Санта Клаус, большой бородатый мужик в красном костюме, больше похожий на участника гей-порно под тегом "чабби", Эрик должен слышать, если хоть иногда находится в маггловском мире. И если вообще интересуется подобным, напоминает себе Ник, сдерживая улыбку, но мысль тут же ускользает - все они, все мы, хотим того или нет, одинаковые. Санта Клаус разъезжает в санях, запряженных оленями, придерживая гигантский мешок с подарками, Санта подглядывает в окошко за маленькими девочками и мальчиками, готовящимися ко сну, и облизывается, быть может, на них, а вовсе не на стакан молока и имбирное печенье на табуретке рядом с ёлкой, Санта торжественно произносит своё "хо-хо-хо" и сносит полдымохода, пытаясь добраться до праздничного дерева, и небрежно швырнуть под него пару коробок, попутно из вредности перелизав все леденцы на ёлке. Картина не слишком приятная вырисовывается, верно? Однако чувства, что она вызывает, полностью передаёт ощущения Кота от Рождества в общем. Эта атмосфера праздника невольно захватывает и его тоже, тянет за собой, стоит в носу запахом мишуры, глинтвейна и мандаринов, и на ум приходит глинтвейн, который в прошлом году им с Эриком по секрету сделала его мама в чайной, которая, конечно же, имеет ассортимент куда больше, чем просто чай. И плевать, что вместо вина - виноградный сок, вкусно ведь. Но если на секунду опомниться, позволить себе остановиться и прочистить лёгкие - нутро тут же заполнят омерзение и тоска, берущие своё начало из животной зависти. Эрик угощает его глинтвейном, но Эрик проводит своё Рождество в кругу семьи, с сестрой и родителями, и леденцов на их ёлке больше, чем у кого бы то ни было ещё, и Хлоя толкнула его в снег за высказанную идею об истинном лице Санты. "Не порть хоть последнее, что осталось из детского волшебства, Мур!", вот так она говорила, но разве она имеет хоть какое-то право, если он на полном серьёзе уже получил однажды на Рождество под ёлку вместо подарка угольки? Нет-нет, видя несчастные глаза сына, отец сжалился, и к следующему вечеру купил ему подарок. Скейт, так не вовремя, но Кот правда давно просил. Вот только это неоправданное ожидание не покрыл инструмент для нанесения себе ущерба, как называла скейт мама, когда Николас на следующий же солнечный день вышел на улицу, зимнюю и полную тающего снега, с ним, и тут же заработал себе первое в жизни серьёзное растяжение. Однако оправился до начала сезона по квиддичу, чему был крайне рад. Потом были и более серьёзные травмы, целые переломы... Но куда глубже них - тусклая боль и непонимание, что остались от зрелища угольков в новенькой корзинке. Тяжело быть единственным ребёнком в семье, тяжело быть единственным, кто верит в добро, и получает за это. Мур нахлобучивает Мансфилду шапку поглубже на голову, и нагло убегает вперёд, не жалея его, жалость - продукт обиженных и слабых, Ник не слаб, пусть ему и обидно, пусть он завидует, а Эрик не слаб уже потому, что продолжает свой путь. К тому же, Кот быстро расплачивается за свою шутку, потому что в какой-то момент замирает под деревом, и внезапный порыв ветра стряхивает снежную шапку, и всё это падает Муру на голову, а ведь он одет как-то вообще не по погоде. Слишком легко. Но он смеётся, и снежинки звёздами блестят в тёмной гриве отросших с лета волос. Это он предложил им куда-нибудь пойти прошвырнуться, пока есть время. Самому себе - и Мансфилду, однако безобидную идею, куда именно, подал Эрик. Да ведь там же сейчас полно народу, заявил Кот! Да ведь там все эти парочки, и так противно, а Эрику что, не противно, может, если не противно, он найдёт себе такую же слащавую, как розово-ватные сопли из носа, и пойдет туда с ней, а?.. Но Мур чувствует, что ему самому это нужно. Он смутно помнит то, где пробыл в этом декабре, но ему и не хочется возвращать себе эти воспоминания, лучше бы накрыть их сверху чем-нибудь более безобидным. Сахарная пудра на пирогах от мадам Паддифут, и какао с тающими в нём зефирками. Что может быть безобиднее? Что может быть приятнее компании Эрика? Кот хочет съязвить, что да много чего, но соглашается, и вот, он уже стучит сапогами по порогу, стряхивая снег, и всё никак не может перестать ржать, поглядывая на Мансфилда. Максимально упоротая идея, конечно. А за смехом скрываются слёзы обиды - эй, Эрик вообще понимает, что хоть Хогвартс и опустел почти, те, кто в нём остались, такие же ебанутые, наверняка нагрянут именно сюда! И Кот будет ощущать, как его сердце разбивается каждый раз, когда открывается дверь, и новая парочка влюбленных заходит в, ну, назовем это кафе. А уж что делать в этом случае на Святое Валентина, он и вовсе не знает. Просто...в глубине души всё же жила надежда, что хоть в этом, последнем учебном году, самом важном для них, он не будет одинок. Не сбылось. Хотя - взгляд, уже не такой смешливый, более осмысленный, замирает на Эрике, который поднимает голову, ощущая его. Что, если подумать, дороже? Что весит больше - поебушки или друг, который никогда не предаст, правая рука Снежных Котов, карманный прорицатель, и ещё много кто в одном флаконе? Определенно, поебушки. Николас снова улыбается, зная, что это не так, и галантно распахивает перед Эриком дверь, давя смешок:
- После Вас, миледи. - И сам же в итоге и залетает вперёд, заранее уворачиваясь, например, от чужой трости, тут же взглядом зацепив самый дальний столик...но потащив Эрика не к нему, а садясь прямо посередине зала. Они обратят свою слабость в смех, и пусть их отсюда вытурят в итоге, но Кот будет улыбаться, шутить, за один день пытаясь истратить все праздничные деньги, а потом пытаясь своровать еду с кухни, Кот сделает этот день радостным для себя и для Мансфилда, хитря о том, что чужая радость прибавит парочку пунктов и к его собственном. Итак, он, не сговариваясь с другом, первым добирается до меню, и заказывает им яблочный пирог и какао с корицей, слишком банально для Рождества...и настолько нужное. До угольков ведь что-то было, будет и после.
- Ни призраков, ни монстров. Ни страхов и тревог.
Идиллия такая - прямо райский уголок!
Здесь все легко и просто,
Кто летает, кто пешком.
И так щекочет ноздри
Запах свежих пирожков... - Он декламирует смешливо отрывок из песни Джека  в одном прекрасном маггловском мульте. Эрик наверняка ведь его знает. Но, кажется, не только он, потому что поёт Кот выразительно и не сбавляя громкости, и ещё несколько человек оглядываются на него. Полукровки! Магглорожденные! На костер! Он смеётся и садится за стол наконец, раскидывая свои длиннющие ноги по краям.

Почему Рождество? Почему вообще столько праздников? Откуда вся эта полубезумная атмосфера, даже с Валентином всё понятно - геи, полководцы, боги, ну, обычная компания для любого шабаша, но здесь-то? Родился один малый, маггл или волшебник великий - история умалчивает до сих пор, хотя самый великий волшебник - это, конечно, Мерлин, у любого идиота спроси, - и всё! Вот бы хоть кто-то один так радовался рождению Мура. Вот бы хоть кто-нибудь... Стоит на миг прикрыть глаза - и он ощущает ладони матери на своей макушке. Она улыбается, вглядывается в него отдающей травой глазами, и ерошит ему волосы, а затем садится обратно за свой сраный компьютер. Да, сегодня выходной, но пойми, сынок, столько работы, что приходится заниматься ею даже дома. Она становится волшебницей в своём деле, чтобы компенсировать отсутствие обычной возможности колдовать, не в технике. Ей интересно общаться с Эриком, потому что Эрик тоже как бы шарит, а когда дома ломается ноутбук, взрываясь от стандартного отцовского "Репаро", один раз пробовали, спасибо, больше не надо, она всё чинит сама. И ещё телевизор, и микроволновку, и кофеварку, и магнитофон. Особенно магнитофон, ага. И всё это - сохраняя потрясающую женственность, и потрясающую отчужденность. Нет, она рада, что родила сына, определенно, выполнила свой материнский долг, так сказать - но рада ли она, что родила именно его? Николас забрал у матери всё, что мог. Забрал её кальций, ещё будучи в утробе, забрал её магический дар, забрал метаморфомагию, забрал даже возможность быть свободной. Заслуживает ли он что-нибудь после этого, хоть капельку её любви? Холодит горло, быть может, следующие пару дней после праздника Николас проваляется в постели с температурой под причитания Мансфилда, потому что вчера на спор сожрал кусок снега, Мура хлебом покорми, дай с кем-то поспорить и посоревноваться. Это же суть Сноу Кэтс, да? Они оба осознают происходящее. Оба - или их куда больше, быть может. Но мама, мамочка, которая вроде как любит его, несмотря ни на что, не может принять именно такого сына, и боги, как же Ник рад, что он сейчас не с ней, не дома, что Эрик ради него остался здесь тоже... Ну, ради кого еще, если не ради него? Кот видел, как канючила Хлоя перед тем, как школьники собирались и разъезжались по домам на эти каникулы - а затем тоже решила остаться. Они уедут позже. Если Кот останется один, то кажется, он повесится на елочной гирлянде.
Однако лично здесь он не видит гирлянд, на которых можно повеситься, всё такое радужное, и действительно пахнет свежей выпечкой и какао, и смутно - гибискусом, этот запах не перекроет больше вообще ничего и никогда, и Ника ведет, когда Эрик рядом, потому что этой сраной китайской розой пропахла вся его одежда и кожа. Мысль, не прошенная, рождается и умирает, потому что сама жизнь - это попросту бесконечный круг смертей и рождений, и из него не выбраться вообще никак, только если не перестать существовать совсем, или что там говорил Шопенгауэр, мама так любила эти философские книги, и меж страниц клала цветочные лепестки, но забывала про них, поэтому когда маленький Кот до них добирался - ему в пальцы сыпалась лишь труха, пахнущая книжной пылью. Воспоминания, одинаковые в любое время года. Но они длятся всего мгновение, стоит Нику всего лишь моргнуть, чтобы обернуться на самого неприятного из всех оглянувшихся на песню, чтобы испортить ему праздник, ляпнув что-то гадкое, если у них не может быть настоящего праздника - путь его не будет вообще ни у кого, но... Первым свой рот открывает Мансфилд, и Мур в который раз попросту поражается этой его способности, он улыбается широко, наблюдая с одобрением за этим мини-представлением, и лениво думает о том, что они с Эриком ведь безумно похожи. Актеры погорелого театра, блин. Но Кота правда плющит от того, как Мансфилд ведет себя, даже если он делает это нарочно, принимает с энтузиазмом всё - и взамен тоже получает принятие, а разве есть что-нибудь дороже? Они сидят здесь и сейчас, как самая настоящая гомо-парочка, и Николасу было бы, может, и противно думать о таком, но он столько раз спал с парнями за это время, он столько раз вообще с кем-либо спал, и психика воспринимает подобное, как совершенно нормальное явление. Если бы не стыд, который проявляется на лице так, словно Муру забросали ебальник спелой вишней, стоит подумать в качестве пары конкретно о них двоих. Это так тупо, что от этого выводит на смех. Это так отчаянно - эхом отдаётся со стуком крови в ушах, что-то типа "не получится. не получится", хотя если честно, он ведь никогда и не задумывался об этом серьёзно. Но это же Рождество, время чудес. И они сидят здесь, за одним столом, как парочка, и мешает тому, чтобы это стало явью, только слово "как". Кот хмыкает и заливает эти мысли как раз принесенным какао, рассеянно кивает на извиняющееся от хорошенькой официантки, хоть и не той, что принесла было им меню, "А вот с пирогом придется подождать", и только теперь наконец фокусирует взгляд на Эрике, даже не пискнув в ответ на его пинок, кажется, не ощутив его вообще, и приподнимает брови:
- М? - Оглядывается на того парня, который ещё мельком косится на них, но - ебать, рождественское чудо! - не собирается пиздить, и делает очередной глоток, и вовсе не удивляясь тому, что на вкус какао самую малость, но всё же отдаёт гибискусом.
- Да я ж мудаком стал раньше, чем родился. - Хмыкает, и одно из своих копытец, раскиданных на весь пол вокруг стола будто, нагло закидывает на здоровую ногу Эрику. С такими-то шпалами ему даже не нужно съезжать задницей со стула. Поэтому, просто выждав пару секунд, он улыбается широко, словно бы этой улыбкой прося ему врезать, и забирает свои ходульки на место, сунув их под свой стул. - Мне было так удоообно... А знаешь, где было бы еще удобнее? У меня дома. Но там какао растворимый, и канал с мультиками отключили. - Губы разъезжаются полумесяцем вниз, но уже через мгновение Кот лыбится снова, наклоняясь чуть вперед, хватаясь руками за край стола, и шепча Эрику:
- А канал с порно - нет. Поедем завтра домой, ко мне? - И ржет, заливается, правда, на пол тона тише, чем мог бы, прекрасно зная, что ему за подобные шутейки ничего не будет. Кот оттачивает это своё мастерство - точит свои когти - об Эрика столько, сколько себя помнит. Как раз потому, что вот в этих шутках ничего злобного нет, просто такие дружеские приколы, но каждый раз, если Мансфилд подхватывает инициативу и продолжает линию шутки, Мур ощущает почему-то себя так, словно находится при шуточной смерти. Во всяком случае, сердце его в такие моменты пропускает удар.
- Расскажи лучше, как дела у тебя дома. Тебе же наверняка писали письма, звали... Как дела у твоей матери? - И он снова снижает голос, но уже без всяких издевок добавляет: - По-моему, если бы они с мадам Паддифут устроили кулинарный баттл, выиграла бы твоя мама. А присоединись к ним и моя, она бы проиграла обеим... Ну, разве что, сделала бы кекс в кружке из порошка. - Вздыхает тихо, но не печально, только улыбается уже не так задорно. У них в семье всегда готовит отец. Вот он бы точно всем на свете задал фору. Но, но... Николас снова прихлебывает какао, и про себя усмехается - а неплохой маркетинговый ход. Какао-то, может, и два по цене одного, но пока дождешься пирога, по чашке уже выпьешь, а еще запить, а ещё согреться - вот так и тратится куда больше.

Иногда, когда Ник смотрит на свои руки, ему смутно хочется помыть их с мылом. Пробуждая в себе какое-нибудь заумное психическое расстройство, тереть их долго-долго, протирать до самых костей, до кровавого месива в умывальнике - но даже кровь быстро утонет, смешавшись с непроницаемо чёрным, тягучим и вязким, как кисель, ядом. Даже не масляные разводы нефти на поверхности беспокойных волн, и не гудрон, которым смазывали качели на детской площадке через два дома от них. Что-то куда, чёрт возьми, серьёзнее, тяжелее на ощупь. Что-то такое, чем он почти захлебнулся, и что полилось через рот этой осенью. Стоит вспомнить только о том случае с Криви... Всё могло закончиться куда хуже. Роззи знает - первая попалась ему на пути. Эрик и Оливер - нет. Чёрт, если с Олли тут всё понятно - для них вообще не принято говорить о том, кто с кем шпехается, потому что отец, вошедший не вовремя, убил всё желание, что могло бы зародиться хоть когда-нибудь даже под градусом, то с Мансфилдом чуть более странно. Не говорить ему, потому что бояться вызвать ревность? Потому что это почти что измена, хотя они даже во снах не встречаются? Какой же Никки смешной. Да он же переебал полХогвартса! И ни перед кем не ощущает себя за это виноватым или обязанным - только не перед Мерри,  с которым в общем-то дружит с тех пор, хотя периодически ловит неприятные триггеры, и благодаря которому словил ещё одну причину врываться в кабинет, где располагается редакция,  с какими-то дебильными и громкими лозунгами, шуточно обвиняя местные СМИ в продажности и отлизывании добру... Добру, которому он никогда не принадлежал. И не хочет, если честно. Это даже не жижа, оставляющая чёрные разводы на губах и отдающая мятной горечью, это какое-то блядь говно. Что-то типа любви к пицце с ананасами... Допустим, что Мансфилд, что Криви, могут любить её. Но если хоть покажут ему кусок - он убежит с визгами. Лучше не стоит... Хотя, на самом деле, она тоже ему нравится. Они тоже ему нравятся. И нет смысла отрицать это, Эрик - куда сильнее. До той степени, что перед ним пасть всего страшнее. Казалось бы, за время более чем тесной дружбы - куда уже? Этот азиатский мудак - даже не Олли, который внезапно протащился через полстраны, чтоб навестить калечного Кота в начале августа. Это... ну... Иногда кажется, что, например, в семью Мансфилдов затесался не_азиатский брат, а что? Или наоборот, потому что Эрика принимают в доме Муров более чем радушно, и чёрт, Картрайт не слышал даже трети перлов "дяди Натана", к которым Эрик давно привычен до автоматизма, иногда даже отвечая тем же - ну, а как иначе с этими (с)котами? Что большой, что мелкий  - одинаковые. Просто копия копии. Но вот у Ника к Эрику что-то настоящее... Он и так перед Мансфилдом, как на ладони - кроме нескольких маслянистых пятен. Сейчас, сидя рядом с ним, при мысли о том, что он всё-таки своеобразно извинился за то, что помотал нервишки Мередиту, вдыхая запах гибискуса и ощущая его смутный привкус во рту - этим почти что вызывая желание на пошлые ассоциации, - Кот думает, что они даже как-то уменьшились в размерах. Может, всё не так страшно? Но совсем не исчезли. Чёрт, он не в порядке - и вряд ли окажется без посторонней помощи. Но ни к чему Эрику переживать ещё и об этом - у самого-то вон... Кот наклоняется, чтоб перевязать шнурок на кроссовке, среди зимы-то, и поднимаясь обратно, стукается головой о стол так, что чуть не роняет с него свою чашку. Тупо и долго ржет, выпрямляясь, снова привлекая лишнее внимание  - но как же, чёрт побери, ему легко и весело! Рядом со своим самым-самым лучшим другом. Это, конечно, не соревнование. Но Эрик всё равно почему-то очень глубоко в душе у Ника - всегда на первом месте.
- Да. Да, я знаю. - Он улыбается уже почти кротко, не сводя с Мансфилда горящего задором и признательностью взгляда, напоказ кивает в такт согласия с тем, что говорит. - И ещё я знаю, что ты наверняка знаешь, на кого я люблю дрочить. Я знаю, что ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь, и ты скрываешь то, что я скрываю, что ты... - Он мурчит уже во многострадальную кружку - там вообще точно какао? И чуть не давится, когда симпатишная официантка приносит им пирог, чуть при этом наклоняясь, и приподнявшись на стуле, Мур смог бы рассмотреть, насколько приподнимается при этом её не менее симпатичное платье, открывая очень симпатичное тело... Но почти с тревогой он понимает, что не хочет этого. Возможно, наболтался с Ханной, дующейся на него за то, что как-то осенью, опять же, в Хогсмиде выкрал у неё самым наглым образом Криви. И твердит, наивная кучерявая блонда, что девушки - не предмет объективизации. Ник на это обычно скалится и хмыкает, но не поправляет её тем, что хэй, детка, грубо говоря, любой человек - её объект. Не оба пола, потому что их вообще-то, как и гендеров-шмендеров всяких  - тоже, кстати, её идеи, - как минимум несколько, а каждый блядь отдельный человек. На каждого можно хорошенько подрочить ночью, отгоняя бессонницу, та уж точно сбежит в ужасе от подобного зрелища. Но сейчас, если выбирать между двумя такими объектами... Никуда, в общем, Николас не приподнимается, только переводит насмешливый взгляд на Эрика, желая его спросить, а он-то чё номерок не взял, у них же вроде как в этом плане тоже похожие вкусы - и осекается, ничего не говоря, и резко отводя взгляд, будто ошпарившись. Почему, блядь, это так работает? В смысле, почему можно однажды проснуться и вдруг осознать что-то вроде "бля, меня возбуждает лучший друг"? Это не то, на что Ник рассчитывал в своей жизни. Однако он делает вдох - и старается успокоиться, визуально делает это, даже румянец исчезает - если только это не магия, не очередная из его дебильных уловок в духе "Я страдаю, но вы никогда узнаете об этом, пока не упс". Стоит потерять концентрацию - и все котовьи штучки, собственно, коту под хвост. А ведь там могло бы оказаться что-нибудь другое... Стул, например, с которого он почти падает, но вовремя хватается за край стола - и снова ржет.
А дальше они с Эриком под веселый пиздеж ни о чем и обсуждение сплетен поглощают пирог, заказывая по второй кружке какао заодно. С ним всегда так уютно. На самом деле, один Мур никогда бы не зашел в это кафе - для него слишком слащаво и цивильно, какие бля зефирки и сахарная пудра, если он предпочитает мясо и анисовую водку? Ну, или чай с гибискусом, например... От Эрика ведь пахнет чаем, так может, всё закономерно? Чай - символ уюта. Значит ли это, что Эрик на 99,9% сделан из чая? А одной доли процента у него просто нет. Ника то и дело триггерит и заставляет вздрагивать то, что он периодически за время их посиделок ловит себя на желании ткнуться носом в чужую шею, принюхивать, или - Мерлин, упаси, - взять пальцы Мансфилда, перепачканные в этой сраной сахарной пудре, в рот. Они же тогда точно будут полностью как парочка любовников-обмудков. И должно быть, с Ником что-то не так, но единственное, что его действительно парит, помимо ахуя от подобных мыслей, к которым располагает целиком и полностью эта романтичная атмосфера, так это то, что, ну... Эрик же вряд ли захочет. Путаться с Ником вот так вот. Тем более, настолько зная его, почти как самого себя - или даже больше, особенно учитывая, что эта наглая кошачья рожа иногда принимает черты самого Мансфилда - шутки ради. Самое-то главное ему не перенять, метаморфомагия пусть и условно, но подчиняется законам физики.
Каким ебланистым законам подчиняется омела, торчащая над входом в заведение, м? Самое обидное, что её вешают-то при них, как возводят плаху для какого-нибудь неверного, и затем Ник, то и дело бросая туда полный брезгливого веселья взгляд, считает - раз, два, три - то, как сосутся под нею парочки на входе-выходе, и каверзно комментирует это Эрику, мол, смотри, они ж друг друга сожрут сейчас. Ему смешно. Ник сам пробовал с кем-то так целоваться - придя к выводу, что любит это делать иначе. И уж тем более не настолько прилюдно, фуфуфу. Но иногда... Его задумчивый взгляд замирает на Эрике. Моргнув, Ник встряхивается и собирается, забирая обратно свои рельсы-рельсы-шпалы-шпалы и вставая.
- Пошли, бля. Уже сил никаких нет, какое неприятное оказывают давление своей праздничной атмосферой, отбили весь аппетит. - Он же съел бОльшую часть пирога, но он и фыркает смешливо, первый проходя к выходу - вообще-то, по умолчанию планируется, что Николас попросту выйдет из кафешки первый, чтоб пройти под омелой, не создавая неловкости - но на выходе, почти болезненно приглядываясь к Эрику, Кот почему-то тормозит. Они замирают под омелой на одном уровне, но даже почти задевая её макушкой, Кот почему-то не придаёт этому значение. Удивительно, столько всяких "почему" - а в какой заднице затесались ответы-то?..