сказать. — Мы проходили все это дерьмо на уроках Истории магии, спасибо, больше не надо.
Люпин кривит губы в горькой улыбке и чуть склоняет голову в бок. Привычка, выработавшаяся за последний год в школе — так он смотрел на первогодок, которые заваливали уместными и не очень вопросами. Вспоминая те времена сейчас, он удивляется, почему к этой горечи не примешивалось желание убивать — в таком миксе оно было бы весьма уместным.
Нил — Тедди читает имя на бейджике и чувствует по этому поводу одно прекрасное ничего — выглядит не то как новенький профессор в Хогвартсе, которого еще не помяло лекциями, отработками и экзаменами, толпами учеников на переменах и нередкими подлянками с их стороны, не то как какой-нибудь оператор службы спасения или помощи больным. Теперь Тедди понимает, что именно напоминает голос мужчины ему самому, и едва борется с желанием засунуть стаканчик с кофе ему же в глотку.
— Все вы взрослые — одинаковые, — он усмехается. — Все вы говорите, что поможете, а в результате не делаете ничего, или делаете то, что на самом деле не помогает. Благодарю, но видимость спасения мне не нужна, убеждения перестать пытаться — тоже. Счастливо оставаться.
Тедди неопределенно машет рукой — не то прощается, не то прогоняет подальше от себя. Под задравшимся рукавом легкой куртки мелькает разодранное запястье — результат недавних ночных метаний, очередного кошмара про бегство и отсутствие выхода, — царапины уже покрылись корочками, и причудливый узор, в котором они выстраиваются, вечно привлекает внимание. Тедди резко одергивает куртку, разворачивается и в несколько шагов выбегает из магазина.
Звенит над головой колокольчик, который он слышал сотни и тысячи раз, пока стоял у порога и не решался войти. Дверь закрывается за ним с тихим щелчком и не открывается тут же снова. Люпин огибает здание по правую сторону, ныряет в узкий проход между домами и замирает, понимая, что дыхание сбито напрочь, а сердце качает кровь как бешеное, словно за ним гонится не одна банда таких вот Нилов — с искореженными лицами, кричащие о том, что он никогда, никогда в жизни даже близко не увидит маховик.
Тяжело прислоняясь к холодному зданию спиной, Тедди закрывает глаза. Белые вспышки кружат под веками долгие несколько минут, пока успокаивается его сердце и успокаивается он сам, но противное разочарование никак не желает проходить и пропадать, и Тед только и может, что судорожно сжимать и разжимать кулаки, тереть пальцы друг о друга и впиваться ногтями в собственные ладони.
Идея достать маховик — вовсе не спонтанная прихоть мальчишки, которому нечем заняться в жизни. Хотя, не сказать, что Люпину есть, чем заняться, кроме хождения по комнате и придумывания планов на свою последующую жизнь, каждый из которого более лихой и безумный, чем все предыдущие. И желание, раньше бившееся где-то в отдалении, как жилка под напором потока крови, теперь разрослось в одно огромное, заслоняющее все остальное нечто. Оно теснит все внутри Тедди, куда-то на задворки выставляя все прочее, чего ему хотелось и о чем мечталось, все мелочи, включая банальные людские потребности.
И стоит огромных усилий дать отпор в это мгновение. Тедди, так и не открывая глаз, подставляет лицо тусклому январскому небу. Козырек здания за его спиной не спасает от все более интенсивного снегопада, и снежинки, не спрашивая разрешения, опускаются на спутанные после ночи кудри Люпина, на бледные, почти полупрозрачные веки, пытаются выбелить синяки под глазами, но растекаются по теплой коже каплями, которые Люпин тут же вытирает краем рукава.
Под назойливое и тихое урчание в животе он отрывается от стены. Желание влить в себя чего-нибудь горячего — кофе, само собой, — пересиливает.
Он знает, что не стоит идти в место, которое упоминал консультант в магазине, но ноги упрямо идут именно туда. Только улицу перейти, да повернуть немного, и Люпин оказывается захвачен водоворотом ароматов выпечки и кофе так сильно, что едва различает, как и куда именно бредет, пробираясь через скопление таких же, зашедших погреться людей.
И совсем не удивляется, когда нос к носу сталкивается с Нилом.
— Я передумал.
Слова срываются с языка вроде бы против воли, а вроде и вполне предсказуемо. Горечь затихает и уходит на второй план, где-то впереди начинает маячить шанс, за который Люпин никак не может уцепиться даже кончиками пальцев, и вместо этого, подходя ближе, подхватывает стаканчик с кофе, который появляется на стойке специально для Нила — а будет теперь для Тедди.
— Мне нужно вернуть людей. И нет, — Люпин дергается от мелькнувшего на стеклах очков Нила яркого блика, — не надо лекций про нельзя, про как же так и прочие бла-бла. Знаю я. Все знаю. Но это мне не помогает.
[nick]Edward Lupin[/nick][status]loup[/status][icon]http://funkyimg.com/i/2w9fM.jpg[/icon]
Отредактировано Renee Herbert (2017-08-18 17:00:32)
Вандер чувствует легкий укол сожаления на словах о «больше не надо», но жизнь давно научила его не реагировать на подобное, уж точно не злиться. Ему любопытно. Естественный интерес во много раз сильнее. Он разглядывает лицо юноши, его улыбку, от которой першит в горле. Ученик, наверное, может, только закончил. Или последний год в Хогвартсе. Натворил дел, не знает, как расхлебывать, совсем отчаялся. Николас постукивает пальцами по предплечью, пожимает плечами, строгим взглядом отмечая царапины на взметнувшейся в воздух руке.
— Если передумаешь — знаешь, где меня искать, - произносит, тише, чем надо было бы, чтобы он наверняка услышал, и смотрит в спину парню, завернувшему вправо от витрины и мгновенно растворившемуся в бесцветном воздухе улицы. Девушка за прилавком сочувствующе цокает языком, Вандер кривит губы в усмешке, мол, что поделаешь.
— Я приеду завтра утром и привезу одну новую штуку. Как компьютер, только меньше, тоньше. И можно носить с собой повсюду. Магглы давно это называют «ноутбук». Мы планируем первую партию уже к маю...
Он кивает, улыбается, берет пальто и замирает у выхода, пропуская внутрь двух молодых людей и девушку, смотрит в их лица – нет, не он – тут же одергивает себя. Довольно глупо ожидать его возвращение после всего сказанного. Николас хмыкает, понимая, что лет десять назад сам бы многое отдал за маховик. Но решился бы он им воспользоваться? Преодолев страх перед неизвестным, смог бы он не вмешаться, остаться в стороне и не создать точек на временной прямой, размыкая сеть возможных реальностей? Допусти он ошибку, куда бы он вернулся и вернулся вообще? Шутки со временем опасны, это он понимал еще подростком, прошлое остается в прошлом, мы сами в ответе за свои действия, да и парень наверняка же это все осознает, раз «проходил на Истории Магии», раз читал про маховики и связанные с временными махинациями эксперименты; так что же случилось в его жизни, что так необходимо изменить? Определенно что-то серьезное; и Вандер не перестает думать, более того, накручивает про себя так, как умеет это делать – профессионально, выдумывает сотню вариантов, при которых ему понадобился маховик, экстренная мера, и сотню веток развития событий, если что-то в ходе этого всего могло бы пойти не так, где варианты «остаться навсегда в прошлом», «исчезнуть из времени» не самые страшные. Ник, скрипя зубами, перебирает это все в мыслях, высматривая в плотной снежной завесе за окном кудрявую макушку, затем выходит, опустив голову. Поднимает уже на улице, подставляя лицо под мокрый снег. Снежинки попадают в глаза, он жмурится, трет лицо руками и поспешно направляется к кафе, придерживая ворот, но даже это не мешает снегу попадать за шиворот, обжигая шею и спину. Вандер ведет плечами, наматывает шарф. Боится заболеть.
«А в результате не делаете ничего».
«Видимость спасения».
И выдыхает. На губах дрожит облако, Ник хватается за ручку двери и проходит внутрь. Людей, кажется, стало еще больше, и Вандер, невнятно бормоча «проститеизвините», пробирается через сжавшиеся друг к дружке столики и кресла к кассе.
Пока ждет стакан, разглядывает ставни, рамы бутылочного цвета, окаймляющие разноцветные, как в калейдоскопе, кусочки стекла. За ними заснеженная улица кажется совсем другой, словно на нее наложили праздничные, яркие фильтры: охра, кармин, лазурь. Смотрит, как в калейдоскоп, греется, ждет стакан и постепенно отпускает все хорошее, все плохое. Каждый его день подчинен строгому распорядку, и педантичность физическая идет бок о бок со слаженностью эмоциональной, в его нынешней идеальной жизни на фабрике давно нет ничего непредвиденного, нет неожиданностей, нет ничего, что могло бы его пошатнуть. Вандер следует расписанию изо дня в день: каждая минута расписана и расшатанная психика под контролем рациональности. Выходящие из распорядка дни, такие, как этот, полны историй и эмоций, которые Ник будет переваривать еще долго.
— Я передумал.
Вандер озадаченно смотрит перед собой и видит уже знакомого юношу. На лице меньше яростного отчаяния, больше подростковой наглости. Как бы Ник не пытался, предательская улыбка сама возникает на лице – и замирает, когда он слышит наконец ответ на свой вопрос. На языке вертится «мне очень жаль». «Сочувствую». «Если я могу тебе помочь...» Николас поправляет очки и, кивнув, открывает на стакане в руках парня крышку, заглядывает внутрь, отбирает, на изумленное выражение лица отвечает коротко: «стой, сейчас, секунду». Поворачивается к стойке, обратно к нему, возвращает:
— Это какао. Лучшее в городе, честное слово. Я попросил добавить тебе маршмеллоу. Ты похож на того, кому нравится маршмеллоу. – Вандер кивает на столик у окна. – Пойдем сядем.
— Никаких лекций. Обещаю. Только совет. За все своя плата. Ты уверен, что, будь у тебя маховик, ты не сделал бы хуже? Воля рока, судьба, у каждого свое предназначение?
[nick]Nicholas Wonder[/nick][status]вундерчайник[/status][icon]http://funkyimg.com/i/2oZkw.gif[/icon]
Кафе давит с первой же минуты, но Люпин старательно держится, и так же старательно скрывает весь свой пока что относительно спокойный негатив; он зудит себе и зудит где-то в самом центре его остывших на уличном холоде ладоней, Тедди засовывает их то в карманы не по сезону легкой куртки, то вытаскивает и сжимает в кулаки, стараясь унять напряжение. Нервное, оно словно бы толкает его меж лопаток, убеждая делать плохие вещи, разливать напитки и наступать людям на ноги, их слишком много, кругом лица-лица-лица, чужие руки, чужие ноги, кто-то наступает Люпину на опять же не по сезону выбранные с утра кеды, кто-то цепляет его за локоть и тянет в сторону, кто-то оставляет за собой шлейф слишком резких духов, и это все — за несколько десятков секунд, пока Тедди стоит у стойки вместе с новым знакомым, и боится представить, что же будет, когда они начнут пробираться к столику.
— Спасибо, — он кивает на стаканчик, наполненный теперь сверху воздушным зефиром разной формы и цветов, и улыбается так искренне, насколько позволяют губы, помнящие только как сложиться в горькую или грустную улыбку. Тед не знает уже, когда смеялся последний раз.
— Это, наверное, бессмысленно все, — кидает он в спину уходящему Нилу, пока идет за ним, как утенок за своей мамой — след в след, не сворачивая и пытаясь не отвлекаться. Получается откровенно говоря хреново; в глазах застывает блеск очков консультанта, который он ловит еще у стойки, он режет до сих пор, словно крохотные осколки стекла ему засыпали под нижние веки, и Люпин все же оступается, едва удерживая свой стакан в руке, топчет кому-то ноги, но не извиняется, пихает кого-то локтем (вероятно, в отместку за то, что его потревожили у кассы), все больше втягивает голову в плечи, и обручами тревоги стискивает его лоб все сильнее и сильнее, и дышится ему все чаще и чаще. Тедди замирает у окна, вскидывает голову и рассматривает свое отражение: вмиг ставшие пепельно-серыми волосы, непонятного цвета глаза, лихорадочный румянец на ввалившихся от недоедания щеках. Нахмурившись, Люпин опускается за столик напротив Нила, стискивает пальцами стакан чуть сильнее нужного, едва не выдавливая из него содержимое наружу, и, шумно выдохнув, меняет цвет волос обратно на более привычный.
— Извините, — глухо несется фраза к его новому знакомому, хотя было бы за что извиняться — люди в магическом мире должны быть привычны едва ли не ко всему.
Люпин не может определить, манит его запах какао или отталкивает; он подносит стакан к губам с нерешительностью первоиспытателя, а потом отставляет в сторону снова.
— С чего ты… — начинает он возмущаться, едва дав закончить мужчине фразу, и тут же осекается, поправляясь: — С чего вы взяли, что это и есть, то есть было их предназначением? Может, оно как раз в возвращении? Возможно, во мне говорит еще не до конца убитый оптимист, или полный дурак, я точно не знаю, но…
Тедди прерывается на очередной тяжелый вздох. Призывает к себе ложку, не особо заинтересованно ковыряет верхний слой зефирок, выискивает среди них еще не успевшую растаять зеленую и отправляет в рот. Сладко.
— Может, я готов заплатить? Может, я прекрасно осознаю последствия? Все эти парадоксы, законы, ловушки, правила, — он неопределенно взмахивает рукой, а потом та со стуком опускается на стол снова, — я в курсе, правда. Я ходил на лекции и в библиотеку, я говорил с людьми, я…
Он много чего делал и думал, за прошедшие полгода перепотрошив информационных источников больше, чем за выпускной год в школе. Они, впрочем, желаемых плодов не принесли.
— Мне надо, правда. Надо. Я не вижу другого выхода, другого способа, каких-то там альтернатив, их нет. Ничего нет, Нил.
Имя консультанта кажется странным, застревает где-то на губах, приторной сладостью скапливаясь в уголках; Тедди спешно облизывает губы и отводит взгляд, за окном разрастается и бушует уже настоящая метель, и Люпин ежится, пытаясь понять, как будет добираться до дома. Он отрывает пальцы от теплого стакана и задумчиво трет переносицу и лоб, пытаясь чуточку растормошить себя. Получается не очень.
— Разве вы не хотели бы вернуть, скажем, отца? — Тед поднимает взгляд на Нила и больше не отводит его прочь. — Разве не пытались бы найти способ? Или предпочли бы заткнуться после того, как вам скажут про законы и покажут большую и суровую табличку «нельзя»? Сдались бы? А?
[nick]Edward Lupin[/nick][status]loup[/status][icon]http://funkyimg.com/i/2w9fM.jpg[/icon]
Отредактировано Renee Herbert (2017-08-18 21:57:03)
Вы здесь » HP Luminary » Waiting for better days » hope is what we crave
