Слабым не дают большие веса,
Мир им не менять - с них невелик спрос.
Но если готов - поднимай экипаж,
Станции ждут паровоз.

Луи, после того, как его вывернуло наизнанку, подумал, что хотел бы вот прямо здесь и сейчас умереть от стыда, провалиться сквозь лестницы, что исчезли бы вновь из приступа сожаления к нему. Мальчишка так ненавидит быть обузой. Быть слабым. Но что он может сейчас, пробыв в этой магической школе всего пару месяцев? Здесь не так, как дома. Здесь много людей, слишком разных, которые ему ничем не обязаны - урок, зазубренный на носу ещё до попадания в Хогвартс, быть может, раньше, чем хотелось бы, и он никому не никому не обязан тоже - осознание, что придёт чуть позже, с возрастом, однако оно уже пустило свои корни в этой плодородной почве. И вот сейчас, сквозь пелену тошноты, что никак не хочет отступать, хотя в нём, кажется, ничего не осталось, ощущая давление в висках и горечь во рту, Луи вдруг замечает перед собой кого-то. Он не может сейчас понять, кого, но рефлекторно хватается за протянутую руку, и видит вокруг этого человека будто бы солнечный ореол. Который видел обычно вокруг своих сестёр. Это зрелище так непривычно... Видение исчезает, как и появилось, и всё, что остаётся Лучику - это понимание того, что собственные ноги не держат. Тот, кто решил ему помочь, спрашивает его что-то заботливым тоном, но Луи не слышит самих слов, у него уши забиты ватой, и в них звучит отдаленный колокольный звон, который переходит в белый шум, и пусть это определение Луи не знакомо, он разбирает его сейчас. Стыд из-за того, что этот человек увидел его в настолько жутком состоянии, запоздалый страх, зарождающееся омерзение, которое он испытал от собственного зуба на ладони - вставая, протянул не эту, перепачканную алым, чистую, рефлекторно, - всё это смешивается и давит сверху, выталкивая сознание прочь, как зубную пасту из тюбика. И, не успев ничего сказать, сделав даже шаг, Лу падает в обморок. Его падение длится бесконечно - и не наступает вовсе, хотя он и не знает уже, что чужие руки не дали ему встретиться с холодным камнем снова. Его падение наполнено теплою темнотой и белым шумом, далеким колокольным звоном, какой бывает под Рождество.
Когда мальчишка открывает глаза, приходя в себя неохотно, не с парадного входа, как нежданный гость или вор, первое, что попадает его поле зрения - это склянки. Собираясь медленно, цепляясь за осмысленность, Луи переводит взгляд со склянок неожиданно на своего спасителя. Снова не успевает ничего сказать, его голова словно набита камнями и печет в затылке, а нижняя и верхняя часть рта приварились друг к другу. Однако на этот раз он запоминает лучше, успевает зацепиться за черты - и мягко падает в небытие вновь, уже просто от усталости и пережитого шока.
Второй раз приходить в себя куда легче. Правда, Луи не знает, каков перерыв - в несколько мгновений или часов, да это и не так уж важно, потому что он видит Доминик, и улыбается ей одними губами, не показывая зубы, потому что вместо одного из них кончиком языка нащупывает пустоту, и понимает, что ему не приснилось то, что произошло уже недавно. Он уже успел зарекомендовать себя, с плохой или хорошей стороны, решить можно будет когда-нибудь после, но сейчас к нему просто возвращается ощущение стыда, смутное, потому что Лу словно бы подвергся антестезии. И голосом, который растёт с каждым словом, возвращая себе певучесть к концу, Луи рассказывает сестре, что произошло, держа её за руку своею - уже чистой, что самое важное. А потом спрашивает тихо, почти смущенно:
- Доминик, а кто это был? Как зовут того, кто привёл меня сюда? - Он знает, что наверняка этот мальчишка постарше, но не уверен, насколько, и вспоминает, что видел его в общей гостиной, конечно, но не заговаривал, держа за чертой, и имя не узнал. И сейчас спрашивать у сестры - это искать жемчужину. Однако вот она, посверкивает в ладонях, потому что, пожурив его, Дом наклоняется и целует его в макушку, и ореол над её головой сияет спокойно и ярко. Лу получает имя, и перекатывает его на зубах, не произнося вслух, как песок - Дагмар Аарон Байо. Звучит приятно. Песок оказывается сахарным, и тает во рту.
Чуть позже, освободившаяся с лекций, и не менее взволнованная, приходит Виктуар, и сцена повторяется, но Лу видит за этими словами о том, что он - маленький мальчик, и ему нельзя лезть на рожон, их к нему любовь. Он серьёзно внимает этим словам, но глубоко в душе остаётся при своём мнении - маленький или большой, он будет их защищать. До последнего вздоха. Как рыцарь из сказок, которые мама читала перед сном. Вот его отец - настоящий рыцарь, правда? Лучику есть, на кого равняться. Он хочет быть таким.
Его держат в больничном крыле до самого утра. Дают пить горькие снадобья, и Лу морщится, но всё-таки пьёт, и с каждым глотком жжение в голове затихает, а сознание проясняется. Утром он, заглянув в спальню - один, и меняя учебники, отправляется на лекции, ныряет в этот стандартный для любого ученика круговорот. И несколько раз за этот день Луи замирает, заметив в толпе черты, которые запомнил настолько ярко теперь, что почти болят глаза. Но каждый раз он отвлекается то на случайный тычок, то на зов со стороны, ещё до того, как Дагмар успеет осознать, что на него смотрят, и кто именно - ну, по крайней мере, Луи надеется на это. Ему всё ещё стыдно, и вот это ощущение не вытравить никакими зельями.
Но в какой-то момент волна, являющаяся эхом тех волн, что облизывают берег неподалеку от родной "Ракушки", подхватывает Лучика, и его выбрасывает на сушу прямо перед Марой, и мальчишка, ощущая, что лицом сейчас сольётся с волосами, успевает только выдохнуть: "Спасибо", а затем, от того, что его задел кто-то, проходящий мимо, от неожиданности выпускает из рук книги, роняя их на пол, и тут же бросается их собирать, низко склонившись, занавесив лицо прядями. Волосы Лу горят, горят огнём, горит от стыда - неужели опять? - его лицо, и горит что-то у него в груди, сверкает, как призрак того ореола, что он случайно увидел над головой Дагмара. Он не думает о том, специально ли его толкнули. Не те ли это мальчишки, с одним из которых он дрался вчера. Добрались ли до них Доминик и Виктуар, стали бы рисковать собою ради  него, как он пошёл в самонадеянную и глупую атаку за них, потому что сам по себе он куда меньше, чем его любовь к ним?..
Терзает, но мягко, жалостливо, ещё одна мысль: что же теперь этот мальчик, Дагмар, думает о нём. Быть может, он считает, что все Уизли - слабаки, как и те, кто сделал ему так неприятно вчера? Едва ли. Не стал бы оказывать помощь. Он ведь правда мог пройти мимо, если это, конечно, не та дань банально человеческой вежливости, которой обучен и сам Лу. Помогать - потому что... Так можно? Нужно? Так принято? Луи ничего не знает об этом человеке, но с неожиданной жадностью, чувствуя, как стенки его мира с болью расширяются, принимая в себя кого-то ещё, понимает, что очень хочет. И внутри него словно замирает всё - на один удар сердца - когда он, чуть приподняв голову, встречает чужой взгляд.