and I hold your beating chambers
until they beat no more
you die like angels sing
страх украшает тебя, а мои руки расцвечивают синяками, которых ты никогда не увидишь, признайся, ты не любишь зеркала, детка, ты больше ничего не любишь, кроме своей такой конечной жизни, ты согласна на все, чтобы я оставил ее тебе, ты сперва пытаешься кричать, после – плачешь, дрожащими руками с безмолвной мольбой во взгляде протягиваешь мне свою сумочку и горстку драгоценностей: кольцо, браслет с якорем, серьги, ты боишься смотреть мне в лицо или того, что я увижу, как тушь размазалась по твоим щекам, смешавшись с потом и слезами, ты несмело касаешься тонкими, худенькими пальцами застежки на твоей блузке и успеваешь расстегнуть две маленькие жемчужные пуговки светло-бежевой, обнажая молочно-белую кожу и открывая взгляду небольшие округлости, затянутые в шелк с кружевами. ты всхлипываешь, когда я тебя касаюсь: мои руки в перчатках, мои пальцы пахнут твоей собственной смертью, твои губы – спелая вишня, разбитая об асфальт. в глазах (я не вижу, но знаю, я повидал таких много) немой крик-вопрос, мол, почему я, почему, отрекшийся, отвернувшийся мой господь – кому ты там молишься, детка? молишься ли вообще? я улыбаюсь почти что нежно, а потом дарю тебе смерть. и ты падаешь сломанной веткой наземь, я все привожу в порядок, в квартале отсюда пьют кофе стражи порядка, в соседней аллее кто-то гуляет с собакой, в доме напротив (там жила ты) кто-то ложится спать, кто-то занялся любовью в окне на третьем, где-то проснулся и плачет малыш, а я поднимаю сотовый и вызываю такси, жаль, что тебя найдут, прости, не смогу тебя навестить. ты похожа на ангела, который запнулся об облако, пал и ныне, умерший, спит, ты похожа на ангела, детка, нашедшего свой покой и свой обретшего мир.
ты похожа на ангела, детка. молчи, не стоит ни плакать, ни благодарить.
такси приезжает точно в положенный срок, я сажусь сзади и слева, называю водителю адрес в центре одной из небольших, но уютных и весьма популярных кофеен. после чужой смерти порой и сам устаешь смертельно, ты была в бежевом, значит самое время выпить латте с шоколадным сиропом, но без сахара.
такси подъезжает, паркуется, я расплачиваюсь, выходя я с ним сталкиваюсь, он неуклюже и по-мальчишечьи извиняется, я понимающе улыбаюсь. возможно, мы еще встретимся, парень, может ты тоже однажды меня узнаешь, мой портрет тебе описали лучшие из профайлеров, находя еще одно тело тебе обо мне рассказывают, меня называют создателем ангелов в желтых бульварных, а у вас на планерке – подозреваемым или объектом, скажи, как правильно? как там? белый мужчина, около тридцати пяти, преступник организован, возможно из религиозной семьи или его профессия связана с церковью: священник, скульптор, ведущий тренингов, проповедник, он выбирает жертвы осознанно, значит за ними следит, у него среднего класса автомобиль, он аккуратен, умен, а, значит, чертовски опасен. все его жертвы убиты руками, преступник силен и сведущ в человеческой анатомии, возможно закончил мединститут или медицинский колледж, он убивает в свободном графике, значит не работает в больнице или госпитале посменно, давайте проверим алиби всех, кто подходит под эти параметры, кто состоит в группе риска, кто соответствует выработанному портрету, давайте опустим руки, давайте забудем об этом: в радиусе ста километров и последних двух лет ни единой смерти, давайте проверим, кто, подходящий под профиль был убит, арестован, выезжал надолго из штата, не поднимайте панику, на все вопросы ответим позже, мы дадим вам пресс-конференцию в среду, мы приносим свои соболезнования, семьям двенадцати известных погибших мы приносим свои соболезнования.
ты садишься в такси сзади и слева, на мое место, называешь такси свой адрес, поправляешь табельное неуклюже, вставляешь наушники в уши, ты не чувствуешь запаха смерти и не видишь ее взгляда, все правильно, парень, все правильно, так и надо. если бы ты был девушкой, ты стал бы следующим ангелом.
я захожу, занимаю столик у окон, вглядываюсь в освещенную тьму, Сара приносит мне латте, я расплачиваюсь, оставляю «на чай», улыбаюсь и продолжаю вглядываться, я жду ее знака, я жду ее слова, я пью остывающий кофе, изучаю лица в кафе, смотрю, как работает бармен, как сменяется с красного на зеленый сигнал светофора на пешеходном, краем уха слушаю новости и прогноз погоды, мне спокойно и безмятежно, я пропускаю сквозь себя бездну, воплощая ее в вечности.
в нескольких десятках километров на одной из дорожек парка в жилом квартале спит нашедший покой и мной сотворенный светловолосый заплаканный ангел в бежевом.
[nick]Suspect[/nick][icon]http://sa.uploads.ru/R47uD.jpg[/icon]

Отредактировано Colbert Nott (2017-12-02 21:20:10)

I want you stuffed into my mouth
hold you down and tear you open
live inside you
oh, love I'd never hurt you
but I'll grind against your bones
страх украшает тебя, как меня – спокойная и вежливая улыбка, я знаю: это было моей последней и первой ошибкой – открыться и все тебе рассказать, я вскрыл твою плоть, как ты обнажила грешную и безнадежно погибшую мою душу, я не хотел сделать лучше, хуже, я просто хотел иначе, быть может, мне просто нужен был ангел, сперва один, ты – мой первый изломанный и неправильный, а после – третий, четвертый, двенадцатый. я мог завязать с этим, сказать себе «стоп», но, ты знаешь, я не хочу останавливаться. я наконец-то нашел работу, которая мне по душе и нравится, мое призвание, путь мой – помогать богу творить не людей, но ангелов. ты улыбаешься мертво, говоришь мое имя по буквам, про-го-ва-ри-ва-ешь, качаешь головой, мол, то, что ты творишь – это зло, это мерзко, неправильно. может быть, ты права, но нет – ты слишком мертва, чтобы влиять на мной сотворенную правду. после тебя я отказался от крови, она слишком пачкает, слишком въедается в кожу ладоней и/или перчаток, кровь – слишком новозаветно и грязно. я так глубоко закопал твои кости, что они никогда не будут найдены, ты навсегда останешься первой моей неприкаянной, я знаю, ты всегда рядом, я слышу твой плач и скорбь, когда они умирают, когда опускаются наземь: успокоенные, упокоенные, бездыханные, когда слезы на теплых еще щеках моей волей превращаются в воспоминание; господь одобряет то, чем я занимаюсь, потому что меня ищут, но все еще не поймали, потому что люди предельно рядом, но времени мне все равно хватает, ты знаешь, профайлеры ведь не правы, они ошибаются во всем, кроме цвета кожи и примерного возраста, они ничего обо мне не знают, я их пугаю. их страх пахнет снегом и новой смертью, этот запах мне нравится почти так же, как партия в покер. мои родители не были ни медиками, ни излишне религиозными, дед и вовсе не верил в бога, я успешно закончил и институт, и колледж, но не по предполагаемой криминалистами специальности, людям нравится все упрощать и сводить к банальностям, я тоже ведь человек, как все, и ангелы тоже не более чем банальность, привязка к религии – лишь формальность, скорее подпись, чем непосредственно почерк, мой способ творить не хуже/не лучше, чем рассказы, статейки и очерки, те же люди, что вам, мне приносят заказ или готовят кофе, возможно мы даже танцуем в одних и тех же клубах «кому за тридцать» или спим с одною и той же Летицией или Сарой, не проституткой, но просто свободных нравов и правил, возможно в ее записной книжке соседствуют наши не имена, но «клички» и номера мобильных. моя страсть убивать не связана ни с импотенцией, ни с профдеформацией, я не мучил животных в детстве, не поджег ни одной из мусорок за супермаркетом, не чаще других мочился на простыни, из меня никак не выходит классический псих, в моем профиле нет самого главного козыря, первопричины, но если бы кто-то меня спросил бы, я бы сказал: «это все вы, каждый из ныне живущих со своим безразличием, со своими пустыми взглядами и самозацикленностью, со своею фальшивой верой, с работой не по призванию, с детьми, которых вы забываете в машинах, уходя смотреть фильм или шататься по магазинам, это все вы, не способные слышать криков: ни страсти, ни страха, это все вы, не помогающие, а снимающие будущих утопленников или аварию на камеру купленного в кредит iphone, это все вы, каждый из ныне живущих, и тысячекратно – я, себя собой сотворивший с вашей подачи, но сам, этими самыми руками, которые мне не умыть, подобно пилату, которые не отмыть ни от крови, ни от въевшейся в кожу моральной грязи всего двадцать первого века», но до суда никто у меня ничего не спросит, а, значит, никто не узнает правды, все запомнят лишь подпись и имя, никто не прочтет трактата о том, как влияет общество на формирование высокоорганизованного преступника, рожденного метасоциальным фактором. это не оправдание, это не исповедь вовсе, это лишь мысли под остывающий кофе, недоношенный плод наблюдений, родиться которому не суждено вовсе. меня не будут судить – никогда – а потому никогда не спросят. если когда-нибудь кто-то выйдет на след, вычислит вдруг меня в безликом создателе ангелов по какой-то непредусмотренной и/или нелепой случайности, ему не поймать меня раньше, чем мне же – спиною пулю, пущенную на свободу после окрика, не заставившего меня ни остановиться, ни обернуться. и когда я буду, теряя последние ноты жизни, падать, раскинув нелепо руки, выплюнув резкий, смешанный с криком, выдох не удивления – боли, я уподоблюсь если не ангелу, то святому. в этой смерти будет что-то насмешливо-несмешное, мое тело разрежут скальпелем, вскроют, но не найдут ни останков твоих, ни моей души.
латте едва уловимо горчит, в кафе не осталось почти никого, я чуть не прошу свой счет, но вспоминаю вовремя, что уже совершал оплату, у Сары волосы светлые и до лопаток, из нее получился бы славный ангел, но сейчас я чувствую не желание, а усталость, не физическую, но моральную. я встаю, улыбаюсь, прощаюсь, выхожу на залитую светом огней весьма оживленную улицу, знакомое темно-серое с шашечками только за угол заворачивает. согласись, опасность по-своему притягательна, пусть порой неизбежно смертельна и/или губительна.
самое время узнать меня на расстоянии крика и выстрела.
[nick]Suspect[/nick][icon]http://sa.uploads.ru/R47uD.jpg[/icon]

I cannot see
there's catastrophe
in everything I'm touching
as I sweat and crush you

страх не тревожит меня, я слишком пуст изнутри, слишком выжжен до тла, слишком тщательно выдумал сам себя, настолько, что ты и другие вокруг – все мне верят, до единого: каждому взгляду, жесту, слову, полупоклону перед антрактом, аплодисментам в конце спектакля, отражению в зеркале убогой гримерки, заляпанном гримом и алой помадой, чьими-то отпечатками пальцев, я, ты знаешь, предельно ненастоящий, но я слишком умею казаться, я умею шагать на полтакта иль такт быстрее, я умею срываться на бег и не срывать в хриплом крике голос, я умею чувствовать меж лопатками – не крылья, но почти настигающую опасность, это что-то сродни древнему полумистическому танцу шамана, я вижу такси, сворачиваю за угол, улыбаюсь, расстегивая нижние пуговицы у плаща – когда буду бежать они обязательно помешали бы, стеснили бы шаг, я слышу твой голос, твой окрик, твою реализацию закона и права, я слышу как кто-то другой останавливается, я почти ощущаю, как кто-то переключает с фронтальной мобильный на общую камеру, но темные переулки по всем законам жанра недостаточно освещаются. я намеренно спотыкаюсь, роняя баки, создавая иллюзию преград и препятствий, врезаюсь в картонную свалку, слышу, как ты переводишь дыхание, едва не физически ощущаю, как горят твои легкие в крике и в беге, ты, пожалуй, был лучшим спринтером в академии, даже, может, порой по утрам тоже бегаешь, но, скорее всего, заполняешь бланки и пишешь отчеты, вынужденно пропуская запланированную тренировку, выезжаешь на вызовы, в четыре утра падаешь на диван, даже нет сил снять форму, я не дам тебе фору, но я запомнил твой взгляд и голос, я слышу повторный окрик, я беззвучно шепчу в своих мыслях, мол, действуй, выступи против системы, останови убийцу путем совершения преступления, ты потеряешь покой и работу, возможно получишь условный за превышение полномочий, ты будешь снова гнаться за мною ночью, перематывать сызнова, искать варианты, пути решений, ты, разумеется, напрочь загубишь карьеру, но однажды ты встретишь девушку в светло-бежевом, вдруг все вспомнишь и даже поймешь вдруг, что твой незаконный выстрел ей подарил жизнь и всем тем, на нее похожим, другим. никто никогда не составит верно и досконально психологический мой портрет, никто не добьется признаний, пожизненного заключения, высшей меры, но будет жива твоя Энн, чья-то Салли, чужая Хелен…вереница живых имен за мое в списке мертвых: велика ли цена за покой целого штата или пусть даже города?
ты уже не кричишь ни одной из шаблонных фраз, с твоих губ тихо, хрипло и сипло срывается мат, ты небрежно потратил дыхание на слова, свое время на то, чтоб обогнуть мной оттолкнутого и не вовремя подвернувшегося на пути какого-то сопляка (он отлетел к стене от моего удара, я не видел, сломал ли он нос себе, но я слышал, как он упал), свою душу на то, чтобы сделать неверный выбор. ты так долго бежишь за мной, что я знаю почти на сто – ты не выстрелишь, не отступишь от правил, инструкций и предписаний, в своей академии ты был самым лучшим, мальчик, самым прилежным, внимательным, правильным, из лучших, поверь мне, парень, хорошие попросту не получаются. после этой ночи что-то в тебе сломается, впереди забор – ты стреляешь предупреждая, и, разумеется, ты промахиваешься, ты ведь все соблюдаешь до буквы, до точки, до дрожи, до скрипа зубов и бессильно опущенных рук. я знаю, глаза почти что привыкли ко тьме, ты видишь мой удаляющийся силуэт сквозь широкие прутья забора, почти ростовая мишень: по таким ты стреляешь в тире каждые две недели, в чем же сейчас проблема, что, скажи мне, сейчас иначе? твой прицел аккурат меж моих лопаток, ты не должен совсем преступать себя, просто. подтяни. к. себе. палец. я почти ощущаю, как пуля скользит по стволу, как срывается в выстрел раньше, чем звук, как оставляет свой след в равнодушной ночи, как разрывает кожу, ломает кости, как застревает внутри или проходит насквозь, как я свой выдыхаю случайный последний вскрик. ничего не случается, только ты, со своей почти что нелепой верностью внутренним установкам и идеалам, со своим не преступлением правил, вместо пули меня меж лопаток твое ударяет отчаянье, я заворачиваю за угол.
звук сирен доносится с опозданием, я выравниваю дыхание, прикидываю время, которое нужно, чтобы оцепить этот и два соседних квартала, и, разумеется, вовремя успеваю скрыться. я слишком долго успешно скрываюсь от правосудия, быть может, поэтому и обладаю условным правом: убивая, вершить чьи-то судьбы?
в новостях все банально и глупо. в трех кварталах отсюда всё суетятся стражи порядка и слуги закона, допрашивают каждого очевидца (и никто, разумеется, ничего не видел/не слышал), забирают в участок Сару и того случайного парня, а тебя расспрашивает художник и двое профайлеров, мой стакан успевают помыть в кафе до того, как проверят на отпечатки пальцев, я почти что в этом не сомневаюсь, впрочем, моих отпечатков нет в базе; я законопослушен: не был замечен, не нарушал, не привлекался. в этом есть своя привлекательность.
в каждом деле главное: постоянство. я не хожу в ту кофейню больше, но через шесть недель я вновь создаю ангела. ты уходишь со службы: мальчик, не сумевший выстрелить в спину. это несложно после: узнать твой домашний адрес, имя твое и твою фамилию. я слишком умен для того, чтобы оставить тебе послание, однако, ты знаешь, парень, я не умею раскаиваться, но умею быть благодарным.
[nick]Suspect[/nick][icon]http://sa.uploads.ru/R47uD.jpg[/icon]

Отредактировано Colbert Nott (2017-12-02 23:06:32)

ancient language
speak through fingers
the awful edges
where you end and I begin

страх не тревожит меня, я слишком далек от страха, я не просыпался ни разу с криком в своей и/или чужой кровати, меня не мучает совесть, не настигают чужие проклятия, мне почти безразлично, что пишут в газетах: там слишком фальшивая правда, я сминаю тонкие, черными литерами выпечатанные, ложью вспоротые, после разглаживаю смятое и пусто, полубезжизненно улыбаюсь. я говорю: они ничего не знают сейчас, и, признаться, никогда ничего не узнают, в твоем имени они увидели проигравшего, в твоем отчаянии – свое оправдание. ты заливаешь непрозвучавший выстрел виски, джином, банальной водкой, беззвучно кричишь до хрипоты в легких, если веровал – значит не веруешь больше, но все равно где-то там все просишь, молишь сквозь зубы, мол, слышишь, боже, верни все назад на выстрел, верни все назад на окрик, рука моя больше не дрогнет, пуля настигнет не человека – мишень, совершившую преступление, я ничего никогда не просил у тебя, господь, услышь меня, сделай хоть раз исключение, обрати время вспять и та девочка в светло-сером не найдет свою смерть в одном из случайных парков, а может ты с ним заодно, безымянный единый в трех ликах, может тебе не хватает там, на небесах, твоих личных ангелов, он – твой поставщик, ты же сам – заказчик, ты видишь во снах нечетко мое лицо и просыпаешься, заливаешь высокоградусным память, но та никуда не девается. в газетах тебя называют беспечным, меня – опасным, ты опять говоришь с профайлерами, после – с начальником, ты, безусловно, хочешь, но просто не можешь остаться, в тебя пулями (в спину, в сердце, в виной изнасилованную душу) чужие косые взгляды, слова: печатные и прозвучавшие только нарочито громким шепотом, ты уходишь с работы, через месяца полтора находишь другую работу, ты избегаешь газет, потому что там о тебе ни слова, а обо мне – много, ты проговариваешь все из моих примет, каждую из въевшихся туда, под кожу твоих воспаленных век.
проходит несколько лет.
я избегаю, как прежде, бывших твоих коллег, я поставляю господу ангелов без единой помехи, задержки, без единого досадного инцидента, я не путаюсь в их именах, я порой вопрошаю у бога, мол, как там мишель, сибилла, сара, джессика, венди? латте горчит, как прежде, люди, мне кажется, свыклись со мной, совсем потеряв надежду, обо мне говорят в газете едва ли не как о популярном местном туристическом объекте, в одном из изданий бульварной прессы меня даже назвали «наш», говоря про мою принадлежность к городу, в конце концов, каждому городу нужен герой, каждый получит оного, бог однажды сказал «аз воздам», я даже, пожалуй, в этом ему поверил.
мы никогда не встречаемся: ни делом, ни взглядом, я уступил тебе одну из любимых своих кофеен, ту, где работает смешливая рыжая сэнди, она предлагает сливки и сахар к твоему неизменному американо, ты неизменно отказываешься, но девушке улыбаешься – ты сызнова научился пить кофе и улыбаться, меня это, пожалуй, радует, я знаю: ты не из тех, что забывают и забываются, ты не из тех, что прощают себя, но из тех, для которых жизнь продолжается. офис, клиенты, пробежки – сперва в одиночку, после – с коллегой, сперва короткие встречи на бизнес-ланче или корпоративном обеде, после – совместные посиделки в пабе во время футбольных матчей, в баре во время финала чемпионата по регби, твои сны становятся крепче, твое дыхание – легче. я наблюдаю, не привлекая внимания и подозрения, а однажды тебе говорю «до встречи», ты прощаешься со своими вечером в воскресенье, вызываешь такси за десять минут до полуночи, как мальчишка – с коллегой украдкой целуешься, у меня есть немногим более трех часов, я создаю подарок со тщанием и вниманием: время поставки для бога как раз пришло, ты похожа на ангела, я ломаю твое крыло, я ловлю не успевший родиться предсмертный крик, я тебя убиваю для нас двоих, твое небо так близко – в глубоких глазах твоих. и не вздумай, пожалуйста, плакать, я не люблю дожди.
ты во власти своих беззаботных снов, ты оставил открытым свое окно, ты меня приглашал так долго – и я пришел, я склоняюсь и вглядываюсь в твое лицо, я беззвучно шепчу тебе: спи, я не стану ни убивать тебя, ни будить, я оставлю тебе благодарность, ей имя – жизнь, а, быть может, память, я не оставлю следов, но визит не оставлю в тайне, я едва к тебе прикасаюсь холодным металлом между острых твоих лопаток, ты не боишься меня, не вздрагиваешь и не оборачиваешься, я оставляю заряженный на столе, рядом одну оставляю пулю, я почти касаюсь ее холодным коротким своим поцелуем, а потом ухожу, исчезаю в на звезды скупой ночи.
а господь улыбается и молчит.
[nick]Suspect[/nick][icon]http://sa.uploads.ru/R47uD.jpg[/icon]