Нотт закончил свои занятия в классе Зельеварения, разложил по местам все ингредиенты, привел в порядок рабочее место и, удостоверившись, что ничего не забыл, а приготовленное зелье находится под чарами защиты и остывает в темном углу на специально оборудованной треноге, вышел прочь. До собрания Дуэльного клуба оставалось около получаса и юноша направился в библиотеку: нужно было вернуть книги по магозоологии и взять несколько по Истории Магии: преподаватель Чар предложил интересную тему для эссе, и Кольберту, для того, чтобы в нужном ключе развернуть дискуссию, требовалось две монографии и пособие, которое поступило в библиотеку школы всего около недели назад. По мнению семикурсника, там мог содержаться свежий взгляд на интересующую как преподавателя, так и студента, проблему. Получив книги и перебросившись с библиотекарем парой-тройкой социально-принятых фраз, Нотт покинул книгохранилище и, сверившись с часами, поспешил в помещение, вот уже несколько месяцев занимаемое Дуэльным клубом. Встретившиеся ему Александр и Фредерик направлялись туда же, что вынудило слизеринца составить им компанию как по дороге, так и непосредственно в клубе. Вокруг аристократов собрались еще несколько из присутствующих на занятии представителей Слизерина, и Кольберт отметил, что несколько гриффиндорцев собрались неподалеку, бросая косые взгляды на цвет змеиного факультета и что-то обсуждая. Готовую накалиться атмосферу разрядил преподаватель, появившийся за две минуты до начала занятия, бодрым голосом поздоровавшийся с пришедшими студентами,  принявшийся отмечать присутствующих, отсутствующих и формировать пары. Несколько ребят вызвались в свободный спарринг и, получив от преподавателя одобрение, отправились готовиться к дуэли. Остальные ждали распределения, порой, получая оное, пытались оспорить решение куратора клуба, кто-то переодевался в раздевалке, не озаботившись заранее тем, чтобы одеть под мантию удобную одежду, девушки собирали волосы в тугие пучки на затылке или в «конский хвост», Нотт же, наблюдающий за парой выскочек из Гриффиндора, по неясной причине сцепившихся в спарринге, слушал рассуждения Александра, изредка вставлял свои комментарии и испытывал почти физически ощутимое желание выйти в свободный спарринг, присоединившись к команде, чуть что не целиком состоящей из представителей факультета храбрых и отважных. Ему по-своему нравились эти подростки, открытые, ощутимо сумасшедшие, верящие в добро и справедливость на уровне детских сказок. Пожалуй, если бы такие рождались в спокойные время, толку от них было бы мало, но сейчас, когда мир привычного бездействия и отстраненного наблюдения был готов рухнуть, а мысли Паркинсона, в целом не лишенные своего идеологического очарования, упрямо продолжали трансформироваться во что-то, весьма условно похожее на нацистскую доктрину, что вынуждало Нотта оставаться в стороне дел организации, у истоков которой он стоял, и несколько расстроить собственные отношения с товарищем, отстаивая позицию разумности и рационального подхода. Кольберту было вдвойне любопытно наблюдать за «оппозицией», члены которой местами были не так идеологически далеки от главы «Красных змей», но, все же, порой более здравомыслящи, как бы странно слово «здравомыслие» не звучало в адрес Гриффиндора. Слизеринец испытывал что-то смутно похожее на желание исследователя препарировать социальную структуру, вскрыть ее, обнажить нутро, посеять зерно сомнения и смятения, взрастить его, принудительно раскрыть глаза, пусть даже хирургическим путем, показать унизительную схожесть идей радикалов и оппозиционеров и слить эти противоположности в единое, отделить зерна от плевел, выплавить столкнувшиеся клинки в единый, тот, который можно противопоставить не придуманной, но реальной угрозе. В памяти снова всплыло зыбкое марево неслучившегося прошлого, и, погрузившись в этот полуболезненный отзвук воспоминания, Нотт чуть было не пропустил фамилию собственного противника на первую из дуэлей нынешнего вечера. Блэквуд.
Слизеринец обернулся и смерил взглядом сутулую фигуру на одной из лавок неподалеку от двери. Волосы равенкловца были в художественном беспорядке, однако рукава рубашки закатаны, а верхняя пуговица на вороте – расстегнута, от чего семикурсник казался растрепанным, обманчиво расслабленным и не опасным. Нотт знал, что это – иллюзия, не искусственно созданная, скорее – по наитию. Блэквуд был неплохим дуэлянтом, достаточно редко – предсказуемым. Арктур почти не использовал привычные схемы классической дуэли, что указывало на его интерес к развитию собственного потенциала и на готовность к оправданному риску, научным экспериментам, если угодно. Кольберту это импонировало. Мало что может быть скучнее, чем сойтись на дуэльной дорожке с банальным последователем классического стиля, использующим строго ограниченный набор заклинаний и контрзаклинаний.
Сняв мантию и жилет, Нотт остался в черных брюках и плотно прилегающей к телу водолазке с высоким горлом. Трикотаж не стеснял движений в отличие от хлопка и шелка, потому на занятия в Дуэльном клубе Кольберт предпочитал надевать не рубашку, а водолазку. Социально допустимая вольность, не так ли?
- Добрый вечер, Блэквуд. – Рукопожатие было коротким. – Шестая дорожка через, - взгляд Нотта скользнул по дуэлянтам, весьма заурядно отрабатывающим связку из классической схемы, затем по часам, - четыре минуты.