Обожженные пальцы вертят в руках самокрутку сырую, разбитые губы царапает дождь. Пытаюсь вдохнуть; дается тяжело, настолько, что думаю - черт возьми, ты идиот, Флинт. Стоило бы идти в Мунго, хотя бы к Вуд, но нет же, пустяк, заживет, только доползу до барной стойки и пройдет, как не было ничего. Чертов доморощенный герой. Полночь, и долго скитаясь по улицам после боевого задания, я не нашел ничего лучше, как добраться до бара, где работает брат моей Вуд. Конечно же, она ничего не узнает, не узнает, в каком состоянии я пришел; утром послушав на работе сводки новостей, решит, что после провального задания по поимке беглого преступника я поплелся домой, заливать горе наедине со стенами.
Я закуриваю, дым касается облаков, и туман плотным сиреневым покрывалом падает на мокрый асфальт, застилая дымом стекла домов. Дождь глухо тарабанит по подоконникам и крышам, минувшая час назад гроза и буря, властно гнувшая деревья к земле и переворачивающая мусорные баки, опустошила дороги и улицы, и теперь для этих улиц освещением служили лишь уличные фонари и тускло мигающие вывески магазинов.
Окна квартир в большинстве своем были безжизненны и похожи на пустые, выжженные глазницы. В эту пору ни дворовую банду, ни стаю бродячих собак, ни одинокого странника невозможно было встретить на пустынных, девственно чистых улицах. Здания из старого кирпича на углу переулка освещало перекресток слабо, одна из букв на вывеске не работала уже неделю и периодически моргала, будто напоминая, что она жива. И внутри тоже есть живые. Мало примечательное здание, на самом деле, в рабочие дни и в час пик, казалось, что оно вовсе исчезало и где-то весело меж пространством и временем.
В искаженном свете фонарей и вывесок безлюдная длинная улица виделась тропой, заросшей плющом и иголкам звезд. Даже мне казалось, и я почти верил, что вот-вот, именно сейчас на крыльцо одного из покосившихся старых домов выйдет старый индеец Хью со своим лохматым псом Джимом и набив свою трубку, станет играть на губной гармошке, рассказывая легенды и травя байки призракам и заблудившимся.
И я еще долго стоял, зажав в руках потухшую сигарету, наблюдал сквозь мутные стекла за полупустым баром и как бармен отстранено натирает стекла бокалов. Слишком тихо. Слишком спокойно.
- Плохо выглядишь, Флинт, - встречает меня бармен; усмешка, пальцы касаются холодного стекла. Виски налит еще до того, как я сел за барный стул, стянул куртку, размял уставшие кости. Как бы там ни было, но только сейчас я почувствовал, что я - в норме, что все как обычно, и что мне, наверное, даже нравится моя жизнь.
Город спит уже давно, пригнув фонарные столбы, город допил текилу и вино, людские слова, кровь и слезы; я смотрю сквозь стекла на пустые крыши, киваю, мол, да, неудачный день; и по этой причине я здесь один. И только, будь добр, не надо начинать, что скоро сдохну; если уж подыхать, то влив в себя весь твой бар, дружище, и сев за руль мотоцикла. По мне так неплохая кончина. 
Третья стопка американского виски растворяется в кубиках льда. Иногда мне говорят, что это кощунственно пить огневиски с холодной водой, и я часто начинаю рассказывать истории об историческом употреблении этой огненной воды у шотландцев, например. В шутку, конечно. Уходить домой, смотреть на голые стены и в пустые кружки, не хочется до звериного отчаянья, и я подумываю заказать себе еды, как из дальнего конца до моего уже слегка помутневшего сознания доходит шум. Мужские голоса, смех, стук пивных кружек об поверхность стола. Кислый запах давно не мытого тела и самого дешевого пойла, которое бармен только может найти в своем заведении.
- Кто это?
- Первый раз их вижу. Приезжие странники, полагаю, - флегматично отвечает бармен, не отвлекаясь от приготовления какой-то бузинной настойки.
Алкоголь застревает в горле, выходит кашлем в те растянувшиеся мгновения, когда падает стул, разливается пиво, бьется фарфоровая кружка, оставляя на осколках неприятные подтеки от черного кофе. В баре этой ночью лишь я, старик за одиноким столиком в углу, с тарелкой ухи и элем, и те, кого я не успел разглядеть в глубине бара.
И женский голос, испуганный, возмущенный. Тонкое стекло бокала в моих руках скрипит, с неестественным шумом скользит по полу барный стул.
- Флинт, черт возьми, - слышу я голос бармена; слишком он хорошо меня знает, я улыбаюсь, вспоминая, сколько потасовок устраивал у него.
- У меня не то состояние, чтобы устраивать разборки- улыбаюсь я, - просто посмотрю, что случилось. Может, девушке нужна помощь? Или этим уродам компания.
- Если что-то произошло, я разберусь сам или позову хозяина, - но я уже направлялся вглубь бара. Конечно же, мой приятель знал, что смысла останавливать меня нет, как и верить тому, что я слишком устал после смены и что я действительно выгляжу настолько плохо, что пора бы показаться медикам, перестать курить и сидеть у него до трех часов ночи в одиночестве, но... Да всемогущая Моргана, я и сам не до конца понимал, что творил и чего хочу; стоит ли верить себе, ощущения, Мерлину или бог знает еще кому.
За широким окном не было видно ни звезд, ни луны; рассеялись даже облака и дождь, казалось бы, стал тише. Звуки исчезли, - скажи, как ты умрешь? в потасовке в баре? на задании? пора бы остановиться, флинт, - лишь дробью с длинных темных волос на стол падали дождевые капли. Светящиеся темно-синим глазами старались скрыться за глубоким капюшоном мантии, длинные ногти сжимали край черной блузки; время исчезло тоже, как и малейшие попытки осознать белый шум в голове, боль в обожженных пальцах и кажется поврежденных ребрах.
- У вас не найдется покурить, господа? - я не слышал своего голоса; не пытался его услышать. Перевернутые кружи, бокалы, двое мужчин в грязных балахонах, с каплями пива на заросших бородах. И тонкая фигура, метнувшаяся в тень с моим появлением.
- А ты кто такой? Не видишь, что мы заняты с дамой?
- Я всего лишь спросил покурить, - в наигранно дружественном жесте я поднял руки, - вот только сомневаюсь, что дама в восторге от вашего присутствия.
- Не нравится мне этот тип, - бросил своему приятелю второй мужчина, уже отвлекшийся от неизвестной девушки и направляющийся в мою сторону, - свалил бы ты по-хорошему приятель.
- А если нет? Неужели вы против компании? - весело ответил я, вот только никакого веселья сегодняшняя встреча явно не обещала. Я сжал палочку, осознавая, что в очередной раз нарвался на неприятности; а заодно втянул в них и своего приятели, чьи бокалы и бутылки за моей спиной буквально звенели в ожидании катастрофы.

Отредактировано Ivor Flint (2017-03-11 20:43:41)

Как бывает заведено во всех моих историях, я не знаю, какие преследую цели, срываясь каждый раз, удерживаюсь на границе, но не даю себе жить спокойно. Белый шум ломает в порошок и пыль стенки черепной коробки, искореженной, как отражения в треснувших зеркалах; и стекла бокалов бьются, склеивая ресницы кровью; хруст костей, не могу понять, это мои или чужие.
Слишком тихий июнь - дождь предвестник безумств и бед; ни ошибок, ни случайностей нет в этом городе, до мяса изъеденном серостью и тусклой акварелью мостовых и улиц. Кажется, кто-то из моих сегодняшних приятелей сказал, что пора от меня избавиться. Немного весело. Кажется, я остановил удар; успел; можно справедливо считать, что ударил первым. А дальше был поцарапанный стол, познакомившийся с моей головой; разбитая бровь, кровоточащая так, что я задней мыслью решил красиво истечь кровью и принять смерть достойно.
Старший Вуд подоспел, как обычно, вовремя и второй тип вслед за первым отправился считать звезды в лужах и камни на асфальте.
- Когда-нибудь я сам набью тебе морду, - Вуд кинул в меня мокрое полотенце.
- Нет, - театрально покачал головой я, примирительно пожимая плечами, - даже после этого я не научусь ничему, мой друг. Тем более жить нормально. Но было ведь весело, согласись.
Вуд что-то проворчал из-за стойки, видимо, решив успокоиться и игнорировать меня. Зная его, я мог бы третьем полететь на дорогу, смотреть на луну и читать ей стихи, и тащиться потом домой в мокрой куртке. Не сделал он этого, потому что и сам понимал, что я не делал ничего плохого; просто методы выбирал не очень.
- Да ладно тебе, хоть кости размял, а то заметить не успею, как ты отрастишь себе пивное пузо и заведешь семью. И все, прощай веселые времена с твоим добрым другом.
Я огляделся, выбросив к черту окровавленное полотенце, и наконец ловя взглядом застывшую фигуру девушки. До сих пор я не мог ее разглядеть в тусклом, сумеречном свете бара.
- Надеюсь, они все же не были вашими друзьями? - усмехнулся я, - я уже успел почувствовать себя героем, не хотелось бы резко становится шутом в глазах публики.
"Уже, дурачина", - кажется, сказано это было голосом Вуда, или это совесть с голосом Вуда в моей голове, или черт знает что, но я на всякий случай обернулся и нет, друга своего я не заметил.
Я подошел ближе, руки в карманах, в глазах двоится и растекается черно-серыми пятнами. Видать, никогда мне не вырасти из своего ничего, не поумнеть - таким навсегда и останусь, и сгнию где-нибудь под мостом, как счастливый весенний тролль.
- Вы в порядке? - я протянул девушке руку, не особо надеясь на что-то, - меня зову Ивор и после работы я имею обыкновение доставлять проблемы своему другу и спасть дам, пребывающих в беде.
И не то, чтобы у меня было настроение шутить и веселиться; мне до чертиков не весело было. Но я не мог иначе, и запоздало поймал мысль, что я ведь действительно переживаю за нее и за то, что успели сделать или наговорить ей эти пьяные уроды. И не то, чтобы я сейчас был лучше, но она выглядела такой беззащитной, такой неправильной картинкой в атмосфере этого старого бара. Ее не должно было быть здесь, и этот взгляд, почему-то он казался мне отчаянно знакомым, но я не мог, ничего не мог вспомнить.
Я сделал шаг назад, через плечо кинув взгляд на единственного, помимо нас, посетителя. Старик уже доел свою похлебку и неспешно потягивал эль. Я криво улыбнулся, отсалютовав ему; он с улыбкой кивнул мне в ответ, но смотрел куда-то сквозь меня, сквозь мою невольную спутницу. Это была совершенная пустота, и я завидовал, что он ее видит.

Все время на грани, мир из тонкого стекла, мой разум совершенно ясен, но стоит отступить на шаг, задеть плечом вибрационное поле вокруг, - и все разобьется на кусочки; это как хождение по канату под куполом из зеркального стекла, сверху с неба извергаются потоки ливня, бьют молнии и в отдалении слышится гром, но капли не долетают, только создают иллюзию страха и опасности сорваться от таких хождений. Такое происходит, когда не высыпаешься очень долго или пьешь несколько недель подряд, только во время сна выпадая из болезненного пребывания в реальности.
На секунду мне становится страшно; мысли серыми водоворотом затягиваются в голове - затягивают на дно - затягивают петлю. Что-то напоминает мне этот испуганный вид, эти пальцы в волосах, эти попытки казаться спокойной и стойкой.
В эти секунды этот город и этот бар, все вокруг медленно нас пожирает; из-за туч выплывает луна, в ее свете дома становятся все белее; звездный сеятель и его короб не скупились на линии созвездий на ночном небе антрацитового цвета.
Пожалуйста, перестань, Флинт. Болью и набатным стуком в ушах отражаются попытки вспомнить, различить картинки, всплывающие в голове. Я морщусь, берусь руками за голову. Боль становится невыносимой, превращаясь в безликие волны белого шума.
- Ты колдомедик? - я прислоняюсь к колоне, сплевываю, зубы скрежещут; скоро сотрутся в пыль, - тут раны бесполезно промывать, нужно сразу голову, изнутри и подольше. И не стоит благодарить. В сравнении с моей работой - это не проблемы; я лишь подумал, что тебе вряд ли нужна такая красивая и интеллигентная компания. В том, что они оказались на улице, виноваты сами, - я рассмеялся и шутливо развел руками, мол, принцесса, это совсем не моя вина.
Боль рассеивает картинки из прошлого; кулаки сжимаются, взгляд цепляется и останавливается на изящной шеи, на кистях рук, опущенных в пол глазах. Длинные волосы и манера держаться волнами, вибрациями, линями проходят перед глазами, возвращая меня на несколько лет в прошлое; буквально физически ощущаю, как на лекциях темноволосая девочка случайно касается моей руки, как заливисто смеется, когда я в своей компании, в опустевшей гостиной Слизерина, несу какую-то беспросветную чушь, и думаю, что ей тоже все это нравится. Никогда ей все это не нравилось; и я уходил, каждый раз с сестрой или кем-то еще, и совсем не думал о причинах ее поведения.
Я не хочу верить, что узнал ее, не хочу думать, что она и что, черт меня дери, все так получилось. Становится даже немного стыдно за свои манеры, которые я уже давно утратил и пропил, прости меня матушка. На ощупь берусь за стул, тяжело падаю, накрывая голову руками. Вивьен Розье. Вивьен. Ви.
Вспоминаю Тайлера Розье, нашу дружбу и период, когда все это провалилось, осталось валяться в пыли, руинах и обломках где-то на дне глубокой пропасти. Казалось, в школе мы были дружны настолько, что я знал его также хорошо, как себя или сестру. По итогам оказалось, что я не знал никого - ни свою сестру, ни Тайлерсона. Знал ли я самого себя? Вот тут уже момент, когда отказываешься думать и анализировать. Тем более, сейчас.
Я поднимаю на нее взгляд. Маленькая Вивьен всегда было легкой, призрачной тенью, которая приносила с собой аромат роз и дождя; всегда рядом со близнецом, но иная, совершенно на него непохожая. Почему она стерлась из головы также легко и просто, как скучные лекции, бесконечные матчи по квиддичу, какие-то знакомые, которые в принципе мало что значили?
- Я не узнал тебя, - усмешка, я отвожу взгляд. Все слишком странно, чтобы оставаться правдой. А потом, будто обожженный ледяной водой, вскакиваю, не обращая внимания на боль, - как тебя занесло сюда?
Пространство раскалывается надвое, вдоль стеклянного купола кружевной паутиной вьются трещины. Все вокруг останавливается, растворяется и исчезает; не слышно звуков - тихой возни старичка с элем, приглушенного недовольного голоса старшего Вуда, брани и капель дождя с улицы. Даже мысли мои и боль утихает, останавливается, будто скрывается за темной вуалью. Слышно только, как капли из перевернутой кружки с дробным треском падают на дощатый пол между нами. Что должно было произойти, чтобы я встретил ее сегодня, именно здесь? Чувство героизма от сделанного поступка - спасения прекрасной дамы - пропадает бесследно.