Игра в слова, игра с огнем,
За годом год и день за днем..
И ночью тоже.. ©

Нотт не любил Рождество. Праздник требовал слишком большого числа социальных условностей, визитов вежливости, подарков для товарищей, именуемых друзьями, для многочисленных родственников, для благотворительного вечера или аукциона, которые были популярны в последнее время и в которых семья Ноттов, по настоянию матери Кольберта, принимала активное участие. Нет, слизеринец совсем не любил Рождество, что не мешало последнему снова и снова, из года в год, вынуждать к фальшивым улыбкам и славословиям, к созерцанию стаек ребятишек, снующих туда-сюда с нарядными пакетами, взрослых, старательно изображающих счастье, разноцветных гирлянд и украшенных ёлок.
Хор в какой-то из лавчонок звонко распевал гимн, две юные волшебницы чуть было не сбили старшекурсника с ног, увлекшись обсуждением подарка для какого-то Джорджа, снег лениво падал с затянутого тучами неба – большими хлопьями-мухами, оседал на крышах и порогах лавок, умирал под ногами беззаботных искателей развлечений или подарков, цеплялся за подолы мантий, целовал в лоб, как целуют детей и покойников… Кольберт свернул в неприметную улочку, оттуда – налево, и еще раз. Лютный переулок встретил привычной мрачностью. Юный маг стряхнул с мантии снег, огляделся по сторонам, уверенным шагом направился в один из неприметных полуподвалов – лавку старого Игнатуса, торговца костями и изделиями из кости. Шестикурсник продолжал свои эксперименты с Темными Искусствами и модификацией зелий и планировал посвятить зимние каникулы созданию…впрочем, не будем об этом. Нотту был нужен сосуд из кости гиппогрифа, нож из колена кентавра, стружка рога единорога, хрящи дракона и несколько других ингредиентов. Кроме лавки Игнатуса Кольберт планировал заглянуть в Оранжерею, магазин артефактов и к Малефиусу К., специализирующемуся на гомункулах.
Избежав встречи с несколькими слизеринцами, шестикурсник свернул в неуютный тупик, где и располагалась лавка торговца костями. Условный стук – и дверь отворилась с протяжным стоном-хрипом, болтливый череп закашлялся, заскрежетал зубами, ворча что-то про холод и мерзкий снег. Нотт не прислушивался. Поздоровавшись с владельцем магазина, юноша передал ему список заказов, а сам прошелся по лавке, рассматривая новые экспонаты. У Игнатуса снова появились костяные четки из черепов новорожденных саламандр и венгерских рогохвостых, и Кольберт, поддавшись искушению, взял их в руки, почти любовно огладил пальцами, прислушиваясь к пульсирующей внутри энергии, перебрал звенья, аккуратно и ласково и решил для себя: беру. Костяные четки обвили запястье и замерли в ладони. Скелет феникса, выставленный на продажу, так же привлек внимание Нотта, однако слизеринец усомнился в его подлинности. Продавец вернулся с заказом, маг добавил к покупкам четки, порошок из хвостов саламандры, несколько приглянувшихся и полезных в экспериментальной деятельности мелочей, вроде костяных ступ или толченых костей, расплатился и вышел прочь.
На очереди была Оранжерея. Несколько старшекурсников о чем-то оживленно спорили, сгрудившись у входа в лавчонку. Встречаться с учениками Хогвардса в Лютном переулке Нотту не хотелось, хотя, разумеется, для некоторых слизеринцев едва ли было бы неожиданностью узнать, что Кольберт бывает в лавчонках «задворок магического Лондона». По пути был магазин мадам Мари, торговавшей сухими травами и книгами, и юноша решил заглянуть туда, выждать некоторое время, прежде чем идти в Оранжерею. В магазине мадам Мари было тепло, сухо и на удивление уютно. Пожалуй, излишне светло, но, вероятно, такие условия требовались для хранения либо трав, либо книг. Бесцельно шатаясь меж стеклянных стеллажей и развешенных на специальных приспособлениях пучков трав, Кольберт остановился у витрины с подержанными книгами. Среди выставленных экземпляров попалось несколько на самом деле интересных, и Нотт, увлекшись чтением старого учебника по Трансфигурации, имел неосторожность не заметить, что ромэн-хаффлпаффец, явно не случайно заглянувший в магазин мадам Мари, вот уже несколько минут неотрывно смотрел на ладонь левой руки слизеринца, которой тот оперся о какой-то из прозрачных стеллажей.

Зачем, ну что ты можешь знать,
Ну что ты можешь? ©
В старых книгах, сказал бы романтик, есть свое очарование: потрепанные страницы, хранящие на себе отпечаток мыслей, воспоминания прежнего владельца, память времен и событий, которые интересны только госпоже Истории и случайным любопытствующим, в чьи руки попали древние фолианты. Кольберт романтиком не был, но старые книги по-своему привлекали его. Во-первых, информация, содержащаяся на выцветших страницах, могла если не дополнить имеющуюся, то натолкнуть на какую-нибудь интересную мысль или эксперимент. Даже если информация оказывалась устаревшей или неверной, что случалось не так часто, это тоже было полезным опытом. Больше других Нотту нравились старые книги, попавшие из частных библиотек в букинистические лавки или книжные развалы: именно в таких книгах можно было найти на полях заметки прежних владельцев, часто не менее интересные и полезные, чем сами книги. Вот и сейчас Нотт увлеченно вчитывался в записки некого К.Р., бывшего хозяина потрепанного учебника по Трансфигурации, отмечал себе в памяти «проверить», «провести эксперимент», «попробовать сочетать с». Определенно, этой книге было место не здесь, в лавчонке, а в библиотеке мистера Нотта. Вместе со старым учебником Кольберт решил взять двухтомник по Травологии и небольшую книгу по Истории Магии. Из окна магазина был виден вход в Оранжерею и Нотт с удовлетворением отметил, что столпившиеся там ученики Хогвартса собрались расходиться. Значит, можно было расплатиться за покупки и наведаться в Оранжерею за нужными ингредиентами.
Судьба рассмеялась, вытянула карту из колоды, крапленую, не иначе. С улыбчивым цыганом с Хаффлпаффа на месте короля червей.
Тот, видимо, некоторое время наблюдал за Кольбертом, прежде чем подойти и поздороваться, и Нотт мрачно напомнил себе, что стоит быть осмотрительнее и не зачитываться книгами, когда разгуливаешь по Лютному переулку, тем более, если хочешь избежать встречи с однокурсниками. Стэво был полезным человеком, с точки зрения Нотта. Во-первых, имел прямой доступ к драконам и мог достать пару-тройку необходимых ингредиентов, если попросить. Во-вторых, был весьма хорош в прорицаниях, и Кольберт, которому этот предмет на третьем курсе давался не так легко, как прочие, с удовольствием работал с хаффлпаффцем в паре несколько раз, и именно вклад последнего в совместную работу дал возможность получить за Прорицания высший бал. Особо близко эти двое, разумеется, не общались: ну, скажите на милость, что может быть общего у барсучка-ловеласа, «вечно молодого и вечно пьяного», эдакого воплощения греческого Диониса: вино, юная, зеленая, как виноградная лоза, любовь-влюбленность во все живое, толика безумия и у Кольберта Нотта? Ровным счетом ничего, кроме совместных пар и пары-тройки фраз после каникул.
Встретить Милорада здесь было неожиданностью. Разумеется, не было ничего удивительного в том, что шестикурсник заглянул в Лютный переулок и все же…видеть мантии слизеринцев было привычнее. Долой предрассудки, - мысленно усмехнулся Кольберт и кивнул юноше:
- Здравствуй, Милорад. Решил остаться в Лондоне на каникулах? – Это едва ли действительно интересовало Нотта, однако чего-то подобного требовали правила социальной вежливости. - Ладони? Что ты там увидел такого, цыган? Что ты увидел там такого, что заставило тебя подойти ближе и посмотреть еще: пристально, внимательно, вдумчиво, убедить себя в том, что тебе не показалось? - Маг отложил отобранные книги, тепло улыбнулся и кивнул снова:
- Конечно. Читай. Пишешь какое-то эссе или так, сам изучаешь? В таборе научился? – Казаться любопытным и приветливым было совсем не сложно. Нотт очень хорошо умел казаться, у него просто не было выбора: только научиться этому – по книгам, чужим жестам, взглядам и манерам, по воспоминаниям, подмеченным деталям и особенностям.
Хиромант не читает меж строк, - вдруг вспомнилось, - нет. Он складывает линии, одна к другой, как дети складывают слоги – не задумываясь о сакральных смыслах и тайных значениях. Потому слова чужих судеб предстают ему в той неприглядной правдивой полноте, которую мы, читающие меж строк, привыкли игнорировать в поисках глубинных смыслов. И почему-то захотелось одернуть ладони. А пальцы цыгана уже касались раскрытых, очерчивали прикосновением линии, на миг замирая у каких-то, одному только ромэну ясных знаков. Наблюдая за хаффлпаффцем, Нотт вдруг поймал себя на мысли, что хочет уметь так же: смотреть на ладони своего собеседника, хмурить брови, прочитав что-то, ясное лишь ему, изучать, не спрашивая, отмечать в памяти поворотные события в жизни того, чьи линии складываются в литеры.
У Кольберта Нотта, мальчика, лишенного едва ли не всех страстей, была, пожалуй, расчетливая, несколько математичная, любовь к иностранным языкам.

Отредактировано Colbert Nott (2017-11-11 23:06:31)

Игра в слова, игра с огнем
за годом год и день за днем
и ночью тоже... ©
А руки у Стэво были тёплыми.
Нотт отметил для себя, что слова слизеринца интересуют цыгана куда как меньше, чем ладони, потому замолчал и просто наблюдал за тем, как хаффлпаффец водит пальцами по линиям рук, сосредоточенно хмурится, ищет что-то, одному ему ведомое. Кольберт знал о хиромантии только какие-то хрестоматийные, общие сведения, потому цель поисков ромэна оставалась для него загадкой. По крайней мере, ровно до той поры, пока юноша не потянул его на свет, снова не развернул ладонь, выгнув ее почти болезненно и не рассказал про печать Солнца.
Однажды Нотт о ней уже слышал.
Ему было, кажется, четыре или пять, когда он упал и сильно разбил ладони, локти, колено и лодыжку, когда был в гостях у многочисленных родственников. Из памяти стерлось, у кого именно, но хорошо впечаталось: больница, обработка ран, короткое и почти безболезненное лечение и врач, имени которого Кольберт не знал. Сосредоточенный взгляд темных серых глаз. Большие руки с аккуратными пальцами держат его ладони и что-то странное отражается в добрых глазах лекаря.
- Солнечный мальчик, - говорит он не то родителям, не то маленькому Нотту, не то самому себе. - Меченый. - И добавил хрипло, куда-то в сторону, скорее — самому себе, нежели какому-то из слушателей. - Эти хуже, чем старые боги.
Вернувшись в поместье, мальчик первым делом пошел в библиотеку. А потом — к деду. А дед покачал головой, потрепал мальца по волосам и сказал:
- Что бы судьба (ты веришь в судьбу, Кольберт Нотт?) не отпечатала на твоих ладонях, мой мальчик, помни: ты — Нотт. За тобой сила нашего рода, его честь, принципы и гордость. Ты — Нотт, а, значит, ты будешь великим человеком и выдающимся магом. Ты — Нотт, Кольберт. А, значит, выбор всегда делаешь только ты. А не эта...ветреная женщина.
Кажется, дед считал Судьбу той еще шлюхой. И, возможно, не без причин.
- Хочу, - слизеринец поднял взгляд на сокурсника и коротко кивнул. - Расскажи мне, что ты можешь прочесть на моих ладонях. Я доверю тебе отпечатанную судьбой тайну, а ты за это — станешь ее хранителем. Это отпечатано на твоих линиях, Милорад Стэво? Быть хранителем тайн рук Кольберта Нотта? Я знаю, ромэн, ты никогда и никому не расскажешь, о чем была книга рук моих. Даже если я не сотру тебе память Обливиэйт, ты все равно никогда и никому об этом не расскажешь. Я ведь не ошибаюсь, цыган? - И почему-то Нотт знал, что не ошибается.
- Что ты видишь? - Кольберт улыбнулся одной из своих социальных, повел запястьем — рука затекла от неудобного положения. - Я совсем не знаю, что можно прочесть по ладоням. Прошлое? Будущее? Настоящее? Я слышал, ты гадаешь на Таро, но не знал, что ты хиромант. - Еще одна улыбка.
Ладони у Стэво теплые и чуть влажные.
- Тебя бабка научила? Или это у вас врожденное, цыганская магия? - Кольберту правда интересно. Потому что если этому можно научиться, то Нотт научится. Это полезный навык, почти такой же полезный, как окклюменция и легилименция, только вот ладони — не разум, они почти всегда на виду, если только ты не в перчатках. Кольберт — способный ученик, он прочтет нужные книги, выслушает алгоритмы и принципы, попрактикуется на чужих ладонях, научится читать свои. Если хиромантия дает возможность заглянуть в будущее человека, этим можно воспользоваться. Это — пусть условная, но определенность, даже если судьба лукава и переменчива (какой бы она не была, она следует своим заметкам на черновиках человеческих ладоней, разве нет? Предопределяет, но не определяет).
- Может, выберемся в Лондон? Мне нужно было заглянуть в еще одну лавку, но успею после. - Нотт не хочет, чтобы кто-либо мог случайно или нет услышать что-то из рассказанного Стэво. А в немагическом Лондоне можно заглянуть в какой-нибудь из пабов или в чайную, может быть — в кафе, скрыться от усиливающейся метели в тепле, заказать себе чашку чая и яблочный штрудель, слушать рассказы цыгана о его, Ноттовой, жизни, прошлом и будущем, следить за тем, каких линий касаются его пальцы, перед тем, как Стэво начнет говорить о той или иной странице жизни Кольберта, запоминать, уточнять, спрашивать. Попросить научить — если этому можно научиться.
- Идем. - Аналитичный ум просчитал геоположение и варианты укромного и уютного места, в котором едва ли есть риск встретить кого-то из магического мира.
Слизеринец расплатился за покупки с мадам Мари, кивнул Стэво, мол, следуй за мной. У выхода из Лютного переулка Нотт, спрятавшись под козырьком какой-то лавчонки, снял мантию, аккуратно свернул ее, достал из сумки через плечо кожаную куртку, надел поверх школьного свитера, встрепал волосы и стал похож на обычного маггловского подростка. Был ли Стэво столь предусмотрительным, Нотт не знал, но надеялся, что парень планировал выбираться в обычный Лондон и прихватил с собой что-то, позволяющее выглядеть не столь заметно и вызывающе, например, куртку вместо мантии.
Спустя несколько минут двое подростков (один — в плаще, другой — в куртке), вышли, болтая о чем-то, из одного из многочисленных переулков заснеженного Лондона и нырнули в многолюдную подземку.