Большинство, если не все из замков, одного роду-племени. Старые, покрытые памятью и портретами умерших, стены, высокие потолки, витражные окна, статуи грифонов или химер. Сколько было Пламену, когда он впервые приехал в Хогвартс? Семнадцать лет? Восемнадцать? Величественный замок отозвался в душе воспоминанием более чем десятилетней давности: вот он, Ангелов, шестилетний, маленький и несмышленый, но Джованни, вот его первая клятва, его тайна, его правда. Приют святого Стефана, удивительные, загадочные мозаики, молчаливые близнецы, операторы, высокие узкие окна, украшенные изящными витражами, музейные залы, старинное фортепиано, пустынные коридоры с молчаливо-недвижимыми, неизвестным художником выписанными портретами-фотографиями, витые лестницы, высокие башни, светильники и канделябры, химеры, горгульи, статуи, доносящиеся из ниоткуда звонкие детские голоса. За те полгода, которые будущий господин дознаватель обучался в школе магии и чародейства, он так и не привык к замку, не исследовал до конца, не разгадал ни одну его тайну, прогулялся в Запретный лес всего только раз или два, в запретную секцию в библиотеке, правда, наведывался куда как чаще, обладая соответствующим направлением и рекомендациями своих куратора и декана. Теперь он приехал снова, не студентом, но практикантом, а, значит, вместо шести месяцев в его распоряжении год или два, если понадобится. Вспомнились наставления господина Оршана, бессонные ночи над материалами дела Вицлава Кобольта, последующая облава, оброненное: «тучи снова сгущаются над неспокойной магической Британией», стратегии, планы, короткий вынужденный визит в Италию, беспощадное, равнодушное знание, схемы, расчеты, графики, вероятности, просчитанные операторами и близнецами, безусловное право вмешиваться в пределах погрешности в вероятность совершения вероятности.
Нет ни добра, ни зла. Помнишь, ангелолов-Ангелов?
Пламен, после того, как юридические формальности улажены, заглядывает в кабинет ЗОТИ, заново знакомится с преподавателем, обсуждает права и обязанности, изучает списки учащихся, отмечая для себя, кому из них уделить чуть больше внимания, цепляется за «Марк Октавиан Руквуд, теорию сдал экстерном, посещает факультатив по Чарам во время лекционных занятий, присутствует на семинарах и практических занятиях». Творец полуправд чувствует в этой записи полуправду, ставит мысленно «галочку», соотносит, высчитывает, сопоставляет, предоставляя право все просчитать собственному аналитического склада разуму.
На занятиях внук поджигателя, разумеется, не появляется.
Пламен где-то на грани между ученическим составом и преподавательским, по крупицам, обмолвкам, случайным беседам на переменах, взглядам, запискам, оставленным на последней парте, шепоткам он узнает, что их четверо на факультете самых отчаянных и, да, пожалуй, храбрых: виконт, бог иллюзий и снов – Мара, сын поджигателя, царь дэвов и повелитель небесного царства – Индра, Кубера – светлокожий владыка севера и господин богатства, и, разумеется, Яма – верховный судья загробного царства. Новое поколение, новая правда, никаких тебе Хвоста, Бродяги или Сохатого, все куда выше, куда как более пафосно, значимо, из мира шалостей в мир маггловских представлений о настоящей (божественной) магии. Кто из них четверых в детстве читал Желязны, кто забрал себе право давать имена, как рассказал, что они значат там, в мире, где совсем не похожие представления о и правила, где до сих пор приносятся жертвы и возводятся храмы, где сила веры, порой, даже, пожалуй, страшнее, чем сила магии? 
Пламя в сумерках мира ярче.
Тучи сгущаются над магической Британией.
Во время одной из лекций Пламен заглядывает на факультатив по Чарам, чтобы удостовериться в том, что и так знает: Марк Октавиан Руквуд дополнительные занятия, разумеется, не посещает, в этом нет ровным счетом никакой надобности. Небо затянуто серыми дождевыми, солнце сквозь толщу оных почти что не пробивается, осенние сумерки расползаются по земле сырыми белесыми зыбкими туманами, кажется, будто вечер наступает на несколько часов раньше, чем надо. Ангелов стоит на обзорной площадке Астрономической башни, на его плече сидит, нахохлившись, Агни. Они наблюдают за тщательно и любовно творимыми заклинаниями: разумеется, у талантливого, но юного мага еще не все получается правильно, но его любовь к пламени выглядит завораживающе.
Агни взмывает ввысь, растворяется в зыбкой дымке, описывает круг-второй над площадкой, где тренируется Марк Октавиан. Юноша не замечает феникса, зато его чует пламя, тянется к скрытому сумраком голодно, жадно.
На семинаре Руквуд, разумеется, отвечает блестяще, Гриффиндор получает заслуженные пятнадцать баллов за ответ студента и демонстрацию защитного заклинания; все отточено и безупречно правильно: от интонации до взмаха волшебной палочки. Руки Марка затянуты в тонкую кожу перчаток, Пламен знает, скрывающих ожоги и шрамы.
- Мистер Руквуд, останьтесь, - догоняет Марка Октавиана почти в дверях оброненная скупо, почти безразлично, слишком официально фраза практиканта Ангелова.
Мара кивает другу, мол, встретимся позже, бывай, ждем тебя в библиотеке или в Большом Зале, они уходят последними: Мара, Кубера, Яма, не чувствующие угрозу, но что-то неуловимо опасное осязающие – повелитель иллюзий и двое из свастики локапал.
Марк встречается взглядом с Ангеловым.
Бают, пламя в сумерках мира сильнее, ярче.
Свинцово-тяжелые тучи сгущаются над беспокойной магической Британией.