Какой же, какой же холодный январь! Настоящее бррр на девять из десяти. Пенни готова поклясться, что, будь она садовым гномом, которого обрекли зимовать в саду, она бы (почти наверняка) совершила гордое самоубийство, предпочтя непокорную и трагическую кончину унылой смерти от холода. Мерлин, столько снега здесь не было с самого детства. С того самого времени, когда родители могли идентифицировать свою мини-Деррик только благодаря яркому помпону на шапке, который рассекал снежную пелену на манер спинного акульего плавника.

‒ Мааам, Пааап?! ‒ громогласный звон весёлого голоса оповещает загородную резиденцию о том, что условный ребёнок прибыл на историческую родинку. Скинув с себя сапоги (на самом деле, аккуратно поставив их на край коврика у двери), Пенни шествует вглубь дома прямо так, почти улично. Зимнее пуховое пальто составляет отличный ансамбль с вязаным шарфом и тёплыми носками, ведь на какое-то из прошедших Рождеств бабушка Нерис замечательным образом отличилась: она связала не просто комплект "шапка-шарф", а гениально дополнила его обалденными носками в тон. Поэтому теперь Пенни при любой удобной возможности старалась демонстрировать общественности, как умело нижнее бельё её ступней дополняет её зимний look.
‒ Эй, родители! ‒ младшая Деррик недоумевает, заглядывая в кухню-гостиную. Тут приглушен свет, и (о, ужас!) на столе нет совсем никакой еды. Они что, умерли?!
Пенни продвигается дальше, выбрав для себя ещё одну цель - отцовский кабинет. Если бы мама была дома, то Персефона оказалась бы окружена родительским гостеприимством примерно через пятнадцать секунд после открытия входной двери, а тут прошло уже минут пять, нет, вот куда это годится? Отец был менее прозорлив, посему надежда оставалась только на него.
Поравнявшись с дверью, ведущей в кабинет номинальной главы семейства, Пенни радостно затаила дыхание, ведь из щели под дубовым занавесом был различим лёгкий свет, а всё близлежащее пространство было пронизано низкими нотками мужского храпа. Он всё же тут. Деррик осторожно приоткрывает дверь и просачивается на заветные квадратные метры. Любимый пуховик предательски шуршит и тут же находит своё временное место жительства на ближайшем стуле. Пенни замирает. Да, он тут. Мирно уснул, читая «Ежедневный пророк». Мне кажется, или тут пахнет ромом? К чёрту. Клайв был настолько идеален в своём вечернем сне, что, если бы только Пенни умела рисовать что-то более реалистичное, чем палка-палка-огуречик, она бы непременно запечатлела его в этом положении утомившегося мыслителя, который слишком хорош для этого чёртового мира.
Персефона фотографически похожа на свою мать. Если сравнить их колдографии в одном и том же возрасте, далеко не все поймут, что это разные люди, а не одна чудачка, которая наряжается по моде разных эпох. Кроме того, безумно похожи их голоса. И угадайте, кто всю свою жизнь страдает от этого больше всех?
‒ Клайв, что ты себе позволяешь? ‒ набрав воздуха в грудь маленькая Пенни изо всех сил старается изобразить большую, но буквально спустя пару мгновений не выдерживается, заливается хохотом и бросается прямиком на отцовское кресло с возгласом: «Попался!». Мерлин, как же тут здорово. Ей бы застрять в этом моменте детского безумия и родительской любви навсегда.
‒ Привет, папка, ‒ Пенни устраивается у него на коленях так, будто она весит килограмм на сорок меньше, ‒ а куда ты дел маму? Ты всё же не выдержал и убил её? Ты только не думай, я не буду давать против тебя показания. Ставлю на то, что мы сможем тебя отмазать. ‒ Она снова смеётся и крепко обнимает поставщика своих генов, ‒ Или они с крёстной Дэвис опять ушли куда-то тусить? Знаешь, в их возрасте это может быть уже опасно. ‒ И это не шутки. Как-то раз Пенелопа на пару с Дэвис довеселились до того, что каким-то образом промахнулись мимо дома и через каминную сеть попали к Ямайским шаманам, а там им понравилось настолько, что Клайву насильно пришлось этапировать их домой. Не без годового запаса рома, конечно.
‒ Пап, там на улице всё будто бы в пене от сливочного пива. Погуляешь завтра со мной? ‒ она устраивает голову на его груди и ощущает бесконечное тепло отцовского сердца.

Какое же, какое же невообразимое счастье быть его дочерью!
Клайв Перегрин Деррик обладал удивительной способностью во всём находить плохое. Но только это было не такое «плохое», которое бы его по-настоящему огорчало, задевая за живое, нет, нет, что вы, ни в коем случае. Сэр Деррик просто с поразительной четкостью видел все несовершенства этого мира, которые, к слову, чаще всего выражались в беспробудной тупости окружающих. Они его бесили, раздражали, испытывали его терпение, однако в то же самое время отец единственного симпатичного секретаря Министерства с непревзойдённым удовольствием смаковал ощущение собственного над всеми превосходства.
Какая же, какая благодать! Знать, что он не просто ненавидит тебя меньше, чем всех остальных, но даже испытывает чувства немного иного толка.
− Ой, папка, что за ерунда, − Пенни достаёт из-за пазухи волшебную палочку и направляет её на пятно, завладевающее всё большей территорией ковра из какой-то язык-сломишь-уникальной-шерсти, − Экскуро! – недавнее содержимое кружки Клайва с хлюпающим звуком оказалось запертым в волшебной палочке Пенни, − Ты только погляди, как я могу. Второй курс заклинаний, между прочим, − младшая Деррик опять хохочет, − Мерлин, у тебя лицо, конечно, было, будто бы ты чихнул на зеркало, или того хуже, − хотя что может быть хуже чиха на чистое зеркало? − Не беспокойся! Я – могила, − мисс Деррик всегда могила. Но есть определённые подозрения о том, что миссис Клируотер в тайне ото всех в совершенстве овладела легилименцией и бессовестно пользовалась ей в личных целых. Это бы, конечно, многое объяснило…
− Средиземное море? Ничего себе! Маман мне ничего не говорила, − Пенни качает головой, − Ставлю на кон свою воображаемую собаку, которую мне так и не завели в детстве, что они там тусят с Дэвис, я прям уверена. Спорим, они там напиваются притворяются, будто им на десять лет меньше? – Это была их регулярная практика. Пару раз в год по какому-нибудь благородному поводу, будь то день всех святых, Рождество, четырнадцатое февраля или день Рождения кого-либо из участниц дерзкой аферы, старший специалист аналитического подразделения аврората и шишка из больницы св. Мунго решали всем доказать, что их время ещё не ушло. Это было скорее смешно, чем мило, однако, убедившись в том, что в большинстве пабов Косого переулка их ещё пытаются чем-то угостить проходимцы разного уровня приличия, они с хохотом и жутко довольные собой трансгрессировали в безопасное место.
− Пап! – возмущённо обращается к отцу потомственный работник Министерства, − Пап, ты что, так и не открывал мой подарок на Рождество? Почему ты всё ещё пишешь этой маленькой развалюхой? – Пенни кивает в сторону потрёпанного прытко пишущего пера, которое вслед за своим хозяином решило вздремнуть на рабочем месте, − Я ведь подарила тебе предпоследнюю модель, оно может запоминать до сотни твоих слов! Мерлин, ты неисправим! – Деррик делает вид, что надувается и демонстративно скрещивает руки на груди.
То ли продолжая ломать комедию «Обиженный ребёнок в двадцать пять», то ли сжалившись над суставами Клайва, Пенни слезает с отцовских коленей и устраивается на кресле рядышком с ним. Она была у родителей буквально в Сочельник, вручила подарки и набрала лишние пару фунтов благодаря отцовским стейкам и маминому торту, − Да нет, папка, у меня всё в порядке, просто… − у части семьи с фамилией Деррик всегда были парадоксально доверительные отношения для тандема отец-дочь. В школьные годы Клайв покрывал Пенни, если вдруг летом она задерживалась на прогулке и бессовестно опаздывала к установленному дома комендантскому часу. Именно он рассказывал ей, что следует делать, если в юный организм попало слишком много алкоголя. Именно он лютой ненавистью вспыхивал ко всем её ухажёрам, однако с христианским терпением выслушивал все её рассказы и успокаивал, когда всё заканчивалось, − Просто на шестой день нового года мне стало одиноко, − это как-то связано с тем, что у лучшей подруги выпало несколько дежурств подряд, − и я приехала к вам ныть о том, что хочу собственную семью.
Вот так вот.