Тот, кто однажды бездумно выплюнул: «чужая душа - потёмки», был настолько чертовски прав, что Руквуда тошнило от этого. Хуже всего, что кромешными потёмками были не мысли какого-то там Министра, а собственного отца - человека, давшего ему имя и жизнь. И это понимание, ошибочности суждений - вязкое, мутное, душило его все лето. Сбежать от этого было невозможно - просто некуда. Мать смотрела на него полными боли и отчаянья глазами. Ведь её тоже добивало это чувство - полной беспомощности.
Она, такая маленькая по сравнению с ним, вымахавшим и раздавшимся в плечах за лето, цеплялась за него своими тонкими ручками, и молчала. Молчала, потому что сама не знала ничего. Не понимала. А если и знала, то запихала очередной скелет Руквуд-холла поглубже в шкаф, придавив его своим худеньким тельцем. Этого учебного года Джон ждал, как никогда. Понимал, что поступает трусливо, и от этого корил себя ещё сильнее. Буквально насильно заставляя себя рыскать в родных стенах. Словно зверь.
Отец вел себя странно достаточно давно. В нем всегда было что-то такое, неуловимое. Словно душок сумасшествия преследовал его всегда, шел за ним по пятам, в след за начищенными туфлями. Но раньше он был маленьким, тонким. Сейчас же он жестко забивал ноздри. Нервозность и излишняя несдержанность, какие-то обрывистые фразы, полные глубокого и мутного смысла. Напряжение в доме можно было резать ножом. Мать была бедной, тенью самой себя, а когда они с Джо уехали в Испанию, плакала по ночам. Возможно, она делала это и дома.
Он провел рукой по волосам, убирая их назад и посмотрел на маму. Она стояла, заломив руки за спину, и смотрела на Хогварст-экспресс, скрывающийся в клубах дыма. Мимо скользили волшебники и волшебницы, было шумно. Голова практически разрывалась от гула голосов. Воздух был влажно-тяжелым, с трудом пробирающимся в легкие. Скапливающийся комом где-то в горле. Мать зябко охватила пальцами свои худенькие плечи, сжимая ткань бежевого, несуразного плаща. На пальце мутными линиями поблескивали родовые перстни. Руквуд скрестил руки на груди, оперся бедром о чемодан, с погруженной на него клеткой, и оглядывался. Ждал.
Под кожей уже зудело, клокотало, бурлило. Джо поднял руку и потер шрам на плече, сквозь толщу рубашки и кожаной куртки, вызвав обеспокоенный мамин взгляд.
Платформа заполнялась студентами и родителями, чемоданами, вещами, криками. Жизнь тут била ключом, и некоторых по голове.
Скорее, блин.
Мама опустила руку ему на плечо, принявшись отвлекать его беседой. Наверное, она делала это для себя. Сложно рыдать и связно составлять предложения на отвлеченные темы, вроде очередных разрывающих все полосы газет новостей. Ее голос тонул в потоках других голосов, подпрыгивал и окутывал. Джо ей даже отвечал, скорее мычал что-то бессвязное. Потому что маме ответы не нужны были. Ей не нужна была тишина. И даже здесь, в толпе чужих и знакомых лиц.
Вскоре в толпе показалась светлая макушка. Даже отсюда, с расстояния в добрых восьми ярдов, он ощутил запах ее духов.
— Пойду поздороваюсь, - мрачно ответил Руквуд. Ноги сами понесли его вперед. К ней.
За лето, они виделись с Дом всего два раза, и оба в начале, когда все было не так плохо. Когда мать еще была привычно-веселой, легкой и радостной.
У Руквуда руки начали чесаться от желания прикоснуться к ней. Ощутить ее под пальцами, под губами, под опущенными веками обновить ее выцветавший образ. Подошва его сапог царапала мощенную плитку. Доминик стояла к нему спиной, как всегда ослепительная. Джо тянуло к ней инстинктивно. Ему было плохо, он был растерян и напряжен, а от этого и собирался искать утешения о той, которую любил. В груди тут же затопило привычным теплом. Каждый шаг его, тяжелый и твердый, сокращал между ними расстояние. Рядом с Дом стояла какая-то женщина. Не молодая, но и не старая. Скорее всего, ее мать.  Руквуд даже притормозил слегка. Может, тетка? Уизли были весьма многочисленными, поди разберись в их семейном древе. В груди опять нехорошо потянуло.
За лето Дом не выросла - макушкой она едва доставала ему до подбородка. Поэтому Джо подкрался к ней со спины. На самом деле не крался, просто подошел тихо, пусть и не специально. Наклонился и поцеловав ее в щеку.
— Привет, - и от сердца отлегло, мгновенно. Руквуд улыбнулся - уголок губ дерзко пополз вверх, обнажая ряд зубов. Какая же она красивая, его девочка. Ему не составляло труда стоять так над ней, слегка склонившись, заведя руки за спину. Но затылок жечь начало от чьего-то взгляда. Он повел бровью, нахмурился и выровнялся, уставившись на женщину.
Если бы взглядом можно было убивать, Руквуд бы уже лишился головы. Дважды.
Все таки мать.
— Эм... здрасте, миссис Уизли.